Текст книги "Во власти мракобесия"

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ. ФЕВРАЛЬ 1996

– Коля, – позвала Рита сидевшего на месте водителя Николая, – как вы думаете, у Григория Модестовича сегодня хорошее настроение? Получится у нас с ним разговор?

Секретарь Машковского подхватил её и Вадима Игнатьева в центре.

– Хотите честно? – ответил Николай. – Вряд ли его заинтересует ваш журнал. Поэтому моё мнение такое: будет лучше, если разговор возьмёте на себя вы, Маргарита.

Ведь хозяин к вам неравнодушен.

– Да ладно, – отмахнулась Рита.

– Будто вы сами не знаете… Ой, ёлки-палки! – воскликнул Николай.

– Что случилось?

– Забыл! – Он надавил на тормоз. – Какой-то день сегодня нескладный… Я остановлюсь ненадолго.

– Что-то серьёзное? – спросил Вадим.

– Цветы забыл купить, – пояснил Николай. – Григорий Модестович мне голову оторвёт, если Маргарита приедет без букета.

– Мне цветы? – Она замахала руками. – Не нужно, Коля, правда не нужно.

– Старик не прощает забывчивости, – отрезал секретарь. – Я быстро.

Он хлопнул дверью и бегом скрылся в магазине.

– Я воспользуюсь остановкой, покурю, – сказал Игнатьев.

– Тогда и я с вами выйду, – решила Рита. – Постоим на воздухе, поболтаем, а то я нервничаю…

Вадим щёлкнул зажигалкой и негромко ещё раз повторил легенду, которую они с Ритой обговаривали с самого утра: они работают в одном институте, Игнатьев мечтает выпускать свой этнографический журнал, но денег нет, поэтому Рита решила замолвить словечко перед Машковским. Стоя близко друг к другу, они не заметили, как воинственной походкой к ним подошла Инга.

Меньше всего Вадим ожидал в ту минуту увидеть свою жену.

– Вот теперь всё расставлено по своим местам, – прошипела Инга и, взвизгнув, принялась хлестать Маргариту по щекам. – Ах ты сучка! Ах ты мочалка вонючая! Я тебе покажу, как за чужими мужьями увиваться! Проститутка!

Схватив жену за плечи, Вадим отшвырнул её в сторону, и обезумевшая от ревности женщина растянулась на заснеженном тротуаре.

– Инга! Ты что?! – Он склонился над женой, с трудом сдерживая себя, чтобы не ударить её. – Заткнись, дура! Взбесилась, что ли? Шевельнёшься – удушу на месте! Пошла отсюда немедленно!

– Всё-таки ты со шлюхами, – зарыдала Инга, кусая губы, – всё-таки ты… Я была права… – И она по-звериному взвыла.

Появившийся из цветочного магазина Николай остановился, озадаченный представшим его взору зрелищем. Вадим пытался поднять Ингу на ноги, но колени у женщины подкашивались и она отказывалась уходить.

– Убирайся, – Игнатьев грубо отволок жену за ворот шубки подальше от автомобиля. – И только попробуй ещё пикнуть, дура!

– Что случилось? – подбежал Николай к заплаканной Рите.

– Всё! – вернулся Вадим. – Это конец! Вот стерва…

– Что произошло? – недоумевал секретарь Машков-ского.

– Примите мои извинения, Марго. – Игнатьев смущённо развёл руками. – Мне очень… Стыдно признаться, но это была моя жена. Не знаю, что и делать…

– Она нездорова? – озабоченно спросил Николай.

– Подозреваю, что да. – Вадим оглянулся. – С каждым днём это всё хуже. Ревность сводит её с ума. В каждой женщине видит соперницу… Но такого она себе не позволяла никогда… Простите меня…

Николай растерянно протянул цветы Рите. Она зажмурилась. Её мелко трясло.

– У вас нет каких-нибудь капель? – единственное, что она сумела произнести.

– Подождите, – воскликнул Николай, – я мигом!..

Он умчался в сторону продуктового магазина.

– Вадим, я не могу, – прошептала Рита. – Меня колотит. Можно я не поеду? Пожалуйста, разрешите мне не ехать туда…

– Ладно, перенесём это… Видно, сегодня не тот день… Успокойтесь, не плачьте… Позвольте мне как-нибудь загладить мою вину.

– Вы-то при чём тут? – Она вытерла слёзы и вздохнула. – Надо же как глупо и обидно бывает…

Николай возвращался бегом, показывая бутылку коньяка и на ходу отвинчивая крышку.

– Вот, Рита, глотните вместо капель… Пейте прямо из горла. Машковский не видит, стало быть, можно. И лучше, чтобы старик вообще ничего не знал о случившемся… Ёлки-палки, что за день такой!

Рита сделала глоток и поморщилась.

– Коля, я не смогу в таком состоянии ехать к Григорию Модестовичу. Отвезите меня, пожалуйста, домой.

– Вы уверены?

– Я прошу вас…

– Что же я скажу старику?

– Придумайте что-нибудь… Заболела я, приступ мигрени… – Она посмотрела на Игнатьева. – Вадим, проводите меня, пожалуйста.

– Разумеется. – Вадим чувствовал себя подавленным, униженным, опозоренным. «Почему у меня такое состояние? Разве я в чём-то провинился? Разве это я закатил истерику? Впрочем, это была моя жена… Но разве я в ответе за поступки этой психопатки? Нет, но я обязан был уберечь Риту от этой гнусной сцены. Боже, до чего же мне тошно. Что она теперь станет думать обо мне? Что я – муж распоясавшейся женщины, свихнувшейся на почве ревности? Я должен объясниться, иначе как она теперь будет смотреть на меня… Стоп! Почему меня так беспокоит её мнение? Разве меня что-то связывает с Ритой? Я встречаюсь с ней лишь по оперативной необходимости… Или есть что-то ещё?»

Вадим с опаской взглянул на Маргариту.

«Боже, как её красят слёзы! Что-то неведомое моему разуму пробуждается в женщинах вместе со слезами».

Его мысли перескакивали с одной женщины на другую.

«Хватит. Подаю на развод. Сегодня же отберу у Инги ключи, пусть уматывает к своим родителям. Больше нет сил терпеть».

* * *

Эммануил Боровой ввалился в дом Моржа без предварительного звонка. У него было такое лицо, будто за ним гналась свора доберманов.

– Ты откуда такой взмыленный? – удивился Морж. Он стоял в коридоре и собирался уезжать. – Что не предупредил?

– Алексей Семёнович, я в Нью-Йорк больше ни ногой. Там мне крышка.

– Ты не кипятись, Моня. – Пузыревич сунул руки в карманы, потоптался на месте и пригласил в комнату. – Толком объясни.

– Сбежал я оттуда. Меня в Штаты теперь никакими барышами не заманишь.

– С чего ж ты такой пугливый стал? Выпить хочешь?

Боровой поморщился, будто мысль о спиртном вызвала в нём глубокое отвращение, но согласился, махнув рукой:

– Давай. Махну чего-нибудь покрепче.

– Виски? Или водяры хлебнёшь?

– Пожалуй, всё-таки виски.

Морж щедро налил гостю почти половину стакана.

– А вы, Алексей Семёнович? – спросил Боровой.

– Мне сейчас с важными людьми встречаться. Не хочу, Моня, чтобы от меня разило… Выкладывай, что у тебя стряслось в твоём Нью-Йорке.

Они устроились в креслах.

– Меня прищучили! – Боровой вытаращил и без того выпученные глаза. – Счета фирмы арестованы!

– Как арестованы? Почему? – обомлел Пузыревич. – Что им теперь надо? Мы сделали, что фэбээровцы требовали. Этот сраный Кротенко ведь попал, куда они хотели?

– Да нету больше Кротенко! Нету! – воскликнул Боровой. – Вышвырнули его из правительства, выгнали взашей! Алексей Семёнович, вы разве не в курсе, что в Москве творится?

Пузыревич насупился и взял себе рюмку. Он молча выпил и повернулся к гостю.

– Что же там творится?

– Сдал нас Машковский! Получил свои комиссионные, а сам слил информацию ментам. Вот они и выкинули Кротенко из управления. Нет, я лично класть хотел на этого Кротенко и на его совокупления с ФБР, но ведь теперь меня в Америке браслеты ждут! – Он выразительно скрестил руки на запястьях. – А я эти украшения не люблю до тошноты.

– Машковский? – переспросил Морж. – Ты думаешь, что это он?.. Мать твою, да неужто Машковский?

– А кто ещё-то? Вы сами-то помозгуйте… – Боровой сделал большой глоток и зажмурился, пытаясь взять себя в руки. – Подумайте, Алексей Семёнович. Никто больше не знал о наших планах.

– Старик понятия не имел, что Кротенко связан с американцами.

– Стало быть, допёр, – возразил Моня. – Вы же знаете, что Машковский очень башковит. А мы через его сообразительность двести пятьдесят миллионов годовых потеряли. Уплыли они, как говно в канализацию! Вот вам и Машковский!

– Не может быть… – ошарашенно повторил Морж.

– Кому не может, а на меня ордер в ФБР выписан. Могу считать за счастье, что успел слинять оттуда. Так что я завтра двигаю в Израиль, ложусь на дно и не высовываю оттуда даже кончика носа.

– Значит, Машковский… – Морж начал ходить по комнате размашистыми шагами.

– Больше некому.

– Но почему? Почему он вдруг…

– Прижали на чём-нибудь дедулю, – ответил Боровой, криво усмехаясь. – Ты же знаешь, как менты действуют. Так могут при необходимости за глотку взять, что родную маму продашь за ничто.

– Двести пятьдесят миллионов долларов… – повторил Морж, всё ещё не до конца осознавая масштабы своей финансовой катастрофы. – Из-за этого старого стукача… Моня, так этот кусок нафталина может ведь и про другие дела ментам настучать…

– Надо с ним кончать. Много лишнего знает.

* * *

За Викторией Ястребовой велось наблюдение. Куда бы ни ехал её ярко-красный «фиат», за ним всюду по Москве незримо следовали машины наружного наблюдения СБП.

Николо Росси ждал Викторию перед собором Василия Блаженного. Он был в просторной пуховой куртке с наброшенным на голову капюшоном.

– Добрый день, Николо, – остановилась возле него Ястребова.

– А, Виктория, cara mia, чудесно выглядишь.

– Это часть моей профессии.

Она взяла его под руку, и они неторопливо пошли в сторону Манежной площади.

– У тебя интересная профессия, – улыбнулся итальянец.

– Не более интересная, чем у тебя. Давай о деле.

– С каждым днём ты становишься всё более деловой. Совсем не оставляешь мне времени просто полюбоваться тобой.

– Для любований и всего остального надо не на Красной площади встречаться, Николо. Говори, какое у тебя дело.

– Скоро в Неаполе состоится теннисный турнир «Большая шляпа». Попытайся убедить господина Илюшина, что для Ельцина было бы очень выгодно – в смысле имиджа – принять участие в этом турнире. Тем более что вскоре должен состояться официальный визит Ельцина в Италию.

– Насколько я слышала, – ответила Ястребова, – за устроителями этого турнира стоят люди с сомнительной репутацией.

– Дорогая, что такое репутация? Сегодня она есть, а завтра от неё только дым останется, – засмеялся Николо.

– Ничего не получится. Этот турнир организован людьми из мафии. Ельцин не согласится.

– Он не разбирается в таких вещах, – самоуверенно сказал итальянец.

– Ты совсем, что ли, за дураков держишь его службу безопасности? Вокруг него все станут на дыбы – и Коржаков, и Барсуков…

Николо по-хозяйски обвил рукой Ястребову за талию и привлёк к себе, не переставая идти.

– Виктория, пусть тебя не беспокоит, кто и как будет реагировать на это. Твоё дело – забросить крючок…

Она посмотрела на него жгучим взглядом и ухмыльнулась.

– Ладно.

Итальянец опустил руку, и Виктория пошла дальше одна. Холодный ветер играл с богатым мехом её шубы.

– Мадонна… – пробормотал он, любуясь восхитительной женской фигурой.

* * *

Виктория Ястребова попала в разработку после разговора Смелякова и Коржакова о злосчастном кабинете, который Илюшин зарезервировал для встреч с ней. Эта особа активно общалась не только с помощником президента, но и со многими другими высокопоставленными чиновниками. В Доме Правительства она появлялась регулярно.

– Я пойду по порядку, хотя некоторая информация вам знакома, – начал свой доклад Воронин. – Итак, Виктория Ястребова. Бывшая теннисистка, ныне корреспондент итальянской газеты «Репубблика». Как корреспондент бывает в самых разных местах, встречается с очень широким кругом людей, имеет массу знакомых, но особое внимание уделяет, как вы знаете, помощнику президента. Виктор Илюшин проводит с Ястребовой практически всё своё свободное время, часто берёт её на всякого рода протокольные мероприятия, при этом никогда никому не представляет её. Он ввёл её в окружение президента, и Ельцин, судя по имеющимся у нас данным, относится к Виктории Ястребовой с большой симпатией. Ястребова имеет два гражданства: российское и итальянское. Значительную часть времени она проводит в Италии. Сюда начинает активно наведываться, когда у нас идёт подготовка очередного визита Ельцина за рубеж или в регион.

– С кем из иностранцев в Москве зафиксированы её контакты?

– Николо Росси, работает под «крышей» итальянского посольства, установленный разведчик. С ним она встречается в обязательном порядке перед каждым своим визитом в Кремль. Вчера они беседовали на Васильевском спуске в течение трёх-пяти минут, он инструктировал её. Когда Ястребова покинула Кремль, итальянец ждал её на том же месте; похоже, она отчиталась о встрече. После разговора с Ястребовой итальянец направился в центр Москвы, на квартиру, где проживает Джон Тру-верс, сотрудник ЦРУ. Ребятам из ФСБ он хорошо знаком.

– Кого Ястребова посетила в Кремле? Илюшина?

– Как всегда. Смеляков вздохнул. Помощник президента был одним из многих, кем бывшая спортсменка управляла, как куклой. Сама она не отличалась особым интеллектом, но Николо Росси определил ей точную модель поведения, и она вполне успешно справлялась с отведённой ей ролью. «Мне очень нужно написать что-нибудь о ближайших планах президента, – капризно жаловалась она Илюшину. – Но только мне нужно такое, чтобы это по-настоящему прозвучало. Мне нужна бомба! Ты понимаешь, что от горячих материалов зависит моя карьера? Расскажи мне что-нибудь. Ой, а ты не знаешь, не собирается ли он поехать на теннисный турнир „Большая шляпа“? Между прочим, я финансово участвую в организации этого мероприятия. Вот если бы Ельцин приехал туда. Это так помогло бы мне… Милый, посодействуй…» Илюшин никогда не отказывал ей. Ему льстила мысль, что он мог проявить себя всемогущим покровителем и удовлетворить любую прихоть этой красотки.

Законы вербовки известны: женщины, деньги, компромат, честолюбие. Викторию Ястребову можно было отнести к первой составляющей закона вербовки. Она не только пользовалась доверием и повышенным вниманием к ней Виктора Илюшина, но понемногу научилась вести себя с ним как жена с мужем-подкаблучником. Если вдруг он колебался в чём-то, внутренне сопротивлялся какой-то её просьбе, Ястребова тотчас нацепляла маску глубоко обиженной девочки и объявляла ему бойкот. Обычно Виктор Васильевич упирался недолго, двух-трёх дней хватало, чтобы тоска по Виктории заставляла его согласиться на любые её требования.

Что происходило в кабинете первого помощника президента, когда там появлялась Ястребова, Смеляков не знал. Но почти на каждую встречу вне кремлёвских стен Илюшин привозил какие-то документы. Ястребова долго и внимательно читала их.

В СБП прекрасно понимали, что Илюшин предоставлял Ястребовой документы, предназначенные только для служебного пользования, а то и секретные. Однако команды на задержание не поступало…

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ. МАРТ 1996

Дмитрия Волкова все называли Волчара. В Чечне он прослужил на пять месяцев дольше Никиты, но ему посчастливилось вернуться без единого ранения, хотя он считался одним из самых отчаянных бойцов и никогда не прятался от пуль.

К Никите Дмитрий наведывался редко, но в последний месяц вдруг зачастил. В разговорах он особенно любил растравить собеседнику душу, нажимал на болезненные точки, критиковал действительность и особенно «зажравшихся буржуев». Никита легко заглатывал наживку, втягивался в пропитанные злобой беседы, выворачивал себя наизнанку и видел в Волчаре настоящего товарища, которому можно довериться и при котором даже дозволительно пустить пьяную слезу, когда водка совсем размягчит сердце…

– Давай за нас, старик! – Дмитрий поднял рюмку. – За то, что всё это чеченское говно для нас теперь уже далеко позади. За то, что мы прошли сквозь пекло и остались живы. Живы и полны сил.

– Вот если бы эту силу куда приложить… – Никита выпил водку залпом и со стуком опустил рюмку на стол. – Эх, зло меня переполняет! Ненависть к этому миру! Вол-чара, если б ты только знал, сколько во мне ненависти накопилось!

– Ненавистью ты меня не удивишь. Мы с тобой в одном котле варились, одним и тем же переполнены.

– Надо делать что-то, – Никита пьяно мотанул головой, – силы полным-полно.

– И куда бы ты приложил свою силу? – Дмитрий сощурился.

– Не знаю. – Никита хлопнул себя пятернёй по груди. – Пустой я на желания. Ничего не хочу. После смерти Ларисы меня будто выскоблили изнутри. Никаких позывов… Дай-ка посмолить. У тебя есть?

– Тебе чего?

– Трава есть?

Дмитрий кивнул и запустил руки в спортивную сумку.

Никита налил себе очередную рюмку.

– Скрути себе. – Волков бросил на стол пакет с сухой травой. – Схожу… Отлить пора…

Дмитрий вышел из-за стола. Никита нетвёрдыми движениями начал сворачивать курево. Изредка он поглядывал на включённый телевизор. Звук был увёрнут до нулевой отметки, поэтому ничего не было слышно. На экране мелькало лицо Ельцина. Видимо, речь шла о предвыборной кампании. Президент был окружён народом, все задавали вопросы, он то и дело делал успокоительный жест рукой.

Вернувшись на кухню, Волков увидел, что Никита вытянул по направлению к телевизору сложенные «пистолетиком» пальцы, а указательный палец то и дело сгибался, будто надавливал на спусковой крючок.

– Смотрю я на этих сук, – проворчал Никита, – и мечтаю всадить в каждого по разрывной пуле. Выпади мне такой шанс, я бы не колебался ни минуты. Кровососы… И ведь трясутся небось до усрачки, что могут власть потерять. Только о себе думают. Ни народ им не нужен, ни экономика, ни стабильность. Только о собственной шкуре пекутся. А я бы им шкуру спустил, на ремни бы порезал…

Дмитрий чиркнул спичкой, чтобы Никита наконец закурил «косячок».

– Забудь о них, старичок, – сказал он. – Мы свою кровь государству отдали. Теперь мы чисты. Мы ни хрена больше не должны этим скотам.

– Зато они должны нам, Волчара. Они нам должны! И я про это забыть не могу…

Дмитрий хитро прищурился.

– Говоришь, шкуру их на ремни пустил бы? Вот тебе и желание. А говоришь, что ничего не хочешь. Оказывается, желание-то есть, да ещё какое желание! Просто тебе никто не дал возможности воплотить это желание в жизнь.

– Это так… Слова… На самом деле-то что я могу?

Дмитрий опять порылся в сумке и положил на стол перед Никитой оптический прицел.

– Мать твою! – воскликнул Никита. – Родная моя игрушка! – Он с нежностью взял прицел в руки и погладил его. – Милый ты мой… – Посмотрел на Волкова, вздохнул: – И всё-таки в Чечне я чувствовал себя по-настоящему живым. Несмотря на всю тамошнюю жуть… Я там был как бы при деле… Казалось, что мы кому-то нужны, что не просто так в окопах гнили, землю жрали, кровью блевали…

– При деле можно и тут быть, не обязательно в Чечню тащиться. Если ты не вхолостую языком лупишь… ну, насчёт ненависти к этим и насчёт того, чтобы шкуру спустить…

– Волчара, ты меня знаешь, блин. Я громких слов не люблю.

– Знаю. – Дмитрий сдержанно улыбнулся. – Могу попробовать пристроить тебя так, чтобы ты и желание своё удовлетворил, и при деле был. – Он указал глазами на оптический прицел.

Никита привалился плечом к стене и на некоторое время закрыл глаза. В голове шумело.

– Ты серьёзно? – спросил он спустя несколько минут, в течение которых Волков не проронил ни звука. Руки Никиты едва видимо дрожали. Дмитрий промолчал. Никита наполнил обе рюмки и тут же опорожнил свою. – Ты с кем-то связан? Ты уже занимаешься этим?

Волков достал из кармана фотографию и протянул приятелю.

– Как ты думаешь, кто это? – спросил он.

– Почём я знаю! Мужик какой-то… Отъевшийся.

– Да уж, отъелся по полной программе. Этот фраернамыл себе денег через Фонд ветеранов афганской войны. Теперь лезет в депутаты – хочет нашу с тобой жизнь перекроить таким образом, чтобы мы ещё глубже в крысиную нору спрятались, а он стал ещё кучерявее жить.

– Сука…

– Вот именно, – согласился Волков. – И мне поручили грохнуть его.

– Тебе? Кто? – осоловело моргнул Никита.

– Есть заинтересованные люди. Очень высокопоставленные и тоже, конечно, говно. Когда-нибудь и на них заказ придёт. Одно говно сменяет другое. Но меня это не интересует. Мы получаем деньги за нашу профессию. Мы умеем брать нужную фигуру на мушку и нажимать на спусковой крючок. Этому нас обучило наше государство. Верно я рассуждаю?

Никита кивнул и поднёс к лицу оптический прицел.

– Никогда не думал, что у меня появится возможность уничтожать таких сволочей.

– А ты в свои пятнадцать-шестнадцать лет думал, что тебе придётся ползать на брюхе под пулями по чеченскому дерьму?

– Нет. Но я не испытывал к чеченам ненависти. Там был страх, от него можно было легко в штаны наложить, была ярость, злость, но ненависти всё-таки не было. А к этим, которые тут жировали на моей крови, я накопил столько ненависти, что мне лет до ста её не растратить…

Дмитрий уже понял, что его товарищ попал в расставленные сети, и слушал молча, отколупливая ногтем что-то с поверхности стола.

– Я после двух первых заказов успокоился, – сказал он. – Поверишь ли, всё вот тут, – он постучал себя пальцем по груди, – угомонилось… Блин, сам не верю, психом был. Смотрю теперь на это как на обыкновенную работу. Правда, признаюсь, абсолютно равнодушным стал ко всему… И к людям прежде всего. Раньше казалось, что без друзей не могу, а теперь – запросто… Никто не нужен, ни в ком не нуждаюсь… Интересно, как у тебя будет…

– У меня?

– Если согласишься… – Волков неуверенно пожал плечами. – Если не сдрейфишь…

– Я? А чего тут бояться? Небось не в атаку ходить! Ты что, в трусости меня упрекаешь?

– Нет. Просто ты можешь не захотеть.

– Волчара, я уже захотел! Я хоть завтра…

– Завтра не надо. – Дмитрий спрятал оптический прицел в сумку. – Но если хочешь, я замолвлю за тебя словечко…

– Я готов!

– Проспись для начала, братишка. – Волков потрепал товарища по шее.

– Волчара, ты же меня знаешь! Если надо, я прямо сейчас пойду.

– Проспись… Хочешь, я тебе вот этого отдам? – Дмитрий указал на фотографию. – Возьму тебя на место, откуда я бить наметил. Дам тебе возможность испытать себя в деле. Справишься – поговорю о тебе с мужиками.

– Справлюсь! – Никита сжал кулаки.

– Тогда иди спать…

После этого разговора они дважды выезжали на место, где Волков предполагал «работать», но ни разу интересовавший их человек не появлялся. Наконец Дмитрий сказал, что выяснил, где и когда можно подловить его…

– Я отпускаю тебя одного, – доверительно произнёс Волков, остановив автомобиль в подворотне. – Ещё раз внимательно погляди на его рожу. Не перепутай.

– Уже запомнил. По ночам его поросячью харю вижу.

– Ладно. Пойдёшь вон в тот подъезд. Поднимешься на чердак. Возле окошка, которое выходит на противоположную сторону, найдёшь за досками и трубами винтовку. На другой стороне улицы увидишь китайский ресторан. Примерься, время есть.

– Наш боров там?

– Да, у него там деловая встреча намечена… Жди, не дёргайся… Когда всё сделаешь, игрушку оставь на чердаке. Я отъеду вон туда, к табачному киоску, видишь?

– Вижу…

– Всё… Валяй… Успеха тебе…

На чердаке пахло пылью и мышами, по полу тянуло сквозняком. Возле окна, из которого кто-то предусмотрительно выставил раму со стеклом, Никита увидел сваленные в кучу полусгнившие доски и ржавые трубы. Осторожно пошарив между ними и стеной, он нащупал холодное и гладкое тело снайперской винтовки. «Здравствуй, сестрёнка», – шепнул он, вытащив оружие.

Он осмотрел улицу, опробовал, в каком положении удобнее ждать и быть готовым к выстрелу, достал из кармана горсть табаку, свалял его в комок, сунул в рот и принялся жевать. Курить было нельзя. Время ползло медленно. Никита чувствовал, как его тело всё больше наполнялось нервозностью. Ладони вспотели, пальцы застыли от холода…

И вот появился тот, кого они с Волчарой называли меж собой боровом. Мужчину сопровождали два охранника и ещё какой-то человек, долго пожимавший ему руку и что-то восторженно говоривший. Никита прицелился, поймал грудь борова и тут же выстрелил. Навинченный глушитель превратил звук выстрела в едва слышимый щелчок. Жертва качнулась назад и стукнулась затылком о стену. Никита выстрелил второй раз, успев схватить перекрестьем прицела голову уже оседающего человека…

«Вот и сделано!» – Он улыбнулся, внезапно ощутив спокойствие. Экзамен был сдан. Работа выполнена безукоризненно. Никита неторопливо отсоединил оптический прицел от винтовки, спрятал его во внутренний карман просторной куртки и быстрыми шагами покинул чердак.

Волков ждал в автомобиле, постукивая пальцами по рулю. Двигатель работал. Едва Никита прыгнул на заднее кресло, Дмитрий надавил на газ, и машина сорвалась с места.

– Всё? – спросил Волков через некоторое время, подняв глаза к зеркальцу.

– Сделано, – металлическим голосом ответил Никита.

– Наверняка?

– Да.

– Ну что ж, с крещением тебя, брат, – вздохнул Волков. – Что ты там за пазухой прячешь?

– Прицел.

– Что? – не понял Волков.

– Стекло.

– Ты ошалел, что ли? Старичок, да ты просто с ума сошёл! Надо тут же сматываться с места!

– Я и смотался, лишь на несколько секунд задержался…

– Никита, – очень строго, но стараясь не повышать голос, произнёс Волков, – никогда не бери ничего с со бой! Всё надо оставлять там! Понял?

– Нет, брат, стекло никогда не брошу…