Текст книги "Слепой. Обратной дороги нет"

Глава 14

– Когда грузовик не пришел в порт к назначенному времени, а водитель не ответил на звонок по мобильному телефону, мы послали официальный запрос.

– И разумеется, получили не менее официальный ответ, – проглотив недожеванный кусок, вставил Глеб.

– Да, – медленно произнес в трубке голос генерала, – разумеется.

Воспользовавшись возникшей паузой, Сиверов запихал в рот остаток хот-дога и облизал испачканные кетчупом и майонезом пальцы. Было вкусно, но мало; запах, доносившийся до него через всю стоянку от навеса, где торговали этой пищей богов, все еще вызывал слюноотделение, и Глеб решил, что, закончив разговор, непременно прогуляется туда еще разочек.

– Машину, как и следовало ожидать, отогнали в Чернигов, – продолжал Потапчук. – Они, видишь ли, затеяли следствие по полной программе: двойное убийство, ДТП, груда оружия в кабине, половина которого снята с убитых ментов…

– Да, – с наслаждением закуривая, согласился Глеб, – такой лакомый кусок можно жевать месяцами. Да что я говорю – годами!

При слове «жевать» он непроизвольно сглотнул: все-таки есть хотелось до смерти, и только что проглоченный хот-дог, увы, почти ничего не изменил.

– Ты прав, – согласился Федор Филиппович. – Чтобы заставить их отказаться от этой идеи, пришлось действовать через нашего посла на Украине…

– О! – оживленно воскликнул Слепой. – И что же сказал нашим друзьям бесценный Виктор Степанович?

– Понятия не имею, – хмыкнув, признался Потапчук. – Подозреваю, что он, как всегда, был столь же невнятен, сколь и убедителен. Как бы то ни было, грузовик они отпустили, хотя и с большой неохотой. Очень помогло то обстоятельство, что твой напарник сам вызвал милицию, а значит, предъявить ему было нечего. Они это сами прекрасно понимали, а когда убедились, что нам это тоже известно, им осталось только развести руками…

– Кстати, – вмешался Глеб, – а откуда стало известно, что этот болван сам позвонил в милицию?

На этот раз Федор Филиппович молчал добрых полминуты. Сиверов сидел, рассеянно пуская дым в открытое окошко, наблюдал за пролетающими по трассе машинами и слушал, как в трубке шуршат легкие помехи и бормочут что-то неразборчивое далекие голоса.

– Интересный вопрос, – сказал наконец Федор Филиппович. – За всей этой суетой он как-то даже не пришел мне в голову…

– А зря, – произнес Глеб. – Налицо устойчивый и очень оперативный канал связи, по которому информация, имеющая отношение к этому делу, беспрепятственно передается в обе стороны. Словом, Федор Филиппович, вам надо искать крысу.

– Ты мне, пожалуйста, не указывай, – проворчал Потапчук. – Занимайся своими делами, а мы тут без тебя как-нибудь сами разберемся. Кстати, имей в виду: против твоего напарника украинская милиция ничего не имеет, но ты – совсем другое дело. Чтобы уговорить их перестать искать тебя, нужно… Честно говоря, я пока даже не могу предположить, что для этого нужно сделать. В данный момент ты – просто темная личность, россиянин, убивший на территории Украины двух человек и подавшийся в бега. Но если их хотя бы просто попросить оставить тебя в покое, поднимется такая буча! Они мигом сообразят, кто ты такой и откуда, и примутся трубить на весь мир о произволе российских спецслужб, которые чувствуют себя на их территории как дома.

– Я понял, – коротко сказал Глеб. – Один международный скандал вместо другого… и хорошо, если вместо, а не вместе. Да, это действительно никому не нужно. Но вы не волнуйтесь, Федор Филиппович, я с этим, можно сказать, уже справился, иначе мы бы с вами сейчас не разговаривали.

– Да, – вздохнул Потапчук, – заставил ты меня поволноваться. Груз-то хоть не пострадал?

– А что ему сделается? – легкомысленно ответил Глеб. – Я же видел, как там все упаковано. Хоть ты в пропасть его бросай… Скажите лучше, когда этого олуха царя небесного отпустили?

– Часа два назад, – помедлив, ответил Федор Филиппович. – Ты там поаккуратнее, Глеб Петрович. Ему наверняка выделили сопровождение, так что на глаза своему напарнику тебе лучше не попадаться. Сдаст он тебя опять, как стеклотару, а в украинской тюрьме толку мне от тебя будет мало.

Слепой выбросил в окошко окурок и сейчас же с удовольствием закурил снова, наверстывая упущенное. Сигареты были украинские и немного отдавали сушеными водорослями; впрочем, американские сигареты российского производства тоже отдавали сушеной дрянью, только другой, более привычной и оттого менее заметной. Зато хот-доги тут делали такие, каких большинство россиян даже и не пробовало.

– А что с кораблем? – спросил Глеб, оставив обсуждение вопроса о своем напарнике до лучших времен.

– Корабль ждет, – сказал Федор Филиппович. – Судно, слава богу, российское, так что оно ждет. Кстати, капитан более или менее в курсе…

– Так более или менее? – спросил Глеб.

– Как раз настолько, чтобы, случайно наткнувшись в открытом море на безбилетного пассажира, не выбросить его за борт.

– Значит, в Италию плыть все-таки придется, – печально констатировал Сиверов.

– Типун тебе на язык, – строго сказал генерал. – «Плыть» – значит плыть по-собачьи. Или там саженками. Моряки говорят «идти». Кстати, ты уж постарайся сделать так, чтобы судно не ушло без тебя. Море – это тебе не трасса, попутку там не схватишь.

Распростившись с Федором Филипповичем, Глеб отправился за вторым хот-догом. Отсчитывая мелочь, он перебросился парой слов с молоденькой смешливой продавщицей, а затем, отойдя от распространяющего умопомрачительный запах лотка, остановился в тени придорожного магазина. Он так и этак вертел в руках капающий кетчупом и майонезом сверток, выбирая, с какой стороны удобнее кусать, и тут взгляд его упал на бумажку, прилепленную к стене. Эта стена явно не первый год служила доской объявлений, о чем свидетельствовали напластования присохших намертво бумажных обрывков и окаменевшего клея. Бумажка, которая привлекла внимание Сиверова, была объявлением о розыске, содержавшим подробное описание внешности преступника и скверно выполненный фоторобот. В разыскиваемом преступнике Глеб узнал себя – правда, только после того, как прочел имя кровавого негодяя: Федор Молчанов. Описание примет выглядело столь же правдоподобным, сколь и универсальным: как и предполагал Слепой, под это описание мог подойти любой украинец его возрастной и, главное, весовой категории.

Зато фоторобот его от души порадовал. Зверская рожа, намалеванная местными криминалистами со слов бесценного Всеволода Витальевича, служила прекрасным подтверждением старой истины, гласящей, что у страха глаза велики. На этом, с позволения сказать, портрете отсутствовала даже такая узнаваемая деталь, как темные очки: видимо, в процессе составления фоторобота от водителя потребовали описать не очки, а глаза, что тот и попытался сделать – честно, но, увы, безуспешно.

Короче говоря, объявление о собственном розыске Глеб воспринял не как дополнительную угрозу, а, наоборот, как гарантию своей безопасности. Пока украинская милиция искала человека, похожего на изображенного здесь монстра, Сиверов мог ни о чем не беспокоиться. Окончательно развеселившись, он обмакнул указательный палец в кетчуп и парой мазков, достойных великого живописца, превратил черно-белую уголовную рожу в красочный портрет вампира, только что отобедавшего кровью очередной невинной жертвы.

Сидя за рулем и рассеянно просматривая купленную у разносчика местную газету, Глеб доедал третий по счету хот-дог, когда на заправку, возле которой он оборудовал себе наблюдательный пункт, сверкая бледными при дневном свете проблесковыми маячками, вкатилась милицейская «десятка». Глеб глянул в ту сторону и поспешно прикрылся газетой, потому что вслед за ней, клокоча движком и дымя выхлопной трубой, под навес бензоколонки медленно и осторожно вполз белый грузовой «мерседес» с московскими номерами и броской надписью «Спецтранс» на слегка помятой дверце.

* * *

Выехав из Чернигова, грузовик вскоре оказался на магистральной автотрассе Е95, ведущей от белорусско-украинской границы на Киев и дальше, к Черноморскому побережью. На заправочной станции, расположенной у пересечения автомагистрали с недоброй памяти автомобильной дорогой Е381, машина ненадолго остановилась, чтобы пополнить запас солярки во вместительных баках, и сразу же возобновила движение – нужно было поспеть в Ильичевск до полуночи.

«Мерседес», повреждения которого ограничились помятой дверцей и треснувшим бампером, бойко глотал километры, о чем красноречиво свидетельствовали белые циферки, весело сменявшие друг друга в узком окошечке одометра. Водитель первого класса Всеволод Витальевич Паречин (или ВВП, как иногда шутливо называли его ребята в родном гараже) крутил баранку, почти непрерывно курил и без умолку болтал, адресуясь к сидевшему рядом молчаливому, обильно потеющему и издающему смешанный аромат офицерского одеколона и чеснока сержанту ДПС.

Сержанту было муторно с перепоя и жарко даже в кабине с микроклиматом. Рубашка под бронежилетом промокла насквозь, тело было горячим и скользким от пота, и даже на брюках начали мало-помалу проступать темные пятна влаги. Солнце, двигаясь обычным дневным маршрутом, после полудня переместилось в юго-западный квадрант и теперь, пропади оно пропадом, слепящим, нестерпимо жарким пятном висело почти прямо по курсу. Обтянутая серым форменным чехлом стальная каска, в просторечье именуемая «горшком» или «кастрюлей», валялась в спальнике поверх смятых, не первой свежести одеял. На сигарете, которую сержант закурил полминуты назад, сразу же появились две глубокие сырые вмятины – следы потных пальцев. После пары затяжек в этих местах сквозь бумагу проступила изжелта-коричневая смола, похожая на растертое тонким слоем дерьмо. Да и вкус у сигареты, наверное, был соответствующий…

Новенькая милицейская «десятка», поблескивая включенным маячком, катилась впереди, расчищая для москальской фуры и без того свободную дорогу. Старший сержант Павлюченко, изнемогая от жары и последствий вчерашнего чересчур обильного возлияния, вполуха слушал трепотню сидящего за рулем москаля и с раздражением думал о том, что впереди еще добрая половина знойного, скучного, потраченного впустую дня и почти целая ночь, которую придется потратить на обратный путь. А ради чего? Ради того, чтобы какой-то москаль, болтливый, как волнистый попугайчик, и глупый, как все москали, беспрепятственно добрался до Ильичевска и погрузился там, видите ли, на корабль. В Италию он едет, ты ж понимаешь! Дали бы Павлюченке волю, он бы ему показал Италию…

Скорость, с которой они двигались, была довольно приличной. Темп задавала машина сопровождения, экипаж которой, как и старший сержант, был не в восторге от полученного задания и торопился поскорей от него отделаться. Всеволод Витальевич Паречин ничего не имел против: его «мерседес» пребывал в превосходном техническом состоянии и в случае нужды мог бы ехать еще быстрее. Помятая дверца и треснувший бампер на скорость не влияли, хотя при воспоминании о том, как машина получила эти повреждения, водитель готов был придушить своего сбежавшего напарника голыми руками. То обстоятельство, что, держа под прицелом пистолета безоружного человека, он едва не обмочился от страха, послушная память Паречина уже запрятала в самый дальний, самый темный уголок сознания, где ему предстояло бесследно сгинуть в самое ближайшее время. Драматические события минувшей ночи уже начали трансформироваться в живом воображении Всеволода Витальевича, понемногу приобретая новые, в высшей степени лестные для него очертания. Делясь воспоминаниями об этих событиях с сонным украинским ментом, которому все это было до лампочки, Паречин, сам того не замечая, прямо на ходу слагал очередную героическую сагу о своих подвигах.

Какая-то легковая иномарка, летевшая по трассе с самоубийственной скоростью, на мгновение приклеилась к заднему борту грузовика, нетерпеливо помигала указателем поворота и, пропустив встречную машину, пошла на обгон. Почти поравнявшись с кабиной «мерседеса», ее водитель наконец увидел впереди идущую с включенным проблесковым маячком милицейскую машину, испугался, притормозил и отстал, спрятавшись за грузовик. Краем глаза углядев в боковом зеркале регистрационный номер – красные цифры на белом фоне, – Паречин пренебрежительно хмыкнул.

– Бульбаш, – сказал он презрительно. – Вот же народ! Ездят, блин, как живут: шаг вперед, два шага назад.

Сержант Павлюченко немного оживился, поскольку была затронута тема, близкая его сердцу, – тема полного, не нуждающегося в доказательствах, Богом данного превосходства украинского народа над всеми иными народами и национальностями, сколько их есть на белом свете. Ради поддержания дружеской беседы сержант не стал задевать национальную гордость Паречина, высказывая свои соображения по поводу «клятых москалив»; в данный момент его вполне удовлетворяла представившаяся возможность всласть и совершенно безнаказанно потоптаться на национальной гордости белорусов, да не в одиночку, а в компании понимающего, полностью согласного с ним собеседника.

Минут десять они предавались этому приятному занятию, но вскоре беседа увяла: каждый из них привык слушать только себя и восполнять недостаток аргументов громкостью голоса и агрессивной манерой поведения. Сержант был крупнее водителя, одет в форму, вооружен и обладал более громким голосом; к тому же он находился у себя дома, а Паречин – в гостях. Но и тот в конце концов умолк, потому что ему было жарко и муторно, да и вообще – о чем говорить с москалем?! Он же не понимает ни черта, они там все такие, пыльным мешком стукнутые… Несгибаемый Паречин, выдержав паузу, осторожно вернул разговор в прежнее русло, возобновив бесконечную повесть о своих ночных приключениях.

Милицейская «десятка» с включенным проблесковым маячком мчалась по шоссе, с каждым оборотом колес приближаясь к Черноморскому побережью. За ней, сдержанно, по-европейски чадя выхлопной трубой, уверенно пер тяжелый грузовой «мерседес». Позади него мыкалась, не решаясь снова пойти на обгон, сопряженный с риском разозлить придирчивых местных ментов, пыльная бордовая «тойота» с приметными белорусскими номерами, а за ней, тарахтя и стреляя неисправным глушителем, из последних лошадиных сил ковыляла к далекому морю ржавая зеленая «семерка», за рулем которой, зевая, сидел одетый в чужие брюки Глеб Сиверов.

«Семерка» глотала бензин с такой жадностью, словно под ее мятым капотом скрывался двигатель от армейского тягача, выплевывая то, чего не сумела переварить, через выхлопную трубу. Стелившийся следом густой шлейф дыма делал ее похожей на подбитый самолет, и шума от нее было примерно столько же. Машина плохо слушалась руля, ее постоянно тянуло влево, да так настойчиво, словно всю свою жизнь она провела в стране с левосторонним дорожным движением. И, как будто всего этого было мало, стрелка температурного датчика упорно ползла вверх – изношенный движок, которому давно не приходилось столь интенсивно трудиться на такой жаре, так и норовил перегреться.

Солнце уже начало потихонечку клониться к западному горизонту, когда они миновали Киев. Мимо промелькнула широкая гладь Днепра, пестрая от плавучих ресторанчиков и прогулочных катеров; знаменитый монумент Родины-матери проплыл в вышине над дорогой как подавляющее своими размерами воплощение имперских амбиций, свысока плюющих даже на закон всемирного тяготения. Изрядно замусоренный, уставленный рекламными щитами проспект вывел их за город, и тут, на бескрайних просторах украинских степей, у «семерки» наконец-то закипел радиатор.

Глеб отогнал окутанную горячим паром машину на обочину и заглушил двигатель. Из-под капота доносились устрашающие металлические удары, постукиванья, астматические хрипы и змеиное шипение. Из лопнувшего трубопровода хлестал кипяток, собираясь в курящуюся паром лужу под колесами и тонким ручейком сбегая в кювет.

Заглядывать под капот Глеб не стал, поскольку не ожидал увидеть там ничего хорошего. Он сунул в задний карман джинсов украинский паспорт и водительское удостоверение, прихватил с треснувшей «торпеды» пачку сигарет и зажигалку, забросил за плечо купленную на заправке спортивную сумку, где лежал пистолет, хлопнул дверцей и пошел вдоль шоссе на юго-запад в надежде остановить попутку.

Машины, к слову, останавливались часто – как минимум, каждая вторая. Очевидно, водители безошибочно связывали бредущую по обочине под палящим солнцем одинокую фигуру с окутанным паром драндулетом, мимо которого только что проехали, и свойственная каждому уважающему себя автомобилисту профессиональная солидарность заставляла их давить на тормоз, особенно тех, кто ехал в одиночестве, без жены или любовницы.

Правда, все они ехали куда-то не туда, а терять драгоценное время, добираясь до места на перекладных, со многими пересадками, Глебу не хотелось. Наконец возле него, подняв целое облако пыли, затормозил сверкающий, как елочная игрушка, громадный внедорожник «лексус», следовавший, как выяснилось, прямиком в Ильичевск. Водитель, этакая гора татуированных мышц со стрижкой ежиком и манерами стопроцентного «братишки», был явно рад попутчику. Глеб тоже был рад: из машины, стоявшей на обочине раскаленного послеполуденным солнцем шоссе, тянуло кондиционированной прохладой, а кожаные подушки сидений так и манили присесть, обещая отдых усталому телу.

После того как взаимная радость была высказана в подобающих случаю выражениях, джип сорвался с места и помчался как угорелый, словно его хозяин спешил на пожар. Стрелка спидометра в считаные секунды добралась до отметки «100» и уверенно поползла дальше. Асфальт гудел под огромными, обутыми в новенькую резину колесами, воздух свистел в обтекателях, мошкара и какие-то жуки бились в ветровое стекло с такой силой, словно ими стреляли из дальнобойной снайперской винтовки.

Водитель оказался разговорчивым – именно такие, как правило, и подбирают на дороге попутчиков, а потом не требуют платы за проезд. Он представился Валерой, немедленно добавив, что не обижается, когда «нормальные пацаны» называют его Вертолетом. Он был неплохим рассказчиком и некоторое время развлекал Глеба историями типа «тормозим мы одну тачку».

С того момента, как Сиверов потерял из вида свой грузовик, до его встречи с Валерой Вертолетом прошло больше часа, но на то, чтобы нагнать «мерседес», они потратили меньше сорока минут. Белая фура стояла на обочине, как и милицейская «десятка»; проезжая мимо, Валера на мгновение прервал свой монолог и покосился на грузовик с острым профессиональным интересом. Он ничего не сказал; Глеб тоже промолчал, хотя желание прямо на ходу, из окошка, всадить пулю в зад Всеволоду Витальевичу, который, ссутулившись, мочился на заднее колесо фургона, было почти нестерпимым.

Потом они поговорили об Ильичевске. Валера охотно поведал Глебу, что Ильичевск – обычная дыра, что море там грязное, берег поганый – сплошная глина и что отдыхают там только конченые лохи, – «извини, братан, но так оно в натуре и есть». Чтобы не выглядеть в глазах разговорчивого Валеры конченым лохом, Глеб признался, что едет в Ильичевск не просто так, а к старому знакомому, вернее, к знакомой, и не на отдых, а чтобы пересидеть. «Пока пыль уляжется», – многозначительно добавил он.

– Вот теперь понятно, – кивая, тоже весьма многозначительно сказал Валера Вертолет. – То-то же я гляжу, что ты со своей «семеркой» вроде в один формат не укладываешься… Ростовский?

– Москвич, – признался Глеб.

– А, ясно, – сказал Вертолет, который, похоже, делил людей на своих и чужих вовсе не по национальному признаку. – Да, у нас много ваших отсиживается.

– Да и у нас ваших хватает, – заметил Сиверов.

– Ну а то! – Валера хохотнул, хлопнув широкой ладонью по ободу руля. – Круговорот братвы в природе! Да, брателло, задал ты мне задачку… Надо бы тебе помочь, что ли…

Глеб насторожился, и не напрасно. Говоря полунамеками и иносказаниями, которые казались таковыми только ему самому, а Сиверову были понятны как прямой текст, Валера Вертолет предложил своему попутчику подписаться на одно выгодное дельце, которое наметилось в Ильичевске. Заодно он сообщил заинтересованному слушателю, что с тех пор, как косоглазые китаезы вложили в морской порт свои бабки, фактически открыв его заново, в том районе появилось много хорошей, денежной, а главное, не слишком обременительной работы для «реальных пацанов».

Что это за работа, догадаться было нетрудно: Валера был виден Глебу насквозь, до самого донышка. Он был самый обыкновенный бандит, промышлявший разбоем на большой дороге, и ехал в Ильичев ск, чтобы принять участие в очередном налете.

На протяжении своей длинной, богатой событиями карьеры Слепой по ходу дела истребил несметное количество таких вот Валер. И тем не менее, если бы у него имелась возможность выбора, предпочел бы, чтобы в кабине грузовика по дороге в Италию рядом с ним сидел не водитель первого класса Паречин, а вот этот веселый отморозок, не ведающий страха и крепко-накрепко затвердивший простенькую истину, гласящую, что своих сдавать нельзя, потому что это «западло».

Несмотря на смутную симпатию, которую Глеб испытывал в отношении Валеры, предложение Вертолета он вежливо отклонил, сославшись при этом на свое нежелание светиться на местном горизонте и отсутствие острой нужды в деньгах. Валера не стал уговаривать, но предложил попутчику записать номер своего мобильника, чтобы обращался, «если вдруг что».

Так, в полном согласии, к наступлению сумерек они добрались до кольцевой развязки на окраине Одессы, откуда им следовало повернуть на Ильичевск. Здесь Валеру впервые за все время пути остановил гаишник – хмурый и злой украинец в капитанских погонах. Поскольку по дороге сюда Валера вряд ли оставил ненарушенным хотя бы один пункт Правил дорожного движения, такой финал поездки представлялся Глебу вполне закономерным и, главное, куда более приятным, чем перспектива разбиться в лепешку, слетев с дороги на скорости свыше двухсот километров в час. Он ожидал, что сию минуту на свет будет извлечен толстый бумажник, содержимым которого Валера щедро поделится с остановившим его ментом. Но не тут-то было: вместо того чтобы затеять проверку документов, гаишник лишь хмуро покосился на Глеба и, коротко кивнув Валере, увел его куда-то в сторону. У Сиверова сложилось вполне определенное впечатление, что эти двое хорошо друг друга знают и уединились, чтобы без помех обсудить какие-то свои дела. Ничего удивительного в этом не было: в конце концов, волки и собаки пошли от одного корня, так что при желании всегда найдут общий язык.

Потом у него зародилось смутное подозрение: а что, если веселый Валера никакой не бандит, а талантливый черниговский или даже киевский оперативник, организовавший захват опасного преступника Федора Молчанова так, что тот сам позволил привезти себя к ближайшему милицейскому посту? Подозрение это превратилось почти в уверенность, когда гаишник хмуро посмотрел в его сторону – раз, потом еще раз, а потом и вовсе двинулся к машине, помахивая своим полосатым жезлом и отпихивая Валеру, который пытался удержать его, хватая за рукав.

– …Говниться, говорю, завязывай, Лещ, – донеслось до Глеба, когда они подошли ближе. – Я тебе отвечаю, нормальный пацан. Может, ты, в натуре, и тачку мою прошмонаешь?

– Надо будет – прошмонаю, – сквозь зубы пообещал мент. – Ты, браток, не забывай, с кем говоришь.

– Я-то помню, – тихо, на пределе слышимости, и тоже сквозь зубы сказал Валера. – Ты, главное, сам не забывай, кто ты такой. А то Борисыч тебе живо напомнит. Документы он будет проверять… Тебе дело? Палку лишнюю хочешь срубить?

– Да пошел ты, – угрюмо огрызнулся мент, служебное рвение которого разом угасло при упоминании о каком-то Борисыче. – Проезжай, хрен с вами обоими.

Он вполголоса добавил еще что-то, кажется «не опаздывай», и отвернулся от Валеры с крайне недовольным видом. Глеб, продолжая с невозмутимым лицом попыхивать сигаретой, разжал пальцы, сжимавшие рукоятку «гюрзы», и тихо вынул руку из сумки. Он подумал, что надо внимательнее следить за своим языком, даже общаясь с совершенно случайными людьми. А что, если Валера уже успел ляпнуть, что его попутчик из Москвы? Что, если бы мент потребовал предъявить документы? Сказать, что документов нет? Так это ж для него настоящий подарок! Москаль без документов, отвечающий описанию того типа, которого уже почти сутки ищет вся Украина… Показать украинский паспорт? Тоже получится интересно…

– Козел, – довольно громко объявил Валера, усаживаясь за руль. Глебу показалось, что гаишник его услышал. – Документы ему! А если ты в розыске?

– Я не в розыске, – сказал Глеб, – но все равно спасибо. Не люблю с этими уродами базары тереть.

– А кто любит? Но приходится терпеть. Потому что они, хоть и уроды, иногда бывают полезны.

– Червяки тоже полезные, – поделился знаниями Сиверов.

Валера радостно заржал, и можно было не сомневаться, что он перескажет эту незатейливую шутку при первом удобном случае, – она была как раз в его вкусе. «Лексус» беззвучно тронулся. Поравнявшись с гаишником, неугомонный Вертолет дико газанул и покинул перекресток раньше, чем капитан по кличке Лещ успел хотя бы помянуть его мать.

Они еще немного поболтали, обсудив некоторые аспекты сотрудничества братвы с правоохранительными органами на Украине и в России, и пришли к выводу, что никакой существенной разницы между русскими и украинскими ментами не наблюдается. На окраине Ильичевска Глеб вышел из машины, тепло распрощавшись с водителем. Джип укатил, оставив Слепого в одиночестве на замусоренном, дышащем дневным зноем тротуаре. В скоротечных южных сумерках уже зажглись редкие тусклые фонари. Их света было вполне достаточно, чтобы понять: Валера не лгал, когда говорил, что это место – дыра. Впрочем, город Глеба и не интересовал: ему нужен был порт.

Разузнав дорогу у весьма кстати пробегавшего мимо мальчишки и получив (в обмен на двугривенную бумажку) подробную инструкцию, Глеб поправил на плече ремень сумки и зашагал в указанном направлении.