Текст книги "Слепой. Обратной дороги нет"

На лестнице загремели шаги – пришло время действовать. Степан Денисович повернулся лицом к двери, более или менее заслонив собой лежащего в углу Беду и расплывшуюся из-под его тела неправдоподобно громадную кровавую лужу. Руку с пистолетом он завел за спину, и вовремя: в следующее мгновение в проеме распахнутой настежь двери показался слегка запыхавшийся Яремчук. Он стрельнул в темноту окурком и вошел в караулку.

– Дверь закрой, – жестким, приказным тоном потребовал Степан Денисович.

Было жарко, и дверь стояла нараспашку не просто так, а нарочно, для сквознячка. Правда, по правилам ее полагалось держать закрытой. Яремчук привык повиноваться не рассуждая: он шагнул через порог и плотно закрыл за собой дверь. В караулке сразу стало тише, двойные герметичные стеклопакеты прекрасно держали не только тепло, но и звук.

– Вот она, папка, – радостно заговорил охранник, протягивая Степану Денисовичу желтый дерматиновый прямоугольник. – Насилу отыскал. Она, зараза, под сиденье…

Он замолчал и расширенными глазами уставился в угол.

– Беда… – сказал он, и было непонятно, что имелось в виду: то ли он напарника окликнул, то ли коротко и исчерпывающе охарактеризовал ситуацию.

Разбираться Тарасюк не стал. Вскинув руку с пистолетом, он аккуратно прицелился и плавно, как на занятиях в стрелковом тире, потянул спусковой крючок. Старикашка «Макаров» не подкачал, пуля угодила Яремчуку точнехонько в лоб и вышла через затылок, обильно забрызгав дверную филенку. Его стриженый затылок напоминал кратер вулкана сразу после извержения; только раз взглянув, Тарасюк понял, что пульс искать незачем.

Он протер рукоятку и ствол «Макарова» заранее припасенным для этой цели носовым платком и вложил пистолет в холодеющую руку Беды. Затем та же операция была проделана с «вальтером», который Степан Денисович поместил в ладонь Яремчука. Папку свою он подобрал и сунул под мышку, а разодранный выстрелом пакет затолкал в карман, чтобы потом выбросить.

Едва он покончил с этим делом, как к воротам транспортной проходной подкатила милицейская машина. У Тарасюка упало сердце, но это был всего-навсего Лещ.

Поднявшись по лестнице и войдя в караулку, капитан Полещук немного постоял на пороге, с любопытством озираясь по сторонам, а потом одобрительно сказал:

– Грамотно обставился. Ты у нас, оказывается, талант! Или это опыт сказывается?

– Какой такой опыт? – всполошился Степан Денисович, но, поняв, что Лещ пошутил, вяло отмахнулся потной ладонью. – Да пошел ты! Нашел, понимаешь, время шутки шутить…

– Да, – посерьезнев, согласился Полещук, – время не ждет.

Он вынул из кармана форменных брюк мобильный телефон и одним нажатием кнопки набрал чей-то номер.

– Можно, – коротко бросил он в трубку и прервал соединение.

Через какую-нибудь минуту в темноте переулка вспыхнули яркие фары, и к воротам транспортной проходной подкатила тентованная фура, за рулем которой, скаля в напряженной улыбке крупные, как у лошади, зубы, сидел Лысый.

Глава 16

Глеб не стал осматривать городские достопримечательности, направившись прямиком в порт. У него и так было ощущение, что он слишком задержался в пути, хотя грузовик, за рулем которого сидел незабвенный Всеволод Витальевич, безнадежно отстал от управляемого бесстрашным Валерой Вертолетом «лексуса». Как бы то ни было, на место предстоящих событий следовало прибыть пораньше, пока кто-то более расторопный не опередил его, заняв самые удобные места в зрительном зале – места, которые, к слову, еще надо было найти.

На территорию порта он проник без труда – все-таки китайцы или некитайцы, а это был не оборонный объект. Отыскать таможенный склад оказалось сложнее, но ненамного: путь к нему был отмечен намалеванными на стенах белыми стрелками с соответствующими надписями, и, обнаружив первый такой указатель, дальше Глеб шел, как по проспекту.

Добравшись до склада, он, никем не замеченный, преодолел забор из натянутой на металлические столбы проволочной сетки, немного поплутал в лабиринте составленных друг на друга высокими штабелями грузовых контейнеров и, наконец, перебежал открытое пространство, отделявшее его от стены складского помещения – широкого, плоского, прямоугольного, как обувная коробка, грязно-белого здания, из-за своей длины и ширины казавшегося приземистым. Он видел, как человек в легкой летней форме таможенника запер неприметную дверь, прорезанную в широченных железных воротах, опечатал ее и включил сигнализацию. Перебросившись парой слов с появившимся откуда-то из-за контейнеров охранником в полувоенной одежде, таможенник сел в машину и укатил. Охранник немного постоял возле разгрузочной рампы, дымя сигареткой и глазея по сторонам. Сиверов в это время рассматривал его и думал о том, что раньше на этом месте торчал бы, наверное, мужичонка в грязной военной рубахе защитного цвета, в засаленной фуражечке с эмблемой вневедомственной охраны, вооруженный в самом лучшем случае антикварным тульским наганом в остроносой брезентовой кобуре и милицейским свистком. Теперь перед Глебом стоял грузноватый (что, вообще-то, свойственно украинцам, особенно тем, кто хорошо питается), представительный мужчина лет тридцати восьми – сорока. Вряд ли он был так уж ловок, разворотлив и быстр, зато явно обладал недюжинной силой. Его форменная одежда напоминала одежду американских полицейских: темно-серые брюки, светлая рубашка с черными клапанами карманов и такими же погончиками на плечах и широкий кожаный ремень, отягощенный всякой всячиной, как то: наручниками, газовым баллончиком, электрошокером, резиновой дубинкой, портативной рацией и пистолетом Макарова. Все это богатство было рассовано по специальным кожаным чехольчикам, застегнутым на блестящие кнопочки; в целом вид у охранника был очень внушительный и вселял, наверное, священный трепет в сердца потенциальных расхитителей вверенного его попечению имущества.

Охранник бросил окурок под ноги, смачно харкнул на землю и растер плевок подошвой начищенного ботинка, разом утратив в глазах Глеба половину грозного, героического ореола.

– Ото так копають мак, – без видимой связи с чем бы то ни было не то пропел, не то пробормотал он и, сунув руки в карманы, пошел восвояси.

Проводив охранника взглядом, Глеб искренне, от души пожелал ему пережить сегодняшнюю ночь. Учитывая обстоятельства, это пожелание было нелишним.

Пожарная лестница на поверку была гораздо длиннее, чем казалась снизу, с земли. Там, внизу, было сколько угодно предметов, которые отбрасывали густые, черные, непроницаемые тени. А здесь, на высоте каких-нибудь трех метров, стена была залита беспощадно ярким светом галогенных прожекторов; на ней, как на экране, Глеб видел свою четкую тень, которая ползла вдоль тени пожарной лестницы – проворно, но все-таки недостаточно быстро, чтобы можно было ни о чем не беспокоиться.

Вокруг гремел и лязгал порт. Снизу моря не было видно, его заслоняло здание склада; отсюда, с лестницы, Сиверов мог видеть только расстилавшийся внизу лабиринт ангаров, контейнеров и штабелей, блеск рельсов да слепящие пятна прожекторов. Впрочем, сейчас ему было не до красот пейзажа; он перевел дыхание, лишь очутившись на плоской крыше склада и распластавшись в тени невысокого бетонного парапета.

Теперь можно было и осмотреться. Пригибаясь, Глеб перебежал к оголовку вентиляционной шахты, а оттуда – к длинной и узкой застекленной надстройке, которая тянулась вдоль всей крыши, обеспечивая доступ дневного света в помещение. Внутри склада было темно и тихо; справа на фоне электрического зарева шевелились стрелы мучимых бессонницей портовых кранов, громоздились конические горы какого-то сыпучего груза, похожего на обычный песок, проплывали в ночном небе тюки и ящики, а дальше, в кромешной тьме южной ночи, не столько виднелось, сколько угадывалось море. У причальной стенки, которая была ближе всего к таможенному складу, стоял черный сухогруз с белой палубной надстройкой. Флаг на нем был китайский. Корабль чем-то загружали, и Глеб подумал, что Украина, вопреки мнению, которое старательно распространяют некоторые политики через средства массовой информации, никогда не испытывала нужды в полезных ископаемых. Газа здесь нет, это правда, зато угля навалом, да и всего остального хватает. В украинских недрах представлена вся таблица Менделеева, и представлена достойно. Здесь даже уран добывают, если хотите знать, так что предприимчивым китайцам здесь есть чем поживиться, чем набить трюмы своих сухогрузов…

Сидя на корточках в тени надстройки, Глеб пытался выбрать позицию, откуда, оставаясь незамеченным, мог бы просматривать подъезды к таможенному складу. Увы, за исключением нескольких островков тени, в одном из которых прятался Сиверов, крыша была освещена, как Красная площадь в новогоднюю ночь. Денег на освещение новые хозяева порта явно не жалели, и это было, в сущности, правильно. Взять хоть эту надстройку. Ведь почти сплошное стекло! Ну, допустим, армированное, ну и что? Бей его, спускайся внутрь по веревке, бери что хочешь и возвращайся тем же путем. А вокруг темно, хоть глаз коли… Если не жадничать, действовать аккуратно и не забывать своевременно подмазывать охрану, тебе, можно сказать, обеспечен постоянный источник дохода…

Тень у него под ногами вдруг потускнела, сделавшись почти неразличимой на фоне крыши. Сначала Глеб не понял, что случилось, а потом сообразил: один из прожекторов, тот самый, что светил прямо на крышу и донимал его сильнее всех остальных, вместе взятых, погас.

Что, лампа перегорела? Сомнительно…

Воспользовавшись этим подарком судьбы, он быстро переместился на заранее присмотренную позицию и затаился в углу крыши, за железной бочкой. Площадка перед складом и погрузочная рампа отсюда были видны как на ладони, а сам Глеб оставался невидимым.

Этот маневр, как выяснилось, был произведен весьма своевременно. Не прошло и двух минут, как сквозь какофонию портовых шумов до Глеба донесся тревожный звук: кто-то осторожно, но очень проворно взбирался на крышу по пожарной лестнице. Глеб выставил голову из укрытия и стал смотреть туда, где на фоне жемчужного электрического зарева чернели дугообразные перила. Вскоре над парапетом возникли очертания сначала головы, а затем и всей фигуры; Глеб видел ночного гостя достаточно отчетливо, чтобы различить над его правым плечом тонкую черную черту не то винтовочного, не то автоматного ствола.

Следом через парапет перелез еще один, и стало тихо. По пожарной лестнице больше никто не поднимался, а ночные гости не подавали признаков жизни. Они словно растворились во мраке, как сахар в кипятке, что выдавало в них профессионалов. Собственно, чего-то именно в этом роде Глеб и ожидал. Он только не мог понять, зачем этих типов понесло на крышу, если вожделенная добыча будет поджидать их внизу. Или их здесь так много, что они могут позволить себе окружить склад снайперами? Просто так, на всякий случай…

Сиверов представил, как прибывает сюда вместе или одновременно с грузовиком, как принимается геройски отражать неизбежное нападение и падает носом в асфальт, подстреленный засевшим на крыше снайпером. Картинка получилась неприглядная, и Слепой поздравил себя с тем, что все-таки явился на место раньше всех. Еще он мысленно поблагодарил Валеру Вертолета за быструю езду, а заодно опять задумался: что это было за дело, ради которого бандит так торопился сюда из самого Киева? Видно, в порт доставили действительно ценный груз, и, судя по тому, как Валера общался с остановившим его ментом, грузу этому, увы, не суждено добраться до получателя.

Глеб чутко вслушивался в ночные звуки, отфильтровывая, отбрасывая ненужное, и вскоре портовый шум стал восприниматься им как мертвая тишина. В этой тишине вдруг раздался тихий шорох, негромко скрипнул под чьей-то подошвой осколок стекла, и Глеб понял, что его соседи по наблюдательному пункту находятся совсем рядом – прямо тут, по другую сторону железной бочки.

Они немного повозились, устраиваясь поудобнее, и вполголоса обменялись парой-тройкой слов. Язык, на котором они говорили, был Глебу незнаком, но он мог спорить на что угодно, что это албанский.

Через некоторое время соседи совсем освоились на крыше, решив, что им здесь ничто не угрожает, и затеяли какой-то негромкий, но довольно оживленный разговор. Это были довольно молодые люди; вряд ли ими двигали какие-то возвышенные идеи; скорее всего война была для них, сыновей разоренной, нищей страны, единственным приемлемым способом прокормиться.

Так прошло около часа. Чтобы не потерять ощущение времени, которое в засаде всегда тянется значительно медленнее, чем обычно, Глеб то и дело посматривал на часы и точно знал, что прошло именно около часа – если быть точным, пятьдесят две минуты, – прежде чем в глубине проезда, который вел к погрузочной рампе таможенного склада, показались тусклые, горящие вполнакала фары приближающегося грузовика.

Соседи за бочкой оживились, задвигались, меняя позы, и сквозь прочие портовые шумы Глеб расслышал скользящий металлический лязг передернутого автоматного затвора.

* * *

Убедившись, что пустая фура с грузчиками беспрепятственно миновала ворота, капитан Полещук отогнал свою патрульную «девятку» метров на двести от ограды и поставил поперек проезжей части, перегородив узкий проезд, – сегодня ночью посторонним в порту делать было нечего. Он заглушил двигатель, опустил оконное стекло и закурил, слушая хриплое бормотание включенной рации.

И в городе, и в порту до сих пор было все спокойно. Это хорошо. То, что Костя Шекель и подонки вроде него называли архаичным словечком «шухер», означало бы немедленный и полный провал тщательно продуманной дерзкой операции. Если поднимется шум, увести фуру с грузом наркотиков с территории порта не удастся; большинство участников налета, конечно, сумеет уйти, затеряться в лабиринтах штабелей и складских помещений, но это уже ничего не меняет: кого-то все равно возьмут, а взяв, непременно расколют, заставят говорить. Пусть это будет даже самый тупой из быков, ничего не знающий об организаторах и истинных масштабах операции, – даже такая тупая скотина после соответствующей обработки милицейскими дубинками и прочими подручными средствами сумеет назвать имя бригадира, который ее сюда привел. Ну а дальше все пойдет как по маслу: получив в руки кончик цепочки, сыскари будут неторопливо и аккуратно тянуть за него, пока не вытянут наружу все и всех, до последнего человечка.

Именно для того, чтобы этого не случилось, капитан ДПС Полещук и дежурил здесь, на ближних подступах к порту.

Тишина и темнота, как всегда, располагали к неторопливым раздумьям, только мысли на этот раз лезли в голову все больше какие-то невеселые, типа «сколько веревочке ни виться…». Полещук гнал их прочь, но они возвращались, прямо как евреи, которые, согласно старой поговорке, будучи выставленными вон через двери, сразу лезут в окна. Следы кровавой бойни, которые Лещ видел десять минут назад в караулке у транспортной проходной, не произвели особого впечатления: он сам убивал не раз и не два, и чужая кровь печалила его не больше, чем пролитый клюквенный морс. Но на этот раз кровь и трупы были свидетельством того, что безумная затея Борисыча – не сон, не мираж и не фантазия типа «а неплохо было бы…», а реальность, тем более неприятная, что Полещук принимал участие во всем этом дерьме против своей воли. Он говорил Борисычу, что это безумие; он просил, доказывал, умолял, чуть ли не в ногах валялся, пытаясь заставить старого упыря отказаться от рискованной затеи, но все было тщетно: мысль о фантастической добыче настолько прочно укоренилась в мозгу главаря, что он уже считал эти деньги своими. Конечно, фантастическая добыча требует фантастических усилий и риска, это верно. Но все равно сейчас, когда все уже началось и повернуть назад стало невозможно, капитан Полещук чувствовал себя крайне неуютно. Пожалуй, он с удовольствием обошелся бы без этих денег, только бы очутиться отсюда подальше…

На углу улицы, которую Полещук перегородил своей «девяткой», стояло заброшенное здание – одноэтажное, когда-то белое, а теперь того неопределенного грязного цвета, который со временем приобретают все оставшиеся без присмотра дома. Когда-то здесь была мастерская по ремонту обуви – сначала государственная, а потом частная, сменявшая хозяев чуть ли не по два раза в год. Последнему владельцу этого неизбывно убыточного предприятия так и не удалось вовремя спихнуть с рук свое приобретение; он прогорел вчистую и, скрываясь от кредиторов, бежал куда-то к черту на рога, в Россию, а может, и в Белоруссию. Здание мастерской было конфисковано в счет налогов и снова перешло на городской баланс, то есть было обречено на медленное, но неуклонное разрушение. Все это Полещук знал: во-первых, как человек, имеющий некоторое отношение к исполнительной власти, а во-вторых, как коренной житель города и бывший клиент мастерской, еще в детстве таскавший сюда свои и родительские башмаки.

Глядя на заброшенную, прямо на глазах разрушающуюся хибару и вспоминая одноногого сапожника дядю Мишу, некогда прибивавшего здесь набойки, клеившего подметки и вселявшего в детвору сладкий ужас своей сизой, испитой физиономией и в особенности деревянной ногой, придававшей ему сходство с пиратом Билли Бонсом, капитан Полещук вдруг увидел, что грязные, растрескавшиеся стены бывшей мастерской вдруг начали наливаться светом. Значит, за углом, невидимый отсюда, движется, освещая мастерскую фарами, какой-то автомобиль.

– Не спится вам, уродам, – проворчал Полещук и, прихватив с соседнего сиденья полосатый жезл, полез из машины.

Выбравшись на мостовую, он передвинул рычажок на рукоятке жезла, включив спрятанную внутри полосатой пластиковой дубинки электрическую лампочку. Жезл засветился в ночи, живо напомнив Полещуку широко известный анекдот, в котором гаишника сравнивали с продавцом полосатых палочек. Капитан взвесил жезл в руке, словно прикидывая, какой получится эффект, если треснуть кого-нибудь этой штуковиной по башке, а потом, сообразив кое-что, отцепил от рубашки и спрятал в карман форменную бляху с личным опознавательным номером: правила правилами, а лишняя гласность ему сегодня была ни к чему.

Бивший из-за угла свет стал ярче, по стене мастерской побежали черные, как вакса, тени, и сквозь приглушенные шумы недалекого порта пробился уверенный рокот мощного дизельного двигателя. Полещук уверенно, вразвалочку шагнул на середину мостовой, привычным жестом поднимая направленный поперек дороги светящийся жезл, и оторопел: вместо ожидаемого грузовика из-за угла вывернулась легковушка, да не просто легковушка, а сине-серебристая милицейская «десятка» с включенным проблесковым маячком!

Через сознание капитана Полещука за доли секунды пронесся настоящий вихрь – пронесся и исчез, оставив после себя только тягучее ощущение нежданно-негаданно свалившейся на голову беды и краткий, но всеобъемлющий вывод: «Попал». Ощущение надвигающихся неприятностей многократно усилилось, а понимание того, что он действительно попал, и попал крепко, сделалось полным, когда Лещ разглядел на милицейской машине черниговские номера. Ему мигом вспомнился серебристый «пассат» как раз с черниговскими регистрационными номерами, хозяева которого спали сейчас вечным сном в жиденьком придорожном лесочке в тридцати километрах от Ильичевска. Видно, эти люди были очень дороги кому-то из сильных мира сего, раз их так интенсивно искали и так скоро нашли. А «пассат», кстати, оказался полным дерьмом: и двигатель у него нуждался в капитальном ремонте, и подвеска была ни к черту, и даже серебристый кузов, за которым, собственно, и охотился по заказу богатого ялтинского придурка Лещ со своими пацанами, как выяснил Лысый, местами прогнил чуть ли не насквозь…

Вслед за милицейской «десяткой» из-за угла неторопливо и солидно вывернулся белый грузовой «мерседес» с российскими номерными знаками. У Леща чуточку отлегло от сердца: все-таки коллеги, похоже, приехали не за ним, а просто сопровождали эту москальскую фуру. А что номера у них черниговские, так это просто потому, что Черниговская область приграничная, вот ребятам и приходится ишачить в сопровождении.

Он опустил жезл и выключил подсветку, но с дороги так и не ушел – просто не успел придумать, как быть дальше. Пропускать этот чертов кортеж в порт было нельзя, а не пропустить – невозможно…

«Десятка» остановилась в метре от него. Проблесковый маячок вспыхивал и гас, синие блики бежали по асфальту и облупленным стенам, отражались в пыльных оконных стеклах, резали глаза. Грузовик тоже остановился, тяжело вздохнув пневматическими тормозами, в оба его окна сейчас же высунулись головы: слева голова водителя-москаля, а справа – мордатая башка сержанта милиции.

Дверь «десятки» со стороны водителя приоткрылась. Полещук подошел – вразвалочку, как хозяин, стараясь ничем не выдать своей растерянности, – и обменялся рукопожатием с усталым водителем в погонах старшего лейтенанта.

– Здорово, земляк, – приветствовал тот Леща. – Извини, я нарушил маленько… Может, без квитанции разойдемся?

– Никак нельзя, – мигом включившись в игру, с улыбкой проворчал Полещук. – Как это так – без квитанции? А ты знаешь, за что президент ГАИ разогнал? Во-во, за это самое…

Они немного посмеялись – впрочем, не очень весело. Черниговский старлей выбрался из-за руля, с хрустом потянулся, разминая затекшие мышцы, и сунул в зубы сигарету. Лещ, хоть и был старше на одно звание, на правах радушного хозяина чиркнул зажигалкой. Старлей прикурил с благодарным кивком и снова потянулся.

– Что это ты тут затеял? – спросил он, кивая в сторону стоящей поперек проезжей части «девятки». – Нашел время и, главное, место штрафы сшибать. Тут, по-моему, до утра всухую проторчать можно.

– Да какие штрафы! – Полещук безнадежно махнул рукой. – Операция «Перехват», не хрен собачий!

Демонстрируя свое отношение к вышеназванной операции, он плюнул на асфальт и растер плевок подошвой ботинка. Старлей изумленно приподнял редкие светлые брови.

– «Перехват»? Что-то мы по рации ничего не слышали…

– Ну, это я так, чтоб понятней было… На самом деле пацан отцовскую тачку угнал – покататься ему, видишь ли, захотелось. Покатался бы и на место поставил, я так понимаю. Да папаша, баран, не вовремя ключей хватился, ну, и поднял вонь до небес: ловите, дескать, байстрючонка, я с него три шкуры спущу. Делать ему нечего… Но наше-то дело, сам понимаешь, маленькое: сказано ловить – мы и ловим.

– А… – старлей с полным пониманием покивал головой и тоже с презрением сплюнул под ноги. – Действительно, делать людям нечего… Ну, так мы проедем?

– А? – тупо переспросил Лещ, чтобы выиграть время. Он, хоть убей, не знал, что ответить на этот простой вопрос.

– Я говорю, тачку с дороги убери, – сказал старлей, – а то этому бегемоту мимо тебя не протиснуться.

Говоря о бегемоте, он кивнул в сторону грузовика, который стоял в сторонке и распространял вокруг себя запахи нагретого железа и выхлопных газов.

– Ага, – произнес Лещ совсем не то, что хотел произнести, а то, что было можно. – А что везете-то? Или секрет?

– Да какой там секрет, – устало махнул рукой черниговский старлей. – Картины из Третьяковской галереи в Италию едут.

– В Третьяковской галерее все картины про евреев, – машинально пробормотал Лещ. – Морем, что ли?

– А что, от вас до Италии можно сушей добраться? – поддел его старлей. – Ясный хрен, морем. Не знаю, насколько это быстрее, но что на таможнях меньше стоять придется, это факт.

– А они не того… не отсыреют? – поинтересовался Лещ.

На картины ему было плевать с высокого дерева – он тянул время, хотя отлично понимал: протянуть столько, сколько надо, все равно не удастся.

– А я знаю? – безразлично пожав плечами, сказал старлей. – Это вообще не моя забота. Мне бы как-нибудь домой, к бабе, до утра вернуться…

– Намек понял, – сказал Лещ и побрел к своей машине.

Ясно, он мог упереться рогом, как баран, и попытаться задержать этот грузовик вместе с машиной сопровождения хотя бы на час. Но тогда дружелюбный старлей мигом перестанет быть таким дружелюбным. Он начнет качать права, а потом, когда это не даст результата, свяжется со своим начальством: дескать, что за хрень, меня тут какой-то капитан в порт не пускает… Его начальство позвонит в Одессу… А дальше можно не рассказывать: тут, как говорится, и сказочке конец. Даже если просто попытаться еще немного потянуть время, усталые и злые черниговские менты потом непременно сведут с ним счеты самым простым способом: накапают на него всюду, где только можно. А у начальства возникнет вполне законный вопрос: а что это капитан Полещук вместе со служебной машиной делал в районе порта в свой выходной день? При полном параде, с жезлом, но почему-то без бляхи с личным номером… С чего бы это? Уж не имеет ли его странное поведение отношения к налету на таможенный склад?

Лучшее, что мог сделать Лещ в сложившейся нештатной ситуации, это постараться как можно меньше запомниться черниговским коллегам. Он и так уже наплел им с три короба, а менты – народ подозрительный, на слово не верят даже родной маме. Умнее всего было бы вообще не попадаться им на глаза, но кто же мог знать, что они появятся именно здесь и именно сегодня!

Почти упав на водительское сиденье, Лещ завел двигатель, врубил заднюю передачу и одним резким рывком переместил машину к левой обочине. «Десятка» сразу тронулась – Полещук даже не заметил, когда старлей успел вернуться за руль, – а вслед за ней двинулся и грузовик. Проезжая мимо Леща, черниговский старлей помахал рукой в открытое окошко.

– Чтоб ты сдох, падло, – широко улыбаясь в ответ, пробормотал Лещ.

Едва коллега перестал его видеть, капитан схватился за мобильник и набрал номер Борисыча: в конце концов, решать, что делать со всей этой ерундой, надлежало именно старому упырю, который втравил капитана Полещука в эту поганую историю.