Текст книги "Артистическая фотография. Санкт Петербург. 1912"

Этот листок действительно очень помог Наташе, ведь он был вроде посмертной воли Фирочки – кого следует оповестить о случившемся горе. Но Фирочка и не представляла, сколько человек придет проводить ее в последний путь. На ее похороны пришли сотни – ее бывшие студенты приехали и из Ленинграда, и из других городов, и безо всякого звонка от Наташи, они оповещали друг друга по цепочке и приезжали по собственной инициативе. Конечно, пришли ее коллеги и друзья, соседи со всего огромного дома, друзья Наташи, Илюши и Миши, и все их родные. Было ощущение, что хоронят большого человека, а, по мнению детей, Фирочка и была большим человеком.

* * *

Черные силы общества «Память» разнуздывались в Ленинграде все больше. Спустя полгода после смерти Фирочки, в один из зимних вечеров в квартире Наташи и Миши зазвонил телефон. Приятный мужской голос сообщил, что в одну из ближайших ночей активисты общества «Память» планируют совершить погром в еврейских квартирах. Сказал и повесил трубку. Они не поверили ему, сочли, что это просто глупая шутка, все же мы не в средние века живем. Но угроза была очень конкретной, и они слышали, что активисты «Памяти» собирали сведения о фамилиях и адресах евреев в многочисленных жилищных конторах. Стали думать, куда разместить детей наиболее безопасным способом. Катюша в это время была уже студенткой и вполне могла остаться ночевать у подруги под предлогом подготовки к семинару или зачету. Однако своего младшего сына, 12-летнего Сашу, они не могли отправить к чужим людям без объяснения причины.

Поэтому решили попросить у родного человека, у Наташиной русской тети Тамары, вдовы дяди Левы, пустить Сашу переночевать. Они надеялись, что эти мерзавцы не станут искать еврейских детей в квартире русской женщины. Тетя Тамара с готовностью приняла Сашу и берегла его вместе со своей светловолосой красавицей внучкой Машей, младшей дочкой своего сына Павла. Она очень рисковала, почти так же, как во время войны, когда помогала партизанам в лесу и впервые познакомилась с дядей Левой. А Наташа с мужем остались дома. Прежде чем пойти спать, Михаил положил у входной двери топор. Наташа поняла, что он готов к защите, какой бы она ни была. И еще она подумала: как хорошо, что мама всего этого уже не видит…

Погром не состоялся. Позже выяснилось, что это была «утка» КГБ. Но кто об этом знал?

И снова Наташа думала: «Как хорошо, что мама этого уже не видит! Но как она нужна мне. Как мне тяжело без нее! Если бы я могла сохранить ее в живых и спасти от этих страшных впечатлений!»

Уже давно она с горечью наблюдала как в Литве и Эстонии, куда они часто ездили летом, оживают и крепнут национально-освободительные движения, противостоящие России. А однажды, еще при жизни Фирочки, ей пришлось присутствовать на совместном заседании эстонского и армянского Народных Фронтов – тогда она поняла, что движения эти необратимы, происходят по всему Советскому Союзу и ведут к его распаду. Так и случилось в конце 80-х годов и стало ясно, что только евреям не найдется места в новых национальных государствах. Наконец, и Наташа поняла то, что ее маме было понятно уже давно. Супруги посоветовались и подали документы на отъезд в Израиль.

В годы «Перестройки» Миша уже мог подать документы без опасности оказаться в тюрьме, но даже тогда он получил отказ на неизвестный период, его уволили из его закрытого института, и он стал «отказником» – человеком с ограниченными правами. Наташа поразмыслила и решила, что, несмотря на широту взглядов, ее новая начальница должна знать об ее изменившихся жизненных планах. Пусть она сама решит, устраивает ли ее подчиненная, готовящаяся к отъезду за рубеж на постоянное место жительства. К ее удивлению, та сказала: «Вы вправе планировать свое будущее, а пока вы здесь, я рада видеть вас у себя на кафедре в качестве доцента». Так оно и было.

Наташа работала с удовольствием и с полной отдачей. Она умела находить общий язык со студентами, даже если этот язык был английским. Она хорошо вписывалась в небольшие авторские группы для написания учебных пособий или научных статей. В течение дня ей очень хорошо работалось на своей новой-старой кафедре, но вечерами она изучала иврит в подвале школы на улице Рылеева, а потом поступила на первый курс Петербургского Еврейского университета на отделение ивритской литературы. Она все время помнила, что их семья находится в «отказе», и что когда-нибудь это время закончится, и надо будет душевно и физически оторваться от всего, что любишь, чему принадлежишь ты по своему рождению, но что не принадлежит тебе по какой-то непонятной трагедии судьбы. А с другой стороны, она понимала и то, что без языка иврит и без его народа она уже не сможет жить.

* * *

Через некоторое время после смерти мамы Наташа позвонила по телефону профессору Нине Яковлевне Дьяконовой. Нина Яковлевна была ее научным руководителем еще в студенческие годы в Государственном университете, а потом оппонентом ее кандидатской диссертации и большим другом на протяжении всей жизни. Наташа всегда относилась к ней с огромным уважением и даже трепетом. Обычно она звонила ей раз в несколько месяцев и поздравляла с праздниками. Когда она рассказала ей о своем горе, Нина Яковлевна сказала: «Примите, Наташа, мои соболезнования. Я видела Вашу маму только один раз, но я хорошо помню ее. Ее идеализм и душевную чистоту. Таким людям, как она, живется трудно. Что поделать? Во все времена есть люди, которые притворяются, что они много работают, и именно им достаются «сливки». А есть люди, которым не достается даже «снятое молоко». Но именно они подставляют шею, плечи и руки под оглобли и тянут телегу, потому что они не умеют притворяться. Уровень нравственности у них так высок, что они работают по-настоящему. Ваша мамочка принадлежит к этой категории людей. Настоящая интеллигенция всегда принадлежит к этой категории».

Нина Яковлевна была права. Фирочка, в самом деле, всегда была готова взять на себя всю тяжесть жизненных испытаний, заботиться о членах своей семьи до самого конца жизни. Правильно и то, что она не нажила ничего при советском режиме. Она родилась в счастливой, образованной и обеспеченной петербургской семье. Она умерла в маленькой комнате со старой потертой мебелью, не так уж подходившей к ее статусу доцента на пенсии. В платяном шкафу висели скромные платья, отнюдь не от кутюр. В сберегательной кассе на книжке лежала лишь ее последняя пенсия. Справедливости ради, надо сказать, что ни Илюша, ни Наташа не стремились получить материальное наследство от своих родителей. Но духовное наследие, которое они получили от Санечки и Фирочки, невозможно измерить никакими критериями, доступными в современном мире.

* * *

Это повествование впервые появилось в 2013 году, на иврите. Оно и было написано для израильтян, чтобы они узнали, хотя бы отчасти, как жили на своей «доисторической» родине их новые соотечественники. Однако года через два после выхода книги в свет, по просьбе своих родных и друзей, Наташа решила создать ее новый вариант – на русском языке. Ведь что же получалось: самые близкие люди не могли прочитать плод ее труда? Но была еще одна причина, подтолкнувшая ее на этот шаг.

Конечно, в общепринятом смысле слова она человек неверующий. Она не посещает синагогу, соблюдает далеко не все традиции. Но она изучала иудаизм и знает молитвы. Ей хорошо известно, что в трудные минуты жизни, когда человек остается один на один с бедой, его молитва, в любой форме и на любом языке, бывает услышана создателем и принята.

И все же, возможно, в том мире, где находятся сейчас души Санечки и Фирочки – в иерусалимских высотах, им будет легче понять ее мольбу на родном языке?

Фотоальбом

Дети тети Риты с няней. Конец 20-х гг. прошлого века. На скамейке стоит годовалый Валентин. На коленях сидит младший Наум. Перед всей группой стоит красавица Лиля

Семья Кильфиных со стороны папы героини. Дедушка Шимон, бабушка Хана, их дочь Рахиль и годовалый внук Левушка

Довоенное фото братьев и сестер Кильфиных: сидят Ромик и Саня, стоят Рахиль и Анна (в книге Фаня)

Блокада. Мама (в книге Фирочка), Илюща (в жизни Гарик) и Катюша

Фирочка (Тиночка) – наша мама в юности с подругой

Семья Смолянских перед войной. Сидят слева направо: Соломон – старший сын, Ольга Вульфовна – мать, Павел – муж Риты, стоят слева направо: Фирочка (Тиночка), Лева, Рита, Катюша

Семьи Каплан и Дойч на даче

На этом фото вся семья, это мое первое фото. Мне год и два мес. Я долго ревела, около часа. Потом успокоилась, но остальные напряжены. Мама, папа, Гарик (в книге Илюша) и папа

Довоенное фото: Катюша со своим возлюбленным, который впоследствии погиб на войне

Ваня Бондаренко с сыном Левой, которого чудом спас пастух от расстрела

Это фото мама посылала папе в лагерь. Она сидит между нами, а мы сидим по бокам. Это фото папа и хранил в «тайничке» на нарах между досками. Слева Наташа (в жизни Анна) в центре Фирочка (в жизни Тиночка), справа Илюша (в жизни Гарик)

Лия Герцевна Кизина с мужем Степаном Яковлевичем Тарасенко и сыном Юрой, «наши рижане»

Три сестры: Аня и Люся Кильфины и Лия Кизина, дочь Мэри

Свадьба Анны и Владимира (Наташи и Миши в романе), 1968 год

Свадьба Гарика: слева Гарик (в книге Илюша), затем тетя Люся, дядя Гриша, Наташа (Анна в возрасте 17 лет) и Элла – невеста

Посещение лицея: слева направо стоят: Лия Евсеевна Ковалева, Наташа Каплан (Аня Фуксон), Наташа Ковалева, Марина Щитинская