Текст книги "Принцесса для киллера"

Глава 53

Проезжаю сквозь радушно распахнутые кованные ворота и паркую тачку, а сам почему-то на мгновение поднимаю взгляд и смотрю на небо сквозь лобовое. Голубое, безоблачное и чистое. Небеса обетованные. Так говорят. Мне не светят. Только вниз, во мрак и тьму с моим послужным списком…

Понимаю, что губы деформировала усмешка.

Хороший день сегодня, мать его, солнечный, в такой и помереть можно.

Отбрасываю ненужные мысли и выхожу из машины. Иду к пропускному пункту с охраной. Возвращаясь с задания, по традиции с отчетом должен предстать перед Кровавым.

Ребята на точке хмурые, взгляд прячут. Игнорирую. Пока я еще ассасин, пока боятся, но на долго ли хватит их опасения, если хозяин подаст команду “фас”?

Прохожу досмотр, когда появляется Змей.

– Сдай оружие, Джокер.

Без приветствия и лишних расшаркиваний приказывает глава службы безопасности Каца.

Упираю взгляд, и мужик все-таки проясняет:

– Приказ Кровавого, Фил. Не дури, оружие на стол.

Бросает взгляд в сторону пацанов из охраны, и они стайкой отправляются к моей тачке, потрошат все, проверяют.

Молча достаю стволы и сбрасываю весь боезапас, который ношу с собой.

Я знал, на что шел. У меня не было права на ошибку.

– Еще есть что?

Спокойно заданный вопрос, на который отрицательно мотаю головой.

– Тебя ждут, ассасин.

Выхожу на улицу и иду дальше к охренительно красивому особняку. Круто Кац поднялся. Империю отгрохал, с самых низов взлетел и в этом вот замке живет принцесса, ради которой бродяга предал все, отрекся от понятий и пальнул в цель, промахнувшись на три долбаных миллиметра. Пуля не задела сердца и не разорвала аорту.

– Любишь Ромео своего?

– Да…

Сейчас понимаю, что Маша вызвала чувства, и когда любишь, способен вырвать из груди сердце по ее просьбе. Только мой огрызок на хер никому не сдался…

Вдыхаю чистый воздух, хочу надышаться. Взять с собой частичку света и тепла, а перед глазами только Мэри. В слезах и на коленях, умоляющая за другого.

– Фак!

Зря пушку сдал, стрелять хочу, выбить из мозгов все лишнее.

Захожу в холл с непонятными статуями. Их сюда из музеев всяких, видно, привезли и с аукционов, висюльки на люстрах блестят, хоть глаза вырывай.

Когда ты идешь на смерть и понимаешь, что живешь последние секунды, тебе все равно на все и вместе с тем замечаешь нюансы.

Киллер влюбился в принцессу. Нет у тебя шансов, Фил, и жизни нет, это все так, игра в русскую рулетку и контрольный уже скоро.

Несколько пролетов, пару поворотов и вот я вхожу в кабинет Царя. Иван Кровавый упирает в меня бесцветные глаза с точками зрачков.

Сейчас он кажется каким-то безумным, глаза блестят в горячке, рука на перевязи. Знатно его изрешетило.

Одет, как всегда, в белоснежное. Дьявол любит белый цвет. Поразительно.

– Ну, здравствуй, Джокер.

Произносит холодно. Смотрит в глаза, и я киваю.

– Я промахнулся, – говорю сразу не расшаркиваясь.

– Знаю…

Отвечает спокойно, только за этим спокойствием чую бешенство.

– Объяснения, ассасин? – чеканит слова.

– Не рассчитал угол ветра.

Царь выдыхает.

– Не рассчитал, значит…

– Три миллиметра.

Губы растягивает в улыбке.

– Сдается мне, что это был не промах, а хирургия… Сосунка Серебрякова пожалел?!

Спокойно встречаю ледяной взгляд.

– Иногда промах это только промах, Царь.

– Закон знаешь?!

– Знаю. Ассасин платит жизнью. По-любому цена промаха смерть. Я пришел платить.

Молчит. Раздумывает. Даю время.

– Интересный ты пацан, Джокер. Собой рискуешь, под пули бросаешься, Мэри прикрыл, потом рванул за исполнителем и поймал, выбил признание… Все просекаешь. По понятиям вроде, и вдруг промазал и даже отмазки нормальной нет.

И тут у меня вопрос: если тебя перекупили, в чем я сомневаюсь, то почему ты пришел держать ответ?

– Ассасина не перекупить, Царь.

Отвечаю и смотрю в глаза своей смерти.

Лицо Вани Кровавого становится маской, непробиваемой, непроницаемой. Взгляд сцепляется с моим, и я стою до последнего на своем.

Я промахнулся. И готов принять наказание. Сам решение это принял, сам пошел на промах. Не лгу. Там были только я и винтовка, и никого, кроме меня.

Внезапно нарушает повисшее молчание и озвучивает приговор:

– Хорошо, Джокер. Цена ошибки смерть. Ты знаешь.

– Да. Таков закон для ассасина.

Кац бросает на меня странный взгляд, молча смотрит, ждет чего-то, и я молчу. Базарить больше нет смысла.

Нарушает наше молчание только игра здоровых пальцев Кровавого по дорогой глянцевой поверхности стола.

Смотрю за спину Вани, там вдали лес…

Когда ты на краю, надышаться вдруг хочется. Вкус и запах свободы мерещится в каждом вдохе и выдохе.

– Смертельная схватка по нашим законам. Я дам тебе шанс выжить. Драка на кулаках против четырех моих лучших солдат. Без оружия. Выживешь, я сниму с тебя долг в твою жизнь. Считай, что отплатил.

Отрываюсь от разглядывания и вновь смотрю в мертвые белесые глаза. Удивил Иван.

– Всем скопом меня гасить будут?!

Уточняю спокойно.

Моргает и отвечает ровно:

– Загашивать всем скопом я мог приказ дать сразу. Ты бы до меня не дошел. Но есть в тебе что-то. Я крыс чую. Ты даже сейчас не зассал. Короче, решение такое. Постепенно с бойцами один на один сойдешься.

Медленно выдыхаю. Кац старый закон сейчас применяет. Мой призрачный шанс на спасение.

– Ты кровью заплатишь за промах. Я хочу мести и если мою вендетту ты облажал, то и спрос с тебя. Казнь будет своеобразной, но, если выживешь, мы квиты.

Глава 54

Что такое закон?

В нашем мире это основа основ и сегодня на полигоне многолюдно. Пацаны стоят полукругом и смотрят, как снимаю майку и отбрасываю в сторону, демонстрируя наколки. На моей коже метки уважения, которые я завоевывал кровью, своей или чужой – неважно.

Жизнь выпала паленой картой, и я как-то барахтаюсь, выживаю.

Сегодня вполне возможно, что не выстою. Смотрю в глаза четверым корешам. Бравые бойцы. Элита Змея, которым отдан приказ забить ассасина до смерти.

Рассматриваю тренированные тела, вспоминаю все, что знаю, все слабости, которые когда-либо замечал.

Детали могут стоить мне жизни.

– Джокер промахнулся, – ровно произносит Змей.

Ухмыляется. Лицо грубое. Мертвое. Маска.

– Кровавый приказал провести схватку. Выстоишь, будешь жить, кровью смоешь косяк – слово Царя.

Замечаю, как Ярый сплевывает под ноги.

Не терпится кулаки в ход пустить. Всегда спешит, и левая нога при ударе проседает. Слишком большая мышечная масса. Перекачан. Привык железо тягать и из-за лишних килограммов теряет в скорости. Судя по всему, первым меня гасить будет именно он.

– Бой на кулаках, если кто перо вытащит или еще чего отчебучит, то лицензия на убийство у меня есть. Грохну на хер любого, кто попытается встрянуть.

Поджимаю губы. Ясен пень. Все должно быть по закону и понятиям. Сегодня на моем примере солдаты увидят, что такое Кровавого подвести. Это вопрос авторитета старшего. Всем зарубка, как нельзя поступать…

Меня не убивают. Дают шанс. Только псы будут на куски рвать. Обычный боец такое испытание вряд ли пройдет. У ассасина, в силу определенных факторов, доля процента на победу есть.

Змей дает отмашку:

– Ярый, гаси!

Тот, кто был почти другом, резко выскакивает вперед и начинает активно махать кулаками. Ставка на то, что он крупнее и мощнее. Ухожу от ударов. Уворачиваюсь, но этот пацан крутой боец.

Бьемся насмерть. Удары нещадные. Спустя минуты прессинга полигон становится ареной, песок быстро впитывает кровь и пот. Валю противника, вбиваю кулаки до хруста.

Кровь брызгает и заливает глаза, когда получаю отработанным хуком в ответ.

– Убью, сука, – рычит озлобленно и быкует, идет на меня, пытается достать ударом по яйцам. Здесь грязная уличная драка разворачивается, а в ушах, сквозь бой крови, слышу шакальи крики.

Мы тут киношку показываем, и зрители уже начинают орать в поддержку своего бойца, который достоен не подохнуть на песке полигона…

Нападает Ярый без перебоя, пропускаю удары и в какой-то момент дожидаюсь, когда припадет на левую ногу, ударяю с маха в живот, заваливаю и добиваю.

Загасил.

Дышу тяжело, левый глаз нехороший удар словил, явное рассечение и кровь хлещет фонтаном.

Я сейчас только одним глазом вижу, как ко мне выходит Крафт. Чернокожий, высокий, жилистый и быстрый, а самое главное – не уставший.

Он нападает стремительно и бьет прицельно по ранам, хочет добить травмированный глаз. Отвечаю, Крафт падает, но вскакивает и прихватывает сюрприз – песком швыряет мне в лицо. Раны щиплет нещадно. Слепну на мгновение.

Пока возвращаю фокусировку, получаю удары в печень и почки.

– Мочи его, Джокер!

– Давай, Крафт! Достал почти!

Ор мужских голосов не помогает засекать передвижения противника. Работаю на инстинктах, почти вслепую, ориентируясь на слух. Но, сука, крики мешают!

Пропускаю удары, спасает только то, что Крафт совершает ошибку, он думает, что уже победил. Решает взять меня со спины удушающим.

Хватаю его и перекидываю через себя, слышу хруст и осознаю, что на инстинктах выламываю руку противника.

– Продолжать!

Рявкает Змей, когда Крафта утаскивают, и я с трудом встаю на ноги. Выпрямляюсь и просто дерусь. Рву врага в мясо и кровь. Либо ты, либо тебя.

Здесь нет друзей и чувств. Здесь и сейчас есть цель – выжить.

Я почти загашиваю третьего, но последний боец слетает с тормозов и ввязывается в драку до того, как Змей дает отмашку, и итогом становится рукопашная, в которой я бьюсь с двумя озверевшими мужиками.

Я почти слепой. Едва живой, но все еще держусь и ухожу от удара. Делаю подсечку и бью соперника в пах, его сгибает и я добиваю коленом, ломая ему нос.

А дальше позвоночник простреливает огнем. Удар со спины, выворачиваюсь и бью в горло, этот удар лишает четвертого бойца кадыка.

– Стоп!

Слышу голос Змея и заваливаюсь полутрупом на песок, прикладываюсь башкой, не чувствуя боли…

Глава 55

Мэри Кац

Всю ночь не могла сомкнуть глаз. Мысли вихрями кружились и утаскивали меня в омут страдания и сожаления.

Мама… Моя красивая и такая добрая Аврора в реанимации борется за жизнь, а парень, которого так долго считала кем-то родным, обречен на смерть.

– Я так больше не могу!

Давлюсь всхлипом и опять плачу. Тело колотит от холода и успокоительные не помогают. Они просто вырубают сознание на час-полтора, заставляя провалиться в тревожный, беспокойный сон, после которого все повторяется вновь.

Тело ломит. Меня сотрясают спазмы и тремор рук. Это стресс и его проявления. Наблюдаю на себе всю симптоматику и ничего не могу с собой поделать.

Ничего не изменить, время не повернуть вспять, и мне остается только надеяться. Надеяться, что мама выживет и… Фил промахнется…

– Господи, как так вышло, что я полюбила того, кого не должна была?! Того, кто несет на себе печать смерти?! – на грани слышимости шепчут сухие губы, а слезы все текут.

Кажется, они бесконечны.

Встаю с постели, меня шатает и тошнит. Смотрю на поднос, который оставили на кофейном столике, и понимаю, что не притронусь к еде. Не смогу. Ничего не хочу.

Открываю балконную дверь и выхожу на воздух, чтобы прогнать тошноту. В желудке только вода с лекарствами и меня мутит. Пытаюсь дышать, когда вижу высокого мужчину, идущего быстрым шагом в сторону полигона.

Джокер.

Руки впиваются в перила, хочу окрикнуть его, позвать, броситься к нему и обнять, чтобы успокоил, чтобы отогнал все страхи. В его руках надежно и можно приткнуться в литую грудь и выплакаться.

Но я молчу. Прикусываю губы и смотрю, как он приближается к мужчинам, стоящим полукругом.

Щурюсь, пытаясь распознать, что именно происходит. Хоть иди и бинокль находи.

Издали вижу, что Фил останавливается и снимает футболку. Там много народу. Узнаю Змея, отцовский друг и глава службы безопасности.

Что-то происходит. На душе тревога и нехорошее предчувствие. В следующую секунду я леденею, потому что то, что вижу… это не спарринг, это не тренировочный бой.

Там рубилово.

– Фил… Боже…

Сиплю. Голос пропадает. От шока не могу и слова внятно произнести. Даже издали я понимаю, что Гринвуд бьется на жизнь и когда он побеждает и заваливает огромную скалу, оседая, мое сердце рвется на части.

Но это только начало. Дальше бой продолжается и на Фила опять нападают. Слезы мешают, я отворачиваюсь и прижимаю пальцы к груди. Хочется бежать сломя голову и орать, чтобы прекратили этот ужас, чтобы не трогали.

Опять разворачиваюсь и смотрю на дикую схватку.

Хочу крикнуть:

– Хватит! Довольно! Отпустите его!

Эти слова вылетают из сухого горла шепотом, а пальцы скрючиваются на перилах.

– Нельзя, Маша. Нельзя! Думай головой! Думай!

Это казнь. Отец наказывает. За что могут судить ассасина? Он не убил Даню, не выполнил заказ.

– Боже…

Шок от всего произошедшего не дал мне тогда сообразить, что именно я просила у Гринвуда…

Отец ведь привык карать за провинность и ошибки. Он жесток.

– Ты знал… изначально понимал, чем обернется моя просьба…

Этот сильный, безумный мужчина, в отличие от меня, просчитал, какие последствия могут быть… И все равно он промазал.

– Фииил…

Имя срывается рыданием, сердце бьется и ломается в осколки, которые ранят со всей силы.

Если сейчас вмешаюсь, сделаю только хуже. Подставлю Гринвуда. Ноги слабеют, прислоняюсь к перилам и скулю.

Все тело напряжено, сердце рвется от желания броситься туда, кричать, чтобы не трогали, чтобы отпустили, но сильный мужчина никогда мне этого не простит.

Если Кровавый поймет, что киллер промазал не случайно, тогда Джокера точно убьют.

А сейчас, зная Ивана и его характер, я понимаю, что Филу дали шанс. Призрачный и жестокий. В стиле моего отца. Но у Джокера есть возможность выжить…

– Терпи, Мэри… Терпи… ради Фила.

Жмурюсь и закрываю уши, потому что даже издали мне кажется, что до слуха доходит звук глухих ударов и хруст костей.

– Хватит, пожалуйста, хватит…

Судороги сковывают тело, выгибают позвоночник и заставляют чувствовать болевые спазмы. Мышцы во всем теле горят так, словно меня протыкают миллионами огненных игл.

Сцепляю зубы, чтобы не закричать в голос, и в какой-то миг я вылетаю в спасительную темноту, теряю сознание.

В себя прихожу от гула мужских голосов. Веки кажутся тяжелыми и неподвижными, не могу открыть глаза. В голове шумит и в висках давит. Туман постепенно развеивается, и я распознаю тембр отца, а вот собеседника не узнаю.

– Иван Дмитриевич, Мэри нужен абсолютный покой, и желательно никаких стрессов.

– Что с моей дочерью, Абрам?

– Я не терапевт, я хирург…

– В сложившейся ситуации я доверяю только тебе.

– Ты мне из больницы Форт-Нокс сделал. Войско подогнал. Не очень похоже на доверие.

– Абрам, я многое тебе прощаю, но ты чересчур болтлив. Скажи спасибо, что я не закрыл всю клинику. Что с Марией?

– Сейчас девочка спит. В физическом плане особых нареканий нет. Здесь на лицо стресс и сильное психическое истощение. Моя рекомендация – покой и терпение, чтобы преодолеть все сложности. Мы боремся за жизнь Авроры и, как понимаю, Маша была свидетелем страшного. Даже опытные солдаты иногда не выдерживают подобных сцен на войне. А тут шок и это чревато для неподготовленной психики…

– Я понял, – резко обрубает отец и в комнате царит недолгое молчание. – Осмотри моего парня.

– Димитрий тоже пострадал?!

Слышу удивленное.

– Нет. Мой боец. Он себе право на жизнь отбил в смертельной схватке. Плохо, если помрет от полученных травм.

– Где больной?

– В дальнем охотничьем домике. В лесу. Тебя проводят.

Слышу тяжелые шаги и дверь хлопает, но я еще долго не могу разлепить веки. Слишком слаба. Двинуться не могу. Словно в воде барахтаюсь на волнах. Сердце бьется как сумасшедшее, и когда сухая, горячая рука опускается на мою щеку, чуть не кричу в голос.

Отец проводит пальцами, даря скупую ласку чудовища.

– Так похожа на мать…

Слышу голос, пропитанный болью, затем резкие шаги и хлопок двери.

Глава 56

Не знаю, сплю или нет. То проваливаюсь в забытье, то выныриваю, но в какой-то момент просто открываю глаза и смотрю в потолок, украшенный лепниной. Изучаю выпуклые цветы и лепестки.

Тупо пялюсь, если честно, чтобы не вскочить с постели и не побежать к Филу.

– Живой…

Слезы затапливают, и я уже не могу видеть орнамент. Выжил, смог пройти испытание дьявола.

Мой Фил…

Только я не могу бежать к нему, хотя так хочется увидеть, обнять, понять, что он здесь, рядом.

Нужно немного потерпеть, понять, как я могу незаметно проведать своего любимого киллера.

Следующие два дня проходят как в горячке. Потихоньку начинаю передвигаться. Ощущения как после длительной болезни, когда с трудом идешь на поправку и возвращаешь силы.

Ем, пью, не чувствую вкуса и прячу глаза, когда отец за завтраком молча наблюдает за мной, разглядывает, а я проглатываю таблетки, которые лежат рядом с тарелкой.

Иван вообще мало говорит. И без мамы он совсем нелюдимый. Замкнутый.

– Я хочу к маме…

Внезапно выдаю свою просьбу и встречаю безжизненный взгляд.

– Она в реанимации, Маша, к ней не пускают.

Смотрю в холодное жестокое лицо отца и все равно настаиваю:

– Я хочу пойти к ней! Хоть под дверью постоять, но знать, что она там и я рядом! Неведенье убивает!

Отец бросает вилку в тарелку. У него одна рука на перевязи, но это не делает его слабым, наоборот, кажется, что он в ярости, не такой огненной и бьющей ключом, как бывает у Джокера, а холодной. Когда все чувства под контролем, но от этого еще страшней.

Чувства Ивана Каца имеют ледяной окрас, от него веет потусторонним холодом и глаза сейчас как два кристалла – совсем белесые, бесчувственные.

С мамой он был другим, а сейчас. Он пугает до жути.

И смотрит на меня так, словно не хочет видеть…

– Ты слишком на нее похожа, Маша, – говорит чуть поморщившись. – Я не разрешаю тебе покидать поместье. К матери ты не поедешь.

– Папа…

Резко втягиваю воздух и чувствую, как меня опять начинает потряхивать. Отец смотрит на мои руки, которые я прячу под столом.

– Есть вопросы, которые я должен разрешить, и советую не усложнять себе жизнь. Буду наказывать за ослушание со всей строгостью. Сейчас все мое внимание занимают другие проблемы.

Отец встает и отбрасывает салфетку в сторону. Разговор окончен. Приговор вынесен. Обжалованию не подлежит.

– А гулять по окрестностям мне хоть позволено?! – рявкаю в негодовании. – Или запрешь в комнате, а лучше уж сразу в подвал!

Поворачивает голову в мою сторону и смотрит словно сквозь меня.

– Не перегибай, дочь. Не нарывайся. Территория поместья безопасна. Можешь гулять, где хочешь и сколько хочешь. Абрам настоятельно рекомендовал прогулки на свежем воздухе. Но если попробуешь выйти за ворота, во-первых, тебя охрана не выпустит ни под каким предлогом, а во-вторых, я об этом узнаю. Запомни это и прими как данность.

Отец уходит. А у меня внутри все горит от обиды и боли.

К матери не пустил… Изверг.

И тут до меня доходит. Неужели выбила для себя поблажку?! Я ведь могу гулять, где хочу, на территории поместья!

Скажем, в лесу. У охотничьего домика…

Улыбаюсь. Впервые за все время этого беспросветного ужаса.

Быстро встаю и направляюсь в комнату. Влетаю и нахожу свой рюкзачок, который напичкан предметами первой необходимости. Еще школьницей я загорелась идеей стать врачом и собрала свою первую аптечку в классе седьмом. С годами по мере расширения знаний я пополняла запасы.

Сейчас у меня полный комплект всего необходимого.

Надеваю кеды, беру ветровку с кепкой и отправляюсь погулять по территории. У всех дел по горло, отец объявил полную боеготовность, так что никому особо нет дела до шатающейся по лесам царской дочки.

Дозволение на прогулки у меня есть, а к воротам я не сунусь.

Когда ты живешь с хищниками, ты учишься выживать в их среде. Так иду погулять, в лесу нет наблюдения, и я оказываюсь там, где нужно. У дальнего охотничьего домика.

Отец с Митом часто охотились и таких вот домиков, оборудованных всем необходимым, здесь несколько. Честно сказать, это не халупа, а полноценный особняк, все удобства имеются, включая водопровод и спутниковую антенну. Мой отец параноик и все всегда предусматривает.

Чем ближе подхожу к деревянной двери, тем быстрее стучит сердце, воровато оглядываюсь по сторонам и придаю себе ускорения, правда, когда дохожу, останавливаюсь у окна и прислушиваюсь к посторонним звукам.

Гринвуд может быть не один.

Убедившись, что все чисто, я быстро вхожу в дом и вдыхаю запах дерева и антисептика.

После солнца помещение кажется очень темным и мне требуется время, чтобы проморгаться и увидеть кровать, на которой кто-то лежит. Окна зашторены, так что света немного, и я тихонечко иду в ту сторону.

Как только зрение приходит в норму, мне, наконец, удается рассмотреть лежащего на постели мужчину, и я замираю, кусаю кулак, чтобы не заорать в голос.

Джокер сильно избит, лицо с рассеченной бровью говорит о том, что, кажется, моему хищнику добавили еще один шрам.

Скольжу взглядом вниз и впервые вижу увитую татуировками грудную клетку. Рассматриваю мускулы. Это что-то невероятное. Мышцы пресса бугрятся кубиками. Сильный зверь забит под завязку и даже на животе рисунки.

Замираю от красоты. Его тело подобно картине. Красивой, завораживающей и говорящей о хищной сути носителя этих рисунков.

Взгляд упирается в простыню, которой укрыт пах. Кажется, Джокер полностью обнажен и у меня руки чешутся потянуть за материю и посмотреть, что скрывается под ней.

Мотаю головой, чтобы отключить эмоции, и у меня получается. Начинаю осмотр, руками тоже можно многое понять. И как только касаюсь горячей кожи, понимаю, что у Гринвуда сильный жар, осматриваю раны под пластырями на предмет нагноения, проверяю ушибы и отеки.

Рядом с Филом на прикроватной тумбе лежат лекарства, беру склянки, читаю надписи. Вижу шприцы, антибиотики, бинты, все, что нужно для перевязки.

Только как раненый и слабый Гринвуд мог сам себя проколоть?!

– Сволочи, какие же сволочи…

Ругаюсь сквозь зубы. Бросили умирать! Законы стаи жестоки. Слабый не выживает. Естественный отбор…

– Мммаша…

Слышу стоном и подпрыгиваю от неожиданности, но Фил, видно, бредит.

– Сейчас, я сейчас… потерпи чуток…

Пока сердце отбивает неровный ритм, пальцы работают со всей хладнокровностью. Выбираю необходимые препараты. Ломаю ампулу и набираю шприцом лекарство. Колю Джокеру коктейль из антибиотиков и жаропонижающих, ставлю капельницу.

Сажусь на краешек кровати, затем и вовсе скидываю обувь, ложусь рядом. Прижимаюсь всем телом и наблюдаю за работой системы для переливания инфузионных растворов.

Перевожу взгляд на парня, чье тело усыпано татуировками и шрамами. Фил похож на пирата из сказок. Нет, он совсем непохож на Джонни Деппа в образе Джека Воробья.

Рядом с Джокером последний выглядит клоуном.

Передо мной настоящий пират Средиземноморья из эпохи самого расцвета этой братии. Жестокий, одинокий, одичалый капитан корабля с Веселым Роджером на флаге. Провожу пальчиками по узорам татуировок и чувствую, как сокращаются мускулы. Кажется, они живут своей отдельной жизнью.

Опускаю губы на горячее плечо и целую солоноватую кожу. Сердце в груди отбивает барабанную дробь и немного страшно, что Фил может внезапно прийти в себя и поймает меня.

Пальцами чувствую рваные порезы, рубцы и свежие раны, а сама вспоминаю его откровение:

– Ты жизни не видела, в аду не жила… Я расскажу тебе, что такое жестоко. Жестокость – это когда отец выкидывает ребенка на улицу, когда ты вынужден выживать и рыскать еду в помойке… Я землю жрал от голода, перебивался… Голодающий ребенок, выживающий в трущобах – это жестоко.

Вытаскиваю иглу из вены, кладу ладонь на влажный лоб и глажу своего неправильного героя по колючей щеке.

– Все будет хорошо, Фил, я тебя вытащу…

Не могу удержаться и слегка целую изувеченные губы. Припадаю к ним и слезы срываются с ресниц, падают на его лицо и проскальзывают, теряясь в коротком ежике волос.

Отстраняюсь. На миг кажется, что длинные пушистые ресницы дрожат, будто Джокер сейчас распахнет глаза и уставится на меня своими графитами, словит на украденном поцелуе.

Но проходит секунда-другая и я понимаю, что мне почудилось.

Наклоняюсь и шепчу на ухо:

– Держись, Фил. Ты сильный. Живучий. Сам говорил, ты справишься, выкарабкаешься. А я тебе помогу в этом…