Текст книги "Его Искушение"

Глава 44

Дальше Цукерберг ведет себя так, словно не было этого разговора, сухо и по-деловому. Отправляет на анализы.

Меня встречает доброжелательная гинеколог с короткой стрижкой и умными темными глазами. Пока сижу, просматривает мою медицинскую карту, изучает, приглашает в кабинет.

– Ну что же, сейчас посмотрим, что и как у нас.

Улыбается и крутит какие-то кнопочки на аппарате, а затем прикладывает датчик и внимательно смотрит на монитор, который дублируется мне на плазменном экране, висящем на стене.

Секунды летят и мне становится не по себе, так как врач продолжает щелкать своими кнопками, словно ищет что-то и не находит.

И наконец на очередном щелчке на мониторе  проявляется крохотная точка. Еще совсем маленькая и наполненная биением и жизнью.

– Вижу плодный мешочек. Есть пульсация. Все хорошо, дорогая.

Но я уже не слушаю. Почему-то, когда смотрю на черно-белую картинку, в глазах стоят слезы. Мой малыш. Он никак не несет ответственности за все, что творится в моей жизни, и я буду защищать его как могу, оберегать. Всего лишь маленькая точка на мониторе, а у меня в душе переворот.

Когда выхожу из смежного кабинета, женщина, слегка улыбнувшись, извещает:

– Можете возвращаться к профессору. Вся информация у него.

– До свидания.

К кабинету Цукерберга подхожу с каким-то внутренним трепетом, стучусь, прикрываю за собой дверь и замираю, наткнувшись на фигуру Ивана, который стоит у окна, скрестив руки за спиной, мое появление явно развеивает тяжелое молчание, повисшее в кабинете.

– На этом все?

Скупо спрашивает Кац.

– Пока что так, назначения я тебе передал. И да, Иван, в сложившейся ситуации я настаиваю на исполнении каждого пункта.

Кивает, а у меня в шоке рот открывается. Я понимаю, что все, что касается моего здоровья и беременности, Иван уже знает.

Разворачивается ко мне. Буквально пронизывая своими льдами мою застывшую фигурку, скользит по лицу и вниз к груди, ощущение такое, что ощупывает и застывает на моем животе, а я в страхе прикрываюсь.

От того, что до конца не знаю, что именно у него в голове, чего мне ждать и как он поступит в отношении меня, я подсознательно стремлюсь защититься.

– Пойдем.

Короткий приказ и мужчина направляется к лифту. Хлопает персональной ключ-картой и проходит в стальное нутро кабины, смотрит на меня, давая понять, чтобы отмерла и пошла за ним. Я так и делаю, но сперва произношу тихо:

– Благодарю вас, профессор Цукерберг, и всего вам хорошего.

Седеющий врач улыбается мне как-то тепло и кивает в ответ, ступаю в лифт и прежде, чем створки закрываются, слышу спокойный, будто предупреждающий голос Авраама:

– Ваня.

Всего лишь обращение, а мне кажется, что врач напоминает о чем-то Кацу.

Лифт за секунды опускает нас и мы сразу же садимся в припаркованный автомобиль, Иван опять сам за рулем.

– Пристегнись.

Бросает на меня взгляд и нажимает кнопку, заводит двигатель, выезжает с подземной парковки, машины с охраной следуют за нами.

Все это подмечаю вскользь. Я рассматриваю проскальзывающий за окном город, затем трассу и, наконец, дорогу, ведущую к поместью Каца.

Эта тишина, наверное, необходима нам обоим, чтобы переварить все то, что происходит в наших жизнях.

Не замечаю, как меня укачивает, веки тяжелеют, и опершись об окно, я прикрываю глаза, уплываю в сон. Опять неспокойный, из которого выныриваю с ощущением страшной тяжести в грудной клетке, барахтаюсь и пытаюсь выбраться, что-то мешает, придавливает.

– Тише, куколка, просыпайся.

Касание руки, хриплый голос и я распахиваю глаза, а Иван убирает с меня пиджак, в котором я успела запутаться, пока спала, впитав  в себя специфический аромат мужчины с нотками дорогого парфюма.

Промаргиваюсь, избавляясь от морока сна.

– Кошмары мучают, Рори? Неужто я снюсь?

Спрашивает между прочим, бросает на меня на секунду внимательный взгляд, а я замечаю, что мы почти доехали уже.

– В последнее время да.

Отвечаю честно и в ответ Кац просто кивает, принимает к сведению, так сказать. А я, чтобы отвлечься от гнетущей тишины, принимаюсь рассматривать салон дорогого футуристического автомобиля, панель управления вся в мигающих светодиодах, черная кожа с синими вставками. Красиво. Во всем эксклюзив.

Провожу пальчиками по двери.

– Нравится?

Один вопрос и вроде он все время на дорогу смотрит и меня не замечает, но Иван все видит. Незамеченным ничто не останется.

– Да, – отвечаю коротко.

Играет крепкими пальцами по рулю, а я на секунду прикусываю губу, вспоминая, как он умеет ими дотрагиваться и доводить до экстаза.

– У тебя есть права, Аврора, но своей машины нет.

В удивлении кошусь на профиль Каца, впитываю в себя его резкие завораживающие черты.

– Откуда ты знаешь?

– Наивный вопрос. Я знаю о тебе все, ты живешь в моем доме, а в свое окружение непроверенных людей я не допускаю.

– Понятно… – отвечаю тихо в то время, как сердце грохочет в груди подобно молоту на наковальне.

– Хочу уточнить для себя пару моментов. В папке с отчетом их нет.

Словно мысли в слух.

– У тебя приличный заработок, даже слишком. Тебе давно хватает на покупку квартиры в самом центре, но ты все это время снимала на пару со своим голубеньким дружком. В чем причина? Тебе явно нравятся тачки, и ты могла купить себе машинку, может, чуть хуже вот этой вот, но ее у тебя нет. Это странновато выглядит, Аврора. У меня есть предположения почему так, но хочу услышать твою версию.

– Может, коплю на мечту?

– У тебя есть отдельный банковский счет, оттуда ты делаешь переводы на благотворительность.

– Ты ужасный человек, Иван, у тебя все как под микроскопом.

– Ответы, Рори.

Закатываю глаза, пожимаю плечами, скрывать мне особо нечего.

– Все просто, господин Кац. Сначала таких гонораров не было, нам с Саем удобно было жить вместе, а затем дело привычки, наверное. Возвращаться после вечных командировок в дом, где тебя ждут, все же лучше, чем в пустоту. Квартира и так стала для меня перевалочным пунктом между аэропортами.  Ну и самое главное, для всех мы пара, это как защита, но с тобой она не сработала.

Кивает, значит, вычислил. Опасный Кац оппонент, такому не соврешь, а если попытаешься, то себе дороже.

– Ну а машина… Честно говоря, всегда мечтала водить, сдавала на права, получила их даже с первого раза. Помню, что вечно огребала еще у нас на ранчо, потому что  отцовским трактором заправляла как лихой водила, но в городе… Не знаю, легче на такси или аренда машины с водителем. У меня ни на что времени не было. График забит.

– Я слышу нотки сожаления.

– Ну да, я хотела иметь свою машину. Однажды чуть не купила. Мне очень хотелось, деньги я тогда уже начала зарабатывать приличные, но… некогда было этим всем заниматься, там всякие ТО и прочее, а я пропадаю на съемках вечно. Чемодан можно не распаковывать. У супермодели оказалась на редкость скучная жизнь, господин Кац, хоть и богатая на события и страны.

Улыбаюсь, никто никогда не задумывается о том, что прикрыто глянцем. Кац молчит. Не отрывает взгляда от дороги, а затем оглушает вопросом:

– Значит, у куколки есть еще одна мечта – водить автомобиль. Есть предпочтения по модели?

Поворачиваюсь. Смотрю на Ивана в шоке.

– Да…

Косится на меня коротко и опять смотрит на дорогу, а я отвечаю, на миг прикрыв глаза и погрузившись в воспоминания из далекого детства, где долговязая девчонка с подбитыми коленками носилась по полям с пшеном, валялась на стоге сена и, уперев взгляд в проплывающие облака, мечтала.

– Я всегда хотела автомобиль жемчужного оттенка с откидной крышей. Смотрела фильмы про счастливую жизнь богатых и знаменитых и представляла, что однажды и я буду за рулем не старого трактора, а именно такой машины-мечты, гнать вперед по трассе и мой алый шарфик, пойманный ветром, будет развеваться подобно волне… Но девочка выросла и поняла, что это все мечты о розовых пони, которые мне не нужны.

– Значит, ты все же мечтаешь о чем-то помимо мира во всем мире, – легкий смешок, наполненный неизвестными нотками, они цепляют что-то во мне потаенное и заставляют навернуться на глаза слезы, потому что кажется, что в такие мгновения, когда Иван просто со мной разговаривает, я понимаю, что он не способен оставить равнодушной. Он отнимает у меня сердце,  порабощает, потому что любовь к подобному человеку не может быть иной…

Отворачиваюсь к окну. Молчание опять опутывает салон автомобиля. Я плыву по течению, а оно буйное, заковыристое, норовящее ударить меня об скалы и пока я только чудом спасаюсь.

Молчит и я молчу. Но вскоре Кац все же вновь заводит разговор:

– У тебя есть планы на этот день?

Голос Ивана в тишине автомобиля бьет молнией прямо в сердце. Оборачиваясь к мужчине, рассматриваю его. Опять. Глаз оторвать не могу. Слишком интимно находиться с ним в узком салоне спортивного седана. Слишком близко.

– Нет планов…

Роняю тихо.

– Что думаешь обо всем этом, куколка?

Бросает на меня косой взгляд, прикусывает нижнюю губу, а у меня по коже мурашки идут. Сейчас он непривычный, словно настроен на диалог.

– Думаю, что я вляпалась, не знаю, как быть с показом, ведь Донелла… Она хочет провозгласить меня своей Музой, и я не могу ее подвести. Не знаю, способен ли ты понять меня, мою жизнь и мою работу…

Дыхание вырывается со свистом, мужчина поворачивает голову на мгновение и бросает на меня острый взгляд.

Грустно отвечаю:

– Не понимаешь. Для тебя пыль, но до недавнего времени все это было моей жизнью и у меня есть люди, которые ценны, которых нельзя так кидать… Донна не заслужила того. Она вывела меня в свое время, дала необходимый толчок…

Скользит рукой по оплетке руля, кажется, что ласкает. И я фантомно воспринимаю эту ласку на себе, кажется, что его жесткие ладони опять на моей разгоряченной коже, заводят, заставляют умолять…

Чертово наваждение.

Смаргиваю морок. Чтобы разум не кричал, не заставлял откинуться на сиденье и позволить его пальцам прокрасться под юбку.

– Ты молчишь, Иван…

Не реагирует. Смотрит прямо, а я не могу сопротивляться влечению, обоюдному, острому, сладкому.

Кац чуть притормаживает у ворот, которые открываются, впуская нас во владения Кровавого, а затем сворачивает на неизвестную тропку, что ведет не к особняку, а проскальзывает мимо леса и почему-то у меня мороз по коже вперемешку с адовым сомнением, что, может, он везет меня туда, чтобы расправиться, чтобы затерять среди вековых деревьев.

– Стать Музой… Дважды. Многие модели убьются за такую возможность, – повторяет бархатистым тембром, – думаю, это будет хорошей точкой в твоей карьере. Уйти на пике славы, будучи признанной дивой величайших дизайнеров нашего времени. Это достойный финал, Аврора, не находишь?

На мгновение кажется, что в меня влетела бетонная плита, шмякнула со всей силой и буквально распластала по асфальту.

– Что?!

Не отвечает. Останавливается у какой-то двухэтажной постройки, а я сжимаю руки на груди.

Выключает зажигание и разворачивается ко мне корпусом. Такой невыносимый. Опускает руку мне на плечо, скользит выше и притягивает за шею к себе настолько близко, что его огненное дыхание опаляет мое лицо, смотрит в глаза, прошивает насквозь своими лазерами и заставляет ощутить всю харизму властного и сильного самца.

– Моя женщина, тем более мать моего ребенка, не будет ходить по подиуму. Смирись, куколка. Ты моя. Вся. Целиком. Делить тебя ни с кем не буду и продолжать шастать перед стадом голодных шакалов не позволю.

Открываю рот в шоке, а он пользуется моментом и целует, высекая искры похоти, которыми сразу же наполняется все пространство. Дразнит, рвет мое бедное сердце на клочки, заставляя проваливаться в это общее безумие.

Отстраняется и проводит шершавым пальцем по моей влажной губе.

– Ну что ты мне скажешь, куколка, ты ведь достаточно умна, чтобы понять, что беременность – это крест на твоей карьере…

– Я знаю это, Иван… знаю…

Горячая слеза обжигает щеку, скатываясь и теряясь в месте соприкосновения с его широкой ладонью.

– Я даю тебе возможность попрощаться с твоей работой. Уйти по-королевски эффектно. Как в боксе. Настоящий чемпион уходит, когда смог отбить титул, а не тогда, когда проиграл. Ты отработаешь последний свой показ в качестве Музы и уйдешь. Сама.

Улыбаюсь дрожащими губами, а слезы текут, потому что это сложно. Отказаться от всего…

– Я мог бы запереть тебя в поместье, куколка, но я оставляю за тобой эту возможность, мог бы не дать носу высунуть и это не потому, что наказать тебя хочу, а причина в том, что сейчас для меня непростые времена начались. Шакалы клыки обнажили и каждый из них захочет впиться в тебя, навредить самому ценному, чтобы меня достать. Они будут прицеливаться, а я не хочу, чтобы ты мишенью стала.

Его откровение, это неожиданно.

Боже…

Я ушам не верю…

– Ты под сердцем носишь моего сына, Аврора, стала моей женщиной, живешь в моем доме, со мной, достаточно этих фактов, которые могут попасть не в те руки, и на тебя будет открыта охота.

– Мне сказать нечего, Иван, это все…

– Это все неважно. Ты ведь любишь лошадей, Аврора, я прав?

Ошалело киваю. Слов действительно нет. Закончились.

– Пойдем, хочу тебе кое-что показать…

Выхожу из машины и останавливаюсь рядом с деревянной постройкой, которая находится достаточно далеко от особняка, до слуха сразу же доносится знакомый с детства звук. Лошадиное ржание.

Иван отточенным, четким шагом подходит ко мне, берет за руку, ведет внутрь и меня сразу накрывает теплым запахом соломы и животных.

Кац обводит взглядом денники, он здесь хозяин и владения свои знает очень хорошо. Это чувствуется.

– У тебя столько лошадей… Потрясающе…

Выдыхаю и хочу подойти к приглянувшейся рыжеватой красавице, которая высунула мордочку из денника и ржет в нетерпении, увидев Ивана.

Не позволяет отойти от себя, ловит за локоть. Взгляд останавливается на мне, кажется, приклеивается.

– О скачках забудь. Даже не думай об этом.

– Я знаю… просто погладить хотела.

Лицо свое ко мне приближает, а я не могу понять себя. На него смотреть хочется, глаз не оторвать просто. Притягательный хищник.

– Интересная ты, Аврора. Странная. Всего-то надо было тебя привести к лошадям и в глазах у тебя счастье.

Трогает мое лицо, руки не отнимает, а у меня ноги дрожат, коленки подгибаются. Иван сегодня другой. Человечный, что ли. Словно он открывает мне частичку себя, того себя, что скрыт ото всех. Чувства бурлят как в котловане с лавой.

– Иван Дмитриевич! Не ждал вас сегодня. Вам коня запрячь?

Голос со спины заставляет меня моргнуть и наваждение уходит, Кац разворачивается к мужчине, немолодому, но крепкому, явно конюх.

– Нет, Федор, я здесь не для этого. Ты мне не нужен.

– Да, хозяин.

Отвечает и исчезает так же торопливо, как и пришел.

А я подпрыгиваю, потому что в одном из денников роскошный черный конь бьет копытами и ржет так грозно, что мне кажется, вырвется и растопчет каждого, кто попадется на пути.

– Тихо, Зверь.

– Это твой?

Кивает.

– Пойдем, вижу, тебе правильная лошадка приглянулась. Самая покладистая, безопасная, породистая.

– Да, вон та рыженькая.

– Она здесь только для того, чтобы ее мой жеребец обрюхатил.

– Это так патетично, – фыркаю, Иван немного улыбается, берет меня за руку и ведет к деннику, где расположилась лошадка.

Останавливаюсь у стойла красавицы, у нее грива дивная, длинная. Завораживающее зрелище.

Иван замирает за спиной, притягивает к себе, кладет руку мне на живот, держит, чтобы дальше не пошла.

Улыбаюсь и тяну пальцы к животному, останавливаюсь в миллиметре от мордочки. Даю себя обнюхать, не касаюсь, да и Кац все контролирует, застыв за моей спиной.

Жду, пока ноздри у кобылы перестанут подрагивать, ожидаю, когда допустит до себя.

– Лошадь животное своенравное, умное. Нельзя лезть на рожон, они этого не любят.

Хриплый голос в самое ухо. Пальцы, ласкающие мой плоский живот, обдают жаром.

– Как ее зовут?

Почему мой голос дрожит?

– У нее нет имени, куколка. Есть документы, но я в них не заглядывал, она здесь только для одного.

– Собственно, как и я, так получается, да, Иван?

Проговариваю горько.

В это мгновение подруга по счастью или несчастью, наконец, тыкается влажными ноздрями в мою раскрытую ладонь.

– Привет, красотка, – приглядываюсь к животному, – как тебе в неволе, одиноко, правда?

Слезы на глазах закипают, Иван же меня к себе прибивает буквально, в тиски берет, заставляет дрожать от близости сильного тела.

– Ты можешь дать ей имя, Аврора. Я дарю ее тебе.

– Царский жест. Очередной подарок стоимостью в миллион?

Такова цена арабского скакуна, а в том, что эта красавица чистокровная, у меня сомнений нет.

– Глупышка ты, Рори…

Плачу, когда чувствую, как мужские пальцы на моем животе слегка ласкают сквозь ткань. Едва ощутимый жест. Трепетный. Интимный.

Прикусываю губы, слова застревают комом.

– Как ты ее назовешь?

– Стеллой.

Разворачивает меня в своих руках, заставляет откинуть голову и всматривается в мои глаза.

– Аврора и Стелла. Заря и ее путеводная звезда. Символично, правда? – опускает голову и ведет носом по моим волосам. Прижимает меня сильнее к стальной грудной клетке.

– Не думала, что ты можешь быть таким, Иван…

– Ваня, – поправляет и я повторяю послушно.

Стискивает мою талию руками, приподнимает меня, отрывает от земли.

– Каким таким?

Его дыхание жжет, опаляет и меня от близости Кровавого трясет.

– Человечным, – отвечаю робко, а он вжимает меня в свое массивное бедро.

– Ты забавная, Рора. Видишь то, чего нет и в помине.

Говорит, а сам на рот мой смотрит, алчно как-то, так, что меня током бьет. Жгучее ощущение искрами от него ко мне, все пространство сужается, сжимается.

Только его глаза, невероятные, белесые, концентрируют в себе нечто странное, непонятное…

– Здесь пахнет моим детством.

– А ты для меня пахнешь жизнью.

Воздух вокруг нас закипает, как кипяток. Он ноздри обжигает, а я впиваюсь пальцами в его сорочку, что обтянула широкую грудь, демонстрируя всю грацию хищника.

Недовольное ржание за спиной и меня легонько толкают в спину.

– Дотянулась, зараза рыжая, – улыбаюсь, – она хочет, чтобы обратила на нее внимание.

– Перебьется, ты сейчас занята.

– Ты умеешь шутить, – отвечаю, прикоснувшись к чуть колючей щеке, ласкаю и Кац улыбается.

– Редко, Аврора, очень редко.

Глава 45

Дни текут, все становится немного иным, а Каца я перестаю воспринимать врагом, желающим отнять у меня свободу. Мы часто с ним разговариваем. Я ловлю себя на том, что он умен и его приятно слушать. Кровавый всегда говорит по-существу, логичен, но больше всего мне нравится валяться с ним в одной постели.

– Иван, ты изменился.

Проговариваю, уткнувшись в плечо мужчины, который поворачивает ко мне голову, убирает прядку с моего лба и смотрит пристально.

Совсем нестрашные у него глаза, наоборот, я все время хочу смотреть в них, улавливать то, что они передают вот в такие моменты, как сейчас, когда я просто лежу в объятиях Каца и на сердце как-то спокойно.

– Я не менялся, Аврора, ты просто перестала все видеть через призму собственных сомнений и страхов.

Улыбается краем губ и опускает широкую ладонь мне на живот, щекотно становится, и я начинаю дергаться, пытаясь отстраниться.

– Живот еще совсем плоский, ты ничего не почувствуешь.

Смотрит мне в глаза внимательно, больше не улыбается и отвечает серьезно:

– Я чувствую, Аврора, инстинкты работают. Ты моя женщина. С первой секунды, как увидел, щелкнуло и не отпустило, и с каждым мгновением рядом с тобой это чувство только крепнет. Я бы рад все переменить, быть другим, но жизнь у меня сложилась так, как сложилась. Не ищу оправданий. Их нет. Лучше бы было для тебя не встречаться мне на пути, но ты носишь под сердцем моего сына и ничего изменить нельзя.

– Может, все же дочь, господин Кац?

Улыбается и в глазах грусть-тоска просыпается, идет бликами в белесой круговерти.

– Пообещай мне, Рори, если так случится, что меня зацепят, ты родишь моего сына и назовешь его Дмитрий.

– Димитрий?

Произношу непривычное имя, катаю его на языке.

– Да, а если будет дочь, то Мария…

– Иван…

Короткий мах головой, и я замолкаю, сердце в груди сжимается, когда Кац улыбается грустно и чуть прикусывает нижнюю губу.

– Назови так. Как дань памяти моим родителям.

Отворачивает от меня голову, взгляд фокусирует на стене, словно вглубь себя смотрит.

– Все у тебя будет хорошо, моя куколка, я сегодня подписал бумаги на твое имя. У тебя теперь фонд с очень крупной суммой на нескольких счетах. Твоя мечта станет явью. Ты теперь будешь помогать. Может, это и есть твое предназначение по жизни. Давать второй шанс… Ты стала для меня этим самым шансом, а я думал, что все.

Порываюсь к нему, переплетаю наши пальцы и заглядываю в глаза.

– Нашего сына будут звать Димитрий, Иван, ты сам назовешь его так. Ты!

– Кто же знал, что девочка под заказ принесет свет, яркий луч забытого в мою жизнь.

В моих глазах закипают слезы. Цепляюсь руками за мощную грудную клетку мужчины, чувствую ровное биение сильного сердца.

– Почему у меня чувство, что ты… что ты… ты можешь погибнуть, да? Ты ведь никогда не лжешь, скажи мне.

– Большая игра идет. Огромные деньги замешаны и интересы многих, а я мешаю. Легче согласиться, уступить, как советует Серебряков, но я никогда не пойду на тот беспредел, который мне предлагают. Все же я не до конца изгнил.

Не понимаю, как начинаю рыдать, захлебываюсь слезами.

– Ваня…

Поднимает мое лицо, заглядывает в глаза.

– Я сделаю все, чтобы ты и мой ребенок были в безопасности, пойду на все, просто запомни, Рора – ты лучшее, что случилось со мной за все время, и если однажды я не вернусь, помни это и живи дальше. У тебя есть ради кого жить, у тебя будет и дело, которым ты мечтала заниматься.

– Что же ты такое говоришь?!

– Я говорю, что ты свободна. Разве не этого ты хотела, считала мой дом тюрьмой, разве не прав?!

Бью его со всей силы, даю пощечину, вкладывая в нее все негодование, всю боль.

– Не нужно мне ничего, Ваня! Ничего! Слышишь?! Я не кукла, не игрушка, которой ты попользовался, а теперь делаешь одолжение и отсылаешь от себя!

Хватаю его и кричу, рыдая.

– Аврора…

– Мне ты нужен, Ваня! Чтобы живой был, чтобы бесил постоянно, и чтобы вот так в одной постели лежали и говорили обо всем. Живой ты мне нужен, потому что… потому что…

Закрываю лицо руками, отворачиваюсь и плачу. Что за жизнь у него такая, что имея все, он простого счастья себе не позволяет…

И затихаю, когда слышу глубокий голос:

– Мои родители погибли, когда я еще ребенком был, на моих глазах все случилось, в ушах крик матери предсмертный до сих пор стоит.

– Ваня, я…

– Вокруг меня смерть все время пирует, сколько я себя помню, отнимая всех, кто дорог…

– Иван, мне так жаль…

– Послушай. Я обещаю тебе, никто, ни одна тварь, пришедшая хоть из самого пекла, не сможет дотянуться до моей семьи, до тебя, до вас… Я этого не позволю.

Вскидываюсь, смотрю в такое красивое бледное лицо своего мужчины и меня оглушает его тихое признание.

– Я полюбил тебя, Рори, полюбил… хоть и думал, что для этого у меня сердца нет…

– Так выживи, Иван, ради своей семьи, ради меня, ради нашего ребенка.

Кивает, словно решение принимает, широкие брови на переносице сходятся.

– Я сделаю все и даже больше. Сдохну, в ад спущусь, но второй раз семью свою отнять никому не позволю.

Прикусываю губу, дрожу, мне больно за него, за нас, за то, что все неправильно и, наконец, меня оглушает еще одним признанием.

– В моем сейфе лежат документы. Это конфиденциально.

– И ты скажешь мне, что там?

– Да, потому что содержимое касается тебя.

– Что я должна знать?

– Ты теперь Кац, Аврора. У тебя моя фамилия.

Мои брови взлетают, а рот распахивается в удивлении прежде, чем я, наконец, выговариваю:

– Что?! Как?!

– Легко.

Мотаю головой в шоке.

– И кто я теперь тебе? Племянница? Дальняя родственница?!

Меня раздирает нервный смех, все кажется шуткой, но Иван серьезен и ответ его как пуля, пробивающая цель.

– Нет. Ты моя жена.

– Ты чертов псих!

Кричу, вырываюсь, вскакиваю и накидываю на себя тоненькую сорочку, вряд ли могу скрыть свою наготу от Ивана, но одетой легче.

– Не слышал, что иногда люди делают предложение?! Ты никогда не оставляешь выбора…

Все нутро выворачивается наизнанку, когда смотрю в его белесые глаза. Раньше казались пустыми, не так это. Там душа есть, чувства и боль одинокого раненого зверя. Мальчика, когда-то потерявшего все, всех, кого любил. Иван похоронил и себя вместе с близкими, выкорчевывал чувства, чтобы выжить в том пекле, в которое его забросило.

– Я не привык задавать вопросы в том случае, когда знаю, как нужно действовать.

Он прав, его нельзя оправдать, но жизнь все выстраивает по-своему, и я вижу, как ему сложно, чувствую в нем надрыв и нечто такое, что он скрывает, что нависает над его головой черными тучами.

– Что это все означает, Иван?

Вопрос проговариваю на удивление ровным голосом.

– Предосторожность. Об этом в курсе только Монгол. Все в тайне до поры до времени.

– Я ничего не понимаю!

– За мою голову назначена цена. Очень высокая.

Ухмыляется…

– Но мы еще повоюем, куколка, не стоит меня списывать со счетов, но ты… Что бы ни случилось, я хочу знать, что ты будешь под защитой и в сохранности. Я мог не раскрывать тебе истинного положения вещей, не хотел пугать тем, что теперь ты Кац…

Прикладываю пальцы к вискам, чувствую противоречие в его словах и заглядываю в лицо, сухое, непроницаемое.

Он говорил о свободе, о том, что я теперь свободна, а сам связал меня узами брака, не понимаю, хотя…

Вскидываю голову, он… он… отдает мне все, дает защиту на все случаи… предосторожность… Догадка. Болезненная. Выворачивающая сердце наизнанку.

– Я не хочу, Ваня, мне не нужно это. Не хочу ни богатства, ни положения тайной фейковой жены. Мне просто нужен ты, чтобы был рядом…

Обнимаю себя руками, на душе так тяжко…

Не глупая, понимаю, раз Кровавый идет на такой шаг, значит… он предполагает худший исход.

Окидывает пространство взглядом и вдруг произносит невпопад:

– Этой берлоге нужна женская рука, не находишь?

Киваю.

– У тебя, как в отеле, кажется, что не обжито даже.

– Вот и займи себя делом. Это твой дом, меняй все, что захочешь, Аврора.

– Не уходи от темы. Ты делаешь это, потому что думаешь, что не выживешь, да?! Так, выходит?! – выпаливаю и застываю, потому что он не отрицает, смотрит твердо, прямо.

Непоколебимый. Невыносимый. Умеющий принимать удар от жизни и стойко выносить все, через что ему приходится проходить.

Слезы катятся из моих глаз.

– Просто живи, Иван, живи, будь рядом с нами, ты не можешь меня бросить, нас бросить! Это предательство!

Наверное, в моем голосе слышна мольба. Плевать.

Поднимается. Спокойный сейчас на редкость, решительный, приближается ко мне твердой поступью, абсолютно не смущаясь своей наготы. Красивый до невозможности.

Отвожу взгляд, поднимает лицо за подбородок и смотрит прямо в глаза.

– Мужчина должен уметь принимать решения, Аврора. Однажды мой сын унаследует все, что принадлежит мне, он мой наследник.

– Однажды… – повторяю грустно.

– Я сожалею, Аврора, действительно раскаиваюсь в том, что ты попала ко мне. Жила бы своей яркой жизнью, забот не знала. Я виноват перед тобой, но не изменить уже ничего. Ты вошла в мой дом, и он стал твоим.

– Нет твоей вины, Ваня. Это судьба. Так было предначертано. Сошлись пути, и я… знаешь, я не жалею, мое сердце выбрало тебя…

Это признание я почти шепчу. Все это так волнительно, так невыносимо и больно. Смотреть на мужчину и разрываться от чувств, которые просыпаются. Только на грани потери приходит осознание, что не хочешь терять.

Привыкла к нему, приросла, словно сердце слилось воедино с его сердцем.

Помутнение это или нечто иное, но с первой секунды, стоя на крыше отеля, я пропала…

Проводит пальцами по моим губам, смотрит так, что душа разрывается.

– Странная ты, куколка, я тебе даю все, что имею, считай, свободу твою тебе возвращаю. Верно ведь говорят, нет человека и нет проблемы…

– Дурак. Какой же ты… Не слышишь меня. Не нужна мне твоя свобода! Я хочу тебя, Иван, хочу, чтобы ты жил. Сам сказал, что я семьей твоей стала…

Прищуривается, взгляд темнеет, дышит надрывно, словно ему больно, и я понимаю, что Кровавый сейчас, как загнанный в клетку зверь, он будет бросаться на прутья до собственной агонии, не сдаваясь, но не всегда человек, даже такой сильный, как Кац, способен победить стаю…

– Ты ведь все равно не согласишься на то предложение, не уступишь, как советует Серебряков…

Долго смотрит в мои глаза.

– Счастье должно быть чистым. Не такой ценой, Рори, не такой… Заставлять платить по счетам виновных одно, а то, на что меня подбивают, это иное… Беспредела я не допущу.

И такая мощь в этих словах, уверенность в своей правоте. А во взгляде твердость.

Кац не предаст свои принципы.

– Это все так ужасно…

Ахаю жалобно, надрывно, навзрыд, а он притягивает меня к себе, обнимает и сейчас Иван настоящий, без прикрас и маски отчужденности. Такой вот неидеальный, непростой, но… мой.

Притягивает к себе, обнимает и ласкает волосы, а я слышу, как у него в груди набатом бьется сердце, как колокола бухают неровным перезвоном.

Раненый, загнанный зверь, сильный и подбитый, но все равно не идущий на компромисс с совестью.

Даже ценой собственной жизни. Мой праведный грешник.

– Любишь меня, говоришь? – наконец, поднимаю голову и заглядываю в такие родные льдины.

– Да.

Кивок и хватка на моих плечах тяжелеет.

– Так сделай мне нормальное предложение, Иван. Не ставь перед фактом, так как мой ответ “да”. Да, я хочу стать твоей женой, хочу носить твою фамилию и прожить с тобой жизнь, ты понимаешь это?!

Не выдерживаю его взгляда, отталкиваю и отворачиваюсь. Всхлипываю прерывисто, пытаюсь дышать.

Слышу шаги за спиной, уходит, наверное. Не оборачиваюсь, щелчок двери.

Ушел…

Погружаюсь в свои чувства, вытираю с щек слезы, горькое разочарование из-за его молчания, непонимание, все обрушивается лавиной.

Вздрагиваю, когда неожиданно слышу удивительно мягкий голос Ивана за спиной:

– Рори…

Поворачиваюсь и чуть не падаю, когда протягивает ко мне кулак и раскрывает ладонь, а там тоненькое червонное колечко, обручальное…

Вскидываю на него глаза, полные слез.

– Это кольцо моей матери. Неказистое, легкое, совсем недорогое, но для меня бесценное

– Я…

– Единственное, что осталось от моей жизни, память о том, что жил когда-то на свете мальчишка-разгильдяй, была у него семья и он знал, что такое любовь…

Губы начинают дрожать, прикладываю по инерции ладонь к устам, чтобы заглушить всхлипы, ловит мои пальцы и смотрит мне в глаза.

– Я хочу, чтобы ты стала моей женой, Аврора. Не просто на бумаге. Я хочу с тобой обвенчаться в православном храме по традициям моей веры, чтобы на веки вечные, чтобы навсегда…

Слезы катятся по щекам, а в сердце щемящая тоска…