Текст книги "Его Искушение"

Он тащит меня в сторону, сажает в черную тонированную машину, садится рядом и командует водителю:

– Живо. В больницу гони.

Поворачивает голову в мою сторону, рассматривает, всматривается, отводит волосы с лица, проводит большими пальцами по скулам.

– Цела…

Повторяет, пока руки проходятся по моему телу, осматривают, ищут повреждения. Монгол работает профессионально, не теряет времени и сразу же выхватывает мобильник, приказы и кодовые слова, а затем звонок и я слышу тон, от которого кровь в жилах стынет.

– Подарок, говоришь, доставил. Ну, давай побазарим, Смола…

Отнимает трубку от уха, и я вижу, как у него рябь по лицу идет, передо мной словно кто-то ужасный проявляется и взглядом полощет, заставляет отшатнуться, вбиться в самую глубь салона. Судорога идет по смуглому скуластому лицу.

– Шакал.

Вжимаюсь в сиденье, мне кажется, сознание теряю, но четко слышу рык Монгола.

– Доктор. Срочно. Нужно осмотреть Аврору. Уже едем.

Он переходит на русский, говорит что-то бегло. Несколько фраз.

– Ивана нет.

Выхватываю это словосочетание.

Его значение я знаю. Как часто я кричала его в постели со своим мужчиной, вымаливая пощаду, не в силах выносить его страстных ласк, ровно столько же, как и “да”… на его языке.

– Аврора!

Оглушенная, я закрываю глаза, и крик Монгола на этот раз не может вернуть меня из спасительного небытия, где кровавыми бороздами в моей душе звериными когтями идет роспись багрянцем:

Ивана больше нет.

Глава 49

Монгол

– Я хочу сделать Авроре подарок.

– Брат, ты с этой бабой поехал.

– Знаю.

Прищуриваюсь. Что-то мне не нравится.

– Господин Кац, мы рады видеть вас в нашем автосалоне, что предпочитаете?

Мужик скачет вокруг Ивана, а он рассматривает эксклюзивную машинку, ярко-алую.

– Прекрасный выбор премиального седана, я могу вам…

– Беру эту модель. Но тачка должна быть перламутровой.

– Очень сложно, господин Кац, это единственный экземпляр и…

– Так перекрась.

Ухмыляюсь. В одном мы с Кровавым похожи. Не любим болтунов.

– Все сделаем в лучшем виде!

– Я проконтролирую, Иван.

Смотрит мне в глаза.

– Не будь параноиком, Гун.

Помню, как тачку пригнали, сам осмотрел, проверил и ржал над чертовым бантом на капоте.

– Не мог я так лажануть, брат, не мог…

Руки в кулаки сжимаю. Прикрываю веки, чтобы собраться, а сам мыслями лечу в день, когда впервые увидел белокурую куклу на плече у шестерки. Девчонка в коротком платье,  безбожно задранном, демонстрирующем шелковое белье на белоснежных ягодицах.

Скользил взглядом по длинным ногам и охреневал, что впервые Кровавому доставочка в таком потрепанном виде.

Пошел за ней в кабинет. Царапнуло нутро сомнением. Остался.

– Нашлась пропажа ваша, босс, – басит ищейка и девчонка падает к ногам Ивана, а у меня челюсть ведет от спазма. Так не должно быть.  Реакции Кровавого просекаю. Ему не похрен.

Приглядывается к модельке, а я как пес след беру. Рассматриваю обвязанную ленточкой красотку, и почему-то грудная клетка свербит, словно кто-то изнутри когтями проводит.

Подаюсь вперед. Мне безумно нужно лицо ее увидеть. Потому что там, где сердце, печь начинает.

Иван ее волосы густые, пшеничные, откидывает и в глазах Царя бездна лютая раскрывается, водит по лицу ее пальцами и вопрос рокотом:

– Кто посмел?!

Златовласка молчит. Не отвечает, а я балдею от ее отваги. У таких, как мы с Кровавым, бывалые мужики раскалываются на раз, но девчонка упрямится.

И мне нестерпимо хочется самому в ее глаза заглянуть.

– Монгол.

Один взгляд и я понимаю. У Палача одна задача – линчевать.

А потом она голову поворачивает в мою сторону…

И меня сшибает. Грузовиком на скорости ударом в живот. Всего всмятку.

Грудная клетка не просто свербит сейчас, ее вывернули наизнанку и ребра выломали.

На меня накатывает лавина, гремучая, жуткая.

И я впиваюсь взглядом в черты ангела. Неописуемая красота. Непорочная. Чистая и в глазах бездонных, зеленых, вызов напополам со страхом и то, что не может не вызвать уважение – гордость. Несломленность.

Это фарфоровое лицо мне на зрачках отпечатывается, выжигается железом каленым по внутренностям и режет тонким лезвием, вспарывая кожу.

Девчонка рассматривает меня. Не так, как другие бабы.

Нет в глазах того, к чему привык.

Есть чистота, злость, непонимание.

Ощупываю взглядом ее всю, оставаясь безучастным внешне, только кажется, что чует что-то, сжимается вся, голову втягивает в плечи, а я смотрю на бледную кожу и на скуле след от удара, отпечаток, отдающий синевой.

На каплю крови смотрю, которая на месте ушиба запеклась.

На венку, что под бледной, почти прозрачной кожей пульсирует озверело.

Приказ Ивана ясен.

Мне он и не нужен вовсе.  Отрываю взгляд от куклы. Поворачиваю голову в сторону трех мужиков.

Едва приподнимаю уголки губ в предвкушении и вижу ужас в глазах. Впитываю его. Привычно.

Ночь в подвале располагает к беседе по душам, и я понимаю, что впервые в логово зверя попала не та девушка.

Все выложил Флауэр. Он бы и прошлую жизнь вспомнил и ломать агентика даже не пришлось. Взглянул в мое лицо и всё, словесный понос накрыл.

И я узнал. Я понял, почему инстинкт среагировал.

Невинная душа в лапы зверю попала, за добро всегда карают.

Вот и девчонка с именем, символизирующим утреннюю зарю, попала в царство ночи.

Что-то тогда со мной произошло, переклинило. Видать, свое вспомнил…

То, что саднит и гложет до сих пор, не заживает…

А наутро не понял, как пришел в дом, увидеть ее хотелось еще раз, понять, что все в порядке с куколкой.

Не в порядке.

Замечаю тонкий силуэт, волосы длинные, шелковые и Серебрякова, нависшего над жертвой.

Падальщик тоже здесь.

– Отпусти. Ее.

Короткий приказ и Серебряков отрывается от куклы, с трудом взгляд отлипает, на меня смотрит.

– Палач. Тебе делать нечего, смотрю, подглядывать начал?!

– Иван. Отпустил. Ее. Отойди.

Короткие фразы даются с трудом.

Все тело пришло в боеготовность, как перед схваткой, где цель либо задрать противника, либо сдохнуть.

– Ты забываешься.

Кидает борзо. И я гашу ухмылку в краешке губ. Много на себя берет Серебряков. Перед бабой выкабенивается. Но пасует. Хитрый. Башка все же шарит.

Единственный кореш у меня Иван. Некровный брат, с которым этой самой крови океан испили напополам.

– Приказы Кровавого не нарушают. Серебряков. Она уходит. Сейчас.

Понимает. Шакал. Знает. Палачу никто не указ.

Кровавый для меня иная тема. В стороне ото всех.

И сегодня его не стало…

Прижимаю кулак к двери в ее палату.

Помню, как отбил куклу у очередного владельца, а сам   смотрел ей в след и понимал, что для нее лучше держаться подальше от таких, как мы, и жить в своем хрустальном замке…

– Хозяин, какие приказы будут?

Голос одного из охранников за спиной возвращает в реальность. Распахиваю глаза. Слабостей не должно быть. Еще раз убеждаюсь в догмате, который мне вырезали изнутри, вбивали под кожу железными прутьями. Пока человек корчился в агонии, зверь крепчал, он поднимал голову, щерился и оскаливался.

– Что делать с женщиной?

Бросаю взгляд через плечо на застывших мужиков. Ухмыляюсь. Когда падают величины, когда умирают цари, на их место приходят новые. Они должны быть в разы страшнее, их должны уважать.

Нет. Не так. Палача боятся. Монгол линчует без суда и следствия. Кто выходил против меня, умирал.

Старая закалка. Давняя история. Прозвище, выросшее на кровавых семенах.

Прав был Иван. Брат предвидел все.

Прожигаю белесую морду взглядом.

– Конкретно тебе с моей женщиной делать ничего не придется. Жить-то хочется.

Опускает голову, отходит, а я опять на дверь смотрю. Когда она уходила из логова Кровавого, я думал, что больше никогда ее не увижу.

Золотоволосый ангелочек должна была исчезнуть навсегда, закрыть дверь навечно, но случилось невозможное – Иван захотел ее вновь.

– Удвоить охрану. С этого дня все, что принадлежало Кровавому, переходит в мое личное пользование. Наскучившая игрушка Каца тоже. Посмотрю, чем кукла взяла, что удержалась в постели чуть дольше, чем остальные. Смола стрелку забил. Готовимся.  У меня другие взгляды на порт и развитие бизнеса. А теперь все по делам!

Решение проблем на лету. Оперативность. Концентрация.

– Мне жаль, Ава…

Неслышный шепот, действительно жаль, что пришлось поставить слежку и выяснять все. Ни пятнышка не нашел, как ни рыл. И разговор с матерью ее слышал…

Перед тем, как идти на казнь, она убеждала, что счастлива…

Сильная девочка. Не ошибся в выборе Иван.

Повеселило, когда кукла, увидев меня, превратилась в дикую кошку и расцарапала лицо.

Сам это позволил. Захотел увидеть ее чувства, ее отчаянность и пока она боролась, пока бледные щеки становились розовыми, а глаза пылали чистейшей яростью, я как ненормальный впитывал в себя красоту ее черт и запах. Невероятный. Чистый. И все внутри узлом и ядом, отравой в крови.

Потому что она выбрана Кровавым на свою погибель, потому что таким, как мы, чувства противопоказаны.

Меня выворачивало от противоречия собственных эмоций.

– За безопасность игрушки отвечаете головой. Девка уходит в мою собственность, а я не люблю, когда кто-то трогает мои вещи. Я ясно выразился?

– Да, босс.

Ну что же, Аврора…

Ведь хотел избавиться от тебя, дать понять, что на нашем с Кровавым пути слабости мешают. Эти слабости слишком уязвимы, они делают нас слабее, и брат спустил на меня псов.

За правду. За боль. За неизбежность.

Я знаю, что такое терять, ровно так, как предсказывал…

Таким, как мы, нельзя чувств испытывать. Любить нельзя. И вот сейчас она там.  В палате. Оплакивает своего мужчину. Сама находится на волоске, подвешенная над пропастью.

Знал братан, все знал и поэтому клятву ей передал…

Сжимаю кулаки. Ее утрату и боль я  через дверь ощущаю.

Фантомная боль – моя личная.

У Палача нет имени. Я похоронил его. Стер. Вытравил. Вырезал. Так легче. Жить без эмоций. И полыхать единственным, что держит – возмездие.

– Серебрякову звони. Вызывай на базар.

Последняя команда Бурому, и я поворачиваю ручку, захожу в палату.

Дверь отрезает всех, кто застыл снаружи. Псы на цепях.

– Ава…

Резко поворачивает голову в мою сторону, бледная, с потухшим взглядом зеленых глаз. Застываю, когда вижу хрупкую женщину на больничной койке.

Меня сейчас отравили, и отрава в крови плещется, захлестывает, потому что на нее смотреть больно.

Женщина названого брата, как проекция, как водоворот чувств, похороненных и уничтоженных собственноручно.

– Покричишь для меня, маленькая?

Я танцую на костях, все Кацевское под себя подгребаю, чтобы враги знали – Палач на трон сел.

И начну я с его женщины.

Глава 50

Аврора

Глаза открываются с трудом и первое, что вижу, белый кристально чистый потолок. Затем слышу пиликанье аппаратуры и уже через секунды в кадре появляется знакомый врач.

Друг Каца.  Тот самый Цукерберг.

В лице читаю скорбь, в том, как он хмурится, и как нервно гладит длинными пальцами хирурга светлую бородку.

– Иван… Иван… – подрываюсь с места, но мужчина возвращает меня обратно на подушки, пытаюсь оттолкнуть, из глаз градом текут слезы.

– Машина, я помню, машина… она… мой Иван, он…

Задыхаюсь, шепчу, затем шепот переходит в дикий крик по мере того, как воспоминания о произошедшем вспыхивают перед глазами

– Иван… Он жив! Я знаю. Он не мог умереть! Иван он… он… не мог…

Инстинктивно прижимаю руку к животу. Мой малыш.

– Тихо! Аврора. Все хорошо. Ты не пострадала. Ни царапины. Повезло, что находилась не в зоне поражения.  С малышом все в полном порядке. С тобой тоже. Тебя никак не задело в физическом плане.

– Авраам, а Иван… он…

Поджимает губы и смотрит на аппаратуру, которая резко дала скачок, запиликав и показав быстрое сердцебиение.

– Ваня… никто в таком взрыве не выживет.

Закусываю кулак, чтобы не завыть.

– Ты сильная девочка. Другую бы он не выбрал, и у тебя сейчас есть выбор, милая –  думать о ребенке, который нуждается в тебе, или сдаться.

– Я… мне так больно, профессор, так нестерпимо больно…

Поправляет мои волосы, кладет сухую ладонь на мой лоб.

– Успокойся. Не ставь меня перед выбором между твоим здоровьем и ребенком, который мне почти что внук. Только в твоих руках  позволить мне применить особые седативные, которые могут побочкой задеть дитя, или оставить все на самотек в надежде, что ты возьмешь эмоции под контроль.

– Мое состояние опасно для малыша, да?

– Пока нет. Мы на периферии. Сейчас ты можешь впасть в тяжелое состояние депрессии, и я буду вынужден принять определенные меры.

Аппаратура реагирует, писк превращается в трель, давая понять, что мое состояние ухудшается, врач бросает быстрый взгляд на монитор.

– Расклад такой. Выбор за тобой. Твоя беременность – тайна. Привлечешь слишком много внимания к себе и враги Ивана прознают.

Врач говорит жестко, голос ровный, дающий понять, что меня предупреждают, а не запугивают, смотрит прямо мне в глаза, доносит смысл сказанных слов.

Сердце больно заходится, слезы текут, пока Цукерберг по-отечески проводит по моим волосам…

– Ребенок… я его чувствую… – проговариваю и губы дрожат в рыдании, – когда Иван шел туда, почувствовала сильную пульсацию, как сейчас. Мой сын дает понять, что я должна быть сильной, ради нас…

Улыбается грустно, но кивает.

– Не все объяснимо наукой, если ты так чувствуешь… Иван никогда не ошибался, Аврора. Я его много лет знаю. Будь сильной, девочка, не все в руках человека… Тебе есть ради кого жить и тебе есть ради чего бороться.  Ты ведь носишь наследника империи…

Смотрит многозначительно.

– Твое дитя – кровный наследник Ивана Каца. Ты должна быть сильной ради него…

Цукерберг замолкает.

Сейчас в эту секунду боль, что пульсирует во всем теле,  отпускает.

Сильные объятия, горячие поцелуи и слова Ивана как наяву:

Полюбил тебя. Все сделаю для вас с сыном. Ты моим сердцем стала, Рори. А я думал, что его у меня нет и быть не может…

По щекам текут слезы. Воспоминания становятся и спасением, и страшной мукой.

– Что ты решила?

– Я справлюсь, Авраам. Не нужно ничего. Мне есть ради кого жить и бороться. Мою тайну не узнают…

Цукерберг уходит.

– Малыш, мы справимся…

В который раз по кругу повторяю одну и ту же фразу.

Авраам возвращается спустя время с результатами анализов.

– Показатели в норме, Рора. Я могу тебя отпустить.

– Хочу домой… Ненавижу больницы. Со мной все хорошо…

Отвечаю, а в душе боль, потому что ничего хорошего уже не будет, потому что Ивана в моей жизни нет.

Врач кивает, удаляется молча, а я сижу на постели и смотрю в сторону окна, там раскинут вечерний город, суматоха, беготня, все такое далекое.

Я готова. Застываю в ожидании. Нужно ехать, знаю, но…

Мысли текут, а потом…

Потом…

Дверь открывается. В палату заходит мужчина. Огромный, мощный. Дикарь под личиной цивильности. Раскосые глаза, тигриные, злые, смотрят пристально, остро. На лице ни тени чувств. Ни тени эмоций.

Палач, пришедший линчевать.

Зверя выпустили словно. Дверь за ним открыта и там стоит целый взвод головорезов. Охрана, наверное.

Король пал, на его место пришел новый…

Тот, кто всегда ступал вровень. Кто знает мою с Иваном тайну, кто был допущен до таинства венчания.

Единственный, кто способен взять бремя власти в свои руки.

Смотрит прямо мне в глаза.

– Ну что, кукла, время сменить хозяина пришло.

Грозные слова заставляют заледенеть, а мужиков за спиной Монгола вытянуться по струнке.

Закрывает за собой дверь, отрезая нас от любопытных глаз.

Надвигается на меня массивной глыбой, нависает, заставляет упасть на подушку и вглядываться в дикие каре-желтые глаза, чистый янтарь, так контрастирующий с золотом кожи.

– Покричишь для меня, маленькая?  – произносит тихо, надрывно, впиваясь яростным взглядом в мое бледнеющее лицо, а дальше,  дальше…

Дальше…

Я действительно кричу…

Монгол…

Я выхожу вместе с ним из палаты. Для всех я теперь женщина нового главаря. Мужские пальцы держат крепко, прожигают мою руку. Он за моей спиной. Огромная скала, принимающая удар на себя, давящая всех вокруг.

Этот мир жесток, и я ненавижу его до глубины души. Здесь законы звериные, стая признает вожака, им должен быть самый сильный, самый жесткий, самый бесчеловечный…

Палач…

Зверь во плоти, играющий по правилам, о которых знаю только я…

Он набросился на меня там, за дверью, резко подался вперед и этого было достаточно, чтобы я заверещала, отшатнулась так, что задела аппаратуру и та с грохотом повалилась на пол.

И, конечно же, я не смогла убежать…

Крепкое тело наваливается, прижимая меня к кровати, обездвиживая так, что ни вздохнуть, и я зарыдала в голос, громко, надрывно, выпуская сумасшедшие эмоции.

Сильные пальцы сжимают мои кулачки и прибивают к подушке, каменею, встречаясь взглядом с желтоватыми звериными глазами. Дикая вспышка его агрессии потухает так же неожиданно, как и началась.

Рассматривает мое лицо и на миг прикрывает глаза, словно давя в себе что-то.

– Тише, Ава, тише, малышка… Все, уже все…

Глубокий гортанный голос, пробивающийся акцент, неожиданная человечность и уже спустя мгновения я лежу на широкой груди и рыдаю, цепляюсь за мощную шею, пока крепкие пальцы глядят по спине, успокаивая…

– Не бойся, маленькая…

Поднимаю голову и заглядываю в тигриные глаза, раскосые, черные волосы на манер якудзы собраны на затылке. Этот мужчина оружие. Каждый мускул литого тела напряжен настолько, что ощущается камнем, ходячий динамит. Тронешь – рванет.

– Теперь ты под моей защитой. Моя игрушка. Для всех. А в дальнейшем, если что – еще вопрос, от кого понесла.

– Я ничего не соображаю. Не понимаю…

Протирает слезы с моих щек шершавыми пальцами.

– Я даю отсрочку, подготавливаю почву. Сейчас война и я не знаю, как лягут карты, но сделаю все, чтобы ты и твой ребенок выжили. Я слово брату дал. Теперь все, что принадлежало ему – мое…

Хмурит брови, и я рассматриваю росчерк шрама на одной, его чем-то порезали.

– Почему мне кажется, что ты не хочешь ни власти Ивана, ни его богатства?

Обнажает белоснежные зубы в грустной улыбке. У него твердые губы и верхняя словно очерчена белой линией.

– Ты даже близко не понимаешь, кто есть Палач. Безграничная власть. Безоговорочное подчинение. Это каста.

– Как тебя зовут?

Выпаливаю неожиданно, просто вспоминаю мальчишку из своего прошлого, почему-то кажется, если бы он выжил, он бы стал таким. Я все же интуитивно тянусь к этому восточному мужчине, чувствую в нем родственную душу, когда вот так, по-человечески, когда говорит, а не зыркает так, что сердце останавливается.

– Мое имя мертво.

– Ты ведь живой…

Проводит крепким пальцем по моей щеке, опять стирает слезу.

– Довольно разговоров.

Монгол меня не тронул. Не коснулся даже, но дал прочувствовать, какой именно зверь скрывается под безучастной личиной.

Там чернота, мрак и огонь, дикость, ярость.

С Иваном было легче, он как шторм, в котором можно выжить, а Монгол – огонь, сжигающий, уничтожающий.

– Обещай мне.

Неожиданно выпаливаю, и мужчина иронично приподнимает бровь со шрамом, опять превращаясь в привычного цинично-отстраненного убийцу.

– Слишком много с меня клятв берут в последнее время.

– Я хочу, чтобы ты уничтожил всех, кто причастен к гибели моего мужа…

Тянет губы в порочной улыбке.

– Приговор будет приведен в исполнение. Слово Палача.

Глава 51

Его дом. Наш дом… Мой дом…

Чужой дом.

Все теперь принадлежит Монголу…

А для меня есть только пустота, как этот особняк опустошенный, нелюдимый, бездушный.

Вхожу в него и испытываю странные чувства. Мама звонила, порывалась приехать. Репортаж со взрывом успели показать по всем новостям, но никто не знает кто и что. Просто сказано – бизнесмен Иван Кац погиб при взрыве после модного показа, на котором он присутствовал. Все. Обо мне никаких упоминаний, но маме хватило и того, что произошло покушение там же, где была и я.

Материнское сердце, оно такое… подсказало.

Врать было сложно, но я сказала, что ничего не знаю, обошлось…

Потом выяснила, что Монгол удалил всю информацию обо мне, заставил папарацци стереть лишние фотографии.

В который раз за короткий промежуток времени этот замкнутый и отчужденный мужчина спас меня, во время взрыва он тоже не задумываясь прикрыл меня собой, убрал из зоны поражения…

У меня определенно странный ангел-хранитель…

Не знаю, существуют ли демоны-хранители, так как этот парень однозначно не в команде хороших…

Прохожусь по холлу, провожу пальцами по столу.

– У вас будут распоряжения? – меня встречает Василиса, вся в черном, с платком, повязанным на голове, глаза у нее красные и опухшие.

А как выгляжу сейчас я?

Не знаю.

Я не смотрела в зеркало.

Не могу себе позволить быть слабой. Не сейчас. Не тогда, когда Ивана не стало. Я – Кац. Его фамилия, как клеймо. Тайное, но все же я ношу именно ее…

– Аврора…

Повторяет и сжимает в руках салфетку, теребит ее, держится, а я смотрю на эту женщину, которая однажды дала мне совет, ключик к пониманию собственного счастья…

Как странно – можно повзрослеть за один единственный миг.

Меня прежней нет, та девчонка погибла вместе со своим мужем, сгинула в огне, который унес мужчину, показавшего мне, что такое любовь, что такое тяга и надежда.

– Ты мой второй шанс, Аврора… Иногда это все, что нужно в жизни…

Иван стал моим кислородом, без него я как рыба на берегу, открываю рот, заглатываю воздух, но все равно задыхаюсь.

– Люблю тебя… Как же я тебя люблю, куколка…

Стоило только потерять, чтобы понять, насколько сильно я полюбила, с первой секунды, как только встретилась на крыше отеля с его белесым взглядом, я утонула, не поняла, что повстречала любовь всей жизни…

– Хозяйка?

Голос Василисы вырывает из мыслей, и я отвечаю быстро:

– Распоряжений нет.

Задумываюсь и одергиваю себя.

– Подожди. Есть. Я хочу устроить в доме ремонт, обновить все, заменить то, что мне не нравится. Например, те шторы. Они ужасные. Давят. Их не будет.

Подхожу и дергаю со всей силы, рву темный бархат и тяжелая гардина падает к моим ногам.

Василиса молчит, долго смотрит мне в глаза, стирает слезы с щек, ищет ответы и, видимо, находит что-то, лишь потом кивает.

– Я все подготовлю, госпожа.

Уходит, а я оборачиваюсь к окну, дождь зарядил. Опять. Все в моей жизни завязано на этой дождливой погоде. Вожу пальцем по стеклу, а в памяти слова Ивана.

– Этому дому нужна женская рука…  займи себя делом. Это твой дом, меняй все, что захочешь…

Не ломаться!

Вот что он мне советовал, жить и занимать мозги делами, только так можно не думать о нем, о том, что его больше нет…

Дождь за окном переходит в шквалистый ливень. Выдыхаю сквозь сомкнутые губы и чувствую,  что уже не одна, оборачиваюсь резко и сталкиваюсь взглядом с мужчиной, которого подсознательно страшусь.

Тот же Монгол при всей своей агрессивной дикости не вызывает у меня такого накала негативных эмоций, как этот тип.

– Слышал, кукла сменила хозяина…

Серебряков.

Как всегда идеален. Педантичен. Волосы зачесаны назад, открывают лоб, но взгляд…

Прищуриваюсь. Я запомнила его. Мне кажется, эту фамилию никогда не забуду и нашу встречу… в принципе, именно его заказ на меня стал причиной того, что Иван дал мне свое покровительство…

Окидывает меня алчным взглядом с ног до головы, а я живот прикрываю, он пока незаметен, но я интуитивно стремлюсь защитить свое дитя от цепких глаз Александра, который отслеживает мою мимику как ненормальный…

Не могу определиться, что именно чувствую к этому мужчине. Если к Монголу страх и какая-то специфическая ненависть из-за его странной, но честной неприязни ко мне, то здесь в глазах Серебрякова я вижу неприкрытую похоть. Желание обладать. Маниакальность какую-то.

Даже сейчас он смотрит на меня буквально раздевая.

Поджимаю губы, в то время как Серебряков проходит и садится на диван, расстегивает пуговицу пиджака привычным жестом и вальяжно кладет руку на широкую спинку.

Весь в черном, хотя не думаю, что отдает дань скорби.

– Нам нужно поговорить, – приказывает.

– Я сейчас не в состоянии, – отвечаю прохладно и облокачиваюсь о подоконник. Ноги слабеют от тяжкого предчувствия. Барабанная дробь за спиной. Природа вновь бушует, но этот шум успокаивает.

– Мы все сейчас в ужасном положении, Аврора, и я не просто партнер Ивана, а его друг, и хочу сказать, что сделаю все для тебя. Только я могу спасти от Монгола. Он сейчас все под себя прогнул и тебя взял силой.

Моргаю.

Тянет расхохотаться в лицо этому надменному уроду.

– Спасибо вам. Мне ничего не нужно. Только побыть одной. Я не могу сейчас ни о чем говорить.

Поднимается резко.

– Я понимаю.

Вид у него действительно усталый, лицо бледное и губы поджаты в скорбную линию.

– Нам всем непросто. Особенно женщине, но сейчас тебе нужна защита, сильный мужчина рядом.

– Вы сейчас про кого?!

Рявкаю так, что, кажется, перекрикиваю гром за окном.

– Может, в очередь встанете?!

– Постой вопить. Послушай. Ситуация сложная. У нас с Иваном были проблемы в бизнесе, он не слушал меня, не хотел уступать и принимать новое положение вещей. Это привело к подобному исходу. И сейчас, возможно, ты стала девкой того, кто слил Кровавого. Палач всегда был сам по себе. Я готов дать тебе защиту. Стань моей!

Не верю ни единому слову.

Только Монгол играет на моей стороне. Играет настолько виртуозно, что никто не догадается.

– Стать твоей… Странное предложение.

– Разумное.

Улыбаюсь горько. Я вымотана. Спокойствие накрывает своим холодом, проникает в каждую клетку, отравляет мнимым безразличием, а вот разум работает на предельных скоростях, заставляя говорить то, что нужно.

– Я всего лишь временное увлечение. И у меня есть новый хозяин. Уходи.

– Скоро ты наскучишь Монголу и тогда, киса, ты сама придешь ко мне с мольбой о спасении. Есть звери похуже меня и мое предложение несопоставимо с тем, что ждет тебя, когда Палач тебя сольет…

– Ты мне противен! Убирайся! Не дамся! Ненавижу вас всех!

Кричу и мужчина меняется в лице, приближается, хватает меня за локоть.

– Не смей повышать на меня голос, девка. Спесь, смотрю, Иван так и не вышиб. Палач, говорят , зверь. Ты из-под него живая не вылезешь Я твой единственный шанс на то, чтобы жить. Пораскинь мозгами. Они же должны быть в этой блондинистой смазливой голове!

Смотрю в глаза мужчины, который предлагает покровительство, и шиплю дикой кошкой:

– Убирайся отсюда. Ты никогда не получишь ни меня, ни ничего из того, что принадлежало Ивану!

– Это мы еще посмотрим. Поговорим с тобой, когда Палач насытится.

Мотаю головой

– Отпусти мою руку! Убирайся!

Вырываюсь, а он держит, хватка цепкая и глаза темнеют, становятся страшными. Жуткими.

– Согласись!

– Нет! Не буду твоей! Никогда!

Отпускает меня, запускает пятерню в волосы и возвращает растрепанные пряди на место, уже не такой идеальный.

– Я хотел как лучше, в память о друге…

– Уходи!

Порывается что-то еще сказать, но холодный властный голос обрубает все на корню.

– Отошел от нее. Сейчас.

Вскидываюсь и вижу Монгола, застывшего в дверном проеме. Мощного, сильного, а в раскосых глазах приговор…

Палач. Вот кто действительно пугает одним лишь взглядом янтарных глаз, на дне которых вспыхивает пламя, когда Монгол останавливает взгляд на руке Серебрякова, сжавшейся на моем локте.

И словно кнутом щелкнул, заставил отшатнуться от меня.

– У тебя вопрос к моей женщине, Серебряков?

В отличие от Александра, с волос Монгола капает вода, прядки облепили широкий лоб и струйки дождя стекают по губам.

Смотрит на меня, будто сканер включает, прищуривается и взгляд тяжелеет, становится бешеным, лютым. Подмечает, как я пальцы к локтю прикладываю, за который меня незваный гость держал, потираю, отгоняя боль.

– Вопросов к Авроре нет, – отвечает мужчина резковато, но я чувствую, что здесь только один хищник и это точно не бизнес-партнер моего мужа.

– Это хорошо. Для тебя. Я не привык делиться тем, что считаю своим. Учти это на будущее.

Серебряков открывает рот, выглядит шокировано и произносит едва слышно:

– Смольный предлагает сделку.

Монгол прищуривается еще сильнее.

– Так можно и побазарить.

– Я передам, что мы согласны.

Кивает и идет к дверям, но, когда равняется с мощной фигурой Монгола, слышу, как Палач цедит.

– Кукла Ивана подо мной с этого дня, Серебряков. На первый раз прощаю заход, после второго ты – труп.

Монгол выглядит так, словно готов к бою не на жизнь, а на смерть, а я не понимаю, что именно происходит, но Александр возвращает свое пустое выражение лица, поправляет галстук и отвечает с почтением:

– Ты быстрый. Недооценил тебя Иван.  Уже все бразды правления в твоих руках. Считанные часы и новый царь на троне.

В ответ Монгол лишь иронично выгибает покалеченную шрамом бровь.

– Расклад отыгран. Подчинись или сливайся.

– Я договорюсь о стрелке.

Чуть улыбается Серебряков, давая понять, что готов присягнуть новому царю.

Скупой кивок и Монгол отпускает Александра. Дверь за ним закрывается, а я хочу надеяться, что навсегда.

Неожиданно осознаю, что дрожу, опять трясусь от пережитого. Поднимаю глаза на Палача, ловлю его взгляд, все такой же острый и дикий.

Он разворачивается, чтобы уйти, а я произношу тихо в отчаянии:

– Постой…

Останавливается как вкопанный, поворачивается ко мне спустя долгое мгновение, делает тяжелые шаги в мою сторону, заставляет прильнуть к окну спиной, кладет огромные ладони по обе стороны от меня, загоняет и наклоняется настолько близко, что я улавливаю агрессивный запах мужчины, смешанный с дождем.

Наверное, если кто-то увидит нас с улицы, подумает, что Палач решил заняться своей игрушкой. Слишком интимно, слишком близко мужчина ко мне сейчас находится.

Нависает, продавливает, а у меня спина горит, как если бы на меня смотрели со стороны, наблюдали с улицы.

– Объясни мне, что происходит? – шепотом, голос дрожит.

– Ты теперь моя. Для всех я тебя оприходовал еще в палате. Не сдержал буйного нрава.

Проговаривает так, что у меня глаза закрываются от отчаяния.

– Мне и моему малышу что-то угрожает?

Поднимает руку и зарывается пятерней мне в волосы, заставляет прогнуться в спине.

– Да.

– Что же делать?

– Просто не зли меня.

– Я не…

– Могу наломать дров, если не захлопнешь рот и не перестанешь меня выводить.

– Не запугивай меня.

– Не борзей, куколка.  Будь хорошей девочкой и не лезь ко мне лишний раз.

– Ты будешь мстить?

– Месть давно стала смыслом моей жизни, Ава.

Прикрываю веки…

– Ты зовешь меня именем, которым называют только близкие, почему так сокращаешь?

– Мне так нравится.

– Это не ответ.

– Единственный, который от меня получишь.

– Ты странный.

– Не более чем любой другой, кто носит клеймо палача.

– Я хочу, чтобы люди, убившие Ивана, понесли наказание.

Кивает и в глазах приговор.

Его спокойствие, острый взгляд и поддержка делают свое дело, я опять ломаюсь, слезы текут градом.

– Что мне делать, Монгол? Как жить дальше? Как справиться?!

Хмурит брови, на секунду глаза словно стекленеют, и мне кажется, что тот, кто носит клеймо палача, сейчас думает о своем.