Текст книги "Его Искушение"

– Ответь мне, Рори, ты пойдешь со мной под венец, станешь моей по-настоящему?

Не могу сдержать своего порыва, встаю на носочки и обнимаю Ивана за шею, наклоняется ко мне, а я, как слепой котенок, тыкаюсь мокрыми губами в его подбородок.

У моих поцелуев соленый вкус горечи пролитых слез и необыкновенного счастья, покрываю поцелуями его лицо, куда могу дотянуться, пока, наконец, не поддается и не сминает мои дрожащие уста в привычном горячем поцелуе, выбивает все мысли и единственное, что удается пролепетать прежде, чем нас накроет обоюдная страсть, это мой надрывный стон:

– Да… Иван… Я стану по-настоящему твоей…

Глава 46

Аврора Кац

– Аврора, вы прекрасны…

Слышу восторженный голос Василисы и улыбаюсь ей через зеркало. Пожалуй, не так я представляла собственную свадьбу.

Хотя я ее и не представляла вовсе. Это событие казалось очень далеким. Думала, что однажды повстречаю принца, все будет пафосно, на миллион гостей и, разумеется, с прессой. Все таблоиды должны были пестреть моими фотографиями с улыбкой до ушей и под ручку с женихом.

Профессия супермодели обязывает, чтобы все было проработано в подобном ракурсе.

Мне казалось, что будет толпа подружек невесты, долгая подготовка и непременно распорядитель, который возьмет все бремя суеты на свои плечи, а я буду убиваться, теряясь между выбором кремового оттенка салфеток или же цвета шампань.

Сценарий как должно было быть, но не будет никогда.

Так думала прежняя Аврора, но я настоящая мыслю совершенно иначе. Жизнь расставила все по местам.

Венчание – это таинство. И здесь акцент именно на слове “тайна”…

Рассматриваю себя в зеркале. Нравлюсь именно такая простая, без прикрас, без ненужного лоска. Сейчас я настоящая в простом белом платье, таком непохожем на подвенечное…

– Нам пора, – тихо подбадривает меня женщина.

Улыбаюсь и беру белоснежную косынку. Ранним утром дом почти спит и внизу нас встречает автомобиль.

За рулем Монгол, рядом уже сидит Иван, а мы с Василисой устраиваемся сзади.

– Погнали…

Проговаривает Палач и плавно выезжает через боковые ворота, а я смотрю на дорогу, на деревья в лесополосе и молчу.

Вот так в тишине и с первыми лучами солнца мы едем в небольшую церквушку, которую, как оказалось, построил Иван.

Спустя полчаса езды машина останавливается. Кац выходит. На нем нет праздничного смокинга, но и его темный пиджак с белой сорочкой смотрятся идеально, делая мужчину неотразимым в моих глазах.

Он подает мне руку и мягко кладет мою ладонь на сгиб своего локтя.

Нас встречают. Здесь круг самых доверенных лиц. Священник все знает. Тайна будет сохранена.

Вдыхаю утренний воздух, останавливаю взгляд на куполах – золотые… Необыкновенно красивое зрелище.

Мы заходим в церковь. Немного непривычно рассматривать фрески, иконы, все, что окружает, необычно, но запах ладана успокаивает и на душе становится легко.

– Ты готова? Не передумала?

Непривычно мягкий голос Ивана в самую кромку уха, и я поворачиваю голову в сторону мужчины.

– Не дождешься, Кац.

Проговариваю беззлобно, в ответ получаю улыбку.

Что-то внутри меня дрожит от открытости мужчины, хочется запечатлеть в памяти сегодняшнего Ивана на всю жизнь, запомнить, потому что мне кажется, что таким я его не увижу уже никогда…

Обряд начинается. Я склоняюсь, пока Василиса держит над моей головой корону, то же самое делает и Монгол, застыв за спиной Ивана.

Я слушаю незнакомый язык, воспринимаю его мелодией и на сердце наступает благодать.

Все правильно. Прямо сейчас в моей жизни все происходит именно так, как должно быть. И пусть я мечтала не об этом и не так все представляла, но таинство, которое происходит сейчас, оно во сто крат честнее всего, что было со мной в жизни.

Наше венчание, обеты, которые мне переводит на ухо Василиса, интересные традиции, такие близкие и в то же время незнакомые…

– Любить тебя в горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас…

Все уходит на второй план и перед глазами только мой мужчина, мой Иван. Он странный, невыносимый, резкий и принципиальный, с ним сложно, ужасно просто, но без него я жизни своей уже не вижу…

Как такое возможно, когда произошло, в какую секунду мы перешагнули черту между ненавистью и любовью – я не знаю.

Клятвы, обеты на чужом языке и перевод для меня, чтобы отвечала нехитрыми фразами.

И в завершение всего – золотое колечко, маленький обруч, который мой муж надевает мне на безымянный палец. Оно садится как влитое, почти незаметное, легкое, но для меня слишком весомое.

Беру такое же и медленно в свою очередь надеваю на палец Ивана. Моя рука слегка дрожит под его льдистым взглядом, в котором горят чувства.

Так мало мы вместе, а кажется, целая вечность. Жизнь до него – мгновение, а с ним – бесконечность.

Церковь мы покидаем мужем и женой, нет ни толпы родственников, поздравляющих нас со столь знаменательным событием, никого нет, пусто, только слышно переливчатое пение соловья.

– Теперь моя. Целиком и полностью.

На мгновение чудится, что Иван приговор озвучивает.

Держась за руки, идем к машине, но в этот раз Кац садится рядом со мной, а Василиса безмолвно занимает место рядом с Монголом, мужчина нажимает кнопку и салон отделяется перегородкой.

Чувствую взгляд Ивана, пока смотрю в окно на церковь, которая остается позади, в лучах солнца золотые купола переливаются бликами.

Эта церковь так знакома… Я видела ее и не раз на спине Ивана Кровавого.

– Аврора…

Разворачиваюсь к нему и замечаю, как смотрит на меня безотрывно и опять поперек бровей засела морщинка. Такой коронный Кацевский взгляд исподлобья привычен, уже не пугает до икоты.

Неожиданно для себя улыбаюсь.

– Поздно меня пугать, Ваня, все рубежи пройдены, мосты сожжены, уже все.

Кивает.

– Да. Все.

Приподнимаю бровь, не понимаю, о чем он, ведь звучит довольно-таки зловеще.

– Теперь я тебя по-настоящему присвоил, куколка… на веки вечные.

Притягивает меня к себе, и я кладу голову на широкое плечо в то время, как его теплые губы касаются моего виска.

– Жена моя…

Шепот в самое ухо, и пальцы скользят по моей шее.

– Муж мой… – выдыхаю прерывисто, ощущая прилив необыкновенной щемящей нежности.

Приподнимает мое лицо за подбородок и целует ощутимо, властно, нежно. Так, как умеет только он.

– Ты самая красивая невеста. Такая красивая в этом простеньком белом платье, чистая, светлая, моя заря, Аврора…

В глазах щиплет и слезы текут, когда Иван переплетает наши пальцы, где на безымянных два золотых близнеца, связывающих нас в особый знак бесконечности.

– Я люблю тебя, Ваня, невозможно это, но я жизни не вижу без тебя… Заклинаю. Выживи в своей войне. Просто выживи… – хриплю, давясь рыданиями.

Всматривается в мои глаза, а я смотрю на него, любуюсь острыми чертами. Далеко не герой, неправильный, несовершенный, грешный.

Кивает. Без слов. Без клятв и обязательств.

И что-то внутри меня наполняется четкой уверенностью, что он сделает все, но сдержит слово…

Глава 47

Иван Кац

– У Авроры показ. Моя куколка поставит точку в своей карьере и это будет действительно эпично. Ридли подписал все документы. Червь отпустил ее.

– Еще бы не отпустил, – кривит губы Монгол. Палач умеет делать предложения, от которых хрен откажешься, – ты только, брат, не говори мне сейчас, что решил лично присутствовать на этом показе.

– Именно это и планирую сделать.

Монгол впервые теряет контроль над мимикой и выглядит просто охреневшим.

– Кровавый, ты понимаешь, что сейчас подписываешь себе смертный приговор?! Ты в уме?! Братва Смольного после твоего отказа получила приказ на твою ликвидацию, а ты им даешь конкретное место и время, где появишься. Иван, опомнись! Эта женщина совсем вскружила тебе голову, выела мозги, я тебя не узнаю.

Ухмыляюсь. Гнев Монгола оправдан.

– Я делаю то, что должно, и будь что будет. В конце концов, накой у меня в синдикате ты?!

Сцепляет зубы, желваки вздуваются.

– Знаешь что, Царь, я уже заколебался тебя из-под пуль вытаскивать. Порядком надоело.

– Я ей обещал…

– Твою мать!

Трет лицо, встает со стула и проходится по кабинету. Весь в черном. Палач носит траур не снимая. Отдает дань памяти той, которую потерял однажды. Похожий на огромного зверя, ни в чем не уступающего мне. Молчит и смотрит вдаль в окно, думает о своем.

– Столько лет прошло, Гун, а ты свое прошлое держишь.

– Это имя забыто, Кровавый.

– Так почему не отпускаешь сам?

– Не лезь.

– Твои тайны, брат, я уважаю, но при этом ты единственный человек на белом свете, кому я не побоюсь спину подставить. Только все никак в толк не возьму, почему ты все еще здесь, рядом со мной, хотя мог давно уйти.

Разворачивается резко, тигриные глаза сужает, смотрит в упор, сцепив зубы, дает прочувствовать всю ярость, которая кипит внутри Палача.

– Долг жизни, Иван. Пока не настал час, когда я оставлю тебя и пойду своей дорогой.

– Месть плохое чувство.

– Именно благодаря ей я и выживал. Кликуха Палачу ведь неспроста дается.

– И все же, Монгол…

Прерывает:

– И все же, Иван, ты совершаешь ошибку, приближая к себе Аврору. В моей жизни это уже было… Ударят по ней, чтобы тебя достать, чтобы ты ревел подбитым зверем, раненным в самое сердце, пока твоя женщина будет умирать на глазах, в руках, которые бессильны…

Сжимает кулаки, жмурится, раздувая ноздри, а когда распахивает веки, оттуда сама смерть смотрит.

– Придет мой час. Вендетта. Когда у врага появится слабость, ты отпустишь меня без разговоров.

– Палач – птица вольная. Всегда был сам по себе, хоть и со мной вровень шел по нашему заковыристому пути. Только у меня есть одно условие, брат. Это даже не приказ, а, скорее, просьба другу.

– Слушаю.

– Если меня грохнут, Аврора будет твоей, как и все, что принадлежит мне.

– Иван…

Изумленно бросает и сжимает кулаки.

– Это всего лишь предосторожность, Монгол. Если что случится. Для всех ты ее присвоил.

Ухмыляется, губы кривит.

– Ты настолько доверяешь мне?!

И в глазах вызов, а я смотрю на единственного мужика, с которым подыхал много раз, и знаю, что защитит ее.

– Смола сделал ставку на мою голову. Если Кровавый не дает добро, они найдут того, кто уступит.

– Резонно.

– Серебряков у меня в партнерах, и все знают, что он хочет эту сделку.

Прищуривается, садится в кресло, вытаскивает нож из-за голенища, подбрасывает в воздух, ловит, виртуозно играя оружием.

Монгол с ножом обращается ровно так, как я со скальпелем.

Спрашивает спустя минуту молчания:

– Думаешь, Сашка в доле?!

– Все в курсах, что он меня уламывал дать согласие, может быть, не в доле, но выгоден. Меня в утиль. Партнер мой у руля. По понятиям все чисто, не придраться, порт откроют и дела пойдут. Те, которых я не допустил бы.

– Базаришь так, будто уже на тот свет отправился. Повоюем еще.

– Моя женщина беременна, Монгол. Сколько это утаим?!

Прикрывает глаза. Головой машет.

– Попадалово у тебя, Кровавый, полное, – рявкает так, что стекла в окнах вздрагивают.

– Кукла… для всех она всего лишь кукла, попользовал и выкинул. Пустим мазу, что ты предъявил на нее права, перекупил.

– Ты мне ее сольешь?!

– Всех сливал и не парился, кто после и как. Пустим дезу. Я сделаю ей прощальный подарок. Отпущу по-королевски на все четыре стороны в день ее показа. Отработала она по-полной. Дольше всех и наскучила. Мои игрушки часто уходят в чужие руки.

– Не врубаюсь, о чем базар.

– Если что случится со мной, Монгол. Если сдохну… ты мой преемник. Ты и Серебряков. У него своя доля, а мое станет твоим.

– Мутная схема, брат, ты подыхать собрался, смотрю…

– Я передаю свой долг крови Авроре и своему нерожденному сыну. Если случится что со мной до рождения ребенка, ты, Палач, станешь для Авроры стеной, защищающей от шакалов, которые, обнажив клыки, будут бросаться на все, что когда-то принадлежало мне. Мой сын унаследует, что я имею, в свое время, я подписал бумаги, чтобы обеспечить полное право преемственности.

Однажды. Ты их обнародуешь, Гун. Сын Каца войдет в свои права. Вырастишь его оружием, вымуштруешь так, чтобы умел выгрызать свое по праву…

– В таком случае как докажу, что ребенок твоя кровь и плоть?

– У Цукерберга есть моя ДНК. Проведешь экспертизу на отцовство после его рождения.

– Это для официальных дел, а как же…

– Для всего остального есть ты, брат. Единственный, кто не предаст, потому что тебе мое состояние и влияние на хрен не сдалось. Есть тот, кто задолжал тебе гораздо больше.

Прищуривает раскосые глаза, губы кривит в оскале.

– И я с него спрошу, когда придет время… Когда ему будет больно терять то, что дорого…

– На все воля твоя, Гун, решение твое и ты знаешь, что каждый поступок имеет свою цену.

– Я знаю и готов к этому.

– Мне нужно твое слово. Монгол. Обещание. Клятва. Поклянись, если меня кончат, мой сын не останется один против стаи.

Прикрывает глаза. Подбрасывает нож, резким взмахом ловит за рукоять и проводит лезвием по ладони, даже не щурится, и сжимает кулак, по которому струей течет багряная жидкость.

Клятва на крови.

Смотрит прямо в глаза и проговаривает со всей твердостью, присущей Палачу:

– Я отдам долг крови твоей женщине и ее нерожденному ребенку. До последней капли своей собственной я буду защищать их, пока дышу, пока сердце бьется, пока они нуждаются во мне. Моя кровь – твоя кровь, брат. Я исполню долг.

Передает нож мне, и я отвечаю то, что должен.

– Долг будет погашен. После этого я буду должен тебе.

Кивает, разворачивается и уходит, а я сажусь в кресло, прикрываю тяжелые веки.

Раздумываю над всей ситуацией, которая разворачивается на моих глазах, и принимаю решение.

Победители обычно слепнут и начинают пировать на костях, они теряют бдительность и совершают ошибки. Завалив меня, Худой отбросит свою марионетку и проявится, встанет у руля.

Выживание в моем мире сложная штука.

Я был всегда одиночкой, так правильно. Так и должно быть, но с появлением Авроры все изменилось, пошло наперекосяк. Эта необыкновенная красавица с яркими глазами, в которых беснуется целый водоворот искр, стала для меня гораздо большим, чем обычная кукла, служащая развлечением.

Эта девочка каким-то волшебным образом каждый раз умудряется прикоснуться к самому сокровенному, к тому, что похоронено и покрыто пеплом глубоко внутри меня.

И каждая ее улыбка, каждый теплый взгляд, каждое слово, пропитанное такой искренностью, бьют на поражение прямо в цель, в тот темный угол, где спрятан прежний Ваня.

Тот самый пацан, который жил в семье и знал, что такое любовь…

Я думал, что этот сосунок давно мертв. Он погиб и труп его остался на пепелище моего дома.

Был уверен, что прежнего меня больше нет, он стал прахом, осталась только оболочка, научившаяся выживать, рвать и кромсать того, кто нападет.

Иногда наносить предупредительный удар, предвидя потенциальную угрозу.

Живи по своему закону, сын…

Слова отца отпечатались в подкорке, стали своеобразной искривленной проекцией той реальности, в которую я угодил.

Я нарушал закон, мне нет оправданий, но я исполнил зарок отца, всегда жил по своему закону, как это ни странно, но этот закон очень сильно перекликается с одним словом – справедливость.

Контрабанды живым товаром в моем порту не будет никогда. Я подобного дна не допущу.

– Простишь ли ты меня, куколка?

Задаю вопрос и понимаю, что загнан. На меня открыт заказ. На ликвидацию. Худого мне не свалить. Слишком прошарен. Шифруется. Выдвигает вперед пешки.

Достаю из ящика стола шелковую ленту. Тереблю в руках. С роду за мной такой слюнявости не водилось, но именно ею был обмотан мой самый желанный в жизни подарок.

Провожу пальцем, ласкаю материю, а перед глазами женщина, распятая подо мной, и запах, как наяву вдыхаю аромат спелой брусники…

Наваждение и проклятие…

Сминаю ленту в кулаке, отбрасываю обратно в ящик.

– Тебе будет больно, куколка, терять всегда больно…

Пока я жив, Аврора и ребенок в ее череве под ударом. Худой не остановится в желании прогнуть меня на решение делегировать им порт.

На чаше весов моя жизнь, а в противовес то, что для меня стало ценным.

Иногда, чтобы победить в войне, нужно проиграть.

А пока время отсчитывает последние мгновения, я поднимаю трубку и делаю звонок.

– Подготовь тачку. Едем в автосалон за подарком.

– Да, босс.

Поднимаюсь, застегиваю пиджак. У Авроры прощальное дефиле и я запомнил, что больше всего моя куколка мечтала однажды сесть за руль своей собственной тачки. Хорошая мечта, идеальная для исполнения того, что задумал.

Внутри скребется болезненное ощущение потери и скорбь. Отрубаю эмоции напрочь. Моя жена и мой сын должны быть в безопасности.

Сука-жизнь всегда играет баш на баш…

Глава 48

Аврора

Мое последнее дефиле.

Так странно сидеть перед зеркалом, пока толпа стилистов и помощников снует туда-сюда, наблюдать за общей суетой и накалом перед показом и не чувствовать ничего из того, что переживала прежде. Быть как бы в стороне.

Я много лет в этом бизнесе, добилась статуса топ-модели, но мне почему-то совсем не больно терять это все, вернее, отпускать.

Выбор – ребенок или карьера, не стоит.

Может быть, если бы не было в моей жизни Ивана, его бы озвучил Ридли, но трясущийся Флауэр, подписывающий наше мировое соглашение под бдительным взором Палача, вызвал, скорее, брезгливость.

И именно в тот самый момент, когда поставила свою подпись на документе, я ощутила, что свободна и… даже счастлива.

Улыбаюсь широко. Мое счастье растет внутри меня, а рядом мужчина, который, несмотря на всю сложность нрава, защищал меня с первой секунды, как появился в моей жизни.

– Черт, вот как тебе удается быть такой аппетитной крошкой?!

Смотрю на возникшее в зеркале лицо Виски. Разворачиваюсь и встаю, целуя давнего знакомого в обе щеки.

– Все цветешь, все пахнешь, Рора! Детка, расскажи старому проныре, ты планируешь баллотироваться в президенты?!

Поднимает аккуратно выщипанную бровь и забавно надувает губы. Расположение одного из лучших обозревателей мира мод дорого стоит, но мы с ним давно друзья, поэтому не уворачиваюсь от неприятной темы своего будущего и говорю как есть:

– Я уйду, Виск.

Ответ слетает с губ просто, без всякой боли или сожаления, а мой языкастый визави впервые не находится с ответом.

– Ты. Что. Сделаешь?!

Кричит так, что кто рядом проходит, подпрыгивает, а Виски начинает махать руками, комично открывая и закрывая рот.

– Пакет. Пакет! – на выдохе, и я передаю ему со своего гримерного столика необходимое изделие. Здесь везде такие лежат. Наша работа полна стрессов и часто модели не выдерживают, случается гипервентиляция легких при слишком частом вдохе, а эта штуковина весьма дельная в обиходе. Пару раз и мне помогала на первых показах, когда у меня пульс зашкаливал и ноги подгибались от страха перед дорожкой.

– Я не в-верю! Не в-верю!

Спустя несколько секунд частых вдохов Виски, наконец, отнимает пакет от лица и смотрит мне в глаза, серьезно. Нет больше кокетства и пафосности. Впервые его таким вижу. Все же несмотря на весь свой ярчайший образ, он в первую очередь редкий профессионал, добившийся своих вершин.

– Говорят, Донелла решила провозгласить тебя музой. Два конкурирующих бренда и одна модель, которую они перетягивают каждый на себя. Детка, ты вписываешь себя золотыми буквами в историю моды и уходишь?! Я не могу в это поверить…

– Ты первый, кому говорю. Сегодня мой последний показ. Один очень умный человек мне сказал: уходить нужно, как в боксе, когда ты стал суперчемпионом, когда непобедим, а выше этого мне уже не прыгнуть. Потолок пробит.

Глаза у моего друга загораются ярко-ярко, с хитрецой.

– Погоди-ка. То есть ты хочешь сказать?! Боже! Это же эксклюзив! Ты моя любовь, Рора! Порадовала Виски! Я такую статью замучу, все передохнут от зависти. Так подиум еще никто не покидал. Ты легендой станешь, поверь, Виски никогда не ошибается.

Обнимаю высокомерного заносчивого типа с обворожительной улыбкой.

– Зажжем напоследок?

– А то!

– Готовность до показа минута. Обратный отсчет запущен! – слышу голос, раздающийся не только за кулисами, но и в зале.

Огромный экран на самом подиуме запускает отсчет последних секунд до начала показа.

Скидываю шелковый халат. Выпрямляю спину. Поднимаю подбородок. Ажиотаж вокруг, а я концентрируюсь, отрешаюсь от происходящего. Настраиваюсь.

– Мia cara…

Донна улыбается.

– Тебе идет amore…

– Что?!

– Когда женщина любит и любима, это видно.

Отсчет продолжается: двадцать, девятнадцать… ловлю внимательный взгляд Донеллы.

– Не подведи меня. Сегодня твой день, и я думаю, он войдет в историю модельного бизнеса…

Десять… девять… Вскидывает бровь.

– Твой выход. Аврора. Зажигай!

Отточенной походкой поднимаюсь на подиум. Привычно вспышки ослепляют, а я смотрю вперед, только вперед, в точку в самом конце своего пути. В никуда, чтобы не сбиться, чтобы не потеряться.

Где-то там ярко горит красный глазок, дающий ориентир. Это и есть моя путеводная звезда, маленький секрет, свет, к которому стремлюсь, вышагивая со всей грацией и слыша восторженные возгласы.

Я всегда слепа на подиуме, потому что слишком ярко, но сегодня все иначе. Внезапно там, куда направлен мой взгляд, возникает фигура, вырисовывается образ. Мужчина. Пепельный блондин. Он смотрит на меня безотрывно. Алчно. Одержимо.

В его глазах полыхает страсть.

Жесткие черты лица, идеальная стрижка, безукоризненный костюм, небольшая светлая щетина и взгляд необыкновенно светлых глаз.

Суровый мужчина, импозантный, приковывающий мой взгляд, и я иду по подиуму, а кажется, что направляюсь прямо к нему, завороженная харизмой хищника.

Выделяющийся на общем фоне толпы, Иван не вписывается в привычный бомонд, но вместе с тем он резонирует, подчиняет, заставляет окружающих бросать на себя опасливые взгляды.

Застываю на развилке, замираю, позволяя многочисленным вспышкам запечатлеть творение гениального дизайнера в наилучшем ракурсе.

Алое платье сегодня выглядит весьма символично.

Наши взгляды скрещиваются, как шпаги, больше от этих светлых глаз у меня не гуляет изморозь по спине, наоборот, заводит мужское восхищение, которое я читаю.

Фиксирую, как идеально облепила черная рубашка объемную грудную клетку под безукоризненно пошитым пиджаком. Иван читает меня, не утаить, как действует, поднимает руку, опирается подбородком на кулак, демонстрируя массивные золотые часы.

Вальяжность движений, отстраненное выражение лица, прищур, выдающий некое пренебрежение ко всему, что его окружает, но в этом мужчине живут чувства. Я интуитивным образом начинаю фиксировать, чувствовать, словно дотрагиваюсь до всего того, что спрятано под броней человека со сложной, неправильной судьбой…

Проходится взглядом по моей фигуре, едва прикрытой кровавым великолепием из шелка и батиста, а у меня кожа покалывать начинает, гореть от такого знакомого желания.

Его давящий взгляд из-под широких сдвинутых бровей становится моим якорем среди всех вспышек и ажиотажа вокруг моей замершей в стойке фигуры.

Все тело простреливает от напряжения, мое время истекло, прерываю контакт и отворачиваюсь, продолжаю свой путь, ухожу с подиума.

Сдаюсь в руки стилистов, готовящих меня к следующему выходу, а в голове как на повторе.

Он пришел. Он пришел…

Я ждала и не ждала одновременно. Не тот человек Иван, чтобы на показы ходить.

Он здесь для меня, из-за меня. Может, чтобы поддержать, или же полюбоваться работой своей бывшей игрушки. Я не знаю.

Вливаюсь в привычный ритм, даю интервью модному каналу за кулисами. Все как всегда, привычно, но вместе с тем отлично.

Выхожу на сцену и дефилирую. Застываю в конце пути, ищу Ивана и опять происходит зрительный контакт.

Приходит момент финального прохода по подиуму, когда все модели выходят на прогон и удаляются, уступая подиум настоящему мэтру, тому, кому принадлежит все это буйство красок.

Донна в идеальном костюме вступает на свой ранавэй. Вот она – истинная хозяйка. Женщина, сумевшая создать империю. Зал взрывается восторгом, криками браво и аплодисментами в сторону гениального кутюрье.

И в самый последний момент, когда я почти спускаюсь с подиума, Доннелла ловит меня за руку. Прикладываю всю сноровку, чтобы не поскользнуться на высоченных шпильках, и встаю рядом с этой непредсказуемой женщиной.

– Муза моего показа и всего бренда. Аврора. Господа. Приветствуем!

Улыбаюсь, высоко вскинув голову и выпрямив плечи. Аплодисменты, вспышки фотокамер и ажиотаж.

Так я и покидаю сцену.

Журналисты обступают, обрушиваясь волной вопросов, на что я отвечаю коротко и по-существу, не давая никакой конкретики.

– Аврора, скажите, вы знали о решении Доннеллы?

– Были предпосылки.

– Стать музой величайших модельеров десятилетия, как вам это удалось?

– Чудеса случаются.

– Аврора, какие у вас планы?

– Их нет на данный момент. Я хочу отдохнуть.

Ухожу от внимания, его очень вовремя берет на себя Донна.

Быстро выхожу через черный выход, меня встречает высокий мужчина с нечитаемым взглядом. Монгол. Я продолжаю его бояться на инстинктивном уровне. Есть в нем что-то, тайна, загадка, которую себе дороже пытаться разгадать.

– Иван ждет, – коротко, приказом.

– Я готова.

Монгол поворачивается и ведет меня. Выходит первым и придерживает дверь, отходит, открывая моему взору Кровавого. Он стоит здесь, странно как-то все, но мысли вылетают, стоит встретиться с ним взглядом.

И опять Кац смотрит на меня как-то пронзительно, остро, словно пытается запечатлеть мой образ, впитать в себя, подходит и целует со всей силы.

– Моя Аврора, – произносит с надрывом как-то и гладит пальцами мое лицо, чертит линии, – куколка…

Улыбаюсь в ответ, сама обнимаю за плечи.

– Ну вот и все, Ваня, больше нет супермодели, сегодня поставила точку.

Кивает.

– Почему ты так странно смотришь?

Вопрос слетает с губ, здесь темно и свет от фонарей предает всему происходящему какой-то сакральный смысл.

– Не думал, что когда-то в моей жизни появится та, кто станет важнее моей собственной…

– Я не очень тебя понимаю, Иван…

– Ты стала для меня ценностью, Аврора, самым дорогим, что есть, ты и мой ребенок, за вас я на все пойду, за тебя, даже если ты меня возненавидишь…

– Что ты сейчас такое говоришь?!

Ухмыляется.

– Не бери в голову.

– Оригинальное признание, господин Кац, – тянусь к нему, целую твердые губы, сама без ума от этого мужчины.

Отстраняется, пресекает мое откровение, смотрит мне в глаза и проговаривает как-то совсем иначе:

– Я помню, что обещал тебе подарок. Ты ведь кое о чем мечтала, правильное желание…

Отстраняется, лицо отрешенное делается. Прищуриваюсь, сомнение закрадывается в сердце.

– Иван, стой. Почему мне кажется, что презент прощальный?

Выпаливаю вопрос, всматриваюсь в глаза.

– Слишком умна… Излишне чувственна… Это все осложняет.

– Мне холодно, давай сядем в машину, – передергиваю плечами, не знаю, почему дрожу.

– Как раз об этом, постой тут, я сейчас…

Смотрит мне за спину, Монгол там стоит изваянием, даже не оборачиваясь чувствую прожигающий взгляд восточного мужчины.

Застываю на месте, смотрю, как удаляется один, без охраны, вытаскивает из кармана брелок и идет в сторону, а я только сейчас понимаю, что там стоит машина моей мечты, жемчужная… та самая, о которой бредила давно, внутри что-то надрывно воет предупреждением, хочу побежать за мужем, остановить.

Оглядываюсь по сторонам, здесь, в полутемном проулке, мне кажется, что кто-то скрывается, наблюдает, чужой взгляд режет лезвием.

– Стой… – шепотом с губ, и я вижу, как мой мужчина, высокий и мощный, направляется за подарком. Я полюбила Ивана. С первого взгляда. С первой секунды, как ощутила крепкие горячие пальцы на своих плечах на крыше его отеля.

Так, может, и не бывает, но со мной случилось. Нас притянуло друг к другу и в его сильных руках я потихонечку поняла, что такое счастье, что такое любовь…

Прикладываю руку к животу и замираю, словив момент словно пульсация внутри. Дергаюсь, делаю шаг вперед, хочу крикнуть, чтобы остановился.

– Иван!

Кричу ему вслед, не реагирует, слышу сигнал разблокировки, он садится за руль, заводит автомобиль…

Внезапно на меня нападают вездесущие папарацци, слепят фотовспышками.

– Аврора… Аврора…

Не успеваю. Не понимаю, что происходит, но в следующую секунду проулок освещает ярчайшая вспышка и грохот оглушает.

Монгол отбрасывает меня сильным захватом в сторону, закрывает собой,  успеваю увидеть, как на месте подарочного автомобиля огромный столб пламени взвивается к самым небесам…

– Нет… нет…

Несвязный шепот с губ, рядом вопли, суматоха, а я смотрю только туда, где огонь. Вспышки искр не прекращаются, словно иглы впиваются в глаза, а я…

Этот раненый женский вой, наверное, принадлежит мне…

Но и он не длится долго. Паника накидывает на меня хомут, берет в свои силки. Душит.

Сиплю, пытаясь проглотить воздух, загнать его в легкие…

По щекам слезы. Я тру их и почему-то слышу уже не вой, нет, сорванный писк.

– Помогите…

Ногти царапают по красивым камням дорожки, по которой только что проходил Иван и почему-то камень в одночасье стал черным…

А я…

Я, наверное, умираю… От меня остается оболочка…

Лежу на чем-то каменном, как плита, но это не так. Меня как в коконе держит в руках Палач. На мгновение глаза устремляются в небо, которое теряет краски, чернеет от дыма, от столба пыли и гари…

– Иван…

Шелестом слетает с губ и меня накрывает вязкая тишина, я скатываюсь в самую глубокую пропасть, горю в огне и понимаю, что сердце не хочет больше биться, а легкие дышать, погружаюсь в темноту, которая похожа на океан, он обрушивается с силой бешеного шторма и погребает мое тело под своим сводом…

Горячие руки сжимаются, трясут за плечи, ощущаю грубость шершавых пальцев на моем теле и суровый рык Палача:

– Ава! Твою мать. Смотри на меня!

Взрыв… это был взрыв…

Мой Иван. Сильный. Невероятный. Несгибаемый… Он сел за руль и автомобиль с огромным бантом взорвался…

Меня уносит на волнах и с каждой секундой мир вокруг превращается в непроглядную тьму…

Когда резкая хватка грубо вырывает меня из лап смерти, я сопротивляюсь. Начинаю биться и трепыхаться из последних сил.

– Хватит!

Пощечина по щеке, несильная, но звонкая. Разлепляю глаза и встречаюсь с дикостью раскосых глаз.

Монгол. Человек, которого я почти ненавижу, которого боюсь по каким-то необъяснимым причинам, прижимает меня к себе и тащит куда-то, словно уводя из-под удара…

– Голос мой слушай.

Машу головой, сопротивляюсь, но, скорее, просто трепыхаюсь ослабевшим телом.

– Если не сделаешь вдох, я сделаю тебе искусственное дыхание!

И в адовых глазах полыхает страшная решимость напополам с ненавистью, наверное…

– Дыши!

Палач не кричит, но голос жуткий, наполненный утробным рыком.

– В себя приди, сказал!

Ловит мой подбородок, приближает к своему лицу, и я подчиняюсь, делаю короткий вдох, впуская внутрь резкий запах мужчины и дыма.

Горло сдавливает, начинаю кашлять, пока неожиданно мягко Монгол прячет меня ото всех на своей груди, охранники оттесняют червей, которые со своими камерами только и делают, что снимают то, что произошло.