Текст книги "Колдун со Змеева моря"

Глава 4. Неспящая

К северу от залива Лахтака, в безлюдных, поросших березовым стлаником сопках, есть одно место, куда люди ходят нечасто. На продуваемом ветрами скалистом плоскогорье в отдалении от звериных троп и мест, стоят наглухо закрытые санки-керёжи, расставленные кругами на каменных подпорках. В них умершие отправляются в плавание по звездной реке, что рождается в надмирном океане и течет среди небесных лесов.

Место это выбрано предками для кладбища не просто так. На лысой пологой сопке, вокруг которой кругами расставлены кережи, с незапамятных времен стоит приземистая палатка. Она сложена из огромных костей неведомого зверя. Кто и когда поставил эту палатку? Кажется, она была тут всегда. Кожа, которой была обтянута палатка, побелела и стала твердой как камень. Никто и никогда не поднимал ее полог. Однако всякий знал, что костяная вежа не пустует.

Небывало жестокий порыв ветра обрушился на вершину погребальной сопки. Он сорвал с древних костей обрывки шкуры, открыв нутро палатки ударам ливня. Среди обломков светлели скорчившиеся кости, обтянутые жалким тряпьем. Высохший труп был так древен, что напоминал старую корягу, выбеленную приливами и выглаженную волнами. Однако у коряги имелось сморщенное лицо, обращенное теперь прямо в бурлящие тучи.

Вода с неба лилась и лилась, пока целиком не покрыла старые кости. Тогда кожистые веки медленно раскрылись, как створки замшелой ракушки. В глубине их двумя зеленоватыми жемчужинами заблестели зрачки. В тот же миг дождь перестал. Сырой ветер со Змеева моря переменился – теперь он резкими, леденящими порывами задул с полуночи. В воздухе понеслись колючие снежинки.

Саами, укрывшиеся в своих вежах от непогоды, в страхе смотрели, как снежинки, кружась, залетают в дымовые отверстия. Холод и студеный ветер среди лета! Старики шептались: так бывает, когда где-то поблизости пробуждается равк.

* * *

Старуха долго лежала, глядя в небо, пока не начала ощущать холодные уколы падающих снежинок. Тогда она попыталась разогнуть одеревеневшие суставы и с радостью ощутила, как они отозвались нарастающей болью. Улыбка далась нелегко – задубевшая кожа треснула, капля крови скатилась на язык. Старуха слизнула эту каплю, проглотила ее и тогда уж улыбнулась.

Когда поземка запорошила холм мёртвых и мороз сковал лужи, а в разрывах несущихся по небу туч показалась луна, старуха уже сидела в развалинах вежи, наклонившись вперед. Тяжелая золотая гривна – змея с изумрудными глазами – тянула вниз, грозя переломить кривую тонкую шею. Потемневшие браслеты в виде обвивающих руки змей свободно болтались на сухих прутьях запястий.

Упираясь руками в землю, подогнув под себя ноги-палки, старуха вглядывалась в свое отражение в замерзшей луже.

– Ну здравствуй, Неспящая! – скрежещущим голосом приветствовала она свое отражение. – Фу, какая мерзкая рожа!

Протянув когтистую длань, она принялась тереть лед, смахивая с него снежинки.

– Ну давай, водица, покажи мое новое личико!

Она вглядывалась в одной ей видимые тени в темной глубине льда, и хищная улыбка кривила высохшие губы.

– Вот эта сгодится, – пробормотала она. – Какие славные глазки!

Старуха подползла к ближайшей кереже и, опираясь на нее, кое-как воздвиглась на ноги. Посмеиваясь, она ощущала ужас честных мертвецов перед той, что так долго спала и теперь пробудилась.

– Лежите тихо, – проскрипела она. – Не вы мне нужны!

Неукротимая воля, которая некогда привела женщину в забытый богами край, позволила в полном одиночестве пересечь ледяные пустыни Змеева моря и найти последний приют в укромном месте, и теперь помогла поднять давно высохшее тело, пробудить в нем искру жизни и повлечь к берегу. Таких сильных служительниц, как эта умершая века назад жрица, у Неспящей не было очень давно. Увы, ее тело уже никуда не годилось. Разве что послужить еще один, последний разок.

Старуха брела среди сопок к берегу. Звери разбегались с ее пути, птицы съеживались в гнездах, даже совы старались улететь подальше. Люди, не спавшие в своих вежах, тоже сбежали бы, догадайся они, чего надо бояться. Но живые видят мир куда хуже зверей и мертвецов.

* * *

– Злая ночь, – вздыхая, произнес Кумжа.

Старик с учеником сидели у очага в выделенной им веже, глядя друг на друга. Ветер, завывавший снаружи на разные голоса, вдруг ударил так, что вежа пошатнулась и заскрипела, а огонь замигал, будто пытаясь спрятаться в угли.

– Что творится, учитель? – с тревогой спросил младший нойда. – Почему разыгралась такая буря? Сейчас ведь лето, совсем не время…

– Не знаю, – признался тот. – Одно лишь ясно – что-то в мире разладилось из-за того, что мы выгнали на берег Черную Акку. И Великий Старик гневается на нас. Очень сильно гневается!

Нойда хмурится, глядя на учителя.

– Что мы можем теперь сделать? Завтра зароем ее…

Кумжа вновь вздохнул.

– Близится беда…

Лицо его ученика вспыхнуло от гнева.

– Что толку сидеть и ныть, как старые бабы? Или мы слепые и глухие? Призовем сайво и спросим…

Старик вздохнул в третий раз, бросив взгляд на лежащий неподалеку бубен. У его ученика своего бубна пока не было – он должен был изготовить его сам, после восхождения на священную гору, получив имя.

– Думаешь, я не пробовал? – тихо признался Кумжа. – Они не пришли.

– Сайво не пришли?! – повторил нойда. – Но почему?

– Как бы роду Лахтака не пришлось жестоко заплатить за эту охоту, – пробормотал старый шаман.

«Духи не пришли, чтобы защитить нас, – с невольным страхом подумал его ученик. – Мы тут оставлены совсем одни!»

Он с тревогой вспомнил о родителях, о Сирри… И в тот же миг вскочил и выбежал из палатки.

– Ты куда? – всполошился наставник. – Стой, дурень!

Нойда не ответил. Ноги сами несли его к берегу. Предчувствие близкого несчастья все нарастало. Скорее, думал он. Пока еще не поздно.

* * *

Когда нойда, едва найдя в потемках дорогу среди скал, выбежал на пустой берег, ветер прекратился. Море было еще неспокойно, с грохотом накатываясь на камни, но небо уже очистилось, и окутанная дымкой луна стояла высоко в бледно-синем небе. Черная Акка неподвижно лежала там же, на мелководье. В лунном сиянии она блестела, как покрытая льдом.

Нойда перевел дыхание… и заметил неподалеку от рыбьей туши невысокую девичью фигурку, склонившуюся над какой-то старой корягой.

– Сирри! – закричал он радостно.

Девушка подняла голову. Синие глаза блеснули на бледном лице. Она показалась нойде такой красивой, что дыхание перехватило.

– Что ты здесь делаешь, Сирри? – спросил он, быстро подходя к ней. – Почему не спишь?

– Не спится, – ответила она, заглядывая ему в лицо. – Ты обо мне тревожился, красивый мальчик?

Позади послышался окрик старого Кумжи и скрип быстрых шагов по песку, но нойда не обратил внимания.

«Почему она так бледна? Откуда у нее на шее змея?»

«Это не Сирри», понял он вдруг.

Хотел отступить на шаг, чувствуя, что все пропало, но тело отказалось слушаться.

– Ах, это же ты пел то заклинание, которое помогло мне выйти из моря!

– Очень я тебе благодарна, красивый мальчик!

Морская нежить глядела на юношу глазами его невесты… Вдруг ее лицо исказилось, изо рта вырвался крик – подбежавший Кумжа ударил ее железных ножом. Резали такие ножи куда хуже костяных, но всякий шаман держал такой нож при себе против нежити.

Улыбка Неспящей превратилась в жуткую корчу, синие навьи глаза загорелись огнем. Резко обернувшись к мертвой Акке, она повелительно взмахнула рукой и что-то пробормотала на неведомом языке. Блестящая гора мяса задвигалась, повинуясь приказу. Взметнулся огромный хвост и упал на людей, словно скала…

Нойда очнулся от тупой боли в голове. Он почти не чувствовал онемевшего тела. Он навзничь лежал на песке, а над ним в сером предутреннем небе заходила бледная луна. С трудом встав на ноги, юный шаман огляделся. Берег был пуст – ни Черной Акки, ни синеглазой нежити. Только на мелководье прилив качал чье-то тело. Нойда подбежал, схватил его, выволок на берег. Это был мертвый Кумжа. Должно быть, захлебнулся, отброшенный ударом в море…

Осознав, что помочь тут уже нечем, нойда выпрямился, огляделся. Больше не было ни колдовского холода, ни изморози на камнях. Понемногу поднимался легкий зоревой ветер. Сердце нойды вдруг сжалось – в отдалении он заметил на берегу тело своей невесты…

* * *

Солнце то ли взошло, то ли нет – море и небо сливались, затянутые молочной дымкой. Сырые утренние сумерки ничем не отличались от пасмурного дня или долгого туманного вечера. Крики, звуки голосов тонули в этом тумане. Словно серая хмарь пыталась стереть вчерашние день и ночь.

Люди рода Лахтака бродили по берегу, растерянно обсуждали случившееся. Никто толком не понимал, что произошло. Ясно одно – случилось несчастье. Черная Акка исчезла. Никто даже не сомневался, что ночью проклятая рыба-оборотень ожила и ушла в море сама. А прежде чем уйти, убила шамана Кумжу и юную Сирри. Причем с девушкой она обошлась с непонятной и устрашающей жестокостью. Почему рыба расквиталась с шаманом, было в общем ясно – но чем перед ней провинилась Сирри? Для чего понадобилось вырвать ей глаза?

Ученик шамана блуждал поодаль там же, на берегу, как потерянный. Он бродил у кромки прибоя, а в голове билась одна мысль: «Да как же так? Быть того не может! Нет, мне это снится…»

А как же посвящение? Сейчас, на заре, они с Кумжей должны подниматься на Белую Вараку, готовясь к встрече с божеством… И взгляд нойды снова обращался лежащим на песке телам учителя и невесты, почти ожидая, что они встанут. Сирри побежит домой, а наставник скажет ему: «ну что же ты медлишь? Великий Старик не будет ждать! Или тебе не нужно взрослое имя?» Мертвый Кумжа выглядел совсем как спящий. Но изуродованное безглазое лицо Сирри говорило: это не сон…

Толпа становилась все многолюднее, послышался женский плач. Мать Сирри накинулась на нойду с проклятиями, пытаясь расцарапать ему лицо. Ее оттащили, а он едва понял, кто это.

– Я же не знал, – бормотал он, глядя в море. – Вы сами просили что-то сделать с бабушкой-рыбой…

Молочный утренний туман понемногу таял, открывая дальний берег залива. Наконец из него медленно проступила похожая на исполинского моржа Белая Варака.

– Великий Старик, что мне делать? – вслух крикнул нойда, и словно очнувшись, быстро зашагал по берегу в сторону священной скалы.

Его проводили угрюмыми взглядами. Никто не стал ни останавливать, ни напутствовать его.

* * *

Нойда не знал дороги и никогда прежде не бывал на Белой Вараке. Он просто шел куда глаза глядят, пробираясь между валунами, перешагивая через сухой бурелом, пока подобие тропы под его ногами не устремилось вверх. Покрытые лишайниками скалы вставали по обе стороны, а белесые тучи казались такими низкими, будто до них можно было дотронуться вытянутой рукой. В какой-то миг так и произошло – тучи опустились настолько низко, что нойда внезапно очутился в белом мареве. И чем выше он поднимался, тем гуще становилась мгла вокруг. Редкие деревья, что росли в отдалении от тропы, цепляясь корнями за скалы, казались в тумане злыми духами. «И это Белая Варака?» – думал юноша, вспоминая величественную светлую гору, в ясные дни будто парившую над водами залива.

Скалистые плиты, по которым шагал нойда, покрылись каплями влаги. Туман медленно полз, то становясь чуть прозрачнее, то снова сгущаясь. Солнце, что должно было давно взойти, едва сквозило блеклым пятном. Вскоре нойда остановился, тяжело дыша от быстрого подъема. Он не знал, где он, куда идет и далеко ли до вершины, но очень хорошо понимал – блуждая в тумане по горной тропе, недолго шею свернуть. Этого ли желает Великий Старик?

– Ты ждал нас сегодня, о держащий вечные льды и небо, и вот я пришел. Мне нужна твоя помощь, – взмолился он, складывая руки перед грудью. – Я потерял путь и не знаю, куда идти. Не прогоняй меня! Мы с учителем совершили нечто страшное, но я не понимаю, что. А теперь он погиб, и я уже не узнаю!

Призывая божество, он в нетерпении ждал ответа. Хоть бы какой-то знак! Но вокруг лишь беззвучно ползли клочья тумана.

– Неужели Сирри и учитель умерли зря, и я не смогу отомстить за них? – возвысил голос юноша. – Я даже не знаю, кому мстить и за что! Перед смертью учитель сказал, что ты разгневан! Поведай, на кого! Если на меня, – так убей, все равно мне жизнь не мила!

Мертвая тишина была ему ответом. Нойда сжал кулаки.

– Так знай, хранитель моря – я найду эту нежить…

Он хотел добавить «и убью», – но понял, что это будет глупость. И вновь жестокая боль и ужас от непоправимости того, что случилось, навалились на него. Черную Акку уже пытались убить, и чем это кончилось?! Кто она, тварь, что убила Сирри и забрала себе ее глаза? Морская упыриха Неспящая, которой пугают детей? Черная рыба-оборотень, насылающая шторм, ветер и ледяной дождь?

Нойда спрятал лицо в ладони.

– Я во всем виноват, – бормотал он. – Все моя гордость! Из-за меня погибли учитель и Сирри. Неужто я совсем ничего не могу исправить? Тогда забери мою жизнь прямо сейчас, я не смогу жить на свете с таким грузом на душе!

Он встал в тумане и огляделся, но рассмотрел лишь клочок тропы под ногами. Великий Старик по прежнему молчал, не удостаивая оступившегося шамана ответом.

Нойда развернулся и пошел вниз, почти не глядя, куда ступает. Это был долгий слепой спуск. Нойда и сам не знал, сколько раз он прошел по самому краю тропы, как перешагнул через трещину, способную похоронить его в один миг. Однако, видно, ноги вели его лучше, чем глаза. Понемногу туман начал рассеиваться, и внизу показался берег, усеянный бурыми водорослями – все, что осталось от травяной рыбы. Там все еще толпился народ.

Селение рода Лахтака встретило ученика шамана враждебным молчанием. Нойда шагал мимо летних веж, и из каждой на него устремлялись взгляды, острые, как наконечники стрел, а позади слышался шепот, не суливший ничего хорошего. Из родительской вежи высыпали сестры, но тут же шарахнулись в стороны. Только малыш Ичет радостно побежал навстречу старшему брату, протягивая руки. Но вслед за ним выскочила мать, схватила малыша на руки и закричала со злостью и страхом:

– Не трогай его, ты проклят!

– Но почему? – упавшим голосом спросил нойда.

– Ты Бабушку-рыбу убил! Боги из-за вашего колдовства наказали нас всех!

У юноши исказилось лицо. Он быстро подобрал лежавшую у входа в вежу свою дорожную сумку, которую выкинули за порог, и устремился на берег.

– Слышали? – неслось бормотание за его спиной. – Мать прокляла колдуна! Она назвала его…

И полетело новое прозвище, которое годы спустя разлетелось по многим землям – Убийца Бабушки.

Молодой нойда ничего не слышал – он торопился. Он прошел мимо толпы воющих погребальные песни старух, что готовили тело Сирри для последнего странствия. Оно уже лежало в кереже, в самой красивой одежде, какую Сирри сшила себе на свадьбу, лицо невесты было закрыто вышитым платком. Как собирались хоронить Кумжу, нойда не узнал. Он бегом спустился на берег, подошел к Шур-Лахтаку, который делал вид, что не замечает старшего сына, и сказал:

– Отец, я ухожу.

На лице вождя промелькнуло облегчение. Нойда понял: он только что избавил отца от необходимости прилюдно выгнать его. Слезы подступили к глазам, готовясь вот-вот хлынуть потоком. Юный шаман резко отвернулся и пошел прочь от селения, в сопки.

Глава 5. Горностай

Нойда ушел очень далеко. Его лицо было мокрым от слез, которые он и не пытался вытирать. Столько он не плакал с самого детства. Наконец ему начало казаться, что он выплакал все слезы. Тогда, устав от безмерного горя, он свернулся на куче сухого камыша и заснул как убитый. Проснулся нойда лишь на закате, с холодной и ясной головой, чувствуя, что ему стало много легче; главное, вернулась способность думать. Перекусив дорожной снедью из старых запасов, он сел на камень и принялся размышлять.

Кто же убил старого шамана и Сирри? Черная Акка приняла человеческий облик? Он так бы и подумал, если бы не видел своими глазами тушу на мелководье, и стоящую рядом нежить, которая смотрела глазами его невесты.

«Гибель Акки как-то пробудила равку, – думал нойда. – Верно, освободился её дух, заключённый в бабушке-рыбе… Но в кого он вселился, прежде чем добрался до Сирри? Почему равка забрала лишь глаза, а не все тело?»

Вопросов было слишком много, а знаний нойде не хватало. «Надо спросить учиталя, – подумал он. – Пока он еще недалеко».

Холодок пробежал у юноши по спине. Призывать мертвецов – темное колдовство, нойды такими делами не занимались. Разговоры с духами и обитателями нижнего мира считались умением «поедающих». Однако по сути в том, чтобы догнать только что ушедшую душу и задать ей вопрос, ничего сложного не было.

«Их тела наверняка уже отнесли на сопку к прадедам, – подумал нойда, вставая на ноги. – Пойду и я туда».

* * *

Путь в селение мертвых оказался долгим. Нойда, не зная прямой дороги, добрался туда только к ночи, когда над морем догорал многоцветный закат, а в бледно-синем небе всходила луна. Вознесенные над землей кережи казались лодками, готовыми выйти в море на лов, как только их подхватит попутный ветер. Юноша тут же увидел две новые, на самом краю, под горой. На одной лежал знакомый бубен. Нойда прошел мимо и поднялся на самый верх, туда, где сломанными клыками торчали в небо остатки древней вежи.

Едва увидев их, он понял, что шел сюда не напрасно. Палатка на вершине с незапамятных времен считалась заклятым местом, к которому лучше даже не подходить близко. В роду Лахтака передавалось сказание, что в палатке похоронена могучая шаманка, ставшая ещё сильней после смерти… Нойда свел брови, разглядывая обрывки сброшенной ветром кожи неизвестного зверя, крепи – огромные кости, пустые остатки ложа. Да, здесь лежала нежить, и отсюда ушла! Ох, не случайно приплыла в залив Черная Акка!

Нойда думал, а взгляд его скользил по остаткам вежи, пытаясь найти хоть что-то, на чем могли остаться следы прикосновений пробудившейся. Но прошедший здесь колдовской ливень смыл все, не оставив ни единой зацепки.

«Спроси сайво!» – явилась мысль, произнесенная голосом учителя.

Нойда призадумался. Он в самом деле уже обрел нескольких духов-хранителей и помощников. Но пока у него не было своего бубна, он не повелевал им – духи приходили тогда, когда сами того желали.

«Они могут не явиться несколько ночей подряд, – мысленно ответил он Кумже. – Я не могу сидеть здесь так долго…»

«Так возьми бубен и призови их, бестолочь!»

Нойда выпрямился, будто его стукнули по спине – сообразил, что мысленная речь наставника ему вовсе не примерещилась. Он спустился с горы, подошел к санкам, в которым был погребен Кумжа и неуверенно протянул руку к его бубну. То, что он собирался сделать, было немыслимо. Нельзя брать чужой бубен – да еще и с могилы… Страшно подумать, что может случиться! С другой стороны, все самое страшное уже случилось. «Я же Убийца Бабушки, – ухмыльнулся нойда, чтобы подбодрить себя. – Чего еще ожидать от такого злодея?»

Он долго смотрел на бубен, собираясь с духом. Наконец, бормоча слова извинения перед учителем, взял «небесного коня» и колотушку. В тот же миг он ощутил рядом тень своего наставника. Все, что заботило Кумжу, была даже не его собственная смерть, которую тот еще не успел осознать, а желание помочь ученику.

Воодушевленный поддержкой, нойда нашел ровное место поодаль от погребальных саней, насобирал мелкого сухостоя, развел костер. Согрел бубен, как это много раз делал на его глазах Кумжа.

«Призывать сайво на кладбище! Того и гляди, снова явятся духи нижнего мира, чтобы пожрать мое тело и душу, – нойда вспомнил Терзание и осознал, что готов немедленно умереть, лишь бы не переживать подобного еще раз. – Но что мне еще остается? Все отвернулись от меня! Даже Великий Старик промолчал… Но я все равно буду искать!»

Он задержал дыхание и ударил в бубен – сперва тихо и робко, потом сильнее, пока во всем в мире ничего не осталось, кроме этого звука. Тело нойды стало прозрачным, бубен был его сердцем. Прекратит стучать бубен – и сердце остановится.

…И вот ночной сумрак вокруг костра начал наполняться призраками. Давно и недавно умершие родичи, старики и старухи; женщины, умершие родами; мужчины – утонувшие, замерзшие, умершие от ран на охоте, – все они просыпаются и прислушиваются к неуместному стуку с удивлением и недовольством.

Ближе всех, за плечом, стоит учитель Кумжа. Он так близко, и присутствие его столь явно, что нойде кажется, до него можно дотронуться. Кумжа глядит на гроб и старается поверить в свою смерть.

А вот Сирри – нет! Тело ее лежит в кереже, – но где же она сама, горюющая по утраченной жизни?

«Равка украла ее душу!» – понял нойда.

На миг он перестал стучать, и все призраки будто погасли, подернулись туманом… Нойда поспешно застучал снова.

– Сайво мои, идите сюда! Отыщите след нежити!

«Неспящая», – вспомнил он прозвище морской равки из страшных сказок. Она это или не она? Но если даже она – все равно это не настоящее имя…

Вокруг медленно темнело. На склоне ближней сопки возникла тень оленя. Первый из его сайво топтался вдалеке, явно не желая приближаться к мертвецам.

«Ладно, не подходи», – пожалев, отослал его нойда.

Промелькнула над головой тень ворона и исчезла. Ворон сверху мог увидеть много, но сейчас не заметил ничего. «Не ушла ли она снова в море?» – с тревогой подумал нойда. В море ему равку не настигнуть…

Что-то маленькое и юркое промелькнуло среди камней, приблизилось к его ноге. Это был горностай. Нойда сперва удивился, затем обрадовался. Похоже, к нему пришел новый сайво!

Маленький зверек сел столбиком, оглядываясь и принюхиваясь. Затем, выгибая спину, пробежался среди кереж. Порылся на развалинах вежи, вернулся к костру. «Следов нет», – убедился нойда. Но горностай вдруг вскочил на гроб Сирри, посмотрел на нойду горящими в темноте точками-глазами, и исчез.

– А-а! – воскликнул нойда, вскакивая и откладывая бубен. – Конечно! Глаза!

Он быстро снял берестяную крышку с кережи. Сирри лежала как живая, только верхнюю часть лица – ту самую, к которой прикасалась ведьма, – закрывала повязка. Нойда, стараясь не глядеть, снял ее, наклонился и взял лицо невесты в ладони.

И сразу вихрь видений замелькал перед внутренним взором.

Вот Черная Акка рыщет в море, пугая рыбаков. Да, не случайно она приплыла в тот день в бухту!

«Она знала заранее! Знала, что мы идем сюда с учителем… Она следила за нами! – осознал потрясенный нойда. – И мы радостно влетели в ее силки!»

Вон над заливом бушует неслыханная буря. Просыпается в шалаше мертвая женщина…

«Бессмертная… Повелевает погодой… Подчиняет людскую волю… Слишком много для обычной нежити! Но кем бы она ни была – равкой про прозвищу Неспящая, рыбой-оборотнем Черной Аккой или неведомой богиней – мы с учителем помогли ей возродиться в этом мире», – с ужасом и раскаянием понял нойда.

Он видел, как возвращается жизнь в древние кости. Как древняя ведьма бредет на побережье, выманивает Сирри и убивает ее… Как, похитив ее глаза и выпив силу юности, расправляется с Кумжей, затем – с ним самим… И исчезает.

«Где же она теперь, где я найду ее?!»

– Великий Старик, – вырвалось у нойды. – Ты держишь небо и землю, льды и воды! Почему ты не вмешался? Почему позволил этому случиться?

В сущности, нойда и так знал ответ. Кумжа говорил много раз: Змеево море – сродни Внешней Тьме, в котором рождаются и умирают боги. Сам Первородный Змей тысячи лет спит где-то в морских глубинах…

– Почему тогда ты не убил меня?! – в отчаянии прошептал нойда.

И тут он кое-что сообразил. Это и было ответом.

«Великий Старик оставил мне жизнь, чтобы я нашел и одолел ее сам!»

Он выпустил лицо Сирри, накрыл его повязкой. Затем пошел тушить костерок.

«Неспящая скрылась, но рано или поздно она даст о себе знать, – думал он, готовясь отправиться в путь. – Да, она очень могущественная – но у нее теперь человечье тело, пусть и живое только благодаря чарам. Значит, она уязвима! Остается только отыскать ее…»

* * *

Серым, туманным утром Нежата не спал. Он ходил по берегу, пиная подворачивающиеся под ноги сухие ветки. За всю ночь он не сомкнул глаз – ярость не давала ему заснуть. Досада от того, что сбежала крылатая мара, не шла ни в какое сравнение с бешенством при одном воспоминании о нойде. Проклятый колдун, кажется, богами был создан ради того, чтобы путаться у него под ногами, разрушать замыслы и отнимать удачу. «Только попадись мне еще, – мстительно думал Нежата. – Оплеухами больше не отделаешься…»

Маленькая волна вдруг накатила на берег с тихим плеском. Нежата сразу остановился, прислушиваясь. Плеснула еще волна – погромче. Кто-то подбирался к стоянке с воды. Нежата только было потянулся к оружию, как напротив него из воды поднялся воин в кольчуге. Узнать его было несложно.

– Арнгрим?

Нежата на всякий случай отступил на шаг. Мертвец остался стоять по колено в воде.

– Что тебе надо?

– Меня послала Мать Бури, – бесстрастно ответил драуг. – Она желает кое-что передать тебе.

Новгородца вновь охватил гнев.

– «Желает передать?» Она обещала мне помощь – и что теперь? Я хотел стать князем – а меня выгнали из Нового города! Называй как хочешь, но это изгнание! Отправили в самые дальние пределы, к Великому лесу. Просто не смогли придумать, куда бы еще подальше!

– Так и есть, – кивнул Арнгрим, чем еще сильнее разозлил Нежату. – Новгородцы боятся вам с братом.

– И что теперь делать?! Да, Велько обернулся огненным змеем. Но я-то нет! Я сбил его стрелой, он упал наземь, и к нему вернулся человеческий облик… Я все это рассказал на вече, и что они сделали? Велько заточили, а меня отослали! Как будто мы с ним заодно…

– Тот, в кого ты стрелял – уже не Велько, – ответил Арнгрим. – Змей, вселившийся в него – твой враг. И моей госпожи тоже. Она хочет помочь тебе победить его.

– Знаю я, чего она хочет! Я не буду убивать брата!

– Моя госпожа помнит об этом. Велько не умрет, он исцелится. Перестанет быть оборотнем. Вы станете братьями, как и раньше: ты старший, он младший.

Нежата поглядел на него с сомнением, но уже без прежнего гнева.

– Хорошо, говори, чего она велела передать?

– Тут, в Великом лесу, есть одна заповедная пещера…