Текст книги "Купчиха. Том 2"

***

Председатель не обманул. Сторожка была тёплой. Работой купчиха себя не утруждала.

Лежала у печки, и дни проходили мимо. С каждым днём ходить было всё тяжелее.

Январь 1940 года вьюжил сильно. Село укрылось толстым слоем снега. И вот раньше срока решил появиться на свет ребёнок Евгеньки и Андрея.

Это оказалось неожиданным для купчихи. Было больно и тяжело. Вокруг ни души. Дверь откроешь, и снега выше груди.

Рожала, теряя сознание. Когда приходила в себя – кричала во всё горло. Надеялась, что кто-то её услышит.

Рождённая девочка прожила неделю.

Евгения чувствовала себя плохо. Иногда впадала в беспамятство.

Когда появлялись силы, она открывала дверь, брала лопату и расчищала дорожку, чтобы выйти.

В полуобморочном состоянии купчиху случайно обнаружила жительница села. Силами председателя Евгеньку доставили в районную больницу.

Там она пролежала до конца марта 1940 года.

Её никто не навещал. Она не знала, похоронили ли её дочь.

В голове была пустота. Евгения с утра до вечера сидела на койке и качалась из стороны в сторону.

Главный врач собирал документы для определения Евгеньки в больницу для душевнобольных.

И больница открыла двери для новой пациентки.

В палате было трое. Евгения Петровна четвёртая.

Соседками по палате были три женщины в возрасте от 30 до 35 лет.

Евгения среди них была самая старшая и самая молчаливая.

Женщины пытливо разглядывали новую пациентку. Иногда пытались поговорить. Но Евгения молчала. Она смотрела в окно на начинающуюся весну. Считала количество капель, упавших с одной сосульки. Шептала что-то вороне, примостившейся на подоконнике.

Однажды открыла окно. На улице дул ледяной ветер. Евгению так обдало холодом, что она как будто протрезвела. Осмотрелась и не сразу поняла, где находится.

Соседки начали закрывать окно, отталкивали от него Евгеньку. Но она мёртвой хваткой вцепилась в створку. Вдыхала и вдыхала ледяной спасительный воздух.

От створки её отцеплял щупленький санитар.

С того дня Евгения почувствовала себя здоровой и решила уйти из больницы.

Ночью, когда все уже спали, выходила в коридор и искала пути для побега.

Но через неделю её выписали ввиду того, что состояние улучшилось, и не было больше необходимости содержать её там.

Выйдя на волю, Евгенька отправилась к сыну.

Дюша был на работе. Дома её неприветливо встретила невестка. Она открыла дверь и побежала к кричащему сыну.

– Сил моих больше нет, – причитала невестка. – И вас принесло на мою голову.

Евгения подошла к внуку. Он кричал и корчился от боли.

– Можно мне? – спросила она у жены Андрея.

Та протянула ей ребёнка. Евгения прижала его к груди, и мальчик успокоился.

Купчиха села с ним на кровать. Облокотилась спиной о стену. Вот так в полулежачем состоянии и пробыла до вечера. Уткнувшись носом в её грудь, посапывал младший ребёнок нелюбимого сына.

Андрей матери обрадовался. Спрашивал, как она жила эти месяцы и где.

Впервые за много лет Евгения отвечала сыну спокойно. Не молчала, когда он что-то спрашивал.

Рассказала о рождённой дочке. Андрей пообещал съездить в село и узнать, где похоронили девочку.

Маленький внучек по имени Андрюша только на руках у Евгеньки и успокаивался. Невестка кормила его и отдавала бабушке. Сама занималась домашними делами.

– Мама Женя, – обращалась она к Евгеньке ласково, – пойдёмте кушать.

Жить в семье сына Евгения не собиралась долго. Как бы она ни старалась принять старшего сына, всё равно было что-то не то. Она радовалась, когда он приходил с работы. Благодарила бога за то, что с такой внешностью и хромотой, как у него, он смог создать семью. Невестка была красавицей.

И Евгения не понимала её любви к нему. Вскоре невестка стала уходить надолго, оставляя внука с бабушкой. Андрею говорила, что стоит в очередях за детским питанием.

Возвращалась только тогда, когда старших детей забирала из детского сада.

А в один день не вернулась. Андрей был на ночной смене. Евгения покормила девятимесячного внука мятой картошкой.

Нервничала. Детей из сада привела домой воспитательница. Она кричала на Евгеньку, как на нерадивую мать, а та только хлопала глазами.

Вернувшись утром, Андрей нашёл в комнате записку от жены.

«Дорогой мой добрый и лучший муж. Я полюбила другого и не могу без него жить. Ты обещал мне красивую жизнь. Но тот дом, который ты описывал в своих детских воспоминаниях, не может быть нашим.

Он никогда не будет нашим. А я больше не хочу стирать пелёнки и слушать эти крики. Прости меня. Я беременна. Но отец моего ребёнка теперь не ты.

Твоя мать очень хорошо тебе помогает. Я ни за что не бросила бы тебя, если бы рядом с тобой некому было помочь с детьми. А теперь всё у вас будет хорошо. Я лишняя в твоей жизни. Прости и не ищи. Я буду жить в другом городе. Прощай»

Евгения стояла рядом с сыном и тоже читала это письмо.

Андрей присел на кровать, закрыл лицо руками и зарыдал. Он плакал так, как плачут маленькие дети. Евгения обняла его за плечи. Всеми силами пыталась какие-то чувства к нему вызвать в себе. Не вышло.

Когда Андрей успокоился и вытер слёзы, произнёс:

– Сейчас, мама Женя, решай, как тебе быть дальше. Или оставайся со мной, или уходи.

– Я уйду, – сказала Евгенька. – Знаю, тебе будет тяжело. Но и мне тяжело. Я потеряла своё здоровье, и забота о твоих детях загонит меня в могилу. Отдай их в детский дом.

– Мама Мария никогда так не поступила бы, – прошептал Андрей.

Евгения покраснела.

– Нашёл кого вспомнить. Нет её уже, наверное, на свете.

– Есть, – кивнул Андрей. – Освободили её. Найти не могу.

На следующий день Евгения покинула дом своего сына.

Он не просил остаться. Не уговаривал. Помахал на прощание.

Евгения подалась к Софии. Переночевала у неё три ночи и опять отправилась в село.

Глава 8

– Мне бы узнать, где похоронена Евгения Петровна Кислица, – обратилась Мария к председателю. – Я родственница. Вот приехала навестить, а тут такое.

Председатель присвистнул. Рассматривал Марию внимательно.

– И откуда же родственница прибыла? – поинтересовался он.

Мария сунула ему бумаги об освобождении.

Он долго на них смотрел. Потом взял лупу и стал разглядывать через неё, словно по одной букве читал.

– Наслышан, наслышан… – пропел председатель. – Братоубийство… Освободили, значит. Ох, долго тогда шумели о безумном братце, разгуливающем с топором. Я вам скажу, что и сейчас приходят жаловаться друг на друга. До чего люди необразованные. На самих себя тучи нагоняют.

Председатель помолчал.

Потом задумчиво произнёс:

– Родственница, значит… Ну пойдём…

Председатель не стал говорить Марии, что Евгенька жива и находится сейчас в больнице.

– Кис-ли-ца Ев-ге-ния Пет-ров-на, – читала Мария по слогам. – Баграмян Елена Георговна… Кислица Лидия Ивановна…

Из глаз брызнули слёзы.

– Ты не реви, – председатель похлопал Марию по плечу. – Все мы там будем. Все…

А вот остальные её дети вроде как в городе. О них ничего не знаю. Детдомовские они. Набрала себе детей, а сама сгинула. Да и дети те уже выросли.

Марийка гладила кресты.

– Ну ты как? Справляешься? – председатель крикнул парню, который копал могилу неподалёку. – Смотри мне, Николай, лопату украдёшь, найду и посажу.

Парень как будто не услышал.

– Мрут бабы, – сказал председатель, тяжело вздохнув. – Мужиков не осталось в селе. И баб скоро не будет.

Мария так и стояла у могилы.

– Женька, Женька… – шептала она. – Вот и встретились. Мечтала ты с отцом рядом оказаться, да так и вышло. Ещё и кровиночки твои рядышком. Завидую тебе, Женька…

– Эй, – крикнул вдруг председатель. – Николай! А ну, поди сюда! Вы молодые, погорячее нас будете. Подсоби тут, мне на работу нужно.

Паренёк вылез из ямы. Почистил лопатой сапоги. Воткнул лопату в холодную мартовскую землю.

Подошёл, снял шапку, поклонился.

Мария взглянула на работника. Невысокого роста плечистый паренёк смотрел на неё раскосыми узкими глазами.

– Как зовут тебя? – спросила Мария.

– Николай. Полянский Николай Петрович. Можно по-простому – Колька.

– А лет? Лет тебе сколько? – дрожащим голосом спросила калмычка.

– Да вот двадцать три от роду. Копаю тут… – оправдываясь, произнёс парень. – Думаю в армию податься. Да вот с документами обещал председатель помочь. Сказал, до осени буду могилы копать, а потом уже и придумает, как быть дальше.

– Сынок, – прошептала вдруг Мария, – да неужели ж ты мать не признал?

– Где? – Николай стал оглядываться по сторонам.

Взглянул на могилу Евгеньки.

Ткнул в крест пальцем и произнёс:

– Какая же она мне мать? Я таких и знать не знаю…

– Сы-нок… – голос Марии дрожал. – Я твоя мать…

Вдруг у калмычки всё поплыло перед глазами. Она присела на корточки, схватилась рукой за крест.

Николай смотрел на неё сверху недоумённо.

– Так ты жива?

Мария подняла голову. Их взгляды встретились.

Сын тотчас присел рядом и обнял Марию.

Они сидели так до тех пор, пока не почувствовали, как холод пронизывает их насквозь.

– Пойдём греться, – произнёс Николай, помогая Марии подняться. – Мне тут сторожку выделили. Я ночью вроде как сторож. А вот днём копаю. Жила тут до меня одна… Ребёнка родила и оставила. Замёрзла девчушка. А саму её куда-то в город отвезли. Сплю ночами, а мне детский плач мерещится. А ты-то где живёшь теперь?

– Нигде пока не живу, – ответила Мария. – Ты мне расскажи об остальных.

Николай пожал плечами.

– Да я только о Петре могу поведать, а о сёстрах ничего не знаю. Не хотели мы с Петькой в детский дом. Сбежали. Я поначалу с ним в банде был. Но не по мне как-то такая жизнь.

Слышал я, что умер Петька. Хотя не верю в это. Джурык так просто не сдаётся.

Марию передёрнуло от имени отца.

– Петьку и его банду ищут все. Они грабят колхозы, уводят коней, уносят из клубов все ткани, костюмы. Я только и слышу об очередном нападении. А поймать их не могут.

Сам я с ним два года пробыл. А потом ушёл, и мы больше не встречались. Я по стройкам да колхозам мыкался. А вот теперь думаю в армию пойти. Там я ещё не бывал. Пригодится в жизни.

Мария слушала сына, и её сердце сжималось от боли. Не думала она, что её дети могут стать настоящими преступниками, а не как она…

– А Евгеньку помнишь? – спросила калмычка у сына.

Он покачал головой.

– Не помню…

– А она тебя любила. Сложная была у неё судьба. Но мы с ней вместе как-то преодолели многое. Поодиночке нас и не было бы уже. Ну ничего, Женька! Я за тебя поживу. Землю потопчу.

Весь оставшийся день и ночь Мария рассказывала о своих годах в ссылке. Предложила сыну вернуться вместе с ней в Красноярск. Обещала познакомить с Алексеем. Но Николай ехать отказался.

– Да цель у меня есть, – высказался он. – Уж годов-то 23. Пора остепениться. Могилы копать хорошо, а вот с винтовкой полегче будет.

– Эх-х-х, – вздохнула Мария. – Что же вас так на винтовки тянет? Всё детство наперекосяк. Ты вспомни, как мы жили в военное время!

– Не хочу вспоминать, да и не помню я. Я и тебя не помню. Подошла бы ко мне другая женщина и назвалась матерью, я и за ней пошёл бы. Матерью может быть любая… Лишь бы любила…

– Не веришь, – расстроилась Мария. – Ну и ладно. Главное, что встретила я тебя.

Попрощавшись с Николаем, Мария вернулась в свой родной дом, где жила теперь Маргарита.

Уже вечерело. Растопила печь. Прилегла и уснула.

Маргарита, вернувшись с работы, растормошила Марию.

– Испугала ты меня, – взволнованно произнесла хозяйка дома. – Лежишь как камень, уж подумала, что померла ты.

Мария с трудом открыла глаза. Улыбнулась.

– Я сына нашла, – поспешила она поделиться с женой Ивана. – Вырос как! Но меня позабыл.

– Да как же я рада, – воскликнула Маргарита Михайловна, – так что же мы время теряем! Давай ужинать, и расскажешь.

Мария поднялась, расправила платье. И впервые за долгое время почувствовала какую-то лёгкость. Представила себя пушинкой от одуванчика и полетела к столу.

За ужином рассказала Маргарите всё, что поведал ей о сыне старшем сын младший. Всплакнула.

– Ой, – успокаивала её Маргарита. – Главное, что жив, а какой он, это на его совести. Ты не виновата, что он такой дорогой пошёл.

– Виновата, – прошептала Мария, – ещё как виновата. Я же мать…

На следующий день Маргарита проводила Марию в Кострому. Поначалу уговаривала остаться.

А потом махнула рукой и сказала:

– Бог тебе поможет…

Мария бродила по улицам Костромы. Вглядывалась в лица редких прохожих.

Долгое время кружилась рядом с пунктом милиции, всё не решалась обратиться.

Видимо, привлекла внимание стражей порядка, к ней подошли двое и потребовали документы.

Мария протянула свои бумаги.

– Так вам на работе нужно быть, а вы здесь чего высматриваете? – поинтересовался один из милиционеров.

– Не устроилась ещё на работу, – затараторила Мария. – Детей ищу…

Милиционер ещё раз взглянул на бумаги.

– Ну ищите, ищите…

Хотелось Марии спросить о следователе Андрее, да не решилась. Как-то стало не по себе. Побоялась, что может навредить его репутации. Не каждого следователя бывшая осуждённая ищет.

К вечеру вернулась в родное село.

Маргарита встретила её радостно. Но Мария была сама не своя.

– Поеду я опять туда, – сказала Мария. – Устроюсь на работу, по каждой улице пройдусь, авось встречу кого-нибудь.

Но планам Марии сбыться не удалось.

Через два дня Маргариту Михайловну ударил один из родителей. Он требовал, чтобы его сына отпустили с ним на пасеку.

Мальчика никто не удерживал, он сам не захотел пропускать школу.

Разъярённый отец кричал на директора и замахнулся.

Маргарита не выжила.

Отец мальчика вернулся домой и наложил на себя руки.

Мария, узнав о случившемся, с тоской смотрела на детей Ивана и Маргариты.

– Что мне теперь с вами делать, птенчики? – шептала она. – У меня и самой сынок Алёшенька без мамы… И как теперь с вами быть?

Мария жила в родном селе вот уже три месяца. Каждый день писала Максиму письма, носила на почту.

Ни на одно письмо ответ не пришёл.

Сердце рвалось на куски.

В селе устроилась работать дояркой. Но всегда с тоской смотрела на тех, кто с утра пораньше спешит в художественную артель. Туда осуждённых не брали…

А руки Марии помнили ткацкий станок.

***

– Сейф усмотрел? – услышал Николай за своей спиной.

– Нет…

– А чего тогда припёрся? – голос был грубым, хрипловатым. – Сказано было, сейф найдёшь – документы получишь.

– Я их и так получу.

– Ну давай – давай, копай… Для себя не забудь поглубже вырыть…

– Пе-е-е-ть…

Николай вздрогнул от рыка брата, который издал тот, выходя из себя.

– Сейф будешь брать сам. Я больше не приду. Опасно…

Пётр Полянский поспешил скрыться в темноте.

Но Николай остановил его словами:

– Мамка вернулась…

Пётр подошёл к брату вплотную.

– Что ты говоришь такое, какая мамка?

– Наша с тобой мамка, – оправдываясь, ответил Николай. – Я её не признал поначалу. А потом понял, наша… Но не выдавал себя. Мало ли что. Вдруг бабу чужую подослали, чтобы тебя поймать. Но ей я сказал, что ты бандит.

Пётр ударил брата по голове.

– Ну до чего же бестолковые бывают! – прошипел бандит. – И ещё припёрся сюда. Крови моей захотелось? Не видел давно? Ну так смотри!

Куда смотреть Николай не знал.

Пётр ножом полоснул себя по запястью. Схватил брата за голову и ткнул его лицом в рану.

– Пе-е-е-е-й, пей мою кровь. А то поймают меня, тебе не достанется. Пе-е-е-е-й…

Николай вырывался, плевался, хрипел, но брат держал крепко.

От вкуса и запаха крови Николай начал терять сознание.

– То-то же… – услышал он откуда-то издалека. – Получай за свой длинный язык! Следующий раз без него останешься.

Николай очнулся, когда было светло.

Сильно болела голова и тошнило. Вокруг снег был грязно-красного цвета. Осмотрел себя.

Набрал в ладонь чистого снега и стал растирать своё лицо.

Брата рядом не было.

– Петя! – крикнул он во всё горло. – Петя! Мать-то жива!

Но его крик подхватило лишь эхо…

***

– Ну опять ты, Каталевская! Уже и оставалась бы в городе, неуёмная! Мне что прикажешь делать? В сторожке занято. А в поля тебя не пущу. Узнают тебя, мне тогда добра не ждать.

– Не узнают, – буркнула Евгенька. – Никто не узнал до сих пор. Да если и узнают, подумаешь… Знаю я как могилы появляются, все знают. Ошиблись, да и всё. Копать начнут? Пусть копают!

– Начнут, начнут, – прошептал председатель. – Тут о тебе интересовалась одна особа. Времени, правда, прошло многовато. Месяца три. На могилу её сводил.

Евгения напряглась. Почему-то подумала об Амалии. Даже поёжилась от неприятного ощущения.

– Родственницей представлялась. Прямиком из Красноярска прибыла. Осуждённая…

Евгения задрожала.

– А звать-то как? – поинтересовалась она.

– Мария, кажись… Может, помнишь, был тут случай, когда брат безумный председателя убил. В селе соседнем. Громкое было дело! Андрей твой не одну бумажку по нему исписал. Так вот она – жена убивца того. А каким боком вы родственниками являетесь?

– Не знаю таких, – отмахнулась Евгенька. – Ошиблась, видать, баба…

– Да ну, брось ты, Евгения Петровна… Больно нужно бабе из самого Красноярска к могиле твоей припадать. Это всё ваши тайны… Ну ничего, раз ты до сих пор жива, и никто по твою душу, кроме осуждённых не беспокоится, значит, невиновна. А настанет время нужное, так и осудят.

– Ты чего это мне угрожаешь?! – вспыхнула Евгенька. – Сказано, что родственников нет. И меня самой нет…

– Девчонку твою похоронили неподалёку. К тебе подселять не стал. Фамилии разные. Ни к чему это…

– Пойдём, покажешь, – попросила председателя Евгенька.

– Ну пойдём, пойдём…

На кладбище шли мимо свежевырытых могил.

– Трудишься, Колька?! – крикнул председатель. – Вот привёл тебе, покажи, где дитёнка похоронили замёрзшего. А я пойду. Тошно мне тут. Это ты привыкший. Все тебе знакомы, а я человек нежный…

Евгения на парня не смотрела. Шла за ним след в след, голову не поднимала.

– Имя-то какое нацарапать? – спросил Николай у Евгеньки.

– Да какое желаешь, такое и нацарапай.

Парень потёр рукавицы друг об друга.

– Мне Евгения нравится… – произнёс Николай.

Евгенька так дёрнулась, что парень испуганно посмотрел на неё.

Она впервые на него взглянула и оторопела.

Парень отвёл взгляд и пробормотал:

– Ну сами же спросили, какое нравится. Ваша дочь, вы и решайте…

– Да царапай уже Евгению… Тебе виднее, – кивнула Евгенька.

– Мне-то не виднее, – пробурчал Николай, вытащил гвоздик из кармана, схватил крест одной рукой и стал нацарапывать буквы.

– А ты чьих будешь? Никак из села этого?

– Не из этого, – тихо ответил Николай. – Нечего мне в душу лезть…

Евгения вдруг присела рядом с ним и прошептала:

– Ты давно копаешь? Женщину не встречал? Ходила тут родственников навещать.

– Их, знаете, сколько ходит? Женщины всякие только и ходят… – Николай продолжал выцарапывать имя на кресте.

– Всякие, да не всякие. Понимаешь, она калмычка. Не похожа на остальных.

Николай поднялся, посмотрел сверху на Евгеньку.

– Не смотрю я, калмычка или нет. Баба, она и есть баба. Принимайте работу.

Евгения взглянула на крест.

– Каталевская Евгения, – вслух прочитала она, а про себя подумала: – Вот и меня больше нет.

Сомнений, что перед ней сын Марии не было никакого. Невозможно было спутать этого человека с другими. В лице Николая почти всё было от отца Евгеньки, только глаза узковатые и слегка раскосые. Вокруг глаз присутствовала некоторая припухлость. И если смотреть прямо в эти глаза, то вспоминался взгляд Марии.

«Вот ты каким стал, брат…» – думала Евгенька.

– Некогда мне тут с вами, – Николай махнул рукой и быстро скрылся в яме.

У Евгеньки сердце было не на месте. Вспомнила вдруг о сбежавшем следователе.

– Ох, – прошептала она, – как же ты мне, Андрюша, пригодился бы сейчас. Жив ли ты…

Когда вернулась к председателю в кабинет, тот был не очень рад. Нервничал. Даже накричал на Евгению:

– Да опять ты, чёрт тебя побери. Нет у меня мест, понимаешь?

– Понимаю, – кивнула Евгенька. – А нужно найти. Ты меня знаешь, я руками работать могу. Нет у меня теперь довесков никаких. Могу в поле до осени спать. А дальше время покажет.

Евгения сама не верила в то, что говорила. Конечно, она не собиралась спать в поле, но хотелось надавить на жалость, помочь председателю, чтобы он помог ей.

– Ну неугомонная. Все в город, она из города. И чего тебе там не живётся? Трудись на фабрике! Не нужна ты тут!

Председатель ещё долго ругал Евгеньку.

– Ну не молодуха уже, а как лист осенний кружишься и никак не припадёшь на место. Гоняет тебя ветром. Неужто не боишься, что узнают тебя?

– Не боюсь, – ответила Евгенька. – Нет меня больше. Да и кому узнавать меня? Те, кто дом Андрея сжёг, уже и не вспомнят. А из артели бабы если и узнают, то, может, к себе позовут. И начну…

– Да больно ты там нужна! – перебил её председатель. – Ты мне на мозги не капай. Иди, Каталевская… Ищи себе другое жильё.

Расстроившись, Евгенька вышла на улицу.

– А может, и вправду вернуться на фабрику? – сказала она вслух. – Общежитие выделят, привыкну. Не будет у меня больше жизни нормальной. Всё, отжила своё…