Текст книги "Купчиха. Том 2"

Глава 6

Полина с удивлением смотрела на незнакомку.

– Доброго вечера, – поприветствовала Маргарита хозяйку. – Мне бы Ивана Кислицу повидать.

Полина продолжала недоумённо изучать гостью.

В это время к ней подошёл Степан.

– К Ване девушка пришла, – прошептала Полина на ухо мужу.

– Ва-а-а-нь, к тебе! – крикнул Степан.

Иван, увидев Маргариту, покраснел.

– Иван Евграфович, – начала Маргарита, – не пора ли вам домой?

– А нет у меня дома, – пробормотал Иван. – Я всю жизнь скитаюсь, судьба такая. Где приютили, там и держусь.

– Не дури, Ваня! – Маргарита повысила голос. – Сказано тебе – собирайся!

Степан улыбался.

Потом взял жену под руку и сказал:

– Вы поговорите по-семейному и давайте за стол, ужин стынет.

– Ва-а-а-нь, – Маргарита заговорила нежным голосом после того, как Степан с женой вышли из сеней, – ну чего ты бегаешь, как собака бездомная. Да неужели я тебя ужином не покормлю. Ей-богу, сколько можно мучить себя.

Иван смотрел на жену со злостью.

– Ты когда-нибудь отстанешь от меня? Что тебе ещё нужно? Живи в доме, сколько потребуется, а меня не тронь. Вернусь, когда захочу сам. А сейчас я здесь нужнее. У Стёпки жена болеет, помогаю.

Маргарита отвернулась от мужа, упёрлась лбом в стену, заплакала.

– Ты какой-то неправильный, Ваня, – всхлипывала она. – К другим на помощь спешишь, своих гонишь.

А я под сердцем сына твоего ношу. Так бы и ни приехала, если б не узнала. Что люди скажут теперь? От учительницы муж сбежал… Позор какой.

– Сегодня переночуешь, а завтра домой. Как не нужен буду здесь, вернусь. И нечего мне на жалость детьми давить.

Баб в селе незамужних с голодными ртами одна через одну, а тебе плохо!

Голодаешь? И нечего за мной по пятам ходить. Ты ребёнка куда дела?

– Съела, – голос Маргариты дрожал.

Она, шатаясь, открыла дверь и вышла на улицу.

– А ну вернись, – крикнул вслед Иван. – Обидчивая какая, ты посмотри. Кому сказал, быстро в дом.

Но Маргарита не возвращалась. Пока Иван обулся и выбежал на улицу, Маргариты и след простыл.

– Марго-о-о-о, – кричал он во всё горло, – Марго-о-о-о, вернись.

Жена не откликалась.

– Ну и чёрт с тобой, – заорал Иван, – как пришла, так и ушла. Сама виновата.

Когда поднялся на крыльцо, встретил Степана. Тот был хмур.

– Подлый ты, Ваня. Иди ищи жену.

– Не пойду, – запротестовал Иван. – Надо тебе ещё одну, ищи сам.

Маргарита стояла за углом дома и всё слышала.

Слёзы градом лились из её глаз. В одно мгновение Иван из любимого превратился в ненавистного.

– Ванька, бабе в ночи нечего делать. Местности не знает, пропадёт.

– Сама виновата, – выпалил Иван, – дай пройти, спать хочу.

Степан вернулся домой, взял лампу, вернулся на улицу. Обходя дом, заметил сидящую на корточках Маргариту. Присел рядом.

– Не реви, – попросил он. – Толку от твоих слёз никакого. Такой вот он человек. Ты же его за что-то полюбила. Не стал же он таким в один момент.

Пойдём в дом, Полинка накормит тебя, а завтра решим, как быть дальше.

– Не пойду, – Маргарита продолжала плакать. – Лучше здесь умереть. Я никому не нужна. И бог, как назло, не забирает меня. А Ванька зачем к вам приехал? Я по трём адресам, что нашла у него, побывала.

Степан забеспокоился.

– И у Иринки была?

– Была, – кивнула Маргарита. – Дверь там забита. Что с ней случилось?

Степан поднялся на ноги и произнёс:

– Неизвестно мне! Пойдём в дом.

Маргарита нехотя последовала за Степаном.

Матвей, узнав её, поклонился и тут же исчез из виду.

Есть Маргарите не хотелось.

Ночью не спалось. Наутро попрощалась со Степаном и Полиной.

Иван не выходил из комнаты.

Степан тарабанил в дверь, требовал, чтобы тот возвращался домой с женой.

Со злости выломал дверь. Ивана в комнате не было. Сбежал через окно.

***

– Андрей любил сюда захаживать, – начала Амалия. – Познакомил меня с этим местом. Он всегда сидел здесь, где ты сейчас, а я – напротив. Мы сдружились много лет назад. Между нами не было секретов.

Я знала о тебе. Нетрудно догадаться, что Андрей спас тебя по чьей-то просьбе. Я знаю о тебе всё. Но не от него. У меня такая работа. Покажи мне любого, и я расскажу, что он за человек.

Так вот. В трудные годы, когда наши жизни висели на волоске, мы с ним сблизились. Я забеременела. Но рождение ребёнка ставило крест на мою карьеру. Андрей об этом знал, но не разрешил избавиться от ребёнка. Я родила и ушла от Андрея, оставив с ним новорождённую девочку.

Он нашёл меня довольно быстро. Пригрозил, что я никогда не увижусь с дочерью. Я не сопротивлялась. Больше мы не работали вместе и не виделись. То, что он отдал дочь тебе, я знала с первых дней.

Андрей придумал отличный ход. Сейчас я могу поблагодарить его за это, жаль, что не лично.

Мне сообщили о случившемся, и я выехала тут же. Я думаю, воспитывать взрослую дочь гораздо проще, чем возиться с маленьким ребёнком. Поэтому Лизу я заберу с собой.

Меня ждёт назначение в Москве.

Она, конечно же, поедет со мной не в качестве дочери. Я не могу документально это указывать. Но с девочкой поговорю. Всё объясню. Она поймёт.

Ей лучше не присутствовать на похоронах. Ребёнку это ни к чему. Тем более, девочка не знает, что Андрей – её отец.

– Теперь знает, – сказала Евгенька. – Но вы, дамочка, как-то разогнались в своих мечтах. Лиза останется со мной.

– Не упрямьтесь, Евгения Петровна! Иначе на вашу незапятнанную документацию ляжет печать купеческой дочки с весьма интересными сведениями. Правда же? Купец Полянский в гробу перевернётся, если начнут трогать его лисоньку.

Евгения покраснела. Ей стало тяжело дышать.

Амалия продолжала:

– Андрюша натворил столько дел! Я всё удивляюсь, как у него получалось так увиливать от правосудия. Он поистине гений!

Столько всего провернуть за спиной партии может только очень уверенный в своих действиях человек.

И поверьте, Евгения Петровна, он при этом совершенно на хорошем счету, и до сих пор ни одна проверка не вывела его на чистую воду.

Видимо, благосклонность небесного царя покинула его. Так что пожелаем Андрюше попадания в рай.

У вас нет выбора, Евгения Петровна. Надеюсь, мои доводы ваше упрямство подлечат.

А сейчас слушайте внимательно. Сразу после похорон я заберу девочку. Вы уговорите её, придумайте что-нибудь, чтобы девочка вам поверила. Я позабочусь о Лизе, а вы останетесь в квартире Андрея. Не беспокойтесь, никто вас оттуда не выселит. Обещаю. А слов на ветер я не бросаю.

– Андрей будет жить, – выпалила Евгенька. – А вы так много всего наговорили.

– Это совершенно не проблема – оборвать ниточку жизни. Не ваша проблема, моя…

Амалия Львовна поднялась со стула, подозвала официанта, расплатилась.

Помахала рукой Евгеньке и вышла.

Евгения сидела за столиком, опустив голову. Её трясло.

За то время, пока Евгения была на встрече с Амалией, Лиза успела сходить к сыну Евгеньки и сообщить о том, что умер дядя Андрей.

Для парня это оказалось сильным ударом. Он зажмурил глаза и стоял так очень долго. Лиза что-то бормотала о том, что Андрей – её отец, что мама Женя полностью лысая и ушла искать дядю Андрея.

Когда Евгенька вернулась домой, все дети были в сборе: Лиза, София и Андрей.

Сын был обеспокоен. Подошёл к матери, поклонился и спросил:

– Евгения Петровна, чем мне помочь?

Евгенька не ответила. Подошла к столу, посмотрела на девочек. Они сидели, обнявшись, и то и дело всхлипывали.

– Поможет только бог, – произнесла Евгения. – А мы здесь бессильны. Хватит уже слёзы лить.

– А когда похороны? – осторожно спросил сын.

– Ещё один! – взвизгнула Евгения. – Что же вы все так ждёте, чтобы он умер? Если бы не он, то не было бы уже на свете вас! Сгинули бы от голода.

– Т-т-та-к он-н-н ж-ж-жи-в? – заикаясь, промолвил Андрей младший.

Евгения кивнула.

– Чувствую я, что жив. Но ненадолго. Слишком много всего он хранит в своей голове.

Евгения подошла к Лизе и сказала:

– Если отец выживет, ты ни слова ему не скажешь о нашем с тобой разговоре. Иначе всем будет плохо. Если не выживет, то поедешь со своей матерью в Москву. Так будет лучше для тебя.

– Мы поедем с тобой в Москву, мама Женя? – недоумённо спросила Лиза.

– Не со мной…

Девочка смотрела на Евгеньку отрешённо, во взгляде читалось полное непонимание происходящего.

София отвела Лизу в другую комнату. Евгенька осталась наедине с сыном.

– У меня есть некоторые знакомства, – произнёс Андрей. – Я могу узнать, что с ним. Я попробую узнать.

Евгения качала головой.

– Не лезь туда. Только хуже будет. Он сам нас позовёт. Сейчас самое главное – спрятать Лизу. Она может пострадать. У меня нет сил обеспечить её безопасность, поэтому забирай девочку с собой.

Сын кивнул. Задумчиво смотрел в одну точку на полу.

Евгения набралась смелости и взглянула на сына.

Руки парня дрожали. Коленки тоже. Было видно, как сильно он нервничает. Он поднялся со стула и, прихрамывая сильнее обычного, подошёл к окну.

– А он мне как отец. Печально, если всё закончится. Когда мне забирать Лизу?

– Сейчас!

Андрей кивнул. Потом подошёл к матери и осторожно спросил:

– А можно я заберу и Костю?

Евгения такого вопроса не ожидала. Уставилась на сына. Вздрогнула от его прямого взгляда.

Ещё никогда они вот так пристально не смотрели друг на друга.

Евгении казалось, что она видит перед собой совершенно незнакомого человека.

Глаза Андрея улыбались. Уже давно в них не было ничего демидовского, но Евгения упорно искала ненавистные черты и злилась, что не могла найти. Отвела глаза.

– Я хочу жениться, – произнёс Андрей. – И Костя станет нашим первым ребёнком. Ему с нами будет лучше.

– Нет, – Евгенька ответила резко. – Для Кости лучше так, как сейчас. Своих рожайте и воспитывайте. А моего сына незачем к рукам прибирать. Он у меня один остался.

Андрей вдруг покраснел.

– А как же я? – еле слышно произнёс он.

– Хм, – присвистнула Евгенька, – а ты сын Марии. Она тебя воспитывала с рождения. Она тебя и родила. Так что, Андрей Петрович, не ту женщину вы считаете своей матерью.

Забирай Лизу прямо сейчас и проваливайте. Я сообщу, когда что-то узнаю.

– Хорошо, Евгения Петровна!

Андрей ушёл в комнату к девочкам. Вышел оттуда с полной сумкой вещей.

Никто из детей с Евгенией не попрощался. Она заперла за ними дверь, села на пол посреди комнаты и зарыдала.

Сколько дней она вот так просидела, вспомнить не могла.

Очнулась. Кто-то тряс её за плечи так сильно, что Евгенька ударялась головой об пол.

Приоткрыла глаза, и показалось, что это Андрей. Но потом опять провалилась в бездну.

***

– Ну вот и хорошо, жить будет, – услышала Евгенька ласковый женский голос. – Что же вы, товарищ Андрей, так заморили голодом бедную женщину. Ох, как непохоже на вас.

Евгенька открыла глаза. Андрей стоял спиной к ней, опираясь на трость.

– А вот она и глаза открыла, – радостно воскликнула девушка в белом халате. – Оставлю вас, но ненадолго.

Она выпорхнула из палаты.

Андрей подошёл к Евгеньке, улыбнулся.

Евгении казалось, что прошло много лет с их последней встречи.

Лицо Андрея стало морщинистым и перекошенным на один бок.

– Ну что, купчиха, – прошептал Андрей, – опять мы вместе. А ты, как всегда, чудишь.

– Мы умерли? – спросила она.

– Почти, – кивнул Андрей. – Мы с тобой всегда по этой грани ходим: то умерли, то живём. Я вот теперь без работы. Уедем в деревню, будем работать в колхозе.

Евгения вздрогнула.

– Как это без работы? Что произошло?

– Всё… Я стал ненужным. Так бывает, Женька. Сейчас мне лучше быть таким. А иначе только смерть.

– А Амалия? Она забрала Лизу?

Следователь усмехнулся.

– Она перестаралась. И теперь никого не побеспокоит.

Иногда я думаю, что ты моя спасительница и мучительница тоже. Но друг без друга нам никак. Уже столько всего пережили.

Давай начнём сначала?

Без ночных вызовов на работу, без переездов. Заберём Костю, Лизу и заживём нормальной семьёй.

Евгения закрыла глаза.

Она как будто летела над цветочным полем. Заметила родной дом. Спустилась к нему.

На крыльце сидел отец. Перед ним стояла маленькая девочка с рыжими волосами.

– Мама Женя, мама Женя, дядя Андрей жив! – вдруг услышала Евгенька.

Сын тряс Евгеньку за плечи.

– Мама Женя, очни-и-и-и-сь.

Евгения очнулась в палате. Озиралась по сторонам. Никого рядом не было.

– Эй, – крикнула Евгения, – э-э-э-й!

На крик прибежала пожилая медсестра.

– Тихо, тихо, девонька. Ну вот и хорошо, ну вот и прекрасно. Боженька поможет, – медсестра перекрестилась. – Там сынок тебя ожидает. Позвать?

Евгения кивнула.

Лицо Андрея младшего было беспокойным.

– Мама Женя, – прошептал он. – Наконец-то. Дядя Андрей сейчас придёт.

Евгения ничего не понимала.

Следователь вошёл в палату. Он был без трости, лицо привычное, а не перекошенное.

Евгения потёрла глаза, опять взглянула на него.

– Не узнаёшь? – удивился следователь. – Быстро же ты меня забыла. Поехали домой. Хватит уже тут прохлаждаться. У меня для тебя подарок.

Следователь присел перед тумбочкой. Вытащил оттуда свёрток.

– Вот, – протянул он Евгеньке, – думал, что сама найдёшь. А ты даже не заглянула туда.

Евгения развернула подарок.

Это был парик.

Дрожащими руками надела его на себя.

– Красивая, – прошептал сын.

– Не нашёл под цвет твоих волос. Всех на уши поднял. Все как один твердят, что не бывает таких волос. Так что будешь пока такой.

А отрастут твои, всем им покажем, что бывает, – голос следователя был ласковым. – Поднимайся, моя любимая купчиха, пора домой.

***

– Счастье в доме, ветер в поле,

Плачу я от женской доли.

И от счастья тихо плачу,

Вихры детские взлохмачу.

Помолюсь, пока все спят,

За своих родных ребят.

Помолюсь и отпущу,

С ветром в поле погрущу!

Песня Марии из уст Клавдии заиграла новыми красками.

– Маша, какая же ты счастливая, – прошептала Клавдия, допев последнюю строчку. – Сынок у тебя какой хороший. Вот ты смогла же и тут стать счастливой!

– Каждый выбирает для себя сам в чём усмотреть счастье, – ответила Мария. – Ну вот попала я сюда случайно, но по божьей воле всё же. И мне дана милость, чтобы искупить свои грехи при жизни. Я могу плакать и говорить, что всё вокруг чуждо мне, и я несчастная. Но я, Клава, счастливая очень. Один только Алёшка чего стоит! Ангелочек мой. А выйду отсюда и всех остальных найду. Наверняка и внуков будет много. Дети мои под присмотром. Не пропали, поди…

– А ты бы хотела увидеться с отцом Алексея? – поинтересовалась Клавдия.

– Не-е-е-е-т, – Мария помотала головой. – Зачем? Он спутал страсть с любовью. Молодой он для меня. Ему не тюремщица нужна, а жена. А какая с меня жена? За семью заборами…

– И ты даже не злишься на него?

– Не злюсь. Я его люблю, как и прежде. Он же отец Алёшкин.

Шестилетний Алексей рос любознательным ребёнком. Был для многих солнечным лучиком в суровом Туруханске. Помимо него за два года с 1930 по 1935 в поселении родились ещё две девочки. Но их в годовалом возрасте изъяли у матерей. История эта вызвала сильное возмущение среди поселенцев, потому что разлука с ребёнком обошла стороной лишь Марию.

Некоторые стали поговаривать, что Мария заслана в поселение специально, чтобы передавать «настроение» трудящихся.

И без того сложные отношения с другими ссыльными стали ещё невыносимее.

Калмычка благодарила бога за то, что её выселили за пределы бараков. Перед сном целовала свои пальцы и говорила им спасибо за то, что умеют работать.

1936-й оказался самым сложным за все ссыльные годы.

В самом начале года скоропостижно скончался благодетель Марии. Последний ковёр так и остался у Марии. Два месяца она и Клавдия сидели без дела. Паёк, выданный ещё в конце ноября 1935 года, стремительно заканчивался. Экономили.

Привыкшая к сытой жизни Мария очень болезненно стала относиться к голоду. Но старалась больше дать сыну. Клавдия же не ела совсем. Только водичку попивала и молилась. Петь почти перестала.

Когда есть было уже нечего, Мария опять отправилась на пилораму. Бригадирство ей больше не светило. Изо всех сил она старалась выполнить план. Ни с кем не разговаривала. Пыталась пристроить Клавдию на пилораму, но девушка выбрала для себя работу уборщицей. Намывала туалеты в бараках.

Новый начальник оказался человеком безответственным. При трёхмесячном его начальстве в передовом поселении значительно увеличилась смертность, и упали показатели.

Перерабатывать сырьё оказалось некому. Десятки комиссий были отправлены для инспектирования условий содержания заключённых.

Вспыхнувшая неизвестная инфекция унесла жизни более половины ссыльных. Мария держалась изо всех сил. Клавдию болезнь не пощадила. Девушка четыре дня пролежала с высокой температурой. Но молодой организм поборол инфекцию. Выздоравливала долго, а после болезни стала задыхаться. Кашляла громко, часто. Мария отпаивала помощницу настоем из сосновых иголок. Становилось легче, но ненадолго.

Несколько раз Клавдия прощалась с Марией и уходила в лес, хотела замёрзнуть там. Возвращалась назад. Мария её не останавливала. Она видела, как плохо бывает девушке, и думала о том, что отмучается Клавдия, а на небесах станет легче.

Вскоре начальника сняли и назначили другого, а вместе с ним прибыло и пополнение.

Новые поселенцы, которых прислали вместо умерших, не умели ничего. Это были в основном незамужние девушки: дочери учителей, работников искусства. Их как будто выслали всем классом из института благородных девиц, хотя такого заведения не было уже и в помине.

Марию всё же назначили бригадиром. На эту должность претендовала не только она, но и Дуся. Та самая, что звала когда-то Марию под своё одеяло.

Когда утвердили всё-таки Марию, Дуся решила отомстить. Она на складе набросилась на Марию с ножом. Калмычка успела увернуться, а ошалевшая Дуся, не соображая ничего, пронеслась вперёд и ранила охранника. Сторожевая собака повалила Дусю на пол.

Всю оставшуюся жизнь Мария хотела забыть эту сцену. Ночные кошмары начинались именно с неё. Хотя они и были редкими, но незабываемыми.

Из-за нападения Дуси на охранника, оставшуюся её дочь отправили на урановые рудники. Кто-то проболтался, что девушка – дочка преступницы.

Саму Дусю не хоронили. Отвезли в тайгу и оставили там.

После случившегося старожилы поселения к Марии стали относиться уважительно. Шептались, конечно, за спиной. Но больше благодарили, за то, что Дуси больше нет среди них.

Из новеньких работниц к зиме 1937 года осталась половина.

Мария брала своего семилетнего сына на пилораму, и там он приглянулся молоденькой учительнице немецкого. Работая за станком, девушка учила ребёнка языку. Алексей схватывал знания на лету. Впитывал их, как высохшая земля влагу после дождя.

В марте 1937 года в поселение приехала комиссия и иностранные гости. Это были какие-то учёные и специалисты по правам человека. Начальник поселения расписывал гостям прекрасную жизнь, эффект от трудовой терапии.

Переводчица отвлеклась на кого-то, а представитель из Германии обратил внимание на мальчика, с удивлением наблюдающего за гостями.

– Какой чудесный малыш! – по-немецки произнёс иностранец.

– Я не малыш, – ответил мальчик по-немецки, – я Алексей Максимович!

Все тут же устремили взгляды на ребёнка. Кто-то из комиссии сунул ему в руки большую плитку шоколада.

– Гуд, гуд, – галдели немецкие гости.

Алексей рассказал несколько стихотворений на их языке. Учительница, которая научила его этому, стояла рядом белая от страха.

По итогам посещения с этой комиссией были подписаны какие-то важные документы.

Марию вызвали на допрос.

Она в слезах прощалась с сыном и Клавдией. Просила помощницу позаботиться об Алексее. Рассказала ей, где искать Максима, если придётся очень туго.

Марию привезли в город не под конвоем. Её сопровождал начальник санитарной службы, невысокий круглолицый мужичок.

Он всю дорогу тараторил о том, как плохо живётся тем, кто в заключении. Жалел Марию и её сына.

В допросной было трое. Двое из них сидели с хмурыми лицами. Третий приветливый молчал весь допрос, но всё время улыбался.

Марии было не страшно. Она успокаивала себя тем, что привезли её сюда как человека, и она смогла перед отъездом попрощаться с сыном.

После общих вопросов по установлению личности на Марию перестали обращать внимание. Прошло примерно 2 часа. Хмурые переговаривались, что-то писали: сначала один, потом другой. Приветливый вообще откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

У калмычки сложилось впечатление, что о ней забыли. Мария ждала, когда наконец-то огласят приговор.

– Вот, распишитесь, – услышала она вдруг.

Вздрогнула, уставилась на одного из хмурых.

Встала со стула, подошла к столу.

– До сентября 1938 будешь вольнонаёмной. Твоё дело пересмотрели. Но прошение напиши своей рукой. Так нужно.

Мария ничего не понимала. Она не подавала ранее никакого прошения.

– Вы меня с кем-то перепутали, – тихо произнесла калмычка. – Я никому не жаловалась.

Вдруг приветливый расхохотался так, что и хмурые лица заулыбались. Марии тоже было смешно, но она держалась изо всех сил.

– Впервые слышу, чтобы кто-то отказывался от свободы, – произнёс приветливый, перестав смеяться.

– Пиши, – услышала Мария. – Вот отсюда переписывай.

Мария послушно кивнула. Руки тряслись. Сколько лет она ничего не писала! Пальцы уже много лет были одним целым с ткацким станком, а здесь перо… Тоненькое, холодное…

У Марии по телу побежали мурашки от неизвестности.

В прошении писала о том, чтобы её дело пересмотрели и уменьшили срок наказания.

Когда закончила, расписалась. Отдала перо хмурому.

– Свободна, – хмурый поставил на исписанный Марией лист большую печать.

– А куда мне идти? – поинтересовалась Мария.

Говорила тихо, боясь разозлить или оставить о себе плохое впечатление.

– Ох, горе какое с вами, – затараторил второй хмурый. – Ну куда тебе ещё иди? В поселение возвращайся!

– Да вы объясните женщине по-человечески, – приветливый вдруг повысил голос.

Хмурый нехотя вышел из-за стола, подошёл в Марии вплотную.

– Прошение подала? Подала! Разрешение на вольный наём получила? Получила! Что ты мне теперь голову морочишь?

– Но я ничего не получала, – Мария показала хмурому пустые ладони и пожала плечами.

– О-о-о-о-х, – хмурый стал нервничать, – всё отдадут в поселении. Иди уже…

Мария кивнула, вышла на улицу. Долго раздумывала о том, как ей добираться до поселения. Ведь начальник санитарной службы уже давно вернулся назад.

Да Мария и не знала, как добираться. Вернулась к кабинету. Постучалась.

– Войдите, – услышала она уже знакомый голос одного из хмурых.

Приоткрыла дверь.

– Опять ты!

– Я, – начала Мария дрожащим голосом, – я не знаю, как мне добираться.

– На улице жди. Сегодня машину отправят в соседнее поселение, попроси, чтобы подбросили.

Приветливый вдруг подошёл к двери, и улыбаясь, произнёс:

– Пойдём, покажу, какая машина поедет. Жди около неё. Выезжаем в шесть.

Рядом с гаражом стояла лавочка. Мария присела на неё. Вздохнула с каким-то облегчением. Совершенно не понимала, зачем её вызвали, и кто написал прошение от её имени.

На улице было прохладно. Бодрящий апрельский воздух не пах весной так, как на родине. А Марии стало вдруг казаться, что чувствует она запах цветущей сирени.

Перед глазами стали мелькать бабочки. Калмычка зажмурилась словно от ярких солнечных лучей.

Пока нежилась под лучами выдуманного солнца, не обратила внимания, что рядом с ней кто-то присел.

Услышала чавканье и подскочила со скамьи.

– Ума что ли лишилась? – пробормотал мужик матерясь. – Кипятком ошпарила. Спасибо, что не на голое тело.

Мария смотрела по сторонам. Потом остановила взгляд на мужчине. Он быстро успокоился и продолжил с упоением чавкать, пережёвывая откусанный кусок пирожка. Чавканье сопровождалось и хрустом челюсти. Мария поёжилась.

– Есть хочешь? – произнёс незнакомец и, не дождавшись ответа, отломил половину от своего пирожка, протянул Марии. – Ешь, только десять утра, а машина отбывает в шесть. Кормить тебя никто не будет.

Есть хотелось очень. Мария взяла пирожок, поблагодарила.

Откусила кусочек, закрыла глаза. Последний раз пирожки она ела очень давно. Семь лет назад. Тогда её угощал Максим.

– Чаю хочешь?

Мария кивнула.

– Ну подожди, вскипячу и принесу.

Мужчина скрылся в гараже. Его долго не было. Потом вышел, держа в руке кружку. От чая струился пар.

Поставил кружку на скамью.

– Не обварись, горячо…

И опять вернулся в гараж.

Чай пах цветущей сиренью…

Время тянулось медленно.

Мария долго держала в руках пустую кружку, хотелось ещё горячего чая, но спросить постеснялась.

Удалось немного поспать, прислонившись к стене гаража.

Стемнело быстро. Мария приоткрыла глаза, услышав своё имя.

– Ей, где ты там? Мария!

Она вскочила со скамьи, пошла на голос.

– Отъезжаем, садись в машину. Спереди садись, я сзади покемарю, – сказал приветливый.

Водителя долго не было.

– Чего он там копошится? – возмущался приветливый.

Когда водитель сел на своё место, Мария обомлела.

Это был Максим.

– Ты мне время оплатишь, если опоздаем! – приветливый кричал на водителя так громко, что Марии хотелось заткнуть уши.

Максим мельком взглянул на Марию. Быстро отвёл взгляд.

Ехали молча. Когда приветливый захрапел на заднем сидении, Максим произнёс:

– Как живёшь?

– Хорошо, – ответила Мария.

– Что-то ты как командирша выглядишь, – пробормотал Максим. – Начальницей тюрьмы стала?

– А то… – Марии хотелось сказать что-то обидное, чтобы Максиму стало неприятно. – А ты всё начальников возишь? А сам всё никак?

– А я всё вожу… – протянул водитель.

Приветливый покашлял. Потом опять захрапел.

– Есть хочешь? – поинтересовался Максим.

– Нет.

В соседнее поселение приехали поздней ночью. Приветливый вышел из машины и исчез.

– А тебе куда? – спросил Максим. – Я к вам больше не езжу. Пешком пойдёшь.

– До утра можно остаться? – спросила Мария.

– Оставайся.

Последние ночные часы просидели в машине. Максим спал, положив голову на руль, Мария – облокотившись о дверь.

Как только стало светать, вышла из машины. Водитель за ней.

Подошёл сзади и обнял.

Мария резко убрала с себя его руки.

– Колючая какая, – прошептал Максим. – А я ведь со всей душой. Пойдём в гараж, а потом довезу куда нужно.

Но Мария даже не оглянулась.

Было морозно. После недавнего потепления и последующего сильного мороза корка снега иногда ломалась. Мария то и дело проваливалась по колено. Идти было сложно, решила сократить через тайгу.

Добралась до поселения ближе к вечеру. Торопилась, хотелось увидеть сына, убедиться, что с ним всё в порядке.

Когда показался дом и увидела рядом с ним машину, испугалась и побежала.

Машина была незнакомой.

Внутри Марии всё похолодело. Не помнила, как открыла дверь в дом.

За столом сидели мужчина и женщина. В углу, примостившись на полу, Алексей. Рядом с ним стояла большая лошадка-качалка. Расписана она была яркими красками. И даже при тусклом свете эти краски сияли.

Клавдия стояла у стола, упёрла руки в бока. Она изредка покашливала.

Смотря на неё, гостья закрывала лицо платочком и делала болезненное выражение лица. Казалось, она вот-вот упадёт в обморок.

Марию никто как будто не заметил.

Говорил мужчина:

– Тебе учиться нужно, тысячи советских детей сидят за партами.

Алексей перебирал пальцами по деревянной гриве.

– Мы можем даже в Москву уехать, там тепло, там солнца столько, сколько здесь не будет никогда!

Мария сделала шаг от двери к столу, и только тогда на неё обратили внимание.

– А вот и похитительница сердца нашего Максима, – приветливо произнесла женщина. – Уж сколько лет прошло, а он всё одержимый. И как вам удалось так повлиять на нашего мальчика? Колдовство?

Женщина хихикнула.

Мария поняла, что это мать и отчим Максима. Посмотрела на Клавдию. Её лицо было злым. Ещё никогда калмычка не видела помощницу такой раздражённой.

Недалеко от лошадки стояли деревянные ящики. Штук 10 в два ряда. Что находилось в нижних, было неизвестно. Из верхних выглядывали банки с тушёнкой.

– Это ещё не всё, – гостья заметила заинтересованный взгляд Марии. – В машине намного больше. Не успели разгрузить. Уж очень хотелось с внуком познакомиться.

Мария находилась в каком-то странном состоянии. Смотрела на гостей и ящики, на Клавдию, но не понимала, что здесь происходит.

– Вот я же говорила, – тараторила мать Максима, – наша кровь сильная. Ты посмотри, Миша, как мальчик похож на меня! Я ещё очень молода, и он вполне может сойти за нашего сына.

Мужчина молчал.

Ещё не оправившись от допроса и встречи с Максимом, Мария пыталась взять себя в руки.

Мужчина встал из-за стола.

Подошёл к калмычке, протянул руку и произнёс:

– Михаил Леонтьевич Гнатюк, отчим Максима. Надеюсь, мы не ошиблись адресом, и вы Мария.

Тут в разговор вступила Клавдия.

– Ну это вообще чудеса! – воскликнула она. – Я, значит, имя не то сказала. Знаете, дорогие гости, забирайте провизию и не возвращайтесь. Знаешь, Маша, чего они удумали? Алёшку забрать, пока мы с тобой сроки не отмотаем.

Вдруг у Клавдии начался приступ кашля, она выбежала на улицу.

– Ну это возмутительно! Мальчик живёт с чахоточной под одной крышей. Вы, Мария, безответственная!

Всё решено! Мы забираем мальчика, он проходит обследование и будет жить с нами. Как только годы вашего пребывания здесь подойдут к концу, заберёте сына.

Мальчик будет накормлен. Будет носить хорошую одежду, а не вот это, простите, рваньё!

Советскому ребёнку нужна школа! Тут он насмотрится на таких, как вы, и станет преступником, – женщина разошлась не на шутку. – Моя кровиночка живёт в таких страшных условиях!

До Марии стало доходить, что вообще происходит.

Сердце заколотилось ещё сильнее.

Алексей подошёл к матери и произнёс:

– Мам, мне лошадка нужна. Можно я её себе оставлю?

Мария кивнула, шепнула на ухо сыну:

– Беги, Алёша, бери Клаву и бегите на пилораму. Ждите меня там.

Мальчик кивнул и тотчас скрылся за дверью.

Гостья забеспокоилась.

– Начнём сначала, – обратилась калмычка к гостям. – Чем могу быть полезна?

– Ну она издевается, – взвизгнула мать Максима.

И тут Мария услышала шаги за спиной. Оглянулась. Это был Максим.

– Вот и вся семья в сборе, – прошептала калмычка.

Всё, что происходило дальше, Мария помнила с трудом.

Михаил Леонтьевич протягивал какие-то бумаги, зачитывал их громко и несколько раз. Его жена возмущалась условиями жизни. Сам Максим просто сидел за столом, опустив голову.

– Господа! – произнесла вдруг Мария. – Понимаю вашу обеспокоенность и заботу, но Алёша не сын Максима. Я специально так сказала, чтобы побыстрее освободиться. Вы поймите, такая возможность выпадает не каждой.

Максим был очень молод и наивен. Мне, зрелой женщине, на тот момент матери пятерых детей несложно было соблазнить его. Вы говорите колдовство? Я не отрицаю, применяла его в отношении Максима. Грешна! Но Господь сам с меня спросит. Алёша – не ваш внук!

Жена Михаила вытаращила глаза.

– Пятеро детей! Пя-те-ро, Ми-ша!

– Я тебе говорил, что детей много.

– Да и мальчик как-то не похож на нас всё-таки. Поехали домой, – женщина схватила мужа за рукав и потянула к двери.