Текст книги "Пять граммов бессмертия (сборник)"

Глава 5

Сева остановил машину у самого подъезда. Ему не терпелось вскрыть банку и посмотреть, что за сюрприз таится внутри запечатанной лабораторной посудины, к тому же, тщательно заклеенной бумагой без опознавательных знаков. Севе пришла мысль о том, что неплохо бы вскрыть эту банку вне дома. Так, на всякий случай! Мало ли что…

Сева достал банку, включил освещение и осторожно поболтал ею возле самого уха. Это была явно не жидкость. Шороха сыпучего продукта он тоже не услышал. Он принялся осторожно сдирать приклеенную на совесть бумагу, и увидел… свернутую в трубку полуобгоревшую общую тетрадь. Это был любимый дневник профессора Осипова, в который тот заносил самое важное. Сева узнал бы его из тысячи!

Обугленная тетрадка являла собой жалкое зрелище. Побывав в аду, она, словно феникс, возродилась из пепла, чтобы передать привет от умершего учителя. Только вот прочитать этот дневник, к сожалению, вряд ли было возможно: листки словно спеклись между собой, некоторые из них обгорели до основания. Но больше всех пострадали крайние части.

Судя по всему, неизвестный доброхот дневник не открывал, видимо, опасаясь повредить листы еще больше и тем самым поставить под угрозу ценные сведения. И это было очень разумно.

Ну, что ж, это сделает сам Сева. Придя домой, он шаг за шагом принялся исследовать драгоценный документ. Профессор вносил в свой дневник самое главное – результаты очередных опытов, не доверяя компьютеру. Объяснял он свои чудачества просто: дескать, тетрадь он всегда носит с собой, а «железка» может поломаться в самый ответственный момент, или, хуже того, ее могут и вскрыть!

У Севы заколотилось сердце – еще чуть-чуть и он доберется до самого последнего дня, а это значит, что скоро все закончится!

Какое счастье, что не перевелись еще люди с открытым сердцем и чистой душой!

Он осторожно пинцетом подцепил последнюю, самую хрупкую из страниц…

Сейчас… сейчас… о, нет – чуда не произошло! Все, что можно было разобрать на ней, умещалось буквально в несколько слов:

«Ура! Свершилось, я нашел! Последний ингредиент сост…» и далее запись, как назло, обрывалась из-за обгоревшей части страницы.

Сева чуть не заплакал от злости и обиды. Человек, пытавшийся ему помочь, на самом деле сослужил плохую службу – отнял последнюю надежду, затеплившуюся, было, при виде профессорской тетради.

Скорее от безысходности, чем из любопытства, он включил компьютер. Вдруг его новый корреспондент прислал еще что-нибудь? Предчувствие не обмануло – в углу мерцала «иконка» нового письма.

Он с нетерпением открыл его, и перед глазами предстала одна-единственная строчка. Это была скопированная ссылка на какой-то интернетовский сайт.

Сайт был посвящен проблемам наследственности. В опубликованной там статье говорилось о международной медицинской ассоциации, которая учредила грант за разработку лекарственных препаратов для борьбы с проявлениями тяжелых патологий по линии наследственности. В статье, в частности, упоминалась и болезнь, от которой погиб Профессор и его родственники.

Статья была написана сухим медицинским языком, изобилующим специальными терминами, и была предназначена явно не для широкого круга читателей. Приславший эту ссылку был явно в теме и знал, чем занимался Сева и какие проблемы пытался решить. Иначе и быть не могло.

В статье также была указана и сумма гранта, выделенного ассоциацией на исследование в этой области генетической науки. Более того, там говорилось, что на днях намечается симпозиум, который будет проходить в Институте биологических проблем – бывшем Севином институте.

Тут было над чем подумать! Получалось, что его тема вовсе не закрыта, как он полагал, а совсем наоборот – стала суперактуальной, если даже международная ассоциация занялась этой проблемой!

И значит, вот уже как минимум несколько недель об этом знает весь заинтересованный научный мир! Почему же тогда Грошев не поставил его, Севу, в известность, не пригласил на беседу, наконец? Кто, как не Колмогоров, ученик Осипова, был более осведомленным по этой теме?

Вывод напрашивался сам собой. Грошев назначил заниматься этим другого ученого! Но кого? Сева, конечно, отстал от жизни, но не настолько, чтобы не знать по именам всех, кто когда-либо занимался сходными вопросами. Скорее всего, все дело в этой огромной сумме, и Грошев просто не хочет ни с кем делиться! Неужели он надеется, что без Севы с его Осиповскими наработками, у них что-то получится? В любом случае, Грошев получит этот грант, а там – хоть трава не расти!

Информация, полученная от неизвестного доброжелателя, была для Севы очень важной и ценной. Оставался загадкой лишь сам доброжелатель…

Может быть, что-то прояснится на сайте его бывшего института? Сева проштудировал все новости и в статье о симпозиуме обнаружил активную строку: «генетическая патология». Кликнув на нее, Сева открыл договор, заключенный той самой международной ассоциацией и директоратом НИИ о совместном сотрудничестве в области проблемы патологии наследственности.

Договор был стандартный, ни к чему особо не обязывающий. Имелись там и приложения с согласованиями тем, разработок и даже расценками на те или иные исследования. В частности, в одном из них говорилось, что «… на исследование в области поисков замены так называемого мутантного фермента в клетках организма человека с генной патологией выделялось до 75 % гранта».

Сева ошеломленно смотрел на монитор. Так это же его конкретная тема! Именно замена мутантного фермента! И это, судя по приоритетному субсидированию, являлось чуть ли не главной задачей медицинского форума!

Так вот, где собака зарыта! Теперь вся картина более или менее стала проясняться. Неизвестный доброжелатель решил привлечь внимание Севы шарадой с ключевым словом «Лаборатория». Ведь в случае, если Севу это не зацепит, то и дальнейшие контакты становятся бессмысленными.

Но ведь можно было, наверное, как-то передать эту тетрадь по-другому, без риска? Например, по почте! Ведь наверняка у него и Севин домашний адресок имеется!

Но с другой стороны, если предположить, что Севе все фиолетово, тогда неизвестный отправитель сильно рисковал тем, что возможные ценные сведения из профессорского дневника окажутся не в тех руках и могут просто сгинуть.

Нет, доброжелатель вовсе не так уж и глуп! Так кто же он, этот дальновидный и знавший Севу человек? Ясно одно – чтобы ответить на этот вопрос, необходимо было встретиться с тем охранником из института.

Обладатель черной болоньевой куртки Сергей работал в институте уже полгода. Это был средних лет атлетически сложенный мужчина, дежуривший сутки через двое с двумя сменщиками.

Сева, несколько дней продежуривший у входа в институт, и под разными предлогами заходивший вовнутрь, вскоре понял их график. От одного из них – мужичка лет пятидесяти, выходившего покурить на крыльцо, он и узнал в подробностях о Сергее.

Сева даже придумал легенду о якобы разыскиваемом им друге детства. Выяснив все о времени работы Сергея, Сева, улучив момент, пришел в его смену, как и в первый раз – к десяти вечера.

Если бы не было так много грустного во всей этой истории, Сева наверняка расхохотался бы, глядя на его огорошенную физиономию. Судя по всему, Сева попал по адресу.

Простодушный охранник не смог скрыть своей реакции, когда увидел перед собой Севу. Он уже, видимо, сильно пожалел, что так неосмотрительно открыл входную дверь на стук, хотя правилами это строго воспрещалось.

– Вам чего? – наконец вымолвил он после секундного замешательства.

– А я к тебе, Сергей. Вижу, узнал ты меня! Может, впустишь, поговорить надо. Ты ведь не хочешь выяснений отношений со своим начальством, когда станет известно, что в твое дежурство в помещение института проникали посторонние люди?

Сергей только крякнул в ответ, но гостя пропустил. Усевшись на свое место, Сергей хмуро уставился на Севу. Невооруженным глазом было видно, что ему крайне неприятна эта встреча.

– Да ты не дрейфь! – первым нарушил молчание гость. – Мы с тобой заодно! Мне бы только понять, кто тебя на это подбил? Пойми, меня ты можешь не опасаться, а тому человеку я очень благодарен. Он мне здорово помог! Понимаешь? Мне необходимо поговорить с ним.

– С ней! – сухо произнес пришедший в себя Сергей. – Этот человек – женщина! В общем, это – моя жена! Она вас хорошо знает. Вот и попросила меня открыть дверь ровно в десять и спрятаться куда-нибудь, чтобы вас не спугнуть. А затем, через десять-пятнадцать минут проследить, когда вы выйдете… А как вы меня вычислили?

– А ты вещи свои не оставляй, где попало! – Сева усмехнулся наивности парня. – Знает меня, говоришь? И как же зовут твою жену?

– Зина Козырева! Она у вас лаборанткой работала, помните? Сейчас она – младший научный сотрудник! – не без гордости сообщил охранник.

– Как же, как же! Зиночка! Она училась тогда, кажется, на четвертом курсе! И почему же она мне просто не позвонила? Она боялась чего-то?

– Вот именно! Когда умер ваш профессор… забыл его фамилию, а вас выгнали, она осталась практически без работы. Вот она и пошла к новому директору – просить, чтобы он оставил ее в институте. Ей не хотелось терять место в НИИ, ведь через два года она заканчивала мед и хотела защитить диссертацию именно здесь, где ее все знают и хорошо относятся.

А директор – гадюка – предупредил, что, если узнает, что Зинка связывалась с бывшими сотрудниками, то она вылетит с работы, как пробка! Поэтому она все это время и тряслась, – парень усмехнулся, – дуреха! Я ей говорил, что есть много других мест, не пропадем! А она уперлась!

– И давно она тебе все это рассказала?

– Совсем недавно. Все в себе держала, чтобы меня не расстраивать. А тут вижу, ходит сама не своя, все думает о чем-то. Я не выдержал. Спросил. Она мне все и выложила. Очень хотела вам помочь. Говорила, что это очень важно и для дела и, возможно, для вас. Правда, была не уверена, что вы придете. Вот и упросила меня помочь ей!..

– Я все понял, Сергей. Спасибо тебе и Зине. Можешь ей передать привет от Севы и скажи, что теперь ей бояться нечего. Я ничего не забыл, и все эти годы занимался исследованиями, правда, пока безуспешно. А информация, которую она мне передала, очень для меня важна. Очень!

Валерий Петрович ощущал необычайный прилив энергии, вызванный недавними событиями. Вот уже несколько недель в научных медицинских кругах только и говорили о его институте, не забывая упомянуть добрым словом и директора! А в этом – только его личная заслуга!

Кто по крупицам собирал все мало-мальски значимые материалы по проблемам патологии наследственности? Кто списывался и созванивался со всеми более-менее известными мировыми специалистами в этой сфере? Кто пробивал среди единомышленников идею создания международной ассоциации и подбил западных партнеров на раскрутку богатых, но неизлечимо больных спонсоров? Кто, в конце концов, подвиг этих больных толстосумов создать фонд, где сформировался этот грант?

На все эти вопросы Валерий Петрович мог бы с гордостью ответить одним единственным личным местоимением!

Его заслуга была даже не в том, что, создав ассоциацию, он привлек всеобщее внимание к этой, пока не разрешенной проблеме. Главным было то, что все бразды правления будут сосредоточены в одних руках – его и Институте, что даст наибольший эффект для мозгового штурма. Ну, а всяческие побочные приятности в виде распределения самого гранта и председательства в Попечительском Совете Ассоциации, дающем неограниченные возможности управления деньгами и решениями этого Совета – всего лишь им лично заслуженные привилегии!

Он добился главного – финансирования! А, когда есть деньги, можно двигаться и дальше. Грошев не был бы директором и хорошим стратегом, к коим он себя справедливо причислял, если не умел бы планировать и просчитывать на несколько шагов вперед. Он понимал, что с него рано или поздно спросят результаты исследований, на которые он уже получил большие деньги, и поэтому он проделал предварительную колоссальную работу по поиску того, кто мог бы возглавить эти работы.

Перебрав множество кандидатур, и не только в своем НИИ, чьи научные исследования каким-то образом пересекались с темой профессора Осипова, он, наконец, остановился на одном из самых талантливых ученых из его института, которому он посулил золотые горы в случае успеха. Правда, в успехе этого предприятия Грошев сильно сомневался, понимая, что материальная составляющая в данном случае вряд ли поможет.

Ближе всех к успеху после Осипова был, несомненно, его ученик – верный соратник и родственник Колмогоров, но тот по слухам совсем опустился, работая чуть ли не грузчиком. Но не это было главной причиной нежелания директора видеть у себя в институте молодого последователя Профессора.

Дело было в самом Грошеве, вернее, в его непомерной гордыне. Не мог Валерий Петрович переступить через себя, даже когда на кону стояла его собственная репутация! Это было выше его сил! Одна только мысль, что ему придется извиняться перед этим мальчишкой-выскочкой и униженно приглашать обратно сводила его с ума.

Было, правда, еще одно, из-за чего он никогда бы не принял Колмогорова обратно, и в чем Валерий Сергеевич не хотел признаваться даже самому себе. Грошев не мог допустить, чтобы на его горизонте опять появилось имя Профессора, которого он ненавидел и боялся даже после смерти.

А вся уже проделанная работа по этой теме была связана только с покойным Осиповым. Если мальчишке и удастся добиться успеха, ненавистная фамилия тут же всплывет из небытия, затмив его, Грошева, навсегда.

Глава 6

Анализы, которые показала Катя специалисту, давнему другу ее отца Андрею Анатольевичу Спесивцеву, изрядно того насторожили. Налицо были все признаки начинавшейся болезни. Подобную клиническую картину ему уже приходилось наблюдать у больных, у которых происходили некоторые изменения так называемых лизосомных ферментов, контролирующих процесс внутриклеточного расщепления. То же самое происходило и с самим Осиповым, а, судя по его рассказам, с его отцом и бабушкой. Все эти изменения происходили исключительно на генном уровне.

А следствиями этих изменений являлось накопление нерасщепленных макромолекул и увеличение числа лизосом в клетках различных тканей организма. Специалисты называли их еще «пенистыми» клетками. Такое накопление приводило к нарушению нормального функционирования клеток и их гибели. Чем сильнее функция фермента была нарушена мутацией, тем быстрее наступала гибель клеток в тканях, и тем быстрее прогрессировало заболевание.

Процесс лечения таких больных сильно затягивался и был малоэффективен. В крайних случаях предлагалось хирургическое вмешательство для удаления органа, отвечающего за всю цепочку – селезенки. Процесс на время действительно замедлялся, вызывая у пациентов временное облегчение, но накопление пенистых клеток не прекращалось, и основная нагрузка при отсутствии селезенки ложилась уже на костную ткань. Разрушалась костная система больного, и кончалось это, как правило, очень плачевно.

Андрей Анатольевич был дружен не только с самим Осиповым, наблюдавшимся у него последние годы, но также и их общим институтским товарищем Грошевым, который теперь возглавлял институт! Спесивцев, которого также интересовала эта проблема, не мог не заметить информации о предстоящем симпозиуме по генной патологии. Более того, он даже был приглашен Грошевым, но, насколько он знал, усиленная работа для решения этой проблемы пока успехом не увенчалась, несмотря на мощное финансирование со стороны Международной Ассоциации.

Он также был знаком и с Колмогоровым – ближайшим помощником Осипова, но и тот был не у дел.

Оставалось надеяться только на молодой организм его новой пациентки и счастливый случай.

– Катя, не отчаивайтесь! Всегда есть надежда на выздоровление. Не хочу от вас скрывать, что ваши анализы меня беспокоят. Необходимы будут более тщательные исследования, и мы с вами должны надеяться на лучшее. Все будет хорошо! Надо надеяться и верить! – Как ни старался Спесивцев говорить как можно бодрее, но его глаза все-таки выдавали нешуточную озабоченность.

– Спасибо, доктор, я и так стараюсь быть бодрой и не терять присутствия духа. Это мне тоже, вероятно, досталось по наследству от отца! – она невесело усмехнулась. – Все равно. Будь, что будет. Жалко только сына. Маленький он у меня еще…

Андрей Анатольевич только головой покачал в ответ, провожая Катю до двери. Ее действительно могло спасти только чудо.

– Ба! Ба-а! – протяжно звал Санька Елену Дмитриевну, возившуюся на кухне. – Иди сюда, я тебе что-то покажу!

Бабушка, заслышав тоненький голосок любимого внука, поспешила в детскую, где тот игрался с ее подарком – кубиками с химическими элементами и цифрами. Она не сомневалась, что эти кубики его заинтересуют, ведь то, что рассказал ей Сева о сыне, было непостижимым! Они тогда всей семьей думали над этим феноменом, но так и не пришли к единому мнению. Наиболее правдоподобной выглядела версия Севы насчет его экстрасенсорных способностей. Другая же версия – Кати – о том, что талантливый ребенок изучил премудрости химии по записям Севы и, будучи чрезвычайно одаренным, самостоятельно освоил некие азы, просто не укладывалась в голове. Все эти объяснения без сомнения были большой натяжкой, но других-то не было!

Она подошла к внуку и ахнула: на полу перед довольным малышом из кубиков были выложены формулы различных, известных еще со школы, химических соединений: окислов, оснований, кислот. Но не только это поразило бабушку. Насколько разбиралась в химии сама Елена Дмитриевна, Санька выложил и уравнение какой-то химической реакции, с выделением свободного кислорода. Она, потеряв дар речи, изумленно смотрела на внука. Он тоже с интересом наблюдал за реакцией бабушки.

– Ну, как, ба? Тебе нравится? – он смотрел на нее внимательно, без улыбки, совсем не по-детски.

– Санечка, миленький, а что это ты здесь изобразил? – Она решила не смущать внука своим безграничным изумлением.

– Ну, как же ты не понимаешь? Это же формулы! – искренне удивился он.

– А что это за формулы такие, внучек?

– Это, это… игра такая!

– А кто тебе показал эту игру – папа? – невинно поинтересовалась бабушка.

– Я сам! – тут же ответил он.

– Санечка, а эта длинная цепочка из кубиков что означает?

– Это… реакция… какая-то… Я не знаю! – Санька, сидя на полу, задумчиво покачивал ногой. – Все, мне надоело!

Он встал и, расшвыривая кубики ногами, вышел из детской на кухню. Там, взобравшись с ногами на табурет, уставился на улицу.

Что и требовалось доказать! Елена Сергеевна уже не сомневалась, что зять был прав – ее внук оперировал формулами, в которых ничего не понимал! Тем не менее, факт оставался фактом!

– Ба, пошли гулять, смотри, как на улице солнышко светит! И ребята вон снеговика лепят! – прокричал Санька из кухни.

Елена Дмитриевна подошла к окну. За окном лежал почерневший мартовский снег, светило яркое солнце. Весна уже входила в свои права. Как же хорошо, когда после тяжелой холодной зимы, ассоциирующейся у нее теперь со смертью Кеши, приходит весна, сметая на своем пути вместе со снегом еще и печаль невосполнимой утраты.

Именно весной у Елены Дмитриевны всегда почему-то появлялась надежда, что все у них в семье будет хорошо, несмотря на постоянно нависающую угрозу болезни. Надо надеяться на лучшее, обязательно только на лучшее.

– Собирайся, мой дорогой, на улицу. Пойдем, погуляем. А потом вернемся домой обедать. Скоро и мама должна прийти из поликлиники.

Сева вот уже второй час колесил по городу, не замечая голосующих прохожих, хотя выехал именно «бомбить». Со стороны можно было бы подумать, что этот небритый мужчина за рулем недорогой иномарки кого-то разыскивает. Он, действительно, искал и не находил, но не человека – ответ на мучавший его вопрос: что ему делать дальше? И, чем больше он наматывал километры на колеса своей верной старушки, тем меньше понимал, как ему поступить с новой информацией, полученной от Зины.

Сам того не замечая, Сева машинально подъехал к ее дому. Конечно, она могла переехать или жить по месту прописки мужа, но сейчас он находился рядом с местом ее прежнего проживания. В свое время ему доводилось как-то провожать ее после вечеринки, организованной у них в лаборатории. А зрительная память у Севы была просто превосходной.

Он оставил машину и зашел в ее двор. Зачем он здесь? Зина все равно на работе. Что он вообще хочет выяснить у человека, который боится всего на свете?

– Всеволод Николаевич! Это вы? – вдруг раздалось за его спиной. – Что вы здесь делаете?

Сева непроизвольно вздрогнул и обернулся. Перед ним стояла… сама Зина, держа за руку маленького ребенка, закутанного с ног до головы шалью.

– Зиночка! Как я рад вас видеть! Вы меня узнали?! Я, наверное, сильно изменился. Оброс вот. Извините меня за этот вид. Я, вообще-то, даже и не собирался к вам. А вы разве не работаете?

– Я на больничном по уходу за ребенком. Дочку к врачу водила. Нас выписали. Завтра уж надо будет выходить на работу. Я и так всю неделю дома сидела. Всеволод Николаевич, вы меня извините, я не могу пригласить вас домой. Потом объясню. Я тоже давно хотела с вами поговорить, но опасалась, что вы… не совсем в форме. Про вас, знаете, разные слухи ходили. Я так обрадовалась, когда узнала от мужа, что вы в седле. Давайте так: я отведу дочку домой, а потом мы с вами где-нибудь встретимся и поговорим. Да вот, хотя бы в соседнем кафе.

– Хорошо, я там и подожду, если мой вид вас не шокирует.

– Ну, что вы, какие пустяки! Я приду минут через двадцать.

В кафе, где устроились бывшие сослуживцы, было не слишком много народу. Они выбрали самый дальний столик от входа, «чтобы не мозолить никому глаза», – как пояснила Зина. Она беспрестанно оглядывалась по сторонам и была немного напряжена.

– Вы меня простите еще раз, Всеволод Николаевич, за то, что я вас в дом не пригласила. У нас было бы не совсем удобно – при Сергее. У меня от него секретов нет, конечно, но есть сферы, в которые его посвящать не стоит. И вообще, чем меньше он будет знать, тем спокойнее ему будет работать.

– Ну, что вы, не стоит извиняться. Я все понимаю – и ваши опасения, и страхи, и чем продиктовано ваше решение зашифровать свое послание.

– Да, да, именно так! Когда Сергей рассказал мне о вашей встрече с ним, я обрадовалась, что вы не бросили это занятие, и посчитала своим долгом предупредить вас через Интернет, что ваша тема стала очень актуальной! Если бы вы не пришли сегодня, я бы вам все равно написала о последних событиях в институте и, в частности, в нашей лаборатории. О том, что вашей темой поручено заниматься людям, далеким от этой проблемы. Я, честно говоря, не понимаю нашего директора. Почему он не пригласил вас и не поручил это вам? Неужели он настолько поверил слухам, что даже не попытался с вами поговорить и выслушать. Для меня это большая загадка. А вы сами как думаете, Всеволод Николаевич?

– Ума не приложу, Зиночка. Для меня это, как гром среди ясного неба. Я и сам не знаю, что мне делать! Все это время я продолжал заниматься поисками. Кое-чего добился и даже немного продвинулся вперед. Но без лаборатории это все – мышиная возня! Теория не может существовать без практики. Мне чудовищно не хватает элементарных опытов, но путь в лабораторию мне закрыт!

Сева глядел на Зину и думал, что теперь у него хотя бы есть единомышленник и, возможно, помощник.

А Зина смотрела в окно и о чем-то напряженно думала.

– А, может быть, вам надо просто прийти в институт и поговорить с Грошевым без всякого приглашения? Ведь должен же быть он заинтересован в успехе дела? – Она с надеждой посмотрела на Севу.

Он только отрицательно покачал головой.

– Если бы он хотел, давно бы со мной связался…

Прошел уже месяц после симпозиума, но Грошева не покидало удивительно приятное чувство осознания собственного триумфа, которое он испытал на этом, поистине грандиозном по своему размаху форуме. Да, Валерий Петрович умел пустить пыль в глаза, особенно когда мог себе это позволить. Чего стоила только доселе невиданная в этих стенах техническая оснащенность зала заседаний! А прекрасные бытовые условия для проживания приезжих ученых-генетиков, а обширная культурная программа? Они надолго запомнят Грошевскую гостеприимность!

Но за праздниками неизбежно приходят будни, и они-то как раз радовали не особо. Вот и сегодня ему предстояло услышать отчет о проделанной за этот период работе своего назначенца – нового заведующего лабораторией наследственных болезней Игоря Сергеева – одного из лучших специалистов в своем деле, который пригласил в помощники давнего сотрудника этой же лаборатории Зину Козыреву, работавшую еще при Осипове.

Зина, выросшая из студентки-лаборантки в МНС, дело свое знала, но как самостоятельный ученый ничего собой не представляла. Она была интересна Грошеву в другой ипостаси – быть его глазами и ушами не только в своей лаборатории, но и в институте. И с этим делом она, кажется, справлялась.