Текст книги "Пять граммов бессмертия (сборник)"

Глава 14

– Слово для защиты имеет адвокат ответчика Аронович…

Адвокат, разложив свои бумаги, не спеша поднялся со своего места.

Это был очень колоритный человек! Небольшого росточка, полноватый, отдувающийся на каждом шагу, с залысинами на большой голове, он производил впечатление очень умного и образованного человека. Его круглое, добродушное и, на первый взгляд, простое лицо очень скоро убеждало любого собеседника, что перед ним человек себе на уме, человек, знающий себе цену, умеющий добиться своего во что бы то ни стало!

Глаза улыбчивого толстячка Ароновича, как маленькие черные буравчики, заглядывали, казалось, в самое нутро собеседника, выворачивая наизнанку его душу и тело. Судейские, давно знавшие Семена Григорьевича, старались избегать ссор с ним, даже не отдавая себе в этом отчета. А за пределами зала суда выказывали ему всяческое почтение.

Сева с тоской приготовился слушать. Для него было совершенно очевидно, что только чудо может освободить его от этого груза обвинений, неопровержимых улик и убийственных доказательств, так ловко собранных обвинителем и предоставленных на всеобщее обозрение как безоговорочно доказанную вину.

– Господа, прежде всего, я хочу спросить всех здесь присутствующих: кого-нибудь убили, не дай Бог, или изнасиловали, может быть, совершили ограбление века? Нет, и еще раз нет! Речь на этом судебном слушании не идет о каком-нибудь ужасном и мерзком преступлении. Здесь говорится о краже собственности, как мы все поняли из слов уважаемого господина прокурора. Но не материальной собственности в виде дорогого авто или фамильных бриллиантов, а интеллектуальной и, я бы сказал, эфемерной собственности, а, возможно, речь даже идет о плагиате. И на этом основании – о якобы порочащем истца заявлении моего подзащитного о том, что он и есть тот самый автор фермента. Заметьте, уважаемый суд, господин Колмогоров напрямую никого не обвинял! Он просто сказал, что создал формулу, на основании которой и было синтезировано это лекарство. И здесь нам предстоит разобраться, кто же у кого похитил эту самую собственность в виде идей, мыслей, титанического многолетнего интеллектуального труда, принесшего, наконец, всем обреченным на смерть людям избавление от страшного недуга. Встает вопрос – кто же истинный автор этого пресловутого фермента, кто, так сказать, его родитель? Тут нам тыкали в нос некой дипломной работой, которую якобы мой подзащитный даже не украл, а то ли сфотографировал, то ли так запомнил, но использовал для своих гнусных целей: выдать ее за свою! Не так ли, господин прокурор, у вас это прозвучало? Я ничего не упустил? Ведь эта дипломная работа как лежала в столе Грошева, так и осталась лежать нетронутой! Позвольте, но у меня тут же возникает один маленький вопрос: а почему сам многоуважаемый истец не воспользовался этой студенческой работой и не создал без всякой посторонней помощи это лекарство раньше, когда о Колмогорове еще никто не знал в научном мире? Я вам сам отвечу на этот вопрос! Ему было некогда заниматься научной деятельностью вообще и этой тематикой в частности. Господин Грошев не был ученым, он был чиновником от науки. Дабы не отвлекать уважаемый суд, я хочу опустить долгий перечень занимаемых им должностей в Минздраве под началом его тестя, человека достойного и уважаемого, но такого же чиновника… вечная ему память! Остановлюсь только на последней. На должности директора, которую господин Грошев занял совсем недавно, занимаясь в институте хозяйственной, подчеркиваю, деятельностью. И что же получается? До прихода в НИИ, равно как и в самом институте, Грошев ни минуты не был занят научной работой. Что, по-моему, даже и не требует особых доказательств. Это – во-первых. А во-вторых, даже если бы он и хотел это сделать, сама эта пресловутая студенческая работа – безусловно, талантливая в свое время, но сырая с точки зрения современной науки – представляет собой разве что исторический, а вовсе не научный интерес. И тем более не является каким-то открытием теперь, в данный промежуток времени. Идеи там есть, но их требовалось развить, довести до ума. А на это необходима была прорва времени, сил и энергии. И каждодневный кропотливый труд! Это не мое голословное утверждение. Мнение экспертов, подшитое к делу – тому подтверждение! И совсем другое дело – мой подзащитный, который в свое время трудился в вышеназванном заведении на протяжении десятка лет под руководством своего шефа, наставника, научного руководителя – известнейшего ученого-генетика профессора Осипова. Того самого, который всю свою жизнь положил на поиски лекарства от болезни, унесшей жизни его родных, его самого, и чуть было не погубившей его дочь. Именно Осипов – соавтор той самой дипломной работы, о которой здесь все время велась речь. И я вас спрашиваю: зачем Колмогорову красть сегодня то, что у его наставника и так было еще вчера?! Но что, господа, мне кажется особенно интересным? Покопавшись в архивах мединститута, я нашел рецензии руководителей дипломного проекта студентов Осипова и Грошева, в которых говорится об исключительной способности только одного из вышеперечисленных дипломников. Нетрудно догадаться, что это был именно Осипов! Материалы также приложены к делу. Идем дальше. Что же мы видим, уважаемый суд? Есть два соавтора одной работы, один из которых никогда не занимался и не занимается наукой, а второй на это положил жизнь!

– Позвольте! – раздался голос прокурора. – Это голословное утверждение! У истца имеется ученая степень доктора наук, и вы не можете утверждать, что, работая в министерстве, он не занимался научной деятельностью!

– Вы абсолютно правы! – добродушно согласился Аронович. – Я вам больше скажу: у меня с собой протокол заседания ученого совета, из которого следует, что тема, по которой была защищена докторская диссертация, не имеет даже отдаленного отношения к той, что была освещена здесь, в этом зале. В деле на этот счет также имеются отзывы экспертов. Эта, с позволения сказать, диссертация, как оказалось, была защищена в очень узком кругу. Ученый совет, на рассмотрение которого была представлена эта работа, был в неполном составе, что отражает тот же протокол. И это уже само по себе является нарушением! Но, если быть до конца точным, – а я уж постарался в этом убедиться, то из всего этого неполного состава в действительности присутствовал всего лишь один человек! Уважаемому суду интересно, кто же эта персона, мужественно присутствовавшая на горе-защите? – Аронович с живым интересом посмотрел на хмурого судью и, не дождавшись от него ответа, продолжил: – Этим человеком был не кто иной, как тесть нашего уважаемого истца и его научный руководитель по совместительству! Как вы понимаете, это – незаконная защита, косвенно доказывающая несостоятельность господина Грошева как ученого! Допрос «мертвых душ», якобы присутствовавших на той защите, также приложен к делу.

В зале началось нечто невообразимое: гробовая тишина, воцарившаяся было во время выступления адвоката, в одночасье нарушилась гулом голосов, смехом и выкриками с места: «Позор!», «Мошенник!», «Долой!» и т. п.

– Попрошу зал успокоиться и вести себя подобающим образом, в противном случае заседание суда будет проходить закрытым порядком! – грозно прикрикнул судья, пожилой седовласый мужчина с изможденным лицом, облаченный в строгую черную мантию. – А вас, господин адвокат, попрошу не отвлекаться от сути искового заявления. Попрошу ближе к существу вопроса.

– И опять вы правы, ваша честь! Именно – существо вопроса! И я намерен доказать здесь, что вором интеллектуальной собственности является не мой подзащитный, а истец. Но, простите, я несколько забежал вперед. Продолжаю! – при этом адвокат театрально поклонился в сторону судьи, которого, судя по его недовольному выражению лица, это несколько покоробило.

– У меня здесь, – он выразительно постучал пухлым пальцем по своей аккуратной папочке, – должны были быть и материальные подтверждения моих слов, т. е. доказательства многолетнего труда моего подзащитного, но вот какое дело – их нет! – Аронович снова насладился паузой. – И нет их по той же банальной причине – краже! Да-да! У Колмогорова из квартиры пропали все вещдоки, напрямую связанные с этим делом, а именно: тетрадь профессора Осипова, полученная им в тот злосчастный вечер, когда его засекли институтские камеры слежения; целая папка с черновиками, отпечатанными на его принтере, доказывающие хода мыслей Колмогорова. Был выведен из строя ноутбук Колмогорова, в котором также имелись необходимые для судебного заседания доказательства. Возникает вопрос: кто и зачем лишил моего подзащитного такой доказательной базы? Ответ на этот вопрос напрашивается сам собой, но, как юрист, я не вправе бездоказательно озвучивать его!

Аронович был в своем репертуаре. Он не мог без театральщины! В этом он был весь. Но еще он был и знатоком своего дела и палку никогда не перегибал.

– Ваша честь, уважаемые господа, все, что я здесь привел, в пух и прах разбивает обвинения прокурора против моего подзащитного с точки зрения якобы похищенной им идеи. Собственно, если она и похищена или, правильнее будет сказать, использована, то отнюдь не у истца, а у его наставника профессора Осипова. Ко всему прочему, у меня на руках имеются результаты дактилоскопической экспертизы, проведенной после снятия отпечатков пальцев в двух помещениях института, а именно – в лаборатории и кабинете директора, включая и пресловутую папку с дипломной работой. Результаты таковы: отпечатков пальцев Колмогорова на папке не было, тогда как в других местах, включая ручки дверей директорского кабинета и лаборатории, они были, несмотря на то, что с тех пор прошло достаточно много времени. Согласитесь, было бы более чем странно, если бы Колмогоров беспрестанно снимал и надевал перчатки, как ненормальный. На пленке скрытой камеры также явственно видно, что он не пользовался данным предметом туалета. Другими словами, Колмогоров в ТОТ день вовсе не был в кабинете директора, поскольку был в ДРУГОМ кабинете. Это первое доказательство. Остается развенчать и второй пункт обвинения в факте самой кражи, как выразился уважаемый прокурор – «под покровом ночи». Справедливо возникает вопрос: если он не вор, тогда что же понадобилось ответчику в институте в столь неурочное время? И вот тут нам на помощь придут очевидцы этого события, а также те лица, которые напрямую посодействовали этому, с позволения сказать, вторжению в святая святых российской науки. Ничего, что я так витиевато? – Аронович вновь поклонился судье, которого явно раздражала эта его манера говорить.

Но адвокат был в своей стихии, и остановить его было нельзя.

– Я хочу пригласить в зал судебного заседания первого свидетеля по делу – Козырева Сергея Васильевича.

– Секретарь, пригласите Козырева, – устало обратился к помощнице судья.

Молодая секретарь своим зычным голосом прокричала в сторону двери:

– Приглашается свидетель Козырев.

Открылась дверь, и красный, как рак, здоровый молодой парень неуклюже прошествовал к стойке перед судьей. Он нервно огляделся, не зная, куда девать могучие руки и, найдя глазами улыбающегося адвоката, кивнул ему, как старому знакомому.

– Назовите свое имя, год рождения, род занятий, – монотонно произнес судья.

– Козырев я, Сергей Василич! Семьдесят второго года рождения, работаю охранником в институте… – он выжидающе посмотрел на судью.

– Господин адвокат, можете приступить к допросу вашего свидетеля.

– Благодарю, ваша честь! – толстячок вскочил с места и подошел к Козыреву. – Сергей Васильевич, – доброжелательно начал он, – что вы можете рассказать уважаемому суду о том вечере, когда вы видели господина Колмогорова?

– Ну, в общем, меня Зинка – жена моя – попросила, чтобы я открыл входную дверь в десять вечера, а сам, значит, спрятался где-нибудь поблизости, чтобы вот он, – кивнул Козырев в сторону поникшего головой Колмогорова, – прошел вовнутрь. Ну, я так и сделал!

– Очень интересно, – потер руки адвокат, – что же было дальше?

– Ну вот. Он вошел, взял ключ от лаборатории и пошел наверх…

– Одну, секундочку, Сергей Васильевич, откуда вы знаете, какой он взял ключ?

– Нешто я своих ключей в ключнице не знаю! Я ведь, когда этот товарищ поднялся наверх, посмотрел, тот ли он взял. Вижу: точно, от лаборатории!

– А от кабинета директора ключ висел на месте?

– Ну да!

– Вы не могли перепутать, может быть, Колмогоров взял оба ключа? – стал настаивать адвокат.

– Да нет же! Говорю, что все остальные были в своих гнездах. Все крючки были заняты, кроме одного – где висел ключ от лаборатории.

– Ну, хорошо! Продолжайте, пожалуйста, – Аронович отошел от Козырева и сел на место, показывая всем своим видом, что самое главное он уже узнал.

– Так вот. Потом минут через десять я вышел за дверь и стал дожидаться, когда он выйдет. А когда он вышел, я вернулся и убедился, что все ключи снова в полном комплекте. Больше мне сказать нечего! – парень перевел дух, словно занимался тяжелой работой.

– Уважаемый Сергей Васильевич, вы обмолвились здесь, что об этом вас попросила ваша жена. А зачем это было нужно, она вам пояснила? Ведь вы же пошли на явное нарушение своих должностных обязанностей. Вы это понимали?

Сергей тяжело вздохнул:

– Так-то оно так, но Зина мне сказала, что это очень важно для науки, для Севы и людей вообще! Что от этого зависит и ее карьера. Тем более, она Севу хорошо знала… Короче, уговорила она меня. Кто ж знал, что новый директор камер понатыкал. Когда только успел?

– У меня к свидетелю больше вопросов нет! – удовлетворенно произнес Аронович.

– У обвинения есть вопросы к свидетелю? – спросил судья и, получив отрицательный ответ от прокурора, осведомился у адвоката: – Господин Аронович, у вас заявлены еще свидетели. Будете приглашать?

– Да, да, обязательно! Это жена предыдущего свидетеля – Козырева Зинаида Михайловна.

Когда вызванная в качестве свидетеля Зина оказалась в зале, до отказа набитом людьми, она испугалась. Куда подевался ее боевой настрой, ее решительность. Сейчас она нервничала так, что у нее тряслись руки и буквально подкашивались ноги. Вот ведь дура! Что она наделала? Как бы дело ни повернулось, она одна будет во всем виновата! И хоть этот толстяк-адвокат ей говорил, что никакого криминала нет, все равно, при любом раскладе, она неизбежно пострадает!

Если дело выиграет директор, он ее тут же уволит, а если победит Сева, то уже при новом руководстве ей могут припомнить про фермент, нелегально вынесенный из института, да еще наверняка всплывет факт двойной игры. Подлый Грошев в отместку постарается это обнародовать. А, будь что будет! Скажу все как есть!

Тем временем, когда было покончено с необходимыми формальностями, связанными с установлением личности свидетеля, Аронович вновь приступил к вопросам:

– Скажите, Зинаида Михайловна, почему вы попросили своего мужа пойти на должностное нарушение, обеспечив проход господина Колмогорова в здание института?

– Когда я узнала, что в нашей лаборатории вновь открыли тему, которой занимались вплотную Осипов и Колмогоров, и на ее разработку выделены огромные деньги, я и подумала, что кому как не Севе… простите, ответчику, этим заниматься? Нет, я ничего не имею против Игоря Александровича, нашего нового завлаба, которому это было поручено, но Сергеев ни сном, ни духом, как говорится, никогда не касался этой проблемы! И что же, нам опять начинать все с нуля? А у Севы оставались записи Осипова. К тому же, после несчастного случая с пожаром я случайно обнаружила сильно обгоревшую тетрадь профессора, куда он записывал результаты опытов, но без Севы мне было в ней не разобраться. Да я ее и трогать-то боялась! Того и гляди рассыплется, настолько она пострадала от огня. Вот я и решила дать знать об этом ему, и по возможности подключить к теме. А, поскольку директором Грошевым под страхом увольнения мне было запрещено общаться с прежними сотрудниками, а вынести тетрадку я боялась, то и написала по электронной почте Севе инструкции по получению записей профессора. Я рассуждала так: если Сева уже далек от всего, как про него говорили, он просто проигнорирует мое сообщение, а если он все-таки продолжает заниматься наукой, то не побоится прийти ночью в институт. В другое время суток это было бы сделать просто невозможно! Это была еще такая проверка, понимаете? А когда я убедилась, что Сева забрал тетрадь, то встретилась с ним и выяснила, что он – на грани открытия фермента. Я ему даже посоветовала прийти к Грошеву и предложить свои услуги или хотя бы отдать наработки, но тот его даже слушать не захотел и практически выгнал.

– Правильно ли я вас понял, Зинаида Михайловна, что вы организовали через своего мужа-охранника проход в здание института моего подзащитного с целью получения последним записей профессора Осипова?

– Совершенно верно!

– Отлично! Расскажите тогда, каким образом в вашей лаборатории оказался этот фермент. Как он был получен? Кто является его истинным разработчиком? Пожалуйста, ничего не бойтесь и ничего не скрывайте. Статью за дачу ложных показаний еще никто не отменял!

– Да я и не боюсь! Хватит, отбоялась уже! Расскажу, как на духу, все, как было…

…Когда Зина закончила говорить, в зале опять раздались выкрики с мест. Но на этот раз кричавшие поддерживали приунывшего, было, Колмогорова. Судья снова оглушительно стукнул своим молотком:

– Последнее предупреждение! И я буду вынужден выпроводить вон особо несдержанных!

– Господин адвокат, у вас есть еще вопросы к свидетелю?

– Нет, ваша честь!

– Господин прокурор?

– Да, если позволите.

Прокурор в упор взглянул на Зину:

– Скажите, свидетель, как вы объясните, что полученная вами из рук Колмогорова формула фермента сразу же не была обнародована именно как его открытие? Почему вы скрыли этот факт от общественности, если это действительно так, как вы это нам сейчас рассказали?

Зина замялась. Ну, как объяснить всем, что для нее, как, впрочем, и для всех остальных на тот момент, не это было самым важным. Сам факт получения лекарства в их лаборатории затмил все остальное! Да и, чего уж греха таить, подспудные мыслишки по поводу наград и почестей тоже посетили ее тогда.

От прокурора не укрылось замешательство Зины, и он повторил вопрос, но уже с другой, победной интонацией:

– Мы ждем от вас ответа, свидетель. И я уже не стану повторять вам насчет ответственности за ложные сведения!

– Понимаете, – начала Зина, – это действительно моя вина. Я смалодушничала, утаив от руководства института истинного автора формулы, зная отношения директора к Севе. Я боялась, что это сильно помешает получению лекарства, и Севина жена умрет! Поймите, мы получили, наконец, искомое лекарство. Это был триумф! Победа! А так начались бы разбирательства: что да как. И потом, я ведь рассказала об этом своему руководителю Сергееву. Но как-то все вдруг завертелось – премия эта большая, предстоящая поездка Грошева и Сергеева на лондонский симпозиум… И вообще, мое дело маленькое! Я – только исполнитель!

– Но вы же все-таки получили большую премию за разработку фермента? Тем самым как бы подтверждая заслугу исключительно вашей лаборатории. Почему же тогда вы не позаботились о Колмогорове, который никаких денег не получил? И вы ведь не отказались от этой премии, как герой Евгения Леонова в известном некогда фильме с одноименным названием! Вы не опротестовали ее законность на том этапе, когда все ваши страхи и сомнения были уже позади, не так ли? Молчите?! У меня нет больше вопросов к свидетелю! – торжественно объявил прокурор.

– Ваша честь, разрешите пригласить еще одного свидетеля по делу – Сергеева Игоря Александровича? – подал голос Аронович после того, как пристыженная Зина села на свое место.

– Прошу. Секретарь, обеспечьте явку.

При появлении Сергеева по залу прошелся приглушенный шепоток. Еще не забылась, видно, его речь на пресс-конференции. Игорь Александрович за эти три с небольшим месяца сильно сдал. Выглядел он сейчас не лучшим образом. На щеках горел лихорадочный румянец, лицо было несколько отекшим, словно он не спал несколько ночей подряд, а большие мужицкие руки, покрытые до запястий густым черным волосом, сейчас предательски дрожали.

«Видно, несладко пришлось завлабу! – подумал Сева. – Не только мне вся эта история вышла боком!»

Тем временем Сергеев, кое-как уняв дрожь в руках, приготовился отвечать на вопросы, которые стал ему задавать пухлый адвокат:

– Чем было вызвано ваше решение заявить во всеуслышание на пресс-конференции, что Грошев не является автором и руководителем группы разработчиков полученного в вашей лаборатории фермента?

– Я руководствовался исключительно высшей справедливостью, поскольку авторами фермента являются другие люди. Я себя к ним также не причисляю, несмотря на то, что именно у нас и был впервые он получен. Важен не сам факт получения лекарства, а изначальная формула составляющих его ингредиентов. А она была разработана вне нашей лаборатории.

– Кем же она была разработана? Что вам об этом известно?

– Я не первый год работаю в институте, и знаю всех ученых, когда бы то ни было занимавшихся и занимающихся проблемами в этом направлении. Могу сказать лишь одно: кроме профессора Осипова и его ближайшего соратника и помощника Колмогорова не могу отметить никого. А по логике вещей, коль одного из этих уважаемых мной ученых, к сожалению, нет в живых, значит, остается только Колмогоров! Он и есть автор этого изобретения! Или соавтор, как минимум, того же Осипова, который, как известно, получил эту формулу в свой последний день. Вероятно, Колмогоров сумел восстановить утраченное! – Сергеев говорил монотонным, тусклым голосом, глядя прямо в глаза Ароновичу.

– Что вы можете сказать об участии уважаемого директора Грошева в этом деле? Какую роль он играл во всей этой истории, на ваш взгляд?

– Я протестую, ваша честь! – подал голос прокурор. – Адвокат задает свидетелю абстрактные вопросы из области этики, навязывая тем самым свою оценку происходящего!

– Протест принимается! Господин Аронович, будьте любезны задавать конкретные вопросы по существу! – строго произнес судья.

– Хорошо, задам вопрос по-другому: Грошев принимал участие в последующем продвижении препарата для его широкого применения?

– Насколько я знаю, он подписал документ для Минздрава с просьбой разрешить его внедрение. Но мы до сих пор не получили официального разрешения, несмотря на то, что уже апробировали его на особо нуждающихся пациентах. Мы с Козыревой вынуждены были это сделать… нелегально. Но случай был из ряда вон выходящий! Вопрос стоял о жизни или смерти. Сейчас этот человек, слава Богу, здоров!

– Вы говорите о жене Колмогорова?

– Да!

– У меня больше нет вопросов!

– У прокурора? – спросил судья.

– Да, если не возражаете. Скажите, Игорь Александрович, а вы получили премию за эту разработку?

– Получил, но…

– Вот именно, получили! – перебил его прокурор. – И у вас не возник вопрос, за что вам дирекция выписала премию в таком размере? Кстати, сколько вы получили, если не секрет?

– Это не имеет отношения к делу. Свою премию я рассматривал, как награду за сам факт создания препарата, за апробацию на подопытных животных. Я, в конце концов, нес ответственность за вероятные негативные последствия при применении лекарства Екатериной Колмогоровой!

– Из материалов дела следует, что вы не давали никакого официального разрешения на вынос фермента за пределы института. И это расходится с тем, что вы только что сказали!

– Официально не давал, но…

– Тогда каким образом он оказался у Колмогоровых? – снова не дал ему закончить мысль прокурор. – Другими словами, вы захотели остаться чистеньким, если бы вдруг что-то произошло? И тогда пострадала бы не только Колмогорова, но и Зинаида Козырева, на свой страх и риск вынесшая украдкой препарат из института? Молчите? Вам нечего сказать?! Тогда получается, что премия-то все-таки была выписана не совсем заслуженно, а?

Сергеев униженно молчал, раздавленный фактами, отнюдь его не красившими.

– Ваша честь, у меня больше нет вопросов к этому… свидетелю! – уничижительным тоном процедил прокурор и обвел зал взглядом учителя, излившего свой праведный гнев на голову провинившегося школяра.

Судья тяжело поднялся с места:

– Объявляется перерыв на два часа.

Катя подошла в перерыве к адвокату, устроившемуся в кресле в коридоре зала заседаний.

– Семен Григорьевич, как вам кажется, у нас есть шансы на выигрыш?

Адвокат искоса посмотрел на Катю:

– Шансы есть всегда! Но многое, к сожалению, зависит от личности самого судьи, а также от того, насколько его сумеет убедить сторона обвинения. Пока это у нее очень неплохо получается. Надо отдать должное прокурору: он построил совершенно правильную линию обвинения, при которой он старается дискредитировать главных наших свидетелей. А они, кроме одного – не без грешка, как видите. По сути все может свестись к тому, что мы останемся без свидетелей, которым можно доверять. И это плохо, так как они оба косвенно подтверждают авторство Всеволода Николаевича! За неимением у нас прямых доказательств – этот факт может нам серьезно осложнить жизнь! Однако обвинения в краже со взломом, я думаю, нам удалось снять благодаря Сергею Козыреву – единственному нашему свидетелю, заслуживающему доверия. А там видно будет. Но вы не отчаивайтесь – уже сам этот факт позволяет вашему мужу избежать реального лишения свободы!

– О чем вы говорите?! А его запятнанная репутация? А честное имя моего отца? Неужели все так плохо?

– Я не сказал, что все плохо. Я говорю только о нашей слабой свидетельской базе. Был бы еще один реальный свидетель, безоговорочно доказывающий авторство Всеволода Николаевича, тогда мы бы не только выиграли дело, но и выдвинули встречный иск с аналогичным обвинением.

Его прервал резко прозвучавший звонок мобильного телефона. Это была Елена Дмитриевна.

– Да, мама, – голос Кати прозвучал устало и несколько раздраженно. – Да, был отключен – нельзя в суде… Пока еще ничего неизвестно, но, похоже, хорошего мало… Адвокат говорит, что нужен еще хотя бы один надежный свидетель… Значит, ненадежные! – Катя раздражалась все больше. – Ладно, мама, извини, я тебе потом позвоню… – она нажала кнопку отбоя и впервые подумала, что еще не пребывала в таком отчаянии, даже тогда, когда сама была на волосок от смерти.

– Семен Григорьевич! – она снова посмотрела на адвоката, уже жующего бутерброд. – А какие, на ваш взгляд, безоговорочные доказательства смогут переломить ситуацию в нашу пользу?

Адвокат закончил жевать, тщательно вытер пухлые губы кружевным платочком и, пробуравив Катю своими пронзительными глазками, просто произнес:

– Нужны доказательства того, что Всеволод Николаевич сам лично дошел до этого открытия. А у нас их, к сожалению, нет! Вы меня извините, Екатерина Викентьевна, мне надо кое-куда отлучиться и вообще немного подумать перед прениями, пройтись, размяться, так сказать. А вам я тоже советую расслабиться. Мы с вами сделали все, что могли. Остается только надеяться на лучшее…

– Прошу всех в зал! Заседание суда продолжается! – раздался громкий голос секретаря.

Все потянулись в зал, переговариваясь на ходу и бросая заинтересованные взгляды на колоритного адвоката, с деловым видом проследовавшего на свое место. Уныло поплелась и Катя. Ее внутренние опасения подтвердились. Несмотря на блестящую речь адвоката, ей все время казалось, что-то идет не так. И адвокат только что подтвердил это сам…

Сева чувствовал себя неважно. Сильно разболелась голова; несмотря на то, что душное помещение проветрили, ему как будто не хватало воздуха. Судя по лицу Кати, видимо, побеседовавшей с адвокатом, дела шли не слишком хорошо. Уж больно были не равны силы: он – человек, которого фактически лишили профессии, почти разнорабочий, хотя и с ученой степенью, и его оппонент – директор НИИ и просто очень богатый человек.

В нашем мире справедливость – такая же роскошь, как милосердие, доброта, отзывчивость. Там, где правят деньги, все эти общечеловеческие категории, порой, уходят на второй план, если не на третий или четвертый, уступая кумовству и корпоративным интересам…

Судья встал и, следуя положенной процедуре ведения судебного заседания, осведомился у сторон, имеются ли незаявленные ранее свидетели или дополнительные документы, появившиеся в течение судебного разбирательства.

– Нет, ваша честь, – важно проговорил прокурор с места.

Адвокат, поднявшись, хотел, было, произнести то же самое, прибавив мысленно слово «к сожалению!», как вдруг раздался громкий голос, прозвучавший откуда-то из конца зала:

– Есть свидетель! Есть! Стойте! Подождите! Ради Бога, выслушайте! У нас есть еще один свидетель!

Возле открытой входной двери стояла пожилая женщина, держа за руку ребенка трех – четырех лет. Это была Елена Дмитриевна.

– Мама?! – невольно вырвалось у Кати. – Что ты здесь делаешь? Ты еще и Саньку привела!