Текст книги "Золотая чаша"

– Я понимаю, – произнес он наконец. И неожиданно для себя добавил: – Не всегда все обстоит действительно так, как нам кажется.

Губы Лии скривились в иронической усмешке.

– Банальное замечание, – проговорил он извиняющимся тоном.

– Я улыбнулась совсем не поэтому. Просто мне вдруг вспомнилось, как однажды твой отец сказал мне почти то же самое. И на мгновение ты выглядел совсем как он.

– Надеюсь, ты не думаешь, ради Бога, что я похож на него?

– Нет, не очень. А что, это было бы ужасно, если бы ты на него походил?

Разговор их явно принимал новое направление. Казалось, каждый из них осторожно, ощупью продвигался вперед, к какому-то своему признанию, стремясь снять с души огромную тяжесть…

Медленно он произнес:

– Я никогда по-настоящему не понимал, что я испытываю по отношению к отцу. Я хотел его любить… но было время, когда я его ненавидел, Лия.

– Почему? Что он тебе сделал?

– Мне ничего. Просто кое-что произошло, чего ребенку не следует знать, только и всего. Я был очень молод… и никому ничего не сказал.

– Думаю, тебе было бы легче, если бы ты с кем-нибудь поделился этим, – проговорила мягко Лия.

Он опустил голову. В мыслях у него вновь был полный сумбур. Внезапно он почувствовал на голове ее руку.

– Я догадываюсь, что это было. Ты увидел его с женщиной… или узнал, что у него кто-то есть.

Вздрогнув, он поднял на нее глаза. В ее обращенном на него взгляде было понимание и сочувствие.

– Я часто спрашивала себя, как много тебе было о нем известно, – сказала она.

Ее рука опустилась на его плечо. Ему казалось, что он чувствует тепло этой руки через толстую ткань; у него не было ни малейшего сомнения, что он может верить ее словам, какими бы они ни были.

– Как-то, года два назад, я ехала в автобусе, и он был там с женщиной. Они… ну, в общем, она целовала его. Это было…

– Продолжай.

– Твоя мать думала, что он на работе или занят какими-то делами. Увидев меня, он испугался до смерти, что я ей все скажу.

– Но ты не сказала.

– Как я могла? Она так ничего и не узнала. И никогда не узнает. Но я могу поклясться, что он этим больше не занимается.

– Как ты можешь быть в этом уверена?

– У нас с ним состоялся после этого долгий разговор. Перед его мысленным взором прошла череда картин.

Его отец целует вульгарного вида женщину с ярко накрашенным лицом; размахивает руками на крыше горящего дома; говорит речь, внушая публике уважение своим темным костюмом и респектабельной внешностью; съеживается от страха перед острым язычком Лии.

– Сам я ничего не видел, только слышал, – внезапно произносит он. – Это было в комнате над лабораторией. Я ничего не видел, но мне и не нужно было ничего видеть. Всю дорогу домой я бежал. Долгое время после этого я не мог на него смотреть.

– Бедный ребенок! – она наклонилась к нему и на него пахнуло запахом лимона. – И все эти годы ты держал это в себе?!

– Кому я мог об этом рассказать?

– Полу, например. Вы же с ним очень близки.

– Для мамы было бы ужасно унизительно, если бы кто-нибудь узнал об этом, даже Пол.

– Но ты не жалеешь, что рассказал об этом сейчас мне?

– Нет, – протянул он удивленно. – Нисколько.

– И ты испытываешь облегчение.

– Да, как ни странно. Ты сняла с моей души огромный груз.

– В этом нет ничего странного, Фредди. Мы ведь друг для друга нечто особое. Разве ты этого не знал? Неужели ты ничего не почувствовал в этом году? – ее слова словно растаяли в неподвижном воздухе.

Они встали. Она стояла так близко. Говорят, мелькнула у него мысль, что можно увидеть свое отражение в глазах любимого. На мгновение он увидел себя в двух огромных черных зрачках, и тут же все исчезло, когда она притянула его к себе. Его охватила сумасшедшая радость и бешено заколотилось сердце.

– Я люблю тебя, Лия…

Она впилась в его рот страстным поцелуем; он был так сладок; никогда еще не доводилось ему испытывать подобной сладости. Он не имел ни малейшего представления, сколько длился их поцелуй. Как сквозь толстый слой ваты до него доносилось тиканье будильника, шелест шелка…

Наконец она его отпустила и легонько подтолкнула к кровати. Словно в полусне он слышал ее шепот:

– Сейчас, Фредди, сейчас.

Жар нежного податливого тела, прелестные округлые формы, вся эта дотоле скрытая от него сладость – она могла быть сейчас его! Ему оставалось лишь взять предложенное. Он не просил, Бог свидетель, он не осмелился бы даже подумать о том, чтобы просить, и, однако, она сама предлагала ему все это!

Нервы его были натянуты как струна, его била внутренняя дрожь. Он желал ее и в то же время боялся уступить своему желанию. Одно дело поцелуй, но от этого… от этого он воздержится. Почему?!

– Нет, пока мы не поженимся, – услышал он собственный голос.

– Фредди… я не боюсь.

– Дорогая Лия, я не могу с тобой так поступить. Ее молчание прозвучало как вопрос.

– Я хочу, чтобы ты всю свою жизнь помнила, что ты была настоящей невестой.

До какой-то степени это было правдой, правдой порядочного молодого человека, который не желал «воспользоваться» случаем. Но в то же время он боялся, боялся, что у него ничего не получится, так как ему было не так уж трудно сопротивляться соблазну. Опять, почему?

– Я понимаю, – проговорила она с улыбкой и на щеках ее появились две очаровательные ямочки. – Ты очень добр ко мне, Фредди… и теперь я вижу, что ты достаточно сильно меня любишь, чтобы жениться на мне.

– Мне кажется сейчас, что я всегда тебя любил, только был слишком молод, чтобы это понимать.

Он наклонился и поцеловал ее в лоб. Она достигала ему как раз до плеча. Ей было всего девятнадцать и теперь она безраздельно принадлежала ему. Его переполняла нежность и огромное чувство ответственности; он словно вдруг мгновенно повзрослел, перестав ощущать себя зависимым от других юнцом двадцати одного года. Никогда раньше он не чувствовал себя таким высоким и сильным, как сейчас, когда она стояла с ним рядом! Как быстро все произошло! Еще час назад его волновали лишь его экзамены; он был школяром, неважно, называлась ли эта школа Йель или нет; сейчас же он стал мужчиной и у него была женщина, о которой отныне он должен был заботиться.

У них будет совершенно иная жизнь; конечно, к ней надо будет привыкнуть, но она будет прекрасна, и этот странный страх, который охватил его вдруг несколько минут назад, не будет значить ровным счетом ничего.

– Твои родители… – проговорила вдруг испуганно Лия, подняв на него глаза.

– Мы им пока ничего не будем говорить, – сказал он поспешно. – Сначала мне нужно закончить колледж. Успеем и тогда им сказать.

– Но и тогда твой отец меня не полюбит. Он вообще был не слишком-то рад моему появлению в вашем доме, а после того, как я увидела его в тот день…

Он прикрыл ей ладонью рот.

– Дорогая, не стоит говорить об этом. У него своя жизнь, у нас своя.

Внезапно до них донесся шум от входной двери.

– Они вернулись!

Подобрав подол халата, Лия стремглав выбежала из комнаты. Голубое марабу пролетело через холл и исчезло из вида. Он закрыл свою дверь и склонился над книгами.

На странице перед ним плясали черные глаза и голубое марабу. Сколько же в ней жизни! И какая она смешная! Считает себя «неэлегантной». Он рассмеялся. Она была настоящим чудом! И когда они, наконец, поженятся, это, несомненно, будет великолепно, потому что все произойдет в надлежащее время и он будет к этому готов.

Он все еще не мог поверить в свою удачу.

ГЛАВА 4

В январе 1915 года Кэрри Чапмен Катт основала в Вашингтоне Женскую партию мира; вскоре после этого ее отделение открылось и в Нью-Йорке. Хенни немедленно вступила в нее и ее тут же выбрали в руководство. Она была чрезвычайно горда оказанной ей честью и преисполнена энтузиазма.

– Если бы женщины во всем мире обладали правом голоса, – с увлечением говорила она, – все было бы совсем по-другому. Мы уж точно не дали бы денег на пушки, готова поспорить на что угодно. Женщины совершенно иные. Власть и сила их не прельщают. Хотя, конечно, – добавляла она, – мужчины тоже не все такие. Во всяком случае, мой муж не такой.

Она посещала все собрания и на многих из них выступала, нередко выслушивая похвалы по поводу своего красноречия. Она также делала плакаты, выставляя их в окнах магазинов и вообще везде, где ей это разрешали. Занимаясь этим, она чувствовала, что тоже вносит свой посильный вклад в укрепление мира. Медленно, кирпичик за кирпичиком, говорила она себе, но мы строим мир.

Как-то в одну из суббот, уже под вечер, она возвращалась домой с собрания, на котором, по ее собственному мнению, она выступила особенно удачно – с предложением начать широкую рекламную кампанию в популярных журналах.

В приподнятом настроении она шла по улице, решив на этот раз обойтись без автобуса. Был тихий ранний вечер, хотя и довольно прохладный. Небо на западе напоминало своим цветом кораллы. На углу она на мгновение остановилась и купила у цветочницы тюльпаны. Бело-розовые, с шелковистым блеском, они были чрезвычайно дорогими, но она убедила себя, что наступила весна и это надо было как-то отпраздновать.

Войдя в квартиру, она с удивлением увидела на кухне Фредди с Дэном, который очевидно только что вошел, так как был все еще в пальто. Фредди, опустившись на одно колено, накладывал Струделю в миску еду.

– Как чудесно! Мы не ожидали тебя в этот уик-энд. Ты не сказал…

– Знаю. Я выехал на рассвете. Как ты, мама?

– О, великолепно! Сегодня я припозднилась, но у нас только что кончилось собрание. Ты, наверное, голоден? Я приготовила обед утром, так что надо его только разогреть.

– Обо мне с Лией не беспокойся. Мы с ней…

– Лия! – возмущенно воскликнул, прервав его, Дэн. – Ты одной рукой даешь, а другой тут же отнимаешь. Ты приехал к ней или чтобы провести несколько часов со своими родителями?

– К ней, – спокойно ответил Фредди.

У Хенни упало сердце. Господи, только не это! Только бы они опять не поссорились.

На шее Дэна вздулись жилы. Он не сводил с Фредди яростного взгляда.

– Мне случайно не послышалось? Если нет, то я этого не понимаю.

Фредди, ласкавший пса, который ел из миски, поднял голову, встал с колен и, глядя на отца, спокойно произнес:

– Я люблю ее.

Дэн медленно опустился на стул. Хенни, все еще в пальто и шляпке, продолжала стоять, переводя взгляд с одного на другого, затем вдруг, непонятно почему, уставилась на часы. Минутная стрелка дернулась на одно деление вперед, прежде чем тишину нарушил голос Дэна.

– Ты сам не знаешь, что ты говоришь, – резко произнес он.

– Думаю, что знаю. И я прошу тебя, не говори, пожалуйста, ничего, о чем мне не захочется помнить.

– О чем, черт возьми, ты тогда говоришь? Может, ты нам объяснишь?

Хенни прижала руку к сердцу. Ей казалось, что даже сквозь пальто она слышит его громкий стук.

– Я говорю о Лии, которую люблю. И я еще раз прошу тебя не говорить ничего, о чем мне не захочется помнить.

Дэн смягчил тон, словно он почувствовал во Фредди нечто такое, подумала Хенни, что предупредило его не заходить слишком далеко.

– Я не собираюсь говорить ничего ужасного, Фредди. Ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы так думать. Лично против Лии у меня нет никаких возражений. Разве я когда-либо относился к ней плохо? Разве не вырастил ее здесь, в этом самом доме? Но ты должен понять, что ты слишком еще неопытен, чтобы заговаривать о любви.

– Ты был не намного старше меня, когда влюбился в маму.

– А вот тут ты ошибаешься. Мне было уже двадцать четыре, а не двадцать один, когда мы встретились. Ты еще очень молод – и не в обиду тебе будет сказано, – даже слишком молод в том, что касается некоторых вопросов. Тебе недостает здравого смысла.

– Мои профессора говорят мне совсем обратное.

– Ручаюсь, твои профессора не слишком-то много говорят с тобой о женщинах, иначе они бы тоже сказали тебе, что ты многого еще не понимаешь.

– Я понимаю только одно, что я люблю Лию, и она любит меня.

– Неужели ты не видишь, что она не для тебя?! У вас же нет почти ничего общего! Ты заканчиваешь колледж, думаешь о докторской; она же работает в магазине одежды. Она необычайно честолюбива и прилагает все силы для того, чтобы пробиться наверх…

– Ты меня поражаешь! Ты, убежденный демократ, и вдруг такой снобизм!

– Ты меня совершенно не понял. Я хотел лишь сказать, что вы абсолютно разные и с годами эта разница только еще больше возрастет. Любовь между вами лишена всякого смысла, всякого здравого смысла. Чем скорее ты выбросишь из головы всю эту чушь, тем будет лучше для тебя и для Лии тоже. – Он повысил голос: – Она же прирожденная соблазнительница, Фредди!

– Замолчи, папа. Ты не знаешь, что говоришь.

– Нет, знаю! Есть вещи, которые способен видеть лишь умудренный опытом человек.

Умудренный опытом человек… Всегда одно и то же, подумала со вздохом Хенни. Всегда.

Фредди не ответил. Подхватив с пола пса, он крепко прижал к себе теплое маленькое существо и стал почесывать отвисшую морщинистую кожу у него под подбородком.

Прошло несколько томительных мгновений. Наконец, глубоко вздохнув, он медленно произнес:

– Мне жаль, что ты видишь все это в таком свете, потому что сегодня днем мы поженились.

Слова донеслись до слуха Хенни словно откуда-то издалека. Ее мозг отказывался их воспринимать.

– Вы поженились? – растерянно повторила она.

– Да, в городской ратуше, – Фредди сглотнул, и его сильно выступающий вперед кадык резко дернулся, как всегда вызвав в ней острое чувство жалости. – Пожалуйста, не сердитесь… не портите нам этот день. Пожалуйста. Все-таки это день нашей свадьбы.

Он напоминал провинившегося ребенка, который, представ перед судом родителей, храбрится изо всех сил, стараясь скрыть терзающий его страх. Губы у Хенни задрожали, и она поспешно прикрыла рот ладонью, на мгновение задержав ее там, прежде чем спросить:

– Почему ты ничего нам не сказал? – ей показалось, что она простонала эти слова.

– Вы отговорили бы нас, во всяком случае, попытались бы это сделать. Так лучше.

Дэн откашлялся.

– Я уже не говорю об уважении, – он с силой стукнул себя кулаком по колену, – но так отплатить твоей матери и мне за наше доверие – это подло и низко. Не знаю, как ты это называешь, но по-моему, это подло и низко.

– Мы совсем не хотели, чтобы так получилось. Если ты позволишь мне объяснить…

– Да, пожалуйста. Мне действительно хотелось бы знать, как ты дошел до того, чтобы совершить, я уверен, одну из самых ужасных ошибок в твоей жизни, проживи ты хоть до ста лет. Взвалить на себя подобную обузу, когда ты еще не встал твердо на ноги… Господи, никогда я не видел подобной глупости! Будь я проклят, если это не так!

– Прошу тебя, – взмолился Фредди, – поговорим об этом как-нибудь в другой раз. Не омрачай нам этот счастливый день, который мы будем помнить всю нашу жизнь.

– Счастливый день… Счастливая пара – так, кажется, говорят? Где, между прочим, вторая половина этой счастливой пары?

– Лия выбежала купить перчатки; она оставила свои в кэбе. А вот и она, открывает дверь.

В следующее мгновение в кухню вбежала запыхавшаяся Лия. При виде застывших словно статуи Хенни и Дэна она остановилась.

– Я вижу, вы уже слышали нашу новость.

Она стояла, почтительно ожидая какого-либо знака с их стороны, и, однако, ее уверенная поза ясно говорила: мы сделали, что хотели, и мы не боимся.

Все это промелькнуло в мозгу Хенни, пока она оглядывала Лию с головы до пят: прекрасный бледно-лиловый костюм, совершенно новый, естественно; обтянутые шелковыми чулками стройные лодыжки, кружевное жабо, длинная, до талии, нить жемчуга, завязанная ею узлом с явным намерением привлечь к нему внимание, словно он был настоящим; закрепленное вертикально элегантное перышко на бледно-лиловой шляпке… Продолжая улыбаться, Лия ждала.

Наконец, не выдержав, она обратилась к Хенни, полностью проигнорировав Дэна:

– Вы разве не хотите пожелать нам счастья?

И тут Хенни вдруг осенило. Постоянно живший в ней страх, страх, от которого она ни на минуту не могла избавиться, что сын ее уйдет на войну и она его потеряет, – всему этому наконец-то пришел конец! Женившись, он был теперь в безопасности! Они с Лией останутся теперь здесь, вместе с нею. Он закончит учебу и начнет работать; у них будет ребенок… Похоже, в конечном итоге, этот брак оказался настоящим благом, еще одной нитью, привязывающей их друг к другу. Да, конечно! А Дэн постепенно привыкнет… Все эти мысли мгновенно промелькнули в ее мозгу, вдохнув в нее оптимизм и пробудив в ней ее обычную душевную щедрость.

– Конечно же, мы желаем вам счастья! – раскрыв объятия, она прижала Лию к груди. – Естественно, я расстроилась, что вы сделали это втайне от нас, но я желаю вам счастья!

– Пожениться в субботу,[44]44
  Суббота является священным днем отдохновения у евреев.


[Закрыть] да еще и в ратуше! – проворчал Дэн. – Меня-то это не волнует, но вы прекрасно знаете, как к таким вещам относится мама. Могли, по крайней мере, хотя бы пойти к раввину и соблюсти субботу.

Лия быстро проговорила.

– Я понимаю. Я сама так чувствую, и конечно позже у нас обязательно будет религиозная церемония. Но сейчас у нас нет времени…

Дэн не дал ей договорить.

– Что ты хочешь этим сказать: нет времени? Лия повернулась к Фредди.

– Ты им ничего не сказал?

– Нет, я… – он еще крепче прижал к себе собаку, словно ища у нее защиты. – Я…

Лия прервала его.

– Он боится сказать вам об этом. Фредди вступил в британскую армию. У него в распоряжении всего одна неделя. Поэтому-то мы так спешно и поженились.

Отделанная стеклярусом бахрома абажура заплясала перед глазами Хенни. Мгновенно ослабев, она рухнула на стул. Все вокруг потемнело. Она видела открытый рот Дэна, темный, как пещера; его лицо было темным, комната была темной и все кружилось в каком-то бешеном танце. Она уронила голову на стол.

Кто-то коснулся рукой ее волос, и она услышала над собой голос Фредди:

– Не плачь, мама. Я должен был это сделать. Ты сама всегда говорила, что люди должны поступать в соответствии со своими принципами, а иначе этим принципам грош цена.

Она глубоко вздохнула.

– Жаль только, что мы с тобой придерживаемся различных принципов, но так уж случилось и тут ничего не поделаешь. Я лишь прошу тебя уважать мои, как я всегда уважал твои.

На голове у нее лежала теплая рука ее сына. Та самая, в которой она учила его когда-то держать ложку; которая сжимала ее ладонь в первый день в школе; которая очаровывала ее, скользя по клавишам.

Она открыла глаза и подняла голову. Ничем не примечательная знакомая комната с находившимися в ней четырьмя людьми, которые сотни раз ели за этим столом, перед этой плитой, приобрела вдруг какую-то болезненную значимость. Такой, как сейчас, она и запомнится: с красными льняными занавесками и чугунком для супа; с белым умоляющим лицом Фредди и внезапно постаревшим на десять лет Дэном, в душе которого явно боролись гнев и печаль; с Лией, преисполненной достоинства в своем новом положении и более сильной, чем любой из них.

– О, Фредди, что ты наделал! – вырвался из груди ее горестный крик.

Она заломила руки. Обычно так пишут в романах, но это правда. В горе ты стискиваешь руки и заламываешь их.

– Что же ты наделал, Фредди!

– Я поступил правильно, мама. Это последняя война. После нее наступит мир на всей земле. Я сделал правильный выбор, я в этом уверен.

Дэн вскочил.

– Ты ушел из колледжа! Выбросил псу под хвост свое образование! Мог бы, по крайней мере, подождать год, прежде чем отправиться разыгрывать из себя героя.

– Я наверстаю упущенное, когда вернусь. Это не проблема.

Дэн набросился на Лию.

– А ты… это ты стоишь за всем этим? Ты поощряла этого… этого идиота, который решил попусту растратить свою жизнь? – у него внезапно перехватило дыхание и он замолчал.

– Ты не прав, Дэн, это несправедливо! – воскликнула Хенни, прежде чем Лия смогла ответить. – Тебе с самого начала было известно отношение Фредди к этой войне. Нечестно взваливать на Лию вину за его дурацкие идеи.

– Ладно, я беру свои слова назад. Господи, я не соображаю, что говорю, – Дэн стукнул себя кулаком по голове. – Я пытаюсь понять, не снится ли мне все это, не вижу ли я кошмарный сон… Но нет, похоже, я не сплю.

Хенни взглянула на сына. Для нее он был все тем же хрупким светловолосым ребенком с голубыми, как озера, глазами. И вот сейчас этот ребенок собирался ее покинуть, отправиться, возможно, на смерть, и ради чего? Задолго до этой войны, с того самого момента, как она стала достаточно взрослой, чтобы думать о таких вещах, все ее силы, вся энергия были отданы утверждению противоположной идеи. Иногда, благодаря собственной убежденности, ей удавалось склонить на свою сторону даже совершенно незнакомых ей людей; но она – и Дэн тоже – потерпели полную неудачу в том, что касалось их сына, в ком не было и следа этих убеждений.

– Я не знаю, что сказать, – прошептала она и расплакалась.

Дэн обнял ее за плечи.

– Посмотри, до чего ты довел свою мать! – воскликнул он. – А ты, Лия? Как ты поступила с этой женщиной, которая спасла тебя, боролась за тебя, отдала тебе свое сердце и душу?! Черт побери, на вашем месте я давно бы уже сгорел со стыда!

– Нет, Дэн, нет, – запротестовала Хенни. – Сделанного не воротишь. Мы должны думать о будущем, должны идти вперед. Сделанного не воротишь.

– Если вы не хотите, чтобы я возвращалась сюда, – сказала Лия, – я могу после отъезда Фредди поселиться у друзей с моей работы.

Большой же путь, подумала Хенни, прошел этот когда-то никому не нужный ребенок! Тогда, на январском ветру, когда мы устало тащились по улицам с ее матерью, я обещала ей, что позабочусь о ее дочери, и я выполнила свое обещание. Теперь она моя дочь, которая любит моего сына и, однако, готова расстаться с ним после того, как они пробудут вместе всего лишь неделю. Безумие! Все это настоящее безумие.

Она встала и вновь прижала Лию к груди.

– Поступай, как считаешь нужным. Это твой дом, если ты этого хочешь. Я думаю, ты это знаешь.

– Как скажет Фредди, – в голосе Лии неожиданно зазвенели слезы. – И, конечно, если Дэн не будет возражать, я останусь здесь.

– Мне было бы спокойнее, если бы я знал, что она здесь с вами, – сказал Фредди.

– Как жена нашего сына, – произнес Дэн с некоторой чопорностью, – ты здесь у себя дома. Итак, этот вопрос мы решили, – голос его на мгновение прервался, – …насколько это было возможно.

– Мы собираемся уехать на несколько дней, – проговорил Фредди. – Дядя Альфи предложил нам пожить в Лорел Хилл. На этой неделе их там не будет.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что Альфи знал об этом?! – воскликнул Дэн.

– Он узнал обо всем лишь сегодня утром, когда Пол спросил у него, не могли бы мы там пожить какое-то время. Пол нас туда и отвезет.

– Пол знал? Итак, все было проделано за нашей спиной. Все об этом знали, кроме отца с матерью!

– Только с сегодняшнего утра. Не сердись на них. Они ни в чем не виноваты. Я взял с них слово ничего вам не говорить и… и в сущности это не имеет никакого значения, потому что мы поступили бы так в любом случае, и Пол это понимал. Как и дядя Альфи.

– Так… – протянул Дэн. – Так…

И снова наступила торжественная тишина; словно саваном она окутала крошечную кухню и четверых людей в ней, которые стояли кружком, как стоят обычно в ожидании той минуты, когда можно будет разбить этот круг, сказать последние слова и уйти.

Первой нарушила молчание Лия.

– Уже половина четвертого. Мы сказали Полу, что будем ждать его внизу, на улице.

Такса заскулила, и она взяла ее на руки.

– Он будет скучать по мне. Я скоро вернусь, Струдель. Вы позаботитесь о нем, Хенни?

– Конечно.

Фредди поднял чемоданы.

– Мы вернемся в пятницу, тогда и попрощаемся. Не будем делать этого сейчас.

Дэн открыл дверь.

– Хорошо. Только… только береги себя.

Закрыв за молодоженами дверь, он прислонился к ней лбом. Хенни смотрела на его трясущиеся плечи, вслушиваясь в звуки удаляющихся шагов; вскоре до нее донесся шум заработавшего двигателя, затем все стихло, и их снова окутала мрачная тишина.

– Все это скоро кончится, – проговорил Дэн. Онемевшие от горя, они лежали без сна в своей постели и разговаривали. – Он никогда не сможет ее полностью удовлетворить.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Она для него слишком сильная. Она будет подталкивать его и тащить за собой, пока он в конце концов не упадет.

– Лия хорошая девушка.

Она говорила это, наверное, в тысячный раз и неимоверно устала от этого. И потом, главным сейчас был не брак. Фредди в военной форме – вот что стояло у нее перед глазами, добрый мягкий Фредди с ружьем в руке. Ей вновь вспомнились ужасные фотографии в газетах: изрытая окопами земля, напоминающая собой лунный ландшафт; нет, даже хуже, так как на луне, при всех ее кратерах и трещинах и полном отсутствии зелени, не было, по крайней мере, крови. Что значил какой-то брак по сравнению со всем этим?

Дэн с горечью сказал в темноту:

– Она веревки из него может вить, и так оно и будет, помяни мое слово.

– Они любят друг друга, Дэн. И любовь эта продлится еще много, много лет. Ты был прав, когда сказал мне об этом. Я ничего не замечала.

– Ты многого не замечаешь, я всегда тебе это говорил.

Сейчас, подумала Хенни, мама тоже могла бы мне сказать: «Я тебе это говорила». На что я бы ответила: «Ты также думала, что мне не следовало выходить замуж за Дэна, не так ли?» Нет, благослови вас Господь, Лия и Фредди; пусть мой сын возвратится домой живым и невредимым, и пусть они будут счастливы друг с другом. Я верю, что так все и произойдет. Странно, но я совсем непохожа на тех матерей, которые, как говорят, считают, что все девушки недостаточно хороши для их сына. Я верю, что Фредди будет счастлив с Лией; ее сила станет для него благом. Она вздохнула.

– Будем надеяться, что они будут счастливы друг с другом, также, как и мы, – она придвинулась к Дэну ближе.

Он прижал ее голову к своему плечу.

– Да. Если бы только не эта проклятая война…

– Дорогой мой, мы ничего не можем здесь с тобой поделать. Нам остается лишь надеяться. И сохранять мир в этом доме… Бедная Лия! Бедная малышка! Так начать свою супружескую жизнь!

Начало нашей совместной жизни, мелькнула у нее мысль, тоже не было усыпано розами.

– Какая она бедная! Бедная Хенни, вот что я скажу, – проворчал Дэн.

– Не такая уж я и бедная, пока у меня есть ты. Обними меня, Дэн. Я так устала. Думаю, сейчас мне наконец-то удастся заснуть.

В Лорел Хилл, провозглашая приход весны, громко квакали лягушки. Облаченные в свитера, так как ночь была довольно прохладной, Пол, Фредди и Лия сидели на террасе после позднего ужина.

– Нет, вы только послушайте этот хор! – воскликнула Лия. – Какая удивительная ночь! Жаль, что Мими не захотела посидеть здесь вместе с нами.

– Для нее сейчас слишком холодно, – объяснил Пол. – Она очень легко простужается, – он поднялся. – Я, пожалуй, тоже пойду. Завтра рано утром мы возвращаемся в город. Уедем тихо, так что вы даже не проснетесь.

– Вы не должны уезжать из-за нас, – сказал Фредди.

– Это ваш медовый месяц. Уверен, наша компания вам сейчас совсем ни к чему.

– Но дом громадный, – возразила Лия. – Мы можем и не видеться, пока сами этого не захотим.

Она встала и подошла к перилам террасы.

– Взгляните на звезды! Их мерцание совсем не холодное. Кажется, они полыхают огнем. Ой, смотрите! – воскликнула она вдруг. – Что это?

Над холмом, между деревьями, небо внезапно словно вспыхнуло.

– Это метеорный поток! – воскликнул Фредди. Они бросились к стене; огни вспыхивали один за другим, так что казалось, идет огненный дождь. Онемевшие от восторга, они застыли, не в силах отвести глаз от этого удивительного зрелища. Через несколько секунд все закончилось.

– Что это было? – вскричала Лия. – Что?

– Ничего такого, чего бы следовало бояться.

В сумраке Пол увидел, что Фредди улыбнулся и нежно обнял молодую женщину за плечи.

– Это куски льда, – продолжал Фредди. – Они летят в космосе с огромной скоростью, в сотни раз быстрее пули.

– Никогда ничего подобного не слышала! И ты же всегда утверждал, что ничего не смыслишь в науке.

– Так оно и есть. Просто, благодаря отцу, я кое-чего нахватался. Я часто поднимался вместе с ним по пожарному выходу на крышу, и он рассказывал мне о звездах. Кое-что из его объяснений и застряло у меня в голове.

Лия вытянула перед собой руку.

– Свет от звезды, находящейся от нас на расстоянии миллионов миль, и вот он, касается моих пальцев, – медленно проговорила она и через мгновение добавила: – По существу, мы ничего не знаем, не так ли?

Звезды, звезды, влюбленные и звезды, – подумал Пол. Смутно ему припомнились строки написанной древним римлянином поэмы о любви, звездах и вечности, и о том, что и через столетия влюбленные все так же будут смотреть на звезды… Он повернулся и вошел в дом; они даже не заметили его ухода.

Что сказала Лия? Что в сущности мы ничего не знаем? Да, мы несомненно ничего не знаем, или, в конечном итоге, почти ничего. Кто бы мог подумать, что Лия так тонко все чувствует; она всегда казалась такой практичной, такой здравомыслящей? Ну что же, это только лишний раз доказывает, что следует быть весьма осторожным в своих суждениях о другом человеке. Но уж избытком мягкости она никак не могла похвастаться. Хотя, возможно, именно такая девушка и нужна Фредди, у которого этой мягкости даже больше, чем нужно.

О, Господи! Что на него нашло?! Бедный парень, идет на войну, хотя ему в этом нет никакой нужды! Не из-за того ли это парня, Джеральда? Не желание ли это оказаться не хуже, чем он? Или показать отцу – о чьей храбрости во время того, давнишнего пожара, он должно быть слышал тысячи раз – что и он может быть таким же храбрым? Может, в нем жила бессознательная потребность доказать самому себе, что он настоящий мужчина? Все это было слишком сложно; вероятно, эти парни в Вене, занимающиеся психологией, могли бы лучше в этом разобраться, а может, и нет. Но в одном можно было не сомневаться: Фредди был романтиком, и один только Господь знал, что это ему принесет, если он останется в живых. Он вполне мог стать исследователем Аравии, но, скорее всего, кончит преподаванием классической филологии в какой-нибудь консервативной частной школе, сожалея, что не родился столетием раньше.

А Лия? Что на нее нашло? Может, дело тут во внешнем эффекте? Несомненно, со своими светлыми, как у ангела, волосами и голубыми глазами Фредди будет выглядеть совершенно потрясающе в военной форме. Недаром же говорят, что все женщины неравнодушны к военным.

Нет, так думать о ней несправедливо; она для этого слишком умна. Она желала его, только и всего. Она любила его или думала, что любит, – в сущности это одно и то же – и схватила его, как только смогла. Миллионы молодых женщин были сейчас в таком же положении, как она. Бедняжки! Если бы только можно было предвидеть, что их всех ожидает впереди? И нас тоже…