Текст книги "Сердце болит…."

Школа ВВС…

«Крылья нашей юности»[3]3
  Крылья нашей юности. Воспоминания выпускников специальных средних школ ВВС. – М.: Русская панорама, 2006. – 752 с.


[Закрыть]

У меня в руках книга – подарок – с автографом: «Старейшему «спецу»-сталинградцу от Петра Дейнекина» (П. С. Дейнекин, генерал армии, доктор военных наук, профессор, герой России, бывший главком ВВС страны.

Выпускник Ворошиловградской спецшколы…)

Летом 45-го, проходил медкомиссию в школе ВВС. Военврач-старушка спросила: «Ты очень хочешь стать летчиком?»

…Разрешила. Мне было уже шестнадцать. 1 августа стал воспитанником 7-й Сталинградской школы ВВС.

Еще шла война на Дальнем Востоке. Меньше недели до Хиросимы оставалось.

В ней подлинные документы и откровения «однополчан», ставших видными авиаторами, да просто востребованных страной – «гвардии народной», если так можно назвать любого из воспитанников.

2 января 1941 года начались занятия в 20 спецшколах ВВС. Можно считать этот день предвоенный их днем рождения. Завтра будет война!

40тысяч воздушных бойцов сделают в спецшколах свои первые в небо шаги. Только они и успеют…

Горько, обидно вспоминать многим униженным, честным людям, как недобрые люди во власти рушили крылья Родины, душили резерв ВВС, после смерти вождя. Как ждали…

Рожденным мечтать. Всю жизнь

Откуда и кто мы такие? (Из войны Большой. Дети)

О спецшколе ВВС мальчишки моего года толком ничего не знали. Да и не слышали до самого начала Великой Отечественной.

Лично я издалека успел только их – «спецов» увидеть.

Кончалась последняя весна мирная. 1941-й год. Нам только еще по десять-двенадцать. Пацаны. И вдруг идут двое, прошли мимо моего дома… Как у настоящих летчиков, как у самого Чкалова – крылышки, петлички голубые с золотом, мундиры, пилотки синие-синие. А сами чуть постарше нас – сами еще мальчишки!

И этого мне хватило! Раз такие есть уже, не игра детская, и я могу. Буду.

Вот только война… Скоро ведь кончится! Верили…

…Пережили ее, проклятую, не все. Мой шестой «Б» без вести пропал уже в 42-м. Как и весь поселок Нижний. СТЗ.

И вдруг летом 45-го встретил одного – Сашку Колбинева. На комиссии. Вместе и держались.

Так красиво, почти сказочно все сложилось: только мечтали… А нас обоих приняли!

Плюс – подпись родителей (Анкеты. Какими они были)

Надеюсь, что поразят воображение нынешней молодежи некоторые документы (наши) того времени.

Например, анкета, я сам ее заполнял. Как каждый. Обязан. И до и после Великой Отечественной войны. Почти одинаковые.

Пункт 7. Социальное положение родителей.

8. Основная профессия отца и матери. а) до Октябрьской революции; б) в настоящее время.

9. Каково имущественное положение родителей. До и после Октябрьской революции. Состоят ли в колхозе и с какого времени.

10. Где в настоящее время… и чем занимаются.

11. Лишены ли избирательных прав, за что, когда и где. Фамилии родственников.

12. Принадлежали ли Ваши родители или ближайшие родственники к оппозиции и антипартийным группировкам.

13. Перечислите родственников и знакомых, проживающих вне пределов СССР. Какую имеете связь.

14. Ваш точный адрес.

Подпись учащегося…… Подпись родителей……

За чистоту рядов Советской Армии (Красной) органы НКВД начинали бороться уже в военных спецшколах.

«При комплектовании спецшкол, – из письма наркома просвещения от 30 мая 1945 года, – приему не подлежат лица, имеющие родственников за границей, а также родственников, которые репрессированы.

…В отношении юношей, чьи родственники или они сами проживали на оккупированной… территории, следует до их зачисления… проверить через органы НКВД». (Я, кстати, поступал в те дни, летом 1945 года.)

По окончании школы каждый из нас проходил еще и мандатную комиссию, которая нередко становилась непреодолимой преградой стать летчиком!

Если хотите, вот несколько вопросов той комиссии:

«Родители, братья, сестры чем занимались в период войны и сейчас. Кто оказался на оккупированной территории и их поведение. Есть ли члены семьи, кто был в плену у немцев или угнаны в Германию. Имеются ли родственники за границей. Связь с ними…»

Как это оскорбляло, обижало нас. Мы терпели: мечта спасала!

«Мальчишки, мальчишки! Вы первыми ринулись в бой…» – это и о «спецах» военных лет песня.

Напомню: 23 героя Советского Союза – «спецы», боевые летчики. Четверо – дважды… Мальчишки!

И после войны читаю в книге о «спецах». Маршал авиации Волков, главком ВВС генерал армии, герой России Дейнекин, его заместители генерал-полковники Аюпов и Закревский, главком войск ПВО генерал армии Прудников, космонавты Шаталов и Шонин…

Сталинградский «спец» Федотов, Герой Советского Союза, заслуженный летчик-испытатель СССР, лауреат Ленинской премии…

Вот она – наша анкета! И через «оккупированную территорию» прошли!

Помните фильм «В бой идут одни старики»? Леонид Быков – тоже ведь наш. Только он мог о мальчишках – героях-летчиках сделать такой фильм. Только он – «спец».

…В 1955 году, почти сразу после смерти И. В. Сталина, решено было (Н. С. Хрущев) практически разгромить авиацию страны, уничтожить новейшие боевые машины. Без пенсий и «крыши над головой» оставить весь офицерский состав ВВС. Упразднить авиаучилища! Закрыть прямую дорогу в небо «сталинским кадетам»: ликвидировать все спецшколы, даже не дав ребятам доучиться…

Теперь только мы узнали, что сразу после этой расправы над авиаторами страны, американцы открыли у себя несколько десятков спецшкол ВВС и выпускают из них уже готовых пилотов.

Нам опять догонять? Пока, похоже, только «локти свои кусаем».

В последний час (Вчера. 21 ноября 2013 г.)

Геннадий Оксин (сын военного летчика) обижал меня, и я обижался: родную 7-ю Сталинградскую спецшколу Военно-воздушных сил называл ремесленным училищем (РУ). Спецуха наша, любая – это правда, то самое, что и РУ, давала «профессию» на всю оставшуюся жизнь. Летал ты, не летал потом, все равно обречен. Вздохнул, как родился, и навсегда.

…Вчера выступал на встрече авиаторов всех поколений мой «однополчанин» Леня Ветров. Там были генералы, могли бы приехать в Волгоград космонавты-качинцы, наши пришли «спецы», давным-давно люди гражданские, а больны одной болезнью, и он – Леня – сказал «два слова»: «Все мы ведь оттуда, из 14—15-летних пацанов, не думая ни о чем другом, отдавшие ей – авиации, свою жизнь…»

Леня Ветров из первого набора. Предвоенный 1940-й – рождение всех спецшкол ВВС страны. По образцу почти кадетских корпусов. (Шутили мы, как узнали, что «сталинские соколы» будущие – это только «потешные войска»… Наркомпроса!)

А Леня… успел, после Великой Отечественной («спецов» приказано было беречь!) «найти» для своих крыльев – мечты (!) – самую настоящую воздушную войну – корейскую.

Вчера он не говорил о ней. Он болеет за пацанов новых, брошенных на улицу «слепыми» вождями (часто менялись).

Я не смог побывать на этой встрече. Со слов самого «героя» пишу.

– Выступал?

– Да. Две минуты. Но все, что хотел, сказал.

– А сколько вам лет?

– Через две недели будет 90. – Аплодисменты всех полковников отставных и генералов, отяжелевших.

– А он еще и на велосипеде на свою дачу ездит за 20 км! – голос из зала.

…Эх, нет с нами Сашки Федотова. Он из выпуска 50-го. Один из нас, 500 «спецов» сталинградских, прыгал с шестом! И художником был великим! Мог даже билет в кино на промокашке так изобразить, что контролерша «краснела», сомневаясь. Саша погиб генералом в 52 своих. Все последние МиГи испытывал. Мировой рекордсмен, Герой, лауреат Ленинской премии.

Я учился с ним вместе только год: я постарше. Сашка, его сынок, позвонил и сказал только: «Папа…»

Потом, после похорон на кладбище огромном летчиков-испытателей в Жуковском, вдова его, верная подруга еще по училищу, мама троих детей, Галина Васильевна вдруг вспомнила:

– Борь, а ведь мы еще не выплатили за его генеральскую форму!..

Боже милостливый! В какое же время мы живем… Бились, бились, страдали, мечтали: вот дети наши будут жить!..

Дети! Целый курс выпускной Качи получил на Мамаевом кургане лейтенантские погоны, успел дать клятву на верность Родине и там же был уволен из Вооруженных сил. Где они теперь, униженные патриоты? Кем стали? Не озлобились?

В тот день – черный день! – старейшей русской летной школы не стало. Говорят, сам маршал Шапошников в кабинет к Ельцину сходил. Тот уже плохо слышал. Не расслышал, какую «яму» роют России…

…Вот об этом, пусть не дословно, говорили летчики вчера.

Может быть, хоть от такого «древнего корня» – Лени Ветрова – проснется росток зеленый…

И у Саши Федотова столько учеников осталось…

Да и что мы можем пока? Хоть самим учись у вьетнамцев: они из каждой сбитой нашими ракетами «летающей крепости» сделали сто тысяч кастрюлек и сковородок!

А мы танками подавили свои «крепости»: Никита Сергеич велел.

…И вчера же хоронили людей с казанского «Боинга». И проговорились: летчиков-то и гражданских уже не учим! На тренажере летают командиры!

Как внуки их на компьютере «убивают и побеждают». Вот казанский командир автопилот выключил, а куда штурвал – тянуть или толкать – забыл. Вместе с экипажем и почти полусотней доверчивых пассажиров – сам «Боинг» спикировал.

«Сверху» слышим одно и то же: «Надо семьям помочь материально и психологов направить на место трагедии».

Прав был мой коллега Гена Оксин: ремесленным училищем была наша спецуха! Навсегда школа. Не летчики возят людей теперь – «перевозчики». Пижоны.

Даже Леня стал, по-моему, бояться летать. Поездом «пилил» недавно в гости к сыну на Дальний Восток. «Истребитель».

…«Спецы» наши отлетали свое. Такая дыра-яма образовалась бездонная! Видят ли ее из Кремля?

Я уже вспоминал недавно, рассказывал, как при нас позвонили из Москвы начальнику (последнему) Качи, генералу и матом крыли, за то, что его курсанты еще летают, учатся. «Вся Россия сидит, а ты…»

Виталий Николаевич, как мальчик, пытался что-то сказать. Не дали.

…«Вся Россия сидит!». А потом ляжем? Как прикажете, Ваше превосходительство!

Сегодня многие старики-«спецы» как проснулись в свои 80: «Надо срочно возрождать спецшколы ВВС России. Пропадет молодежь!»

Но как?

Кто-то «прикрывается» «казачьими» классами в школах простых, даже целыми «корпусами» на Дону… Нет, не то.

Нас было 500 сталинградских «спецов». Здоровых, спортивных, интересных, верных своей мечте и Родине! И воспитатели наши: командиры, преподаватели были нам наградой. Даром Божьим!

Святая тайна. Моя

Даже мама не знала, не догадывалась и продолжала мне шить китель капитана корабля. Пуговицы достала золотые с якорями! И тельняшку – как у отца. Обязательно! И любовались они моим первым рисунком: линкор «Марат».

А я целыми днями старался не моргать, смотрел в небо (туда, где теперь завод алюминиевый…). Там всегда будто висел на одном месте самолетик «четырехкрылый» и тарахтел У-2, тарахтел… Я ждал, когда же он полетит, как чкаловский «ястребок» летал в кино… И себя тихонько представлял в той кабине, в шлеме кожаном, как у родного дяди Виктора – курсанта настоящего школы летчиков. Но даже он не подозревал о моей тайне.

Сам «болел» – это ясно. Но Борька – непоседа, от «чертей остаток», как однажды окрестила меня любимая бабушка Саша!

«Такие долго не летают!» – думал, наверное, и внимательно смотрел на мои проделки.

…Погиб в Сталинграде, пропал осенью 42-го. Почти дома. Тогда наши отчаянно крутились в целой своре «мессеров», горели. Их становилось все меньше с каждым днем. А я плакал, смотрел за Волгу, ждал, когда же новые прилетят…

Вдруг влетали, чуть свет, бывало. Врывались в город, не в небо – прямо над головами нашими штурмовики, Илы знаменитые… один, два, сразу семь, десять – будто выныривали из Волги, из-под берега и весь Краснооктябрьский бугор – уже «немецкий» – расстреливали, жгли… Мы почти рядом, внизу у завода – все видно. Мы не плакали, ревели от восторга! А ребят наших уже расстреливали… Разворачиваются Илы, неуклюжие, хоть и налегке уже, а их в упор зенитки-автоматы! И «мессеры» откуда-то взялись, догоняют. Легко. И жгут даже парашют, если пилот успел вывалиться из горящей кабины…

Через день-два их – «мессеров» – господства наши снова летят…

Где-то рядом (в Заплавном) аэродром… И подранки заштопанные вместе с новенькими. Опытные пилоты стали вожаками стаи штурмовиков. И горели вместе.

…У мамы всегда было очень больное сердце, а я думал тогда, чувствовал, что оно у меня разорвется.

…Через три года, летом 45-го, проходил медкомиссию в школе ВВС. Военврач-старушка спросила: «Ты очень хочешь стать летчиком?».

…Разрешила. Мне было уже 16. 1 августа стал воспитанником 7-й Сталинградской школы ВВС. Еще шла война на Дальнем Востоке. Меньше недели до Хиросимы оставалось.

Пешком, но в небо!

…Нас уже целая сотня. Больше! К полуночи только добрались до Чира, станции. Вслепую шли дальше, почти без дороги, через лес… Спасибо, один случайно оказался в том же поезде (в форме!). Сразу «прилипли» к нему. Не командовал, даже не говорил с нами: спешил. Бежали за ним! (Мы же еще и с чемоданами: из дома едем!)

…Речка вдруг! Моста нет. Бревна черные. Два. Кто бегом, кто как в цирке, с чемоданом на голове… Блестит вода где-то внизу…

Так толпой (никто не потерялся) и дошли до большого (целого среди развалин) двухэтажного дома. Тот, что в форме, указал во дворе на огромный барак. Это для нас. Поняли. Исчез «проводник» невольный куда-то. Ясно. Мы пока не нужны никому – не встретили! Как же так?

Мы же приехали, успели!

…«Расхватали», кто смелее или покрепче, все нижние койки. Голые. Вслепую! Ни света там, ни фонарей керосиновых! Так здорово, так «романтично»! Никто друг друга не знает… И не видит. Спички вспыхивали на секунду (тогда нам запрета курить не было еще).

И ведь угомонились! Коротка летняя ночь, а успели все заснуть. Устали.

…Утро раннее. Все повскакивали вдруг! Солнце такое здесь «веселое»! Кто-то придумал, и сразу – поход на рынок!

Мы «при рублях», кто из дома. А тут винограда – море. И каймак! А что это такое? 25 р. стакан: один из нас (не помню имя) заявил, что сразу десять стаканов сможет! Скинулись (дурни). Выставили товар казачки, наблюдают. А мы уже считаем: третий пошел, шестой!.. Половинка девятого… застряла. Он почти плачет! И нам жалко парня… Уже ничего не ждем: так ему плохо стало. Побелел… И всё «выбросилось» из него…

…Все три года будем вспоминать тот каймак. Денег уже не было у нас. Даже таких… Хвастунишку забыли. К маме сразу попросился…

…Смешные, наверное, были мы в тот день, пёстрые, каждый в своем, хоть и в самом лучшем. Сам почему-то носил тюбетейку узбекскую. В ней и приехал…

…Командиров так и не видел. Кто-то из старшей роты «командовал». Такие ладные ребята. Форма! Погоны голубые с золотом. Клеша, но с кантом, тоже голубым. Только строгие, даже слишком. Старались!

…Мы уже не ягнятки, только тесно в строю: нас ведут в главный учебный корпус. Это недалеко. Там столовая сразу на всех.

Пахло вкусно! Только ни у кого из нас не было… своих ложек! И в столовой – тоже. (Школа вернулась из эвакуации аж с Урала!)

«Офицеры, офицеры…»

Сели за парты: школа! Дореволюционная. Реальное училище двухэтажное, с хорошим спортзалом. Под зданием столовая на целую роту и кухня.

Вернулись наши все из эвакуации… А «жить» в Сталинграде негде: города-то еще не было. Все лежит. Только Бекетовка и жива.

Станица атаманская, красавица Нижне-Чирская чудом сохранилась и «усыновила» нас, до самой своей гибели… в водах мутных Цимлянского водохранилища…

Итак, сели за парты. Сразу научились дружно приветствовать преподавателей: «Здравия желаем!». Если офицер – по званию.

Признаюсь только теперь: ведь я с поддельным свидетельством поступил… Так уж хотелось учиться только «на отлично» и уговорил директора школы совхозной: «Хочу еще раз пройти курс восьмого класса». Спасибо. Год потерял, зато как уверенно начал. Лучше всех «однополчан» по третьему взводу третьей роты.

Целую неделю, дней десять, был «лучшим». Мог бы и зазнаться… Вдруг нам скомандовали: «Смирно!». Вошел сам полковник Волков, огромный такой, герой Гражданской. Мы так проорали: «Здравия желаем…», что самому начальнику школы стало неловко. Салаги! («Лапти», как нас называли старшие курсы.)

– Нуте-ка! – ласково сказал начальник. – Посмотрим… – И почти сразу назвал (по журналу) двоих из нас 36. – Выходите на построение.

Раз мы самые хорошие, думаю, значит… Или хромовые ботинки выдадут взамен гвд тяжелых. Или даже форму заменят: гимнастерку летнюю на китель офицерский… Бегу, мечтаю.

– Равняйсь, – командует комбат. Нас набралось уже с полсотни таких. – Смирно! Направо. Шагом марш… На склад!

Точно. Мы знаем – там получали первую форму. Ура! Спускаемся.

Лука, штатский человек – начальник склада – улыбается нам.

…Офицерский китель! Я три года буду носить его с комсомольским и значком парашютиста!.. С погонами голубыми, «спецовскими», с золотой каемкой! Почти офицеры…

…Теперь смешно вспоминать: один из нас на первых каникулах (как во всех школах нормальных) дома, в родном своем хуторе – бес попутал – прикрепил звездочки майорские на погоны.

В середине января вернулись все. Рады встрече, как родные уже! Пошли письма из дома чаще… А ему особые, духами пахнут и (лично) «майору»… такому-то.

Впереди у нас было еще почти три года вместе. Он так и оставался «майором». Краснел! Терпел. Стал полковником Федя. Встретились, обхохотались.

…А пока Лука делает широкий жест: перед нами гора х/б-б/у и те же гвд. Выбирайте и побыстрее. Пилотки без звездочек!..

Шутка злая? Испытание? Кто знал…

Снова построение. Уже не комбат. Даже не помню, кто. Глаза слезились, наверное. «Равняйсь, смирно. Шагом марш». За ворота вышли и сразу в гору… в степь.

«Мама-мама! Мне хорошо!»

…Через час уже не строем добрели до первой бригады колхоза «Звезда». Нашли холодок под крышей огромного сарая, «без окон-без дверей». Солома по сплошным нарам. Упали… Прискакал бригадир, принял нас, пересчитал. Кухню привез. Глиняные миски… Лапша «рукотворная» в молоке… А ложек ни у одного из нас! Смогли. Детство раннее вспомнили.

– Кто на комбайне работал?

– Я! На копнителе…

Комбайн «Сталинец» – сооружение на железных колесах. Тянет его СТЗ-колесник. Девушка-девочка на тракторе. Парень, постарше нас – штурвальный. Меняются местами. Я один на самом верху сижу и вилами новую солому сбрасываю… Вместе пообедали и вперед. Слава Богу, я после седьмого уже освоил эту «профессию» – дома, в совхозе «Красный Октябрь». Только освоил. Попробовал. Остальные ребята остались на току.

…Огромная белая луна повисла над полями. Тени какие-то к нам приближаются. Мы уже «дома», в бригаде, устраиваемся на ночь: вставать «экипажу» – до зари! Лапша была. Та же самая и горбушка хлеба. Механизаторы, мои начальники – муж и жена – взяли меня с собой в кладовку, чтоб не проспал со всеми (или не сбежал?).

Ребят не видно на току. И в сарае пусто.

Вот они – тени: верховые, с бахчи охрана. Конвоируют. Наших! Бригадир заступался как мог: ему работники нужны.

…Казаки ускакали.

Я не видел, кто пришел-приехал за «пленными» еще ночью. Отправили в Чирскую, замену привели. Ни одного из тех «воришек арбузных» я больше не встречал: сразу отчислили. Мечтай теперь, не мечтай… Жестоко, однако.

…Мне повезло! Правда, освоил новое дело, увлекся, палку с веревкой приспособил и укладывал ровненько каждую кучку – копну соломы (видел еще в совхозе!).

Поле после нас: залюбуешься!

Забыл и про китель, и про хромовые ботинки…

Только маму вспоминал, единственный сынок. Как она боялась, когда отпускала еще на комиссию: «Ты же больной, какой ты летчик!». Мама-мама! Не плачь: мне хорошо…

День-ночь, день-ночь… Трижды лапша молочная. Только вечерняя миска была лишней: так уставали. А комбайн-то в колхозе один!..

И кадры… спасибо, школа ВВС почти рядом. Мальчишки. Тех, своих, колхозных война успела «подчистить».

Таким был сентябрь 45-го на Дону.

…Мы все скосили, колоски даже собрали «спецы» («в цепь» шли!), хлеб сдали. До зернышка!

…Партизаны! Пилотка поперек, белая гимнастерка без ремня, черные как негры вернулись. Хотели уже сесть за парты, догонять «однополчан-троечников».

Нет! Вам, герои… отпуск полагается. Десять дней без дороги.

Я так «рванул» домой! (В кителе, синих широких брюках «диганалевых» с кантом голубым, ботиночках, пилоточке со звездой (!), что опомнился, когда уже почти бежал от станции Филоново до совхоза (25–30 км).

А дома – никого! И на улице меня никто не видел (не узнали?). Соседи «обрадовали»: мама вчера к тебе уехала в Чирскую. Затосковала.

Какая беда! Мы «разъехались» в Сталинграде. Поезда стояли рядом, целый час…

Мама-мама! Где ты?