Текст книги "Сердце болит…."

Как найдешь, так и потеряешь! (Секрет исповеди)

– А вас устроит седьмой этаж? – это мэр, тогда предгорсовета, спросил.

…Закончилось интервью. Настроение хорошее у обоих, разговорились. Он даже похвалился нейлоновой рубашкой – только что появились… А я – своё: «Поздравьте с Новым годом! – Смеется (завтра седьмое ноября!). – Ровно год, как домой добираюсь – бегаю по канатке над Волгой… И красным огонькам на телевышке, уже в полночь, где-то с эстакады ГЭС – кулак показываю. Значит, извините, и вам!».

Видели, как крутит вихрь всё, что попадается на пути среди дня жаркого? Минуты, как секунды, пролетели, а Клава – секретарь – уже вызвала, привела главного квартирного чиновника с документами.

– А это что? А это? – спрашивает хозяин. – Этот готов? – И сразу ко мне (зачем советоваться со мной?).

Опять «ляпнул»: «А сколько там всего этажей?» Чуть дело доброе не погубил…

…Ордер списывали с моего паспорта (оказался случайно). Там сыновья, даты их рождения, номера свидетельств и супруга законная в штампе.

Краснел! Боялся, пока писали: вдруг узнают… У меня ведь новая, уже почти семья: чужая жена с ребенком. «Невеста» из молодых лет («увели» когда-то). Сказать? Поверят? Как в капкане…

…Вышел на улицу уже с ордером и ключами. Да, седьмой этаж.

Мое «седьмое небо»? На Аллее Героев…

…А мне бежать на курган: программу веду. Опять до 24 часов и… на ка-натку, «домой».

«Жена-беглянка» ждет! Что скажу ей? «Преступление» продолжается! Нет ее в новом ордере…

…Я еще и «лицо города» – диктор! Семью, сыновей родных теряю!

P. S. «Седьмое небо» было бы на седьмом этаже. А мы «прелюбы сотворяли». Все.

…У нас уже свой пацанчик успел народиться. Тоже годовалый, как тот, «чужой». «По любви»… От друга-«почтальона»…

«Говорит и показывает Волгоград»[4]4
  Говорит и показывает Волгоград. Радио – 80. Телевидению – 55. Юбилейная хроника с высоты Мамаева кургана. – Волгоград: Издатель, 2013. – 256 с.


[Закрыть]
(Реплика ветерана)

Их было семеро председателей. Разных. Один из них в анкете кандидата в Союз журналистов СССР: «Ваши публикации в последнее время» начертал по диагонали небрежно: «Председатель комитета и т. д.». Другой три года будет ходить в буфет и… туалет с телохранителем.

Некоторых уважал, любил слушать «рот разинув» поэта! Эпиграмму заслужил однажды:

 
…Замешаны в эфире жизнь и ложь,
В эфир течет вода обыкновенная.
Но ты из тех, кто первым в зной и дождь
Ловил для телезрителей мгновения.
 

(Это мне от «шестого», поэта Гены Ермоленко)

Но Ершов! Из всех семи моих, наших, главных руководителей был и командиром, и примером – сам многое умел. И любил… Но не любил, кстати, свое имя «лепить» рядом с чужими трудами. Как некоторые…

Часто «пропадал», однако: позволял себе командировки интересные. Иначе свет не увидел бы его сериала о Великой Отечественной. Таких людей – и полководцев полузабытых, и солдат обиженных – нашел! Успел.

И еще хроника военная была подобрана уникальная, чистая, не «игровая».

Вместе с Виктором Магатаевым «раскопали» километры (!) пленки, снятые операторами вермахта в Сталинграде.

Удивил всех Ершов: не киношник же! Гордились. А он скромничал, никогда не «надувал щек», сидя в председательском кресле.

Жаль, что не так долго. (Кстати, весь сериал его о войне, как и многие другие первые наши работы (на широкой пленке), потом сожгли. Серебро с тех фильмов – в Москву. А память?)

Мне-то лично до Ершова жилось на студии вольготно: две передачки получасовых в месяц по промышленной редакции. Но скучно!

– Встречался, – говорит нам однажды Ершов – с прибалтами. В Таллине интересно работает информация. – И мне вдруг: – Поезжай на недельку, найди с ними общий язык. Вернешься – обсудим, подумаем, решим. Нам надо иметь свою службу информации. Учись. Вези опыт!

Пятый год студии. Он только начинал. Еще вчера и в «Сталинградке» (зам. главного) отличался характером беспокойным. Очень. Сам видел: работали рядом (аж 56-й год, как далеко!). Я в «Молодом». В одной типографии верстались и печатались.

Теперь он «обрушился» на молодую студию. Совершенно новое дело – телевидение. Для всех – целина! И вдруг мне такое задание: «Учись и вези нам опыт!».

Почти заграница и тогда – Эстония. Это был уже 1963 год, по-моему.

Тогда и стало у нас сразу «два хозяина», два обкома. По Хрущеву… «Перестраивались» уже?

…Январь. Канун юбилея Сталинградской победы. Гости едут! Как нам-то быть? Не растеряться, не «прозевать» кого? Чуйков и Еременко – маршалы СССР. Воронов, Казаков, Руденко – маршалы своих родов войск. Генералы легендарные Родимцев и Людников, Чуянов – партийный руководитель обороны города!

Поделили обкомы героев, расписали по коллективам передовым, как всегда… Отчитались.

И ведь никто не подумал, не вспомнил о нас, о том, что у каждого из них дома (под носом) по телевизору. И в кабинетах! Работают. Студия есть своя, Сталинградская, 1958 года рождения!

…Не поверите: никто на этот раз не командовал нами. Через адъютантов в основном все разведали и к вечеру собрали у себя на Мамаевом кургане, в большой студии… их всех!

И работали в прямом эфире (другого тогда не было) часа два, не меньше, генерал из политуправления гневался: банкет срываете!

А шефу четко сказано: партбилет на стол!

– Зачем Чуйкова с Еременко свели? Не положено!

Командуют, грозят, суетятся. Будто и не видели своими глазами, только что на экране, как маршалы были рады встрече, счастливы. Чуйков и Еременко обнялись, расцеловались на глазах у всего народа. Сели рядышком. И никакие они не «враги!» Те, кто придумал и раздул такой слух – враги!

…Кстати, я и вел всю эту передачу. И собирали их вместе с Петром Ульевым – военкором бывшим «Сталинградки», Сашей Гостюниным. Помогали «молодому» председателю.

Жаль только – Москва, страна вся не видели этой встречи. Они опять в Сталинграде! Через двадцать лет! (Просто не было у нас тогда связи с Москвой. «Слепенькими родились». Как многие студии.)

Не обижайте «маленьких» (или Как это было, поподробнее)

…Все его называли просто: «Костя». Давно. Был комсомольским вожаком местного масштаба. Привыкли. Но Н. С. Хрущев велел разделить, как известно, обкомы КПСС на две половинки: «пром» и «с/х». Костя «тракторист» (мехмат) по образованию. Опыт «работы с народом» есть. Ему и доверили командовать промышленностью. (Самого меня к тому времени определили (согласился) в дикторы ТВ. Ну и что, что тоже был в «лидерах» ВЛКСМ ― первым горкома! Где-то… Не дома.)

И вот однажды сошлись в тёмной улочке недалеко от ресторана! Такой «диалог»:

Он: «Партбилет положите на стол!.. Ты зачем свёл Чуйкова с Ерёменко? И вообще!»

…Только что завершилась «историческая встреча» ― как еще назвать? Сразу пять маршалов у нас в студии! Легендарные Родимцев и Людников ― генералы! Но энергичный (по-комсомольски!) друг Костя всё сам распределил: кого (к Шумилову) в Бекетовку… Кого здесь, в городе, по заводам.

А мы? Глухонемыми сюжетиками, картинками завтра отметим 2 февраля?!

…Помню, один умный человек из ГБ, военный, не знал, что «не согласовано» и увлёкся вместе с нами: «Хочешь, я Воронова привезу на студию? Еду его встречать…»

Сам бегаю по коридорам обкома, там, думаю, уже много гостей, «выберем, договоримся…»

В кабинете у первого почти все маршалы. Совещаются. Или их «делят»?.. В коридорах пусто. Одна дверь приоткрылась: «отдел пропаганды». Высунулся зав. ― Серёжа Полунин. «Помоги, – говорю, – организовать к 20.00 к нам гостей! Это же чудо! Через 20 лет ― уже маршалы. Наши!» Сергей ― человек! Но дисциплина: «Да я в коридор выходить боюсь, а ты такое задумал!»

…В приемной адъютанты ― полковники. Мне проще с ними. Поверили: Надо! Обещают, если смогут… Но как? Похоже, перерыв… «перекур». Затихли голоса. Нет среди гостей ни Чуйкова, ни Воронова пока.

… «Просочился» мимо секретарши… Стою уже «там», думаю. Сидит за своим столом Костя. Гости вокруг. Слушают. Он говорит по телефону, руководит… Вдруг увидел: «Кто такой? Почему? Как? Кто разрешил?» Рядом сидит Александр Васильевич Дынкин: «Да это же Борис, наш диктор!» А тут я еще засмеялся ― хулиган сталинградский…

…Вернулся на Курган. Готовим площадку. Нам же помогут! Воронова ― любимого войсками маршала-артиллериста привезут… Можно работать…

И тут появляется на студии генерал из политуправления СА: «Вас приглашает командующий!» Везут в гостиницу (никогда не видел его в одном белье. Смешной). Объявляет: «Встреча состоится! ― промямлил что-то в ответ. ― Но на час позже. Не в 20.00». С тем и расстались. Но…

…По нашему плану начали. Решились. Веду передачу. Уже представил всех гостей. Вспоминает каждый своё… Работаем.

Минут через 40 помощницы режиссёра вводят в студию «командующего»… Тихонько говорю: «Василий Иванович, Ерёменко…» Так же тихо отвечает: «Вижу».

Ждёт секунду, потом встает резко, подходит… Обнимает, целует и приглашает принять участие. Мэр Сергей Евгеньевич Крылов быстренько уходит во второй ряд. Ерёменко рядом с Чуйковым! Продолжаем слушать гостей.

Снова девушки! Ведут слабого (уже празднует) Михаила Степановича Шумилова. Его тоже во второй ряд. Продолжаем.

…Когда «разъезжались» гости, часа через два, меня и мою помощницу Регину пригласил в «свою» машину Николай Николаевич Воронов. Приехали. Всем весело! Маршал главный ― интеллигент и солдат! «Вместе с нами. Банкет!» ― зовёт. Мы даже испугались… Это не для нас… Извините! И бегом от гостиницы в ближнюю улицу.

Там я и наткнулся на Костю… Чередниченко. (На банкет бежал.) И состоялся вышеупомянутый наш «душевный» разговор. «В одни ворота». Блиц…

Безумие какое-то! Мы им, «инвалидам умственного труда», помогли, а они грозятся. Мне даже не обидно было. Мудрый Петр Васильевич Ульев (сразу пошел к нему домой) успокоил: «Забудут».

А «он» доброе имя гостей оскорбил. Чиновник! Больше нас были рады встрече старики-герои. Ветераны.

…Костя станет министром.

«Кто прошлое помянет!» Иногда не вредно заглянуть в «наше светлое»… Не дай Бог, снова изберём… «не то».

* * *

На фото (см. с. 191) гости вместе с нашими сотрудниками. Сам бегал по студии, собирал их для съемки памятной встречи. И… опоздал. Олю посадили на «моё» место…

Не беда!

Друзья из Гамбурга (Хлеб-соль вам)

Памятным был для всех нас и год 1964-й: Хрущева отправили на заслуженный отдых. В самый расцвет, казалось, его успехов.

А к нам едут коллеги из Гамбурга. Он сам успел пригласить. На весь октябрь! «Холодная» война – немцы-то западные, не «наши». Им полная вдруг свобода?

«Хорошие немцы». О них писала весной «Комсомолка», об этой группе. Почти «красные», их якобы чуть неофашисты не поколотили на каком-то митинге. И «слухи» – в январе 65-го сам Никита Сергеевич едет в Бонн.

Вот мы и «открыли все двери и окна!». Ершову, бедному, указание из Москвы: «Это ваши гости, коллеги. Им все позволено. Помогайте!». Вызвал нас с Борей Чигиринским, освободил от всех других забот студийных: «Катайтесь с ними, помогайте».

И с рассвета (завтрак, обсуждение программы) до заката (ужин в «Интуристе», обсуждение…) мы и помогали.

…Раньше нас немцы узнали утром 14-го, что с гостиницы «Москва» снимают портрет Н. С. Хрущева.

– Нас теперь выдворят? И пленку отберут?

Нет. Никто их не тронул, какая мелочь, пятеро «хороших» немцев. Не до них! Все спокойненько. Им лучшую школу – пожалуйста. Просим у гороно. Называют адрес. Лучшего рабочего у станка – пожалуйста. Встреча с ветеранами – собрали самых известных. Деревенскую жизнь? Совхоз «Волго-Дон» конечно. Они знают: там бывал Хрущев. Едем.

И все их радует. И плантации, овощи – горы! И обед роскошный! (Парторг совхозный – помню, звали Никита Сергеевич – был тамадой в столовой. Объявил: «Все, что на столе, – наше, свое. Хлеб, мясо. Кроме коньяка», – пошутил.)

Коля Северьянов, педагог из «педа» – наш переводчик – шепнул мне: «Дюмон спрашивает Бисингера: «И за все это мы теперь будем платить?». Тамада, как знал язык, успокоил: «Это наше русское гостеприимство – хлеб-соль вам, дорогие».

А в Москве, синхронно, шел исторический Октябрьский Пленум ЦК КПСС.

Только в ноябре газета «Правда» сделает свою рецензию… на нашу «совместную работу».

А пока мы усердно помогаем. И чего-то ждем.

Завтра у них наконец-то визы конец. Вагон им уже заказан. Утром проводы. Но был еще вечер…

Они угощали нас на пятом этаже «Интуриста» – есть такой там уютный уголок.

Сам Иоганн Юрген Невен-Дюмон произнес тост за дружбу. Долгий, подробный, со слезой (сам воевал, летчик, и был даже крепко ранен здесь). Он очень мягко «хотел бы просить» господина Ершова… дать место за городом для захоронения погибших в Сталинграде солдат вермахта.

Всеволод Петрович Ершов спокойно (!), даже вежливо объяснил, что не уполномочен решать такие вопросы. Но как коллега коллегу, как «друга» спросил строго:

– У тебя в Гамбурге есть свой дом?

– Да, – улыбаясь, ответил г-н Дюмон, – я даже не знаю, сколько в нем комнат.

– Скажи, – продолжал Ершов, – вот если бы к тебе вор забрался, ты убил бы его?

– Да, – обрадовался гость.

– И во дворе своего дома поставил бы ему памятник?

Г-н Дюмон сел. Они долго советовались с Манфредом фон Бисингером – автором сценария фильма. Тепло поблагодарили нас за работу и распрощались.

Утром их никто не провожал. Из нас.

…Через много лет памятник своим немцы поставят у «стен»… уже Волгограда. В Россошках.

Меня, бедного (не Ершова), пригласили в Москву, на Шаболовку – там было ЦТ – дали просмотреть фильм. Весь. Сухари мне не понадобились, но было «пожелание» – учись «монтировать».

Почему-то назвали немцы тот фильм «Машины идут по могилам». Дюмон сам «вел» его в кадре. В мягком кресле, дома, добрый такой старик… Ему особенно и говорить не надо было, комментировать: мы сами, наши «герои» все сделали.

…Изо всех сил топали в строю пионеры, рапортовали: собрали макулатуру. «Вам не напоминает, – вставил Дюмон, – наш гитлерюгенд?».

…Токарь, девочка на тракторном… не может выйти замуж… за своего Васю: мастер возражает. (Это синхрон в фильме, документ. Такая у коллег уже была техника!) Даже хохма у мастера-политика.

…По их просьбе вместе просмотрели у нас в студии документальные кадры пленения Паулюса. Сам Дюмон подробно расспрашивал каждого нашего ветерана о «его войне». Это были полковники, герои. И легендарный сержант Павлов. В фильме оставили по фразе (у каждого!): «Я очень уважаю трудолюбивый западногерманский народ».

…Хорошо мне посоветовали в Москве специалисты, очень хорошо: «Учись монтировать».

Почему опять Он? (За спиной слышу)

…Почему, почему: очень хочется самому сделать.

Увидел на первой полосе (уже «Волгоградки») нашу делегацию на XXIII съезде. Стоят на Красной площади, улыбаются.

Сразу к Ершову. «Ладно, лети. Сделай. Успеешь».

Бегом в кинокомплекс: «У кого партбилет с собой?». Оказалось, у одного Виктора Краснова. С ним последним рейсом и улетели.

…Нашли нашу делегацию на ул. Горького, в «Минске», и сразу же были «арестованы» – самозванцы!

Спасибо, среди делегатов наших был генерал Ильичев (я недавно брал у него интервью дома, просил пригласить, когда будут «брать» шпиона. Обещал).

Он и «освободил» нас. И благословил. Камеру вернули. Даже поселили нас рядом. И завертелось, закружилось кино!

Но всем некогда! Вот и «допрашивали» делегатов вечерами, в их же номерах. (В Кремль кто нас пустит!) На «репортер» (чудо-техника) «наматывали» попутно для радио их приветы домой. И от каждого почти получали «чаевые»… Извините.

– Знаем, знаем, какие у вас, ребята, суточные. Берите. Нам хватает.

Словом, почти сутки первые мы кормились делегатскими талонами. О плохом вспоминать нечего. Вот о веселом! О госте «незваном» – Славке Головенкине (как нас нашел?).

Он работал в Белых Столбах под Москвой, подбирал себе какую-то хронику. Голодный был смертельно. Все наши «трофеи-подарки» уничтожил и сразу у него «идея»: иди со своим «репортером» по второму кругу. На второй слой пиши!

Посмеялись, конечно: уж такой был худой и голодный С. Г.

А пока мы скинулись своими суточными на ужин. Получилось почти два килограмма кильки пряного посола! Праздник…

Но мы же еще и художники! Нанизали их на леску. И по одной, торжественно… отрывали тушку.

И только в случае «голодного обморока»! Головки – на черный день. В «ожерелье» оставались. Это был XXIII съезд КПСС. Третий день работы. Мы успели истратить всю кинопленку.

И насмотрелись, как им там всем очень хорошо. Магазинчики любые (по талонам). Даже почта «своя» в гостинице. Любые посылки домой. Бесплатно: «правительственные». Срочно!

Завидовали? Удивлялись? Нет. Просто чужими себя чувствовали.

…Зато улетали домой как люди! Везла нас съездовская (дежурная) черная «Волга» с огромными номерами красными на дверцах (Славка, конечно, провожал!). Едем – летим! И вдруг (опять он) вспомнил: ожерелье с головками килькиными висит в номере на выключателе! Пропадет.

Не поверите: водитель «все понял», развернулся, как на месте, и… ждал, пока один из нас – конечно, сам С. Г. – торжественно не сбегает, не вынесет бесценный груз (секретный!).

Репортаж наш в эфире был, конечно. Ершов посмотрел, кивнул (это хорошо). И его раз десять повторили.

Что газета? У нас вся делегация двигалась, разговаривала. Начальство отчитывалось перед земляками: «Работаем, ждите».

А мы с Виктором и Славкой «разбежались» и занялись каждый своим – они фильмами, мне: «Новости с полей», «Ударный труд на стройках и заводах», «Гости со всего мира на Мамаевом кургане»…

В операторской долго еще висело «наше ожерелье». Высохло добела. Мумия живее! Так и забыли бы люди об этой улике нашего «подвига» на Великом форуме родной партии. Но однажды она исчезла. Враги! Или просто кому-то поздно вечером очень захотелось, и… съели. Так до сей поры и не знаем, кто. Вымерли давно свидетели. Сменились поколения. И в операторской…

Тополь. Горькие листья (Две стороны у медали)

В те далекие дни студия (телецентр) технически только прорывала «окно» в Европу (через Москву, как иначе). Через «Эстафету новостей», куда нас пригласили однажды на целых пять минут. Это было уже событие: прямой эфир!

Главный архитектор города Масляев привез из Москвы утвержденный проект! И даже макет: таким будет наш музей обороны! С пушками, танками, самолетами, «катюшей» настоящей! И главное, израненной, «еле живой»… мельницей.

Это было ночное включение в программу ЦТ (и далее на Евровидение, оказывается…). Мы придумали всей группой ПТС «страшную» картинку: мощные прожектора Качинского авиаучилища «гуляли» по развалинам…

Под избитой осколками и пулями стеной мельницы положили, прямо на землю, в полынь, тот макет. И стояли над ним и рассказывали, мечтали.

«Не видел я ни разу, чтобы мальчишки наши играли здесь в войну», – не помню уже, как сказал (в эфир!) нечаянно… Себя мы не увидели. Зато видели все! И Москва долго молчала. Приняли нас, признали?

Приняли! Ершов был рад больше нас. Его попросили даже сотрудничать с ЦТ смелее. И мне стал он больше доверять, думаю. Кроме одного случая. Глупого.

Новая Всесоюзная программа «Час Родины!». Попросили нас, «молодых», сразу десять тем предложить: выберем, мол, сами.

От Курил до Таллина этот час. Нам три минуты. И только прямое включение. Без обмана – событие.

Девять тем мы нашли, согласовали. ПТС готова. Время поджимает. Ищем десятую, стараемся. Ищем все.

Идем как-то с другом через площадь к скверу на Аллее Героев – и вдруг!

Глазам не верю: в небе нежно-зеленое облако! Солнце уже садилось за спинами у нас, а эту красоту-загадку успело «поймать».

Вот, кричу, десятая! Бегу к автомату. Звоню Валюшке – телетайпистке и сразу диктую: «Распускает почки тополь – единственное уцелевшее в дни битвы за город дерево. Передавай». (Искандер Баишев, редактор, был рядом, сомневался немножко, но дал две копейки на телефон.) Ответ: «Принято. Тополь. Ваши минуты с 12:33. Егоров».

Это было 29 апреля. Эфир завтра.

И состоялось. Камера Юры Костяного увидела ветеранов, детей, цветы на аллее, универмаг, дома вокруг и живые ветви изуродованного великана. Он будто разломал в асфальте свое место. Прямо среди дороги. Убрать хотели: мешал новому генплану.

Мы все успели показать! Три минуты. Я почти молчал. Не мешал (за кадром, конечно). Первый раз.

А утром было Первое мая! Ура! Ведем прямой репортаж уже дома, для «своих» только, с площади Павших Борцов. Больше часа работаем. Дружно! Целая группа у нас традиционная – лекторы обкома, мы – штатные редакторы студии и наши дикторы. Стараемся, читаем, что сами написали и дикторам помогли…

Вдруг страшный стук в дверцу нашей «студии-автобуса». «Вырубаемся» из эфира… Бледный, взволнованный Ершов. За его спиной поднимается «на цыпочки» Александр Иванович Ширяев – его зам, какие-то знаки мне подает.

– Кто? – спрашивает гневно Ершов. – Кто придумал этот тополь? Меня сейчас с трибуны прогнал Первый! Ничего умнее для Москвы не придумали? Завтра же явишься!..

…Праздники майские отгремели. Дня четыре тогда получилось. Ершову, как велено: «с вещами на ковер». Пошел. Весь день почти просидел, промаялся в приемной. Не вызвали. Забыли?

А у нас на Кургане вдруг забарабанил отдохнувший телетайп. И выдал целый рулон хвалебных слов авторам, руководству комитета, всему коллективу.

Оказывается, мы были лучшими! Я не успел дочитать. Бегом к Ершову. Он в обкоме сидит. Туда с телеграммой! Успели! Чудеса… Прямо при нас из кабинета выходит Сам: «Ты (Ершову) ко мне? Заходи».

– Вот, – говорит Всеволод Петрович, – Москва…

Леонид Сергеевич долго читает бумагу. Долго. Потом спрашивает негромко: «Кто такой Егоров?».

– Наш главный по пропаганде в Останкино, – уже уверенно Ершов.

Дальше было все «круто». И про то дерево – дуб! И остальное, для внутреннего пользования.

Но председатель наш уцелел. Бумага-то из Москвы.