Текст книги "Сердце болит…."

Ну, ты артист! (Случайно, правда)

Как в сказке доброй, открылось окно ЦТ для нашей студии. Однажды второй секретарь обкома С. Е. Крылов, хороший человек, заметил: «Вы Ленинград победили – чаще их выходите в программу ЦТ с нашими новостями».

Ершова бы похвалил, точно, да приболел Всеволод Петрович. Мне и досталась та «награда».

И москвичи уже на мой телефон звонят, в наши «Новости». Коля Миронкин – личность. Весь Союз знал его. И Вику – умницу.

…Но и у них бывало! «Горит» первый выпуск программы «Время». Нет сюжета с завода: «Нас убьют!».

– У тебя есть? Только прямой нужен.

– На пленке, – говорю, – минуты две. Без синхрона… вчерашний.

– Давай, перегони нам. Срочно.

– А я не знаю еще, какой комментарий буду делать… Только картинку успели. Не знаю. – Молчат.

Воскресенье, утро. Звоню домой директору завода (у них снимали).

– Александр Михайлович, простите и спасайте. Москвичи просят срочно перегнать им нашу пленку с завода, а я не знаю даже, кто там из ваших людей…

– Вы снимали новые выпрямители тока, – говорит спокойно директор и называет имена специалистов, кто с нами там «работал». И в чем суть установки уникальной рассказал. И о людях своих просто, по-доброму, как-то. (Такой вот директор у нас нового алюминиевого гиганта – Александр Михайлович Эпштейн.)

Мне так стыдно было… Звоню сразу москвичам. Отказываюсь: «Не смогу, не успею…»

– Нет! – кричит Миронкин. – Давай так. Ты гони нам пленку, а из студии наговори, что к чему. Мы все сами «слепим». Без завода нам нельзя выходить – правда, убьют!

Ладно. Зарядились. Нам дают картинку и наш титр. Смотрим: пошла к ним пленка… а у меня текст – «рыба»… в студии. Бегом туда. Успеваю! Все начитал, еле дух перевел – так «строчил».

– Есть, – кричат. – Получилось. Очень похоже на прямой репортаж. Ну, ты артист…

Да, стыдно, но… здорово! Так жить и работать. Без пижонства дешевого.

И это был самый первый выпуск программы «Время». И состоялся!

(Виталька Чепкин, мой одноклассник, даже в одном подъезде жили на Тракторном – прислал письмо на завод, меня искал. Он, как многие мальчишки с Нижнего поселка, пропал в 42-м без вести. И вот так находились!)

Сижу иногда и думаю. И сейчас: сколько же я «дома» недоработал, если и обо мне забыли в той книге-справке исторической «Говорит и показывает…»?

Почему? Ведь я, больной уже, но наговорил их корреспонденту часа на полтора. От самого первого моего репортажа с перекрытия Волги (еще внештатником!). Потеряли нечаянно? Берегут для второго издания?..

…XXIV съезд КПСС. Пресс-группа. Меня пригласили. Опять.

На шестом этаже «России» у нас мини-студия. Юлий Чернятин – оператор, мэтр ЦТ – сидел как прикованный к своему большому «Эклеру» (кино тогда еще делали!).

Мы приводили своих собеседников-делегатов. Он снимал-записывал, и коробочка мчалась с нарочным на большую студию: сегодня же монтаж (если нужен) и эфир. Завтра другие темы обсудит съезд, другие люди будут у нас.

Бывали и короткие минуты «для своих». Вот так же однажды мы «вырвались» с группой и отработали на Красной площади с моими земляками.

Через час пленка уже летела в Волгоград, в «Панораму недели». Там ее ждал Юрий Савельев, новый шеф редакции.

Признаюсь, с удовольствием выполнил просьбу своих и даже «заработал» на этом хорошее настроение – с друзьями повидался. На съезде был перерыв. Обеденный.

Даже Кожедуба сбивали. Свои… (Нет, не в небе)

…К гостинице «Россия» – там все кормились – от Кремля одна дорожка. Спускаюсь и почти столкнулся сразу с двумя генералами. Кожедуб!

– Иван Никитич, здравия желаю!

– А, «герой-героев», – сердито так, сразу к своему попутчику: – Помнишь, рассказывал? Так это он. Я тогда прятался у друзей по квартирам. Стыдно вспоминать.

И мне было стыдно: ведь все правда!

…Второе февраля всегда главный праздник у нас – Сталинградская победа! Качинцы принимали дорогого гостя – трижды Героя Ивана Кожедуба! (Ершов болен. Замы заняты своим. И мы сами решали: а идея была нестандартная!)

Не помню точно, да и не важно теперь, кто из нас троих – Женька Чистяков – собкор Гостелерадио, Юра Беледин – тогда газетчик или сам я предложил искать колхозника Конева. (В музее видел его портретик.) Это он подарил самолет летчику. Купил!

Никто не знал тогда: жив ли сам колхозник? Под девяносто ему было…

Да, такой факт в истории был: пчеловод подарил лучшему летчику самолет. Все газеты писали. Можно искать.

В подшивке «Огонька» нашли! 1944 год. Молоденький летчик Кожедуб. Рядом подарок «от колхозника Конева» – на фюзеляже истребителя. И все. Точка. Тупик… Но Конев-то наш. Даже бударинский. Это же недалеко от Новой Анны. Там должны помнить…

Нашли райкомовские телефоны, а пока дозвонились, пока удивлялись и ахали: жив! «Есть Василий Викторович! Конев… в доме престарелых». И снова ахнули! Ну как же так?

Бударино – колхоз. Руководит его внук – Сергеев. Звоним ему. Испугался: дед-то в приюте, как бы доживает свой век. Неудобно.

Райкомовские помогли. Убедили…

А часы тикали. Мы усердно торопили всех, кого только можно: на праздник надо бы позвать самого! «Герои встречаются!» – фильм почти готов!

Мечтаем. И вдруг! Начальник Качи полковник Новиков у самого командующего ВВС округа выпросил его личный вертолет. И летчики уже сами решают… Без нас: надо к «деду» лететь Кожедубу самому! Он согласен.

…Вертолет огромный, двухэтажный – все поместились. И мы.

Председатель колхоза (напоминаю – внук Конева) успел переселить Василия Викторовича к себе домой. Почти перетащил: с характером был «забытый дедушка!».

Тогда мы мало знали о самом Коневе. Откуда, например, у колхозника такие деньжищи: на целый самолет! Это же десять легковушек! А он все отдал.

Слышали, что кто-то из коллег, из «Сталинградки» помог простому пчеловоду обратиться к самому товарищу Сталину. Шла война, а его вызвали в Кремль. Сам якобы выбрал на заводе самолет (вместе с летчиком).

…Потом столько всего произошло…

Война закончилась. Мы победили! Давно вернулся Конев в свою Бударинскую. Семьи своей нет, не было. Когда-то была серьезная причина. Не отдал ему казак в жены свою дочу: иногородний жених…

Но любовь! Нет – судьба: овдовела бывшая невеста. С кучей детишек осталась.

Вот всех их Василий Викторович и усыновил. И воспитал.

Сергеев, предколхоза – один из тех приемышей-наследников. Но ведь не о них речь. Мы толком ничего не знали о самом герое. Одни по секрету шептали, что, мол, служил Конев чуть ли не боцманом на царской яхте. Может, там и «разбогател»? Другие сомневаются. Кто знает? А мы трое – бойкие искатели «факта жареного» или просто выдающегося события, уже летели (вместе с дорогим гостем) в Бударинскую.

Летим. Душа, кажется, тогда у каждого из нас в груди «не умещалась»: мы ведь тоже бываем счастливы, когда счастливы другие.

Летим, а по земле, под нами, по белым зимним трудным дорогам «пробирается» целая радиоэкспедиция с тяжелой техникой. Коллеги.

Это правда: сверху видно все!

Мы за километры наблюдаем столб дыма черного: шашку запалили на главной площади хозяева, увидели нас. Ветер указывают. Ждут.

Огромное, как сама площадь, черное кольцо из людей. Все соседи съехались. Конев Коневым. Свой… Кожедуб! Всенародный любимец летит. «За всех, за нас герой. Его ждут… А ведь в его самолете «от Конева» и наши «винтики» были. Все фронту отдали. И сыновей…»

Грозная машина, настоящая, боевая, ревет, пугает… Такую еще и не видели люди своими глазами. А она как пушинка опустилась. И замерла. И все вокруг будто замерло.

Мне показалось, что Слава Головенкин – наш оператор – даже забыл, зачем прилетел.

Секунды… Кожедуб вдруг выпрыгнул из верхнего люка прямо в сугроб. И пошел… Один. Без наших указаний режиссерских. Пошел прямо к тройке рысаков, к саням, где на ковре восседал сам Конев. Узнал!

Так тихо. Даже воробьи не чирикали. Ждут.

– Здравствуй, отец! – почти крикнул Кожедуб, подбегая к саням.

– Здорово, сынок! – встает Конев. – Помнишь, я тебе самолет подарил?

– Как же! Я сбил на нем 18 стервятников.

– А ты мне теперь «Волгу» подари!

Вот тут, без команды (!), все живое, что было на площади, будто волной затопило, заслонило и самих героев, их объятия, разговоры. Какая там «Волга» для их деда? Тут главное – вот они, живые, наши! Вместе…

…Сергеев-внук сообразил раньше других: надо уводить гостя. К себе домой. Там поговорят…

Все было. И стол накрытый. И чай с медом из дедовых ульев. (Нам хозяйка разрешила даже дырки в шторе прорезать! Через нее из спальни и снимали, и «подслушивали-писали». Но ни слова больше не сказано было о «Волге». Ни слова!)

…У летчиков режим строгий: хоть и «умная» машина у командующего, но по ночам летать «не любит».

Вот экипаж вдруг (и сам Кожедуб) почти бегом к вертолету.

…Потом, позже мы увидели, поняли, что после встречи горячей (она обросла доброй сотней передовиков-орденоносцев – уже на «большом приеме» в конторе) – только они четверо были в состоянии дойти до трапа. Своими ногами. И улетели домой. Мы отстали…

Вся толпа провожающих долго махала огонькам мигающим и еще радовалась… Кто сидя в снегу (ветром с неба прижало), кто еще пытался догнать, поцеловать любимого всеми, особенно теперь, нашего Ивана Никитича!

…Но осталась глухая неловкость: где «Волга»? Раз уж Конев сказал, значит, знал. Все слышали! Может, из вертолета не выкатили, забыли?

…Рано утром, очень рано – опять нам надо спешить – погрузились в вагон скорого поезда Москва – Волгоград. Готовы уже были попросить чайку у проводницы, как дверь в купе открыл… Василий Викторович: «Здрасте! Проводишь меня к генералу». Он не забыл ничего.

И так скверно мы почувствовали себя. Как быть? Видим, обидели человека. Может, и обнадеживали когда-то, обещали: жди, мол. И нам стыдно. И перед Кожедубом. Эту встречу затеяли мы вместе с качинцами. Подарок – сама такая встреча! Кто сомневался.

…В свои девяносто, пока мы из вагона выгружались, Василий Викторович спокойно добрел до «Интуриста», спросил, где живет генерал. Все почти объяснил администраторше, и ему поставили стул у дверей люкса, где отдыхал с супругой Иван Никитич.

Ждал, не дождался. Оказывается, пока мы ехали, их – Кожедубов – уже «спрятал» у себя дома начальник Качи (наш «соучастник»).

Ну, а мне приказано… «работать» с дедом. Первое – устроить ему жилье и без очереди прием у глазника. Сделал. (Спасибо добрейшему человеку, профессору Водовозову: принял немедленно, успокоил, помог.) Следующей просьбой-требованием уже не «Волга» была: очки со слуховым аппаратом.

Поехали вместе на протезный завод.

– Вы знаете, кто это?

Срочно все сделали такому легендарному человеку. И без копейки! Тогда…

Конечно, у нас «никто не забыт», принято говорить. Но кто-то был виноват, что Василий Викторович Конев столько лет «мечтал». Он бы и водителя нашел, говорит нам…

А тут такой случай! Чудо. Сам Кожедуб прилетел. Он же все может! Добрая душа. Доверчивая. Что у одного, что у другого. Чистые, как дети. Только немножко «ничейными» оказались.

Знаменитый летчик… прятался от стыда у друзей.

Забытый в суете житейской, теперь опять известный всем колхозник так и уехал в свой приют – дом престарелых.

Таллин, наконец! (От печки танцуем)

Все. Уже еду. Страшновато. Как Чапай Петьке: «Языков не знаю».

Таллин. Европа. Первая встреча.

– Ты принес нам тепло! – это Юри Хансен – их главный. Прекрасно владеет русским. С юмором дядька!

И правда, 5 мая, с моим прилетом у них наступила весна. Лед на озере растаял. Познакомился сразу и с Эрвином Мартинсоном – замом главного по информации. Немножко «холодный». Раньше у него служба была такая: война. Ранен тяжело.

– Что тебе показывать? Сиди рядом, сам смотри. Езжай завтра с нашей группой в рейд с Первым ЦК. Скоро и у нас выборы. Сегодня свободен: все заняты.

Ладно. Гостиничка моя оказалась рядом. Маленький домик, старинный. Два этажа. Даже лестница деревянная, поскрипывает… Комната уютная, окно во двор, телевизор, телефон. Добрая хозяйка всегда рядом.

Справочник толстенный. Страниц до тыщи. Все на русском, листаю. Любопытно: Степановы на шести или семи страницах. Нашел одного: даже инициалы мои Б. В.

– Здравствуйте, вы Степановы?

– Да.

– Я тоже. Борис Васильевич, в гости приехал… – Там замешательство, шушукаются

– Вы извините, мы не те Степановы. Мы здесь со времен Екатерины… Извините!

Больше я не пытался «искать родню».

Неловко как получилось… а они извинялись.

Шесть или семь страниц мелким шрифтом в справочнике Степановых. И по-русски еще понимали.

…В самой студии таллинской – в эпицентре города – много этажей. Кабинеты, монтажные и т. д. А весь этаж – чуть ниже первого – ресторан. Да! До обеда и после, до ночи, все сотрудники и гости – там. Кофе, коньяк, легкие закусочки, фрукты, чай… Сценарии на столах, дым «коромыслом». Работают, шумят. (У нас бы если коньяк, то в стакане с ложечкой. И не дай Господь – увидят!) Коллеги мои новые стаканами не пили. Но напивались тоже, кто не хотел работать сегодня.

Ровно в 14.00 как ветром всех сдувало из ресторана: обед. Открывалась целая стена. Подходи, выбирай.

Воздух, почти вдруг, стал чистым. Никаких пепельниц на столах. Скатерти. Даже разговоры пошли другие, спокойные. А кормят как красиво! Через неделю увижу дома, в нашем кафе: заляпанные соусом края тарелок, ложки-вилки «стерильные-люменевые», горячей водой мыли! А запах из кухни! Уже учусь. Боюсь привыкнуть.

Что Ершову-то расскажу? Зачем летал?

Сижу смотрю, как работает Эрвин. Не мешаю. Он постоянно «на телефоне», за мини-машинкой пишущей, какие-то карточки достает из стола, заполняет. Сразу впечатывает. Сам.

Думаю, если мы каждому такую машинку купим и поставим на стол? (У них уже каждый имеет свою фактотеку в столе.)

– Что хочешь узнать, спрашивай, – это вдруг Эрвин меня «потревожил».

– В войну, – говорю, – в Сталинграде Т-34 делали. Мой отец на СТЗ работал. И никто не знал о танках. Да и сейчас…

Эрвин молча (ключиком своим) открыл один из ящичков и дал мне читать им, похоже, лично зашифрованную карточку. Там все уместилось. Энциклопедия! И я почувствовал себя не очень хорошо. Будто из леса, из тайги приехал…

Ведь ничего подобного ни один мой коллега там, дома, не имеет. И не захочет иметь! И не будет никогда. «Ведь и так можно… Да и на машинке печатать самому?.. У нас машбюро есть!». (Может, мы и правы: ведь дождались Интернета. А тогда даже они «обходились». Везучие мы. Авось и теперь повезет…)

– Оперативная информация у них хорошо налажена – говорил Ершов.

Сводили меня в темную комнату, там почти беспрерывно идет «перегон-запись» с эфира зарубежной информации. Как и мы, они все тогда снимали на узкую пленку. Но они – хитрее: делали негатив. У нас – сразу эфир. У них фонд создавался, а что «горячее» – аппаратная «переворачивала».

Мы жили тогда (!) в другом веке. Догоняли. Своих же братьев.

Эстонцы в «Актуальной камере» – ежедневной обязательной программе – очень много использовали сиюминутной (зарубежной) информации. Это при том, что сто из ста антенн на крышах таллинских домов направлены на Хельсинки (по морю это сотня миль, не больше). Но в своем эфире почти все комментируют.

Есть «звезды» – ведущие. Ну вроде нашего Фокина. Разговаривают со зрителем… Мы пока усердно читаем по бумажке (дикторы). Так было. Обязательно! (Ольга наша вместо «народных» депутатов, по старинке сказала «депутатов трудящихся». Да еще спорила: «Какая разница…» Чуть не выгнали сразу…)

…Копаюсь потихоньку и в их «кухне-конторе». Учет и анализ почты. Целый отдел. Техника! (Они же, думаю, богаче.)

У нас одна Любаша читает всю почту. Сортирует (себе – интересное. И нам, если очень). Хранила «уникальные». (Украли… тоже интересуются!)

Одну мудрость народную запомнил, рассказал Эрвину: «Вредно ли нюхать нюхальный табак? Лично я нюхаю с 1930 года». – «Нет, – говорит, – наши зрители сначала думают, потом пишут в редакцию. Мы же, как финны, почти: болтать не умеем». – «А нам, – говорю, – весело с такими телезрителями».

…Возможности релейной связи? Мы до Москвы-то еле «дотянулись». У них 33 города республики связаны «релейкой». Прямые включения в «Новости» идут постоянно. Даже с рыбацких островов!

Это значит, что в программе такой заняты постоянно до сотни специалистов.

Нам пока (и сегодня) слабó. ПТС – раз-два в неделю по городу. Плюс, может быть, «Ротор» заиграет…

«Подарили» мне (нам) идею. Предложили-посоветовали: попробуйте сделать итоговую еженедельную информационную передачу, типа «Журнал». Или просто – обзор. Малым числом, как у вас, за неделю полегче будет собрать сюжеты.

У них самих уже была такая. Начинали с нее. Похожую сейчас делают немцы. Но те государство – ГДР.

Так, одним словом, рождалась и наша «Панорама недели». По пятницам. С комментариями своими или специалистов.

С тем я и вернулся. Ершов на месте. Ждал. За пять минут до летучки встретились.

– Молчи! Не выступай сразу. Подумаем. Ты пока людей примечай.

И все-таки ПН наша (будет 500 выпусков) в тот день и рождалась. (На летучке «проговорились» нечаянно.)

Стала она скоро эстафетой многим коллегам – авторской, оригинальной. И школой нескольким поколениям ведущих, способных работать в прямом эфире (умных!).

В. П. Ершов признан нами ее «крестным отцом». Успел. Опять успел.

И это еще не все. В те дни «трясло» Ташкент. За многие века такие баллы! Много. И шума много. Как на войну, тогда весь СССР поднялся!

На ратуше часы стоят (Сорок семь лет уже)

Весна. Год 66-й. Мои коллеги-романтики «засуетились»: строителей-добровольцев набирают!

А у меня одного был очень личный повод: там сестренка – школьница. Мама слепенькая. Отец недавно погиб по-глупому… Хоть и двоюродная сестренка, а родная кровь: Степановы мы!

…Ершов сразу: «Одного отпущу. Возьми на всякий случай камеру – аппарат какой-нибудь у Пушко (это фотограф штатный наш)». Взял. Даже «Киев». Самый тогда дорогой…

…Илы-18 через нас летали из Прибалтики. Так что проблем не было.

Лечу. Ночь. Вижу, дрожат у «старика» крылышки. А летим-то туда, где каждый день трясет. Помаленьку, но трясет.

Может, кому и не страшно (кручу головой). Спят.

Вдруг Ил свалился на левый, мой борт, и я не поверил бы никому: это же Лос-Анджелес какой-то! Не море огней… Все горит.

И это Ташкент? Тот самый, который уже провалился… по газетам.

Ил-18 наш мягко, привычно зашуршал по своей дорожке. А мне стало стыдно.

…Чуть свет я был у проходной телецентра. Милиционер изучил мою красную книжечку и приоткрыл парадную дверь. Не сразу понял я, почему он так крепко взял меня за локоть: мы стояли на краю глубокой ямы! Машинка пишущая где-то в темноте виднелась. Мебель битая, бумаги… Дверь закрылась.

А люди? «Хозяин» повел меня за главный корпус телецентра. Весь двор заставлен новой мебелью: столы, стулья… Но сидели сотрудники… на столах. Даже главный!

Смеяться? Нет. Рухнул-то саманный город (эпицентр) и превратился в пушистую массу. Нет такой техники, не придумали люди, чтобы избавиться от нее.

Но не это поразило меня: стояла на своем месте, рядом, даже не дрогнула, работала телевышка… И здание главное внешне как новенькое. Только пустое…

Стою, незваный гость, думаю. Пытаюсь камеру наладить: заела шторка…

– Жора Минин, – представился один из коллег, подошел. – Какие проблемы? Камера?

Георгий сам вызвался работать со мной. Начальство согласилось.

Серьезный такой человек, спокойный. Был их ведущим кинооператором. С ним и работали. Целую неделю.

– Давай вместе найдем сестренку мою и родных: какой-то городок Шумилова. Душа у меня не на месте…

Нашли. Там все слава Богу.

Второе: у нас паника в семьях, кто проводил добровольцев-строителей с первым эшелоном к вам. Письма привез. Посылки предлагали: помидоры, хлеб, масло… «Они там голодают!» – плачут жены.

Жора не стал смеяться. Поехали в Чиланзар. Там лагерь наших.

Братцы! Это же санаторий. Шефы – корейцы, колхоз-миллионер. И накормят, и помогут.

Оставалось послать в Волгоград коллективное письмо-телеграмму перепуганным женам. Послали.

Это плюс. Радует. Но не за тем ребята рванулись спасать братскую республику, чтобы сладко покушать.

Работать нечем! Почти весь сборный железобетон побился в дороге…

Быстро везли! Тысячи километров, столько же станций, полустанков, разъездов, горок на узловых! Беда…

…А сегодня сами пострадавшие как?

Каждая чайхана – прохладное место на земле горячей! Под ней протекает маленькая, но горная речушка. И всегда, и сегодня там сидят аксакалы (всех возрастов) и беседуют. О проблемах мира…

Но мы – репортеры. Нам не до размышлений в чайхане, хоть и прохладно там и сытно. Увидели, сняли и покажем. Думайте, завидуйте или удивляйтесь!

Мы вот удивились: как это за городом огромным, древним – срочно и красиво удается «вписать в узбекскую песню» свой городок посланцам Прибалтийских республик? И белорусы строили свое. Но братьев-узбеков «уважили»: будут чувствовать себя как дома – в Чиланзаре.

Мне показалось (на минутку), что и половина Советской Армии – ее инженерные силы – здесь все! И никакой суеты, паники.

…Слава Богу – лето. Многие семьи, пострадавшие в первую ночь как выбежали во дворы, так там и живут. Русских почему-то много среди них. Но никто никуда не побежал. Или некуда было…

Паника в апреле была. Сейчас даже смеются многие. Сам слышал на остановке, женщины разговаривают:

– Ты знаешь, вчера вхожу в цех утром, смотрю – крыша падает. Я бегом во двор. – Обе смеются.

На проспекте Навои, как прежде, один такой регулировщик, узбек. Красив, как Буденный: усищи! Тоже улыбается. Даже нарушителям.

Последняя наша съемка – праздник строителей. Настоящий. Стадион «Пахтакор». На трибунах опять «весь СССР» собрался.

Рашидов – главный человек в республике, говорит всем спасибо!

…Открываются вдруг ворота, все! Колонны грузовиков с арбузами и дынями въезжают чуть не на поле…

Народ замер. А хозяева разбегаются по рядам с подарками.

Рашидов молчит. Ждет, пока каждый получит свое. И только потом говорит.

А военные в самом центре поля такой аэростатище запустили! Но он не «захотел» улетать далеко: потихоньку поднимался и поднимался прямехонько в синее небо. Только меньше становился. И так, наверное, высоко, что стал… новой луной: (солнце-то его еще «видело»).

Казахи рядом: Ташкент празднует!

Сестренке Галке я привез с праздника самый большой арбуз. У них через дворик бежит, торопится Кара-Су, горная речка. Привязали мы «великана», накупали в ледяной водичке. И тоже потом праздновали вокруг него (нет, не те у них, однако, арбузы. Наши, на Волге – слаще!).

Галочка моя стала прабабушкой дважды. Артемка и Богдан растут! Поздравил.