Текст книги "Сердце болит…."

Экран-то голубой (Только напоминаю)

– Мой муж – инженер! – Недавно вышла экономист наша. – Так его оклад – 150 р., – размышляет вслух над моей ведомостью гонорарной, улыбается загадочно. – А вы сразу хотите столько!

Летучка одобрила. Главред подписал. И событие: «война»! Сама не видела, занята! Так слышала.

…Велено было (Н. С. Хрущев) «всю целину перепахать!» И рядом с аэродромом летного училища. Сразу нашлись хозяева тем гектарам. Соревновались. С двух концов начали.

…Оба тракториста там и остались. Минное поле с войны. Зона запретная!..

Мы узнали, что туда всех саперов старых собрали. Кухню полевую Госпиталь…

…Встретил нас на «поле целинном» молодой капитан Гонтарь. Запомнил его. Ходит по старым-старым окопам. Инструктирует нас…

Ходил, ходил… Вижу, в руке у него «лимонка» с кольцом. Где-то здесь, говорит, валялась.

Вдруг крикнул: «Ложись!» И сам носом в полынь. И мы. Не уронил! Я же видел – бросил нарочно, для нас! Глубоко где-то ухнуло! Взлетело нам на головы… Смеется. Сам, похоже, удивился…

Даже Женька Чистяков (ему, собкору Гостелерадио, и мне, из «Новостей», доверило начальство так рисковать) – «ахнул»! Но только ему капитан разрешил: «В танке-тральщике прокатись по полю! Интервью потом… Живы будем…» – пошутил.

…Мы приехали вместе на «рафике», но мне почему-то к минам приближаться разрешил капитан только… через телеобъектив.

Рассказал: «Саперы пойдут цепью, флажки, если что найдут, поставят. Это можно снимать. Камеру – на холм!»

Под ноги смотрю: снаряд торчит из песка. Без гильзы. Значит, прилетел… И флажка нет рядом!

Капитана зову. Ругается! Но не выгнал нас с холма.

– Снаряд в машину, в песок! – приказывает солдату своему.

Смотрит куда-то. Сигналят ему!

…За километр примерно другая, такая же большая машина. Как корабли, «разговаривают флажками».

Команда: «Готовьтесь! Склад будут взрывать!» Показывает, где именно. Там людей много, техника…

Володя Мухин – кинооператор – прицеливается. Уже «воткнул» штатив. (Глуховат, не всё расслышал…)

Там далеко ждут от нашего капитана сигнал: готовы ли мы – телевидение?

– Готовы? – это капитан мне.

Молча киваю. Он махнул, а никого уже не видно. Уехали…

…Веселый у нас водитель был – Виктор. Вдруг полез под свой «рафик». И мне «захотелось»… Земля под нами, весь холм двинулись, как живые.

Штатив-камеру Володя поймал, успел. Он – не прятался.

…Много раз «крутили» мы «то кино». Первый выброс огня и черное облако огромное камера «увидела». И чудо! Будто сама, падая, «проследила» картинку…

Друг мой, Женька-«танкист», ничего же этого не видел (его самого могли никогда не увидеть). В своем тральщике оказался рядом с тем складом… Не узнал бы, какие зеркально-чистые к нам на холм прилетели оттуда осколки! Размером с ладонь взрослого человека!

Хранил его Господь! И нас…

Журналист Чистяков Евгений Ефимович! Сам ведь вызвался провести прямой радиорепортаж с передовой… 1942 года. Думал ли тогда о рублях-копейках, которые «зажмут» в конторе. Тихо: «Им тоже нужна премия!»

…Прощаемся. Хозяин полевого съемочного «павильона» каждому разрешил взять с собой по паре «подарков», таких красивых, свеженьких… с «того света!».

Мы наивные дети! Как доказательство, что правда вернулись с «фронта», показали и ей те осколки, экономисту…

Глянула… и «заплатила» (не совсем уж зарезала), но с учетом зарплаты своего «кормильца» домашнего.

Довольна была! Страшно.

* * *

Годы прошли. Многое забывается. Обиды, унижения… Мы – пенсионеры. На юбилей приглашены… Сидим рядом. Та – коллега экономист – уже бабушка, вдруг тихонько спрашивает: «А ты куда, в какой банк кладешь?»

И советует, в какой надо.

Фотоархив

Выражаю благодарность за помощь в подборе фотографий Генриетте Перьян, Виктору Ильинцу, Станиславу Селезневу, Алексею Дзюбенко, Надежде и Наталье Ерохиным, Станиславу Голубеву. Особенно

Саша Михайловна! Так маму звал отец. Мама моя. 1929

Война! Позавчера только началась. Мы победим! Мне – 12… А через год, прямо дома, будет нам с мамой… плен

Много лет прошло, пережили, выжили. Школой ВВС своей гордимся. Вот уже 2013-й. Как вчера. «Боевые» ребята

и один штатский. Но братья-«спецы». Сталинградцы – мы!

И навсегда остался в памяти нашей Саша Федотов. Генерал, Герой Советского Союза, лауреат Ленинской премии

В своем Сталинграде они не были 20 лет. Мы, молодые, храбрые, вопреки мнению сразу двух обкомов (тогда!) собрали маршалов и генералов в студии. И все люди увидели их вместе. Назло сплетникам: мол, Чуйков и Еременко ревнуют друг друга, «враждуют». А они обнялись и расцеловались у нас! Это случилось 2 февраля 1963 года

Первомай, Седьмое ноября! Все мы вместе. Площадь Павших Борцов! Камеры наши показывали (не майдан киевский) – счастливых советских людей. Телевидение, оказывается, зоркий глаз: не обманывает!

На с. 192:

Всеволод Ершов – его заслуга – стал таким собеседником, что люди узнали много нового, правду из уст самого Маршала Победы

Наш земляк, колхозник-пчеловод Василий Конев подарил, купил Кожедубу самолет

На с. 194:

Все «мессеры» – его, Ивана Кожедуба. Мы – мальчишки-«спецы» видели себя однополчанами его. Не просто мечтали

Тимоха! Тимофей! ― это для друзей. «Цыган» ― для неба… Вернулся Бугаёв после госпиталя. Успокоили врачи, отпустили ― летай! С тем же «закаленным» орденом на груди. Сбивал врагов, штурмовал беспощадно! Его уже знали и боялись враги. Позывной остался: «Цыган». Чуб роскошный отрос, как и был на этом сталинградском снимке, «вторая эскадрилья». Он в центре… Все еще живы… Осень 42-го (архив автора)

Жива еще с самой границы вторая эскадрилья. Истребители! Аэродром Крестовка. Апрель 1944. Акимов Степан (погиб в Крыму), Герой Советского Союза Павлов Лаврентий (погиб в Крыму), дважды Герой Советского Союза Степанищев Михаил Тихонович (ранен, похоронен в Киеве), Афанасьев (погиб в Крыму). Царство им всем небесное»

(фото однополчанина Т. Бугаёва)

И они были первыми. Чуть помоложе: Виктор Ильинец, Саша Уколов, Слава Кузин, Слава Селезнев, Саша Заикин. А в центре тот, кто «блоху подкует», – Николай Минаев – старейшина наших умельцев.

Ему сегодня ведро с розами: круглая дата!

Сиротки – афганские детки! Вместе с Вадимом Тереховым, еще студентом, но уже нашим кинооператором, целый год, все субботы и воскресенья снимали о них фильм. И назвали его «Я вернусь, мама!» Больно до слез было расставаться с ними. Особенно Вадиму. Я видел

Кто любит свою профессию ― счастлив! Рыбак накормит. Оператор «воспоёт» его труд нелёгкий в своём фильме. (Но он и сам «охотник» за кадром золотым…)

Завтра перекрытие. Прошел последний теплоход по старому руслу. Команда ПТС на правом берегу. Ждем. Вдруг из Мечетки колонна ЯАЗов и прямо на мост наплавной. Сбрасывают глыбы, целые скалы каменные

На с. 201:

Ян Вон Сик – один из героев тех событий. Единственный из нас – иностранец – студент ВГИКА. Это его силой, краном вытащили из котлована, куда уже хлынула Волга. Все кинокадры того дня – его!

Троица… Позируют! Явно. Ведь мы видим то, что они увидят и подарят всем. А сами-то какие? Юра Буров, Виктор Краснов… Тот, что без камеры, ― Толя Кацалапов… Как прощается. Рано «уйдет». Устал…

На с. 202:

Валерий Быковский. Пятый в космосе, но не один: с дамой летал – Валентиной Терешковой. Толковый, острый человек. Один до сих пор в «полковниках» почему-то…

Владимир Шаталов, хоть и земляк почти, и качинец, но у нас впервые. Долго собирался Валерий Быковский, запоздал на передачу. И Шаталов (он был и отцом-командиром отряда космонавтов) поработал за двоих. Серьёзный человек! Даже в гостях: ни-ни

А ведь никого из вас, ребята, уже нет рядом: Володя Винников, Анатолий Кацалапов, Саша Гераськин, Гена Оксин, Боря Ильинец, Виктор Краснов, Гена Привалов, Юра Иванов, Юрий Маркович Костяной… Выглядывают из-за вас Олег Одинцов и поэт Юрий Соловьёв… Где хоть они? Давно не встречались. Грустно, пусто…

На с. 204:

Ну чем не сцена в драмтеатре им. Горького? Это наша студия «Б». Или «Ц». Идет нормальный спектакль. Свой. Было, было. Культурно жили. Без «раздевания» при детях

Всемирно известный художник-карикатурист ― «снайпер»! И мы вокруг. Народ. Всмотритесь: может быть, узнаете кого «своих», вспомните. Уж больно молоды были. Херлуф Бидструп ― гость студии

Мы двое коллеги – собкоры АПН. А «владеем» (поле наших забот) Башкирией, Татарией, Волгой до Астрахани и Калмыкией. Радуемся жизни. Нам нет и сорока. Слава Голубев (он справа) сделал кадр и для обложки «Сердце болит…», кстати

На с. 206:

Самый главный телеоператор Владимир Дубинин. («папуля» для молодых) показывает малоизвестную тогда Аллу…

Узнаете? Скромная, тихая наша гостья… Влюбиться можно было! Опоздали, ребята! Не догнать

Гости наши дорогие! Генерал американский с двумя большими звёздами на погонах, астронавт Стаффорд. Шаталов и Леонов – наши герои-космонавты, «хозяева» (и конечно, Генриетта – наш оператор – в центре).

Далеко позади всех Дзюбенко, хоть и тоже генеральный…

На с. 209:

В личном архиве Геты Перьян (спасибо ей особое за помощь) много кадров, которые даже я вижу впервые. Гагарин Юрий Алексеевич пролётом через нас (аэропорт). На минутку. Но она одна успела его «поймать»

Георгий Константинович Жуков принимал её дома. Ласковый дедушка, добрый. (У кого-то ещё на подозрении) встретил человека редкого: девчонка-кинооператор… из Сталинграда

211 Слава Борисович Селезнёв ― храбрейший из коллег-операторов. Дал себя привязать к крылу самолета, не дрожали руки, когда снимал, как «вываливаются» рядом парашютисты. И падают, падают… Дома «попало» (Люба ― жена монтировала плёнку!). А мы все гордились!

На с. 210:

Валентин Феофанов, Александр Прохожий, Фёдор Ушаков – пришли на Курган первыми. Сами выбрали и даже «вытоптали» площадку под будущий телецентр. Алёша Дзюбенко уже подрос и сам берёт интервью (он – слева)

Есть «шерман» – танк английский. Наш Лёня Шерман – не танк. Он просто гений видеозаписи. И мой ровесник, из февраля 1929-го

Двое и «новенькая» уже из династии… Второе (?) поколение Слепцовых ― Таня. Рядом уже мэтр Лёша Басов и мой соавтор по «Сердцу…» Виктор Ильинец. Так бережно «воспитывают» смену… Художники!

На с. 213:

Вилич Люмкис (друг мой! Получилось, что правда – «до гроба»). Сынишка «врага народа» из архангельской ссылки добровольцем ушел прямо на передовую. Разведчик. Журналист-международник. В полный рост (190) боролся с тупыми своими начальниками. Все его уважали. И любили. Тайно. А пострадал он один

Анатолий Усков. Моряк. «Капитан» маленького телекораблика – ПТС. Но всевидящего. Мы любили его экипаж и работали вместе

И смена! Уже родились. Тоже узнаваемы. Шустрые. (Шустерман Ефим был таким. Поначалу)

На с. 214:

Слёзы наши! Венгель Слава (Ярослав). Тоже один из первых, из «хозяев». Владелец «подземного царства», хранитель всех наших трудов. Фильмы первые, чья-то слава, память… Нужны ли теперь?

Боря Борисов. Оператор, фотохудожник, рыбак (честный) и путешественник

пеший по родному краю. «Дома» – на студии – один из всех нас – пионеров —

«пахал». Все «поколения» древней своей телекамеры пережил

И эпиграмму подарили рукописную: «Не думай, Борь Степанов, свысока»… и т. д.

Такая у меня «семья» на Кургане! По праздникам (юбилеям). Была. И друзья… Они постоянно…

Это киношники – «профи наши». В третьем ряду прячется Гена Оксин (а первые премии получал!). Все вместе много славы принесли студии. Много рублей «прокрутили» поездами-самолётами, километрами пленки. Грешен. И я помогал

Сразу два педагога… Сам Коняхин Клим и Арсентьев ― «радисты». Она пока просто миленькая девочка. «Завтра» на ТВ всех покорит… Но Москва! «Умыкнут», как невесту… Или Леночка сбежала сама от «проклятой» любви?..

Ностальгия! Людмила (уже Михайловна) и Лена Пич ― огонь эфирный!

Оля Баткова (справа), как «нержавейка». Все к ней: поможет! Неутомимая! Особенно подружкам (по профессии и любви к жизни!), Ларисе Лазуко, например

На с. 220:

Презентация ― праздник, первое признание. Рядом друг ― дорогая Ольга Викторовна ― ангел-хранитель нашего союза. И ближе к сердцу ― хранительница очага ― Галина Ивановна

Интервью ― интересно обоим. Но ведь мы друг у друга учимся. Всю жизнь! Делимся!

Любовь Михайловна ― «Отчий край» наш! Поверила мне давным-давно. Терпеливо ждала… Александра Юрьевна ― «Издатель». Или просто «няня» моя, милосердная… Александр Ромашков! Саша ― друг. В дальних наших походах, в поисках деревенских талантов ― командир! И добрая душа. И заслуженный работник культуры…

Приятная «концовка» для презентации «Сердца…». Последний автограф своим: Верочка ждет. Она из «Эфира». Остальные дружно поспешили «к столу». Вдруг не хватит угощений? Книжку получили! Празднуют… без автора

Самый младший из сыновей – Вовка. Любимый. Командир танка! Был, после войны уже, день Икс. Граница рядом с

Берлином…

Осталась Алинка, малышка его! Владимировна

Ксюшка! Крестница… Загадка моя

Мой самый старший – Юрий Борисович! В Химках, дома, отслужил Родине. Братишка его Иосиф – у братьев. Белорусов

Внук первый – Димка. Теперь боец МЧС. Почти рядом с Кремлем служит

Светлана Юрьевна Степанова ― внучка и Дионисий Степанов ― правнук мой. Ничего, что рыженький… Жизнь «перекрасит» не раз. Пока всё слава Богу у них. Далековато только от Волги ― Питер!

«Командор» Евгений Магнитский… Тихоокеанскую молодость свою привёз когда-то к нам, страстную любовь к полёту под парусами и к труду. Тысячу раз к труду, творчеству. Есть экипаж «Багиры» и еще «половина Волги» ― наследники-яхтсмены

Мне – 88. Первая (!) книжка родилась: «Сердце болит…». Первый автограф – ветерану

На с. 230: Последний из учеников по ТВ – Ефим. Но не «последний»! Себя не жалеет

Друг мой «командор», яхтсмен Женя Магнитский. Рядом молодая жена. Моя! (матрос мой)

Сказка-боль

Виктору. Другу. Донскому казаку

А жизнь продолжается!

Сразу запомнились, когда выгрузили нашу смену из автобуса: и древний кроваво-красный храм без крестов, и дохлая кобыла за воротами. Долго потом пухла, пугала.

…Будут завтра и тысяча ступенек к Дону. И «чертовы пальцы» – сколько хочешь можно наковырять по буеракам. Костёр до неба: Серафимович настоящий приехал. Сам! Голодные, наверное, злые (нас гнали с берега) рыбаки с бреднем. Плотник-столяр лагерный, не старик, брал у нас пайку хлеба и жадно ел. Крошки не ронял. И крестился с опаской…

…Путь «секретный» в ту крепость-храм был только через ту его столярку.

Первый страх. А тревога на всю жизнь осталась… Где-то под нами тайники с несметными богатствами монастырскими и сами тайны – завещания от первых монахинь…

Белый-белый мрамор колонн и черные слова на них от нас, новых хозяев.

Беззащитная казачья святыня – сказочное место на земле… Но над ней, как над поверженной вражеской крепостью – наш красный лагерный флаг!

Мы, пионеры – беленькие, сытенькие, гордые и глупые: «она» – наша пленница!

…Дикий берег Дона. Леса за рекой до самого горизонта. Будто живые кланяются, катятся как по морю волны. Сказка!

Это подарок отца – путёвка – за «похвальный лист» из школы. От мамы – «испанка» – такая особая пилотка с кисточкой: шла война гражданская в далекой, родной уже нам Испании. А мы были все как один, всегда готовы драться с фашистами. Всегда!

Мне – десять, с половиной даже. До Большой, совсем нашей войны, ещё далеко.

…Лагерь, лагерь!

Пионервожатую помню. Даже ласкала меня. Одного. Очень хорошо мне было.

Бог ей судья. И тем, кто её научил так жить – безбожницу отчаянную.

А мы, дети, существа нежные, доверчивые – разве могли это понять? И я ни минуты не сомневался тогда (в лагере), и долго ещё, что наша Советская страна, наши командиры – это самое святое и справедливое, что есть на свете.

Вот она-то, очаровательная, жизнерадостная девушка (дух у мальчишек захватывало!) меня и заставила вдруг… «очнуться». Ну ведь почти святая, только без крылышек… после тайной своей ночи с физруком взрослым, лагерным, да в кладовке нашего отряда (мы не спали!)… Утром ахнули – тревога, подъём! А она честнее и громче всех уже «расстреливала» словами четверых из старшей группы – двух девочек и двух мальчиков – нарушителей ночного режима: их отловили за оградой лагерной и выставили перед общей линейкой…

Она же «грешников» лично и «конвоировала» до автобуса: «Домой. С позором!»

Нет, я не плакал. Убежал, тоже нарушил режим. Пробрался через столярку, не побоялся. Спрятался. Долго сидел. Аж замёрз (летом!). Но может, от страха непонятного, от взглядов строгих со всех сторон, прямо на меня смотревших избитых, израненных старцев?..

Никто не говорил мне, конечно, что давным-давно пришли первые красноармейцы в монастырь… Отдыхали, развлекались… так, ради забавы и постреливали боевыми по иконам, в глаза святым целились… Так ли это было? Но раны!

Прочитаю потом: летопись хранит! Даже Стенька Разин не тронул монастыря. Одарил щедро. Сам на коленях простоял ночь перед иконой Богородицы. Бандит. Разбойник. Вор.

…Плохо мне было. Холодно. Будто меня уже опустили в землю, не могу дышать. И не хочу.

…Но пришло время. Она же и нас всех провожала домой. Лучшая из пионервожатых!

От вокзала довела до трамвая. Сели вместе. Едем. Ползём в горку…

– Ты сам-то до своего Тракторного доедешь?

Сняла с меня «испанку», самую-самую на весь лагерь, бархатную, красную, настоящую и с кисточкой, как у республиканцев… Надела себе на голову (красиво!), улыбнулась ласково, поцеловала и – дверей тогда не было – спрыгнула на ходу. И помахала мне. Яркая. Галстук красный шелковый развевался…

Я посмотрел – где это мы? – оказывается, она живет около кинотеатра «Спартак». Почти в центре.

Зачем я это помню? Не знаю. Может, жалко её стало. Знал ли, что такие очень многие девочки скоро уйдут на войну? Добровольно. И пропадут.

Вспомнила ли она тот наш монастырь, линейку позорную? Нас, пацанов? Пожалела ли о чём?

…Монастырь давно забылся, мне уже 13. Тревога осталась. Малопонятная: война, фронт ещё очень далеко…

А когда засвистели, завыли первые бомбы прямо над домом дедушки Миши моего, проснулась та тревога. Душит. Само небо навалилось. Сам Бог!

Бабушка Саша закрыла глаза и молилась, молилась. Я лежал рядом на дне соседского погреба. Ничего не понимал от страха. Но ловил, наверное, каждое слово молитвы. И сам молился… Увидел лики тех расстрелянных святых…

Спас меня Господь. Услышал.

* * *

А «пленник» нашего пионерлагеря – монастырь – снова жемчужина Дона.

Усть-Медведицкий Спасо-Преображенский девичий… воскрес!

И это правда. Не сказка.

Очистили, отмыли люди белый мрамор. Покаялись…

«Не убий! Возлюби!» (Заповеди Божии)

Исповедаюсь перед вами, дорогие мои, кто дал мне повод сказать о сокровенном…

Кому-то ближе будут зайчишки (пожалел!), кому (знаю) «Егерь-пророк», кому цапля серая «Глаза белые. Смерть!», кому слезы мои – Финка! Убийца я, не хочу прощения…

И о «детках» чужих еще…

Выбирайте своих…

Их было двое… (Теперь у них внуки)

…У меня рядом ружье. 12-й калибр. Безкурковка. Двустволка. Валяюсь себе на солнышке осеннем под копёшкой. Красота! Дома. Родители живы. Война далеко-далеко. И не снится.

Ружье серьезное. Старинное. Дорогая память от дяди Мити, казака. Царство ему небесное… Только я – не охотник. Так… Гуляю. Дышу. Свобода! Как каникулы школьные.

…Их было двое. Меня не видели. Пробежали мимо. Тоже, похоже, свобода… А я даже не вспомнил о ружье. Лежу не дышу: вдруг увидят… У меня всего два патрона!

…Когда-то, очень теперь давно, отец работал в совхозе. Не деревня – поселок. Дома кирпичные. В одном моя школа.

Знакомый отца, большой и такой добрый дядька, врач – здорово рассказывал нам (мне) про свое дело. Целая ферма! Отдельно от домов, от собак «подальше».

Сотня, не меньше, «жильцов». Даже он сам не знал, сколько их сейчас… Смеется: «Родилось у мамаши с десяток малышей. И у каждого через месяц – свои детки! И так круглый год. Только корми. Хочешь, подарю парочку? – Смотрю на отца. Молчит. – Только дома вырой им землянку. Укрой и успевай рубить по балкам, таскать краснотал, травку коси любую. Огород есть? Оттуда все лишнее неси…»

Мы уехали от папиного друга с «супружеской парой» тяжеленных (особенно она – уже «на сносях»!).

…Земля – не «трава у дома» – камень. Копал, долбил всю ночь. Сил хватило на целый метр спуститься! Торопился – «мамаша» ждать не может! И тесно им в ящике…

Оказывается, столько я уже умею! Все нарисовал! Два дерева диких, ничейных срубил, приволок. Рогатые получились сохи, опора. Врыл. Покрыл ветками покрупнее. Остальное, с листвой – корм. Бегом бегаю, не ленюсь…

…Видел, как сосед легко заплел заборчик под окнами. Полисадничек получился. Плетень из живого краснотала! Красиво.

Всё понял! В неближних балках нашел доброго хвороста и нарубил столько! За два раза еле дотащил. Вот она – крыша! С двумя скатами получается. Травой сухой, бурьяном укрыл плетень-крышу. Землей. Притоптал!

Ловкий лаз придумал, оставил. Для себя…

На конном дворе у Сашки-одноклассника выпросил целую сумку овса… Кормушку из досок сколотил, засыпал. Чашку водички не забыл.

И сразу – новоселье. Спешим все! Пригласил, принес «хозяев». Торжественно вошли через мой лаз. Как ждали.

Сижу рядом на ступеньке. Устал. Не проспать бы. Жду. Там у них тепло, тихо. Темно только…

Мечтаю. Как народятся, буду всем показывать. Учить других буду! А самых красивых в город повезу.

…Где-то копна та случайная (мне, нам бы ее сейчас) далеко осталась. В позапрошлой осени…

А те двое? На «моих» похожи? Пробежали мимо. Вернулись. Ничего не видят зайчишки: счастливые! Этого года, поздние, совсем ребятки-русаки.

А ведь мог убить. Обоих. Два патрона в ружье.

* * *

Сижу, не сплю. Жду деток «своих». Хорошо на душе. Чужих не погубил. У них теперь свои, должно быть… Слава Богу!

Про деда Мазая вспомнилось.

И ему спасибо: добру учил.