Текст книги "Сердце болит…."

Крафт… Усть-Грязнуха (Или однажды ночью)

…Почти «с неба» загнала меня болезнь в такую глухомань! Мечту задушила…

Товарняки, как верблюды, кричат – мимо проносятся. Где-то люди живут. Помню. Далеко…

…Зиму просидел у родителей в домишке брошенном (от немцев Поволжья несчастных остались. Целые хутора!).

Под окошком в камышах речка-ручей пробирается – Грязнуха. Проспала зиму. Скоро стадо «диких» коров (мираж, конечно) будет гулять своими дорожками… Ни одной не осталось, как выгнали хозяев…

Переселенцев из западных областей, репатриантов много. Грустная картина: в половине дома живут, вторую ломают: дрова!

Сам так жил. Но я и книжки собирал. Люди добрые помогали. Несли, видели, что люблю читать: больному – лекарство!

Так и получилось, родилась целая библиотека. Даже полка до потолка! Отец помогал. И мама…

Всё перечитал. Впервые ведь можно. Плакатик маленький придумал. Прикрепил над дверью входной: «Книга – источник знаний! Она поможет разобраться в пестрой, бурной путанице мыслей, чувств, событий…» Максим Горький так советовал жить: «Любите книгу!»

Ищу в «пестрой, бурной» справедливость, правду. Где она?

…Село «наше» – Крафт от хозяев (больше двух веков здесь прожили!) – стало в 41-м Усть-Грязнухой… (Может, я один такой: стесняюсь обратный свой адрес писать на конверте… Даже оборвалась «ниточка» почтовая – испугалась подружка. Молчит любимая. (Одна была.)

Тоска. Как в тех камышах, в Грязнухе змея-болезнь моя пряталась. Всегда люди боялись заразы. От войны у меня «подарок».

Уходить надо. Спасут врачи. Верю. И надежда – это же как голод – потерпеть можно. Но однажды… возьму в руку нож! Отчаяние…

Бога не знал. Как и родители – только крещёные да тайно венчанные. И они не знают на всё ответа.

Было. Видел Бога! Вместе с бабушкой молился. Тогда бомбы других убили. Всех.

А сам как жил, так и жил потом. Забылось. Легко…

…Всё! Ухожу. Бросаю. Не жалко. Поле футбольное – полынь! Из пустыря получилось. С пацанами (и без копейки!) оборудовали почти. Ворота! Процарапали разметку, мелом залили. Команда, тренер – как у людей (по книжке даже).

Спокойно ухожу…

Еще и кирху-церковь спасли. От гибели! Как саранча, эти «беженцы-переселенцы». Всё жгли! Полы успели и крышу в порядок привести. Клуб теперь. Книжки мои перенесут: библиотека!

Никто нас не заставлял. Жить хотелось по-человечески. Наверное. Сколько можно «воевать»?

«Знаешь, где правда?» (Учитель спросил)

…Немцы-крестьяне тоже ведь переселенцами были. Во времена Екатерины… Жизнь принесли в эти дикие края…

…Однажды ночью их всех, в чем были, как говорится, бегом, в колонну, по эшелонам. И никто не сказал – куда… НКВД!

Это было лето 41-го. Отвлекся от личных проблем своих. О болячках забываю. Значит, чувствую «чужую боль»? Ну не все же они – те немцы – были фашистами, диверсантами. Где справедливость? В песнях? В плакатах-лозунгах? Сто раз просила новая Россия прощения у «малых» народов. Но кровь помнит!

…Татары в Крым бегут и бегут: слезы, злоба…

Немцы наши (русские) кто на запад лавиной, кто обратно к себе в Поволжье. К своим домам… Занято! Не вернули местные хозяева: «Наше теперь!»

Не мое это дело? Не моя забота? У нас Кремль есть: оттуда видно?

…Бросаю всё. Больной, но, может, и до Него доберусь!

…Первый шаг – городок предков далеких! У крепких дверей сижу. Жду – позовут? А там… шум-гром! Дерутся, что ли?

– Ты хохол тупой! – слышу.

– Ты жидовская морда!..

Заглянул и обмер. Правда, как мартовские коты, сцепились…

Сами «дома», но испугались! «Чужой!..» Передал записку…

(Справка краткая: хозяин кабинета Григорий Кириллович Кривобок. Псевдоним газетный «Кремлёв». Секретарь – Ефим Иосифович Гринвальд. Псевдоним – «Гринин». «Ленинское знамя» – сама райгазета.)

Им-то ясно: пришел человек «на место». Да с запиской…

Ловко перевернул подшивку «Правды» секретарь. Мне – лист бумаги. Диктант? Читает быстро про Гондурас, Парагвай… почему-то. Успеваю. Пишу…

Выдернул листок. Достал красный карандаш. Чиркает! На стол редактору кладет.

– Вот! – гордо так. – Кого присылают! Десять ошибок…

Редактор спокойно:

– Что ж, парень грамотный.

Вида не подаю. Сидел я сегодня и под другими «большими дверями». Оттуда записка. Мне предлагали на выбор или музей краеведческий, или комсомолом руководить… Даже на учебу сразу ехать от горМГБ.

…Райком ВКП(б). Михаил Фёдорович Жарков – инструктор (собкор ТАСС. Сотрудничает, гордится), советует: «Иди в газету». Рассказал, где найти редакцию. Записку дал.

Теперь вот – редактор. Как?

…Но очень даже обиделся секретарь. Покраснел. Бурчит. И вдруг: «Лесхоз знаешь? Иди сделай в номер. Узнай, как они там: готовы к весне?»

…Декабрь на дворе. Бегу.

Последние дома за городом. Усадьба. Двор полон техники. В конторе собрание… Двери распахнуты – жарко там. Дым, пар… И мат трехэтажный. (Сама директорша, говорят, по молодости в трактористках была: не умеет с мужиками лентяями-пьяницами быть «поласковее»…)

…Сижу на крылечке. Блокнот вытащил, как пистолет – может, успею что важное записать.

…Вышел один из дома. Встал напротив, смотрит внимательно.

– Борька, ты? – садится рядом.

Не узнаю, не помню. Но сказал ему: мол, из газеты…

Понял! И рассказывает интересно, как они готовятся… «Пиши!» – говорит. Даже обрадовался, что из газеты.

– Да ты не сомневайся! Я же здесь в главных инженерах! А мы с тобой в Киеве рядом лежали…

…Забыл совсем! Там же многих авиаторов «списывали» через госпиталь. А он вот запомнил земляка. Спасибо.

…Бегу. Уже под горку.

В редакции мне место: у девушки Нади кабинет. Бухгалтер и корректор – такая должность! Познакомились. Рада: у нее муж Борис. В горкоме…

…Переписал-расшифровал свои каракули на чистую бумагу. Секретарь рядом стоит, не торопит. Прочитал. Молча ставит на уголке закорючку с цифрами. И мне: «По коридору в самый конец отнеси. Там Тоня – наборщица. Печатать некогда. Разберется».

…Утром рано принесли домой «Ленинское знамя» (я у крёстной отца остановился). «Мои» строчки есть! Но там подпись: Б. Сорокин. «Кто это?» – спрашиваю. Никто не знает.

Случилось!

…Иду по Кузнечной… Так и хотелось спросить встречных: «Читали газету про лесхоз?»

…Ехал правду искать. Приехал, легкую славу нашел. Знали бы люди (и редактор!), что ни слова не добавил-не убавил… к рассказу земляка! И мысли полезли подлые: «И я смог бы так ловко написать!»

Строгий такой секретарь, обидчивый – стал почти ласковым. О себе рассказывает: учился, университет окончил, до этого повоевал, жена русская, детки. Такой он – Ефим Иосифович.

Нет! Не всё сказал.

Удивил! Покорил меня одним «ударом». Газета наша «взорвала» тихую, мещанскую (это же до ХБК!) жизнь города: вышел во всю полосу фельетон «Обманутое доверие»… Не о кладовщице с яйцебазы – воровке! Самой главной народной судье! Уже знаменитой, известной своими громкими делами, приговорами страшными, но справедливыми… Ефим Гринвальд наш (!) развенчал «героиню». Разоблачил. Да так, что сразу в… психушку отправили. Спасли… от тюрьмы.

Новых «врагов» нажил… автор! «Как посмел? Не посоветовался…»

Меня воспитывал. Берёг от «скользких» тем. Учитель. Заботливый, внимательный… Совет его самый первый почти: «Звони на радио областное, – дал телефон. – И всё интересное передавай, фиксируй! Копейки будут «капать».

…Но я же ленивый. Да и не за тем ехал, еду… Вот бы как он сам: «Убить гадину! Найти и убить!»

…Очень скоро. Слишком скоро пришлось в кресле редакторском самому посидеть. Всё забыл! Кабинет большой! Приходят люди… Студентик-поэт. «Как зовут?» – спрашиваю. «Лёва!»

«Значит, Лев, – говорю. – Что принес?» – «Ко дню Конституции…» – «Давай. Завтра дадим. Жди…»

…Девушка, волнуется. Из парикмахерской с обязательствами социалистическими от коллектива. Знаю, что делать. Видел. Округляю цифры.

– Как будете одеколон экономить?

Не знает. Испугалась. Еле слышно:

– Недопшикивать, наверное?

Правда! Так быстро, легко стал удобным редактором!

Приехал из горкома секретарь К. А. Богучарский. Подписывал каждый номер. Я только щеки надувал.

И вдруг! Гром грянул. Гринвальд вернулся из командировки, ворвался в редакцию, кипит, кричит на всех! А мне персонально: «Боренька! Знаешь, где правда?» И отвечает сам (не смогу повторить…).

Они с редактором Кривобоком после бюро обкома ВКП(б)… безработными стали.

…Бог есть! В тот же день (он еще не знал) супруга принесла, подарила Ефиму Иосифовичу десятого (!) ребеночка! Сыночка.

«Стройка коммунизма»? (Миллион нас – добровольцев!)

Не верится…

Но на карте город есть! Там стройными рядами лежали бараки «первопроходцев – заключенных».

Рядом перегородила Волгу плотина и родилась крупнейшая в Европе ГЭС. По расчетам ученых, обещала давать «копеечную» энергию. День и ночь будут крутиться двадцать два агрегата, да таких, что одного хватит всем лампочкам на столбах и в домах! И заводам! И самому «прожорливому» – алюминиевому.

…Миллион – думаю – инженеров, рабочих и служащих (с семьями) поверили – как не поверить? И взялись за дело. По всей стране!..

Многотиражку свою назвали «Стройка коммунизма». Мы – первые газетчики – не скупились «округлять» кубометры… На досуге как-то подсчитали «успехи»: уже выкопали земли под котлован больше, чем масса луны…

Порадовались: «Досрочно!»

…Меня «подарили» стройке от коллектива «Молодого ленинца»: нужны были такие «кадры».

Всю жизнь буду вспоминать те счастливые дни! В первый из них – главный человек в «конторе»… попросил, на всякий случай, заявление написать. Помог. Продиктовал. Мол, «обязуюсь (обещаю) в течение года не критиковать (его лично)». Мне это понравилось: юмор! (Спрятал он в сейф заявление. Баташов – его фамилия.) Во-вторых, в тот же день дал комнату в новом доме. Это было в его власти. В-третьих, редактор мой – В. А. Замараев, из чекистов бывших лагерных – даже домой позвал ночевать.

А в редакции – это квартал «Б» (в «А» – милиция) – утром такие состоялись встречи!.. Исторические.

…После «Артека», плена, литинститута – Евгений Васильевич Карпов. После лагерей (не пионерских) Миша Исаевич Танич (псевдоним), член литкружка при редакции.

«Девочки» – Людмила Овчинникова и Инна Руденко – вместе приехали после МГУ – практика! Такие «чистые»! Отпустил их (сам уже ответственный секретарь!) на первые три дня, на свободный поиск, «охоту»! Вернулись счастливые: «Мы всё поняли! Только… что такое транспортёр?»

О Карпове и Таниче я еще упомяну. А «девочки» потом улетят… к самому Аджубею (!) и станут лицом «Комсомольской правды». Нас забудут…

…Мы остались. И чем занимались? Каждый был обязан дать 300 строк. В сутки! Самого «горячего». Можно больше. Но дать!

Василий Александрович – редактор (неужели это он служил в лагерях?) – был добрейшим к каждому из нас. И вынослив – верблюд! Столько перечитать, «зарубить», поправить «железной рукой»! Конвейер-«транспортёр» вышеупомянутый – многотиражка наша.

Еще Галя была – все наши «труды» отливала в металл!

Мотоцикл служебный с люлькой. Витя Басанцев, фоторепортер – за рулем! А кто в люльке – очередной пишущий.

Последней была Наташа Лаврентьева (супруга Михаила Рощина, пока еще студента). В библиотеках есть её книжка «До востребования». Такие талантливые долго не живут… Разбились на том мотоцикле…

Что еще происходило? Меня поднял среди ночи редактор: «Авария на линии через Волгу!» (Наша стройка «питалась» от Цимлянской ГЭС). Кран плавучий – чужой – оборвал провода…

Все четыреста насосов, откачивающих грунтовую воду из котлована, – встали. Беда великая!

…Завтра выйдет целый номер «Стройки» с моим фоторепортажем.

Трое добровольцев висели на проводах (сорок метров над водой). Старший, помню – Белов…

Кусачками (роняли часто!) вязали – шунтировали лентой медной оголенные стальные канаты… И я вместе с ними повис… с двумя фотоаппаратами! Часа четыре, больше… до темноты висели.

На «петушке» – макушке плавкрана-«убийцы», сидел автор проекта (прилетел ночью из Москвы). Давал советы… Очень волновался (высоты боялся…)

Газета наша! Великая сила…

Мы верили и тоже отдавали ей всё. А что город будет – во снах видели!

…О коммунизме не думали: некогда! Да и не представляли толком, что это за чудо такое, когда все вдруг как родные и за одним столом… «обедают». Первое, второе, компот!

…Моргнуть не успели – смена пришла. Как вторая серия! Грустная…

Поделили «новенькие ребята» даже воду в Волге. Не всем электричество наше «копеечное» досталось. Не всем!

…А помните, как в Волге кувыркались, страдали осетры? Заткнула им дорогу плотина… А мы – люди – празднуем победу!

Один С. В. Розенталь – главный над всем рыбным хозяйством Нижней Волги – со своего кораблика кричал, плакал в микрофон, в телекамеру: «Под нами триста тысяч осетров собрались, гибнут!» На всю Москву, на Европу… «Помогите!»

…Приехал де Голль. Дали ему потрогать живого «курносого» на рыбоподъемнике… И Никите Сергеевичу показали свой «успех». Говорят, не поверил… Ругался! «Наловили за ночь!»

Ушли от нас осетры. Навсегда. Селедка – дура, а «умная»: отказалась подниматься к нам: «Жрать нечего! Где малёк?»

…«Высохла» пойма Ахтубинская, ериков, озер тысяча. Даже дубы столетние «сгорели» без паводка доброго. Владеют им «хозяева» новые. «Чужаки!..»

…Осень 2016-го… Что делать? Хоть плотину «взорви». Спорим, вспоминаем хорошее… а может, зря про себя забывали тогда? Не жалели… никого.

Эх! Только б не было войны!

Экран голубой. А за ним…

«СВОЙ ЧЕЛОВЕК» НА ЭКРАНЕ!

(или Моя дорога на экран)

Была еще в моей жизни «Стройка коммунизма», многотиражка ежедневная, горячая страничка! Вела, обещала почти реальное светлое будущее. Каждому. Мало кто сомневался. Делали крупнейшую в Европе ГЭС! Самую дешевую в мире энергию: полкопейки за киловатт/час. Теми еще копейками. Еще теми!.. «До пуска осталось…» – огромные фанерные цифры: 30, 20, 10 дней… и каждому на эстакаде по шоколадке и бутылочке сливок «полагалось». Скоро, скоро! Верили. Мы жили верой. Кто в Бога тайно. Кто в коммунизм громко… И не поверили бы, что уже родились покупатели нашего с вами светлого будущего.

К 75 годам, к уходу «на заслуженный», послужил голубому экрану и в дикторах с Тамарой Козловой, и в редакторах.

Даже в главных. Вся комнатка моя дома в почетных грамотах. Но ничего похожего, даже близко к тем нашим «люстрам и коврам» судьба не подарила… Может быть, потому я и не заметил, как поделили ОНИ и сам Дворец. Да и ГЭС, похоже…

…Перед самым перекрытием Волги в редакцию пришел человек. Я вам верю, говорит. Вот документы подлинные. Акт дирекции. Завтра может быть поздно.

Мы взяли акт ревизии имущества Дворца культуры Сталинградгидростроя. Как не поверить. Мы сами все эти богатства, подарки со всего света видели… удивлялись. Туркмены или таджики – не помню – но по размерам каждой комнаты Дворца выткали ковры. Умельцы из Гусь-Хрустального – люстры – тоже в каждую комнату прислали. Вся мебель – тоже подарок героям-гидростроителям… И почти все это уже растащили по своим «хатам», по коттеджам не жулики мелкие – сами хозяева… Бомба! У нас адреса, фамилии. Документ…..Нас было всего трое, кто принял, прочитал акт. Но мы не испугались, сгоряча…

Женька Карпов сразу сел за машинку. Танич все читал и матерился потихоньку. Поэт!

…К шести утра были готовы, даже набраны строк 500, четверть очередного номера «Стройки коммунизма!» Сняли с последней полосы международный обзор. Весь. Даже не читая.

…Я пережил мальчишкой войну. Дома, в Сталинграде. Я не ходил в атаку, конечно. Но в это утро так дух захватило, такая безумная храбрость!

И мы пошли. Бросились. Мимо главного редактора – он спал дома. Старый чекист.

И пошел в свет не фельетон безразмерный. Акт отчаяния… «Повесть о люстрах, коврах и водосточных трубах». Мы спешили и ничего умнее не придумали. Ни будущий известный писатель-драматург Евгений Карпов, ни Михаил Танич – это его песни очень скоро запоют люди, ни ваш покорный слуга – ещё ответственный секретарь редакции.

…Газета вышла, разлетелась. Догоняли ее – не догнали. Забегали все, кому положено. А разворованное номенклатурными работниками, чиновниками следующей же ночью свозили потихоньку их персональные шоферы.

Прямо к парадному входу во Дворец. Ковры поделены «по своим размерам», порезаны… Мебель – уникальные столики – пожгли утюгами… временные хозяева… Всю ночь везли. Наш фотокор Витя Басанцев только успевал «пугать» из-за колонны своим «блицем». Зря старался! Запретили, «не советовали» снимки публиковать. Зачем? Меры примем! Меры приняли. Первый горкома меня ласково успокоил: даже орден Ленина задержим, не дадим «главному герою»… Задержали. Тихо. Кого-то, видимо, попугали потерей партбилетов… Но «по следам» выступления газеты зачем печатать? Народ будоражить. Уговорили.

Нас троих не тронули. Редактора только жалко, добрый был дядька: «по независящим от меня…» отвечал он утром на беспрерывные звонки. Но выгнали его сразу… Переполох в городе все равно был: то ли Волгу перекрывать, то ли готовить встречу Никите Сергеевичу… Дрогнули нервы первым у Женьки Карпова. Он прошел войну, плен, лагерь и т. д. Вторая семья. Уехал вместе с семьей без обратного адреса. Мишка Танич только-только «выдал» свои «гитары…» и тоже надо было уносить ноги. У него за плечами, как и у Женьки, была война, тюрьма, безработица… хоть и не 37-й… А тут еще обнаружилась любовь запретная… Они вместе написали: «Уносить свои гитары им придется все равно». Так вместе с первой песней и унеслись…Один я – «весь в белом», меня просто, прямо на большом парткоме, уже новый секретарь, объявил… «линейным инженером связи»: ты, говорит, предлагал когда-то радиогазету в котловане организовать, вот и объявляй каждый день, сколько бетона уложили. И музыку крути в обед.

Выдали новые сапоги резиновые, телогрейку, как всем. И магнитофон «Яуза». Про партбилет забыли…

И совсем уж нечаянно открыли дорогу на Мамаев курган: там только что родилось телевидение.

Говорят, гордились потом: «свой человек» на экране! Наш Борис… Той же осенью был праздник великий – перекрыли Волгу! И мой (наш) первый прямой телерепортаж! Мне было 29 лет…

Пионерам и пенсионерам телевидения.

Всем.

И телезрителям

Любовь моя случайная, ТВ…

…Так давно оно стало, оказывается, родным – телевидение! По воле партии (парткома) сослали меня в «котлован» Гидростроя (радиогазету делать) за фельетон в «Стройке коммунизма» о «важных» людях, но жуликах мелких. Объявили «линейным инженером связи» (см. трудовую книжку!). Но почему-то не тронули партбилет. Обещали сохранить премию ежеквартальную от Совмина. Такая вот «расправа». Только б… молчал! В своей радиогазете…

…Завтра Волгу перекрывать! Сегодня «топить» котлован. Митинг, гости сверху «спустятся»…

Ребята-коллеги из областных газет испугались: «чужое» для них! Да еще телевидение. Прямой репортаж! А вести его некому… Надо, чтобы «грамотно»…

…Меня вспомнили! Сразу квартиру обещали (по секрету). Семья! Согласился…

А душа от ТВ далека!

Чудо – понятно. Но микрофон в руке, как выстрел в сердце себе. Поверьте, люди! Мурашки бегают всё еще…

…Всё! Жив остался. Завтра к десяти на курган. Даже понравился кому-то, кто видел-слышал. И решает всё…

– Будешь диктором у «нас»!..

…Так легко. И «утонул» в эфире – мире чужом, холодном. Всё, о чем мечтал вчера, чем жил, – так, детство.

…Теперь знаю.

Телевидение и работой не назовешь. И не служба. Вся жизнь без остатка: кипит. Бьется. Хоть мы и «зеркало». Люди будто покорились чудо-экрану голубому. Мы старались (я о себе!) говорить только правду (глаза выдадут, если…).

Не обижайтесь! «Остальные» люди стали просто «телезрителями». Как дети ждали: «Птичка вылетит!» Там загадка живет, сказка!

…Но однажды!..

Всё так понятно было: есть власть. Есть вера этой власти… Есть мы – солдаты! «Смута» пошла? Насторожились многие. Громче заговорили на улице, раз можно.

…Вот опять выборы в местные Советы. Уже через неделю!

Мне задание: «На запись» поговорить с «народом». Без «монтажа»! Зачем? Что сами скажут, избиратели: свобода! Правду узнаем.

От меня только вопрос: «Кто ваш депутат?»

…Улица… Спрашиваю… первого, второго… десятого. Уже толпа окружила. Чего-то ждут, удивляются. Не поверили многие: будет не один – несколько на место. И на выбор?

…«Да, – десять человек ответили. Охотно. Но ни один не знал, кто «его» депутат в райсовете. И за кого он будет голосовать теперь. Видел, как неловко люди себя чувствуют, стесняются. Но все до одного уверенно обещали, что примут участие.

– А как же! – каждый сказал.

…Эфир сегодня. Показываем запись начальству (у нас уже новый председатель. Царство ему небесное).

Нет. Велел дать полностью.

…Многие, думаю, помнят, как на следующий же день все подъезды, столбы были заклеены портретами кандидатов, биографиями. Откуда столько желающих?

Тогда впервые почувствовал, волновался, что занимаюсь важным делом. Мы не просто «зеркало».

Это же и есть «демократия»?

Если б знали, во что превратится. Скоро.

«Проснется Болотная. Взорвется «майдан» у самых «родных» соседей…