Текст книги "Сердце болит…."

Сама нашлась! Она ли? (Мечтал. Искал. Верил)

…Под льдиной, чистой, прозрачной, лежит. Белотелая, длинная, стройная! Река ушла перед половодьем, и дно открылось…

…Из Медвежьегорска (Полярный круг) своим ходом, на веслах, парусе прямом – эту рыбацкую северянку «Нельму» привел знакомый. Человек отчаянный. И больной…

Менялись потом хозяева её. Последний (пытался продать подороже) поставил движок от «Волги»… Тот и утопил красавицу. На дно положил. Еще осенью. Кто спасет? Весной льдина огромная опустилась, накрыла, раздавила…

Вижу: ни одного ребра-шпангоута целого. Погибла «великая путешественница».

…Солнышко пригрело. Мы в гостях у ребят. Бродим по берегу с «матросом» – женой, теперь законной.

– Смотри! – говорит. – Ни одной трещинки. Как живая. Это дерево?

Рукой махнул: «Поздно».

Упрямая: зовет ребят – рядом экипаж «Багиры». Командор посмотрел на находку и мне: «Бери!»

А мне тревожно как-то: увидел в несчастной утопленнице не лодку – существо! Мистика…

Но «матрос» командует: «Раз-два, взяли!» И «красивые дрова» переселились наверх, к базе поближе.

Только к вечеру отмыли (водичка – лед!), связали проволокой медной, сложили по признакам примерным части корпуса… Но всё равно получился… кубик-рубик какой-то!

Помогли ребята: самим, вижу, интересно. Повздыхали, «полюбовались» на чучело, и… мы остались одни. Вдвоем: у них гонки завтра.

…Считаем раны… Только киль держится героем: дуб! А ветер дунул, и рухнуло наше сооружение. Как душа улетела у самих.

Сидим. Не плачем. Думаем. А «она» будто просит: не бросайте, пригожусь!..

Спасибо ТВ родному!

Снимали давным-давно на Ермана. Там дров на десять кораблей! И есть один человек – Пётр Алексеевич Романов (не надо напоминать, чей тезка?). Он и сделает поистине царский подарок: брус дубовый и без единого сучка! Лет десять, говорит, хранил, берёг, сам любовался, мечтал! Но послушал меня: яхту строю. Возрождаю. Сам зарядил тот брус в машину умную, и через полчаса, чуть меньше, я уже имел сотню «готовых» шпангоутов. Сверкают, как сабли. Только двухметровые…

И снова «командор»! Увидел: «Варить надо!»

…У нас за гаражами остались после строительства столбы железные!..Дядя Жора-Бабай всё понял: срезал самую толстую, нижнюю трубу. Как раз в ней два метра. Донышко приварил. Осталось перевезти «ведро-гигант» на берег, найти кирпичи для «печки» и лампу паяльную запалить… Кипит вода! Падает (валяю) ведро. Заливаю. И так трижды, до чистой. Только потом сабли-шпангоуты варятся… «Спагетти» наши дубовые!

Станут очень черными-черными. И нежными-нежными. Срочно их укладываем по старым «дыркам», прижимаем и даем в этой позе остывать.

А завтра! Завтра – это будет завтра!

Дело семейное, новое!

Работаем «весело». Лежит под корпусом «матрос» мой. Кувалда в руке. Сам внутри с молоточком, пассатижами, шайбами и, главное – с дрелью! Сверлю. В новую дырку (видит!) вставляет «матрос» медную проволоку-заклепку (сама их заготовила в тисках штук тыщу!). Вижу. Откусываю у себя лишнее. Шайбу надеваю и стучу:

– Держишь?

– Держу, держу!

Всё. Первая готова. Вторая… Так быстро! Уже весь «прилепился» к борту шпангоут. Навеки! Ура!

…Перекур! Поднимается… вылезает из-под днища «бой» мой – «матроска»… Кувалда – инструмент ненавистный – летит в Волгу! Ей же молоточек надо было дать. Не знал… Виноват.

Отступать поздно. Поменялись местами. Нам еще дважды по 16 шпангоутов приклепать! А в каждом по десять штук заклепок…

(Джек, уважаемый, спасибо, но теперь ты так далек со своими советами, мечтами…) Нам до «кругосветки» семь лет «светит» и зим, без выходных и отпусков… «Командор» советует исправить корпус до обклейки тканью. Значит, надо заготовить, напилить, отфуговать десятка два реек – штапиков восьмиметровых! В каждый «порожек» на смоле закрепить гвоздиками медными. (Временно, пока смола «встанет».) И рубанком пройтись по всему корпусу. Пока не станет чистеньким, гладеньким как яичко.

Командор! Опять он: «Не тяни! Сразу смолу, ткань… Начни с кормы. Наполнитель. Можно сухие белила…» А где они? В магазине?

«А морской волны можно?»

Случайно почти (опять телевидение «виновато») работали на заводе, большом, трубном: там участок «умный» появился. Трубы в полный рост пропускают через барабан с «дробью». Под током и при 200 градусах порошком каким-то «напыляют». Что камера в окошечко «рассмотрела в тумане» – сняли.

Беру интервью у руководителя молодого.

– Секретный порошок?

– Какой секрет! Корабли уже покрывают, а трубам нашим сто лет лежать теперь в земле без проблем.

Показывает коробку. На трех языках (кроме нашего) рекомендации. (А ведь это смола сухая!)

– Подари, – говорю, – коробочку. Разберемся с ребятами-яхтсменами, как применить!

– Какого хотите цвета?

– А можно морской волны?

Сам отнес нам в машину коробку. Подарок по-русски «самоделкиным». Всем на речке понравился – добавка в нашу жидкую, наполнитель! «Встанет» – напильник не берет!

Всем хватило. Я даже мачту и перо рулевое покрыл. Не обрастает теперь.

…Поспешил! Надо было белую попросить: яхты любят белый цвет.

в нашем гнездышке!

…Звонок среди ночи: лес привезли наконец! Бегом вниз… Лифтеры сообразили и «вырубились»: профилактика!

У подъезда гора! Два куба! Доска-двадцатка и горбыль. Сосна. Это всё, на что хватило рублей…

«Гнездышко» наше – однушка № 33 на девятом. Оставлять кораблик будущий – опасно: «уплывет». Дрова…

…Сами перетаскаем!.. Радовались. Падали, ссорились. В занозах руки… А весь подъезд мудро спал! Зачем мешать «больным»? Не шумели бы только.

Своё! Вот что делает человека не просто сильным. Смогли! Дома – лес теперь, тайга! Еле дверь закрыли.

…А чуть свет – обоим на службу. Курган рядом. Три остановки всего. Сердце отдыхает между ударами… Доктор говорил!

…Летучка, съемки, монтаж, эфир!.. Я – главный. Она – ассистент…

Поздно вечером – мы работали, без Москвы пока – дома наконец. Уже не одни! Отогрелись горбыли, вода под ними. Как живая – кора… Правда живая: жучки-паучки!

Самим оставалось сухих два стула и столик на кухне да диван в зале. На лоджии зима лютая.

Парочка крупных лесных муравьев ждет на столе. Скоро полюбят сладкое и молочко. Нас не боялись… Умные!

…Вам скучно? Потерпите. Кому надо узнать заранее – годятся ли для подобного «безумия» «кругосветки», да на своем корабле (да в наше время!) – узнаете. Может, и решитесь. Или успокоитесь.

У нас на Дар-горе!

…Давно мы не «на речке», не там, где «спасали утопленницу». Под «крышей», как говорится. Да еще у самой милиции. (И снова ТВ. Однажды на ЦТ показал их генерала, и этого хватило: «усыновили!») Там наш друг Володя – яхтсмен. Построил (и сам – капитан) чудо-тримаран «Шерхан». Стал нам шефом на целую зиму. Весь цех столярный в субботу и воскресенье – наш. Мы снова счастливы!

Но будьте бдительны! Внимательны. Если увлеклись.

У меня лично (и у многих, знаю), когда начинал из мечты «на землю спускаться» – были ножовка садовая и топорик туриста. Всё!

Но было спасение нам – «самоделкиным» начинающим – птичий рынок, или «толкучка». Заводы встали как раз тогда. Рабочие получали…

деталями, которые сами делали. Ими и торговали: видел сверло на тряпочке лежит страшных размеров… Продается…

…Так заканчивался мой СССР. Время митингов и разграбления «народной собственности». Это я про тогда! (Вдруг повторится…)

Везде так?

…ГДР, например. «Наша» заграница! Увидел на полке коробочку с шурупами-саморезами, «цветмет» даже, 100 штук! Схватил и домой скорее! А они-то из нашего Курска! Экспорт. Мимо нас!..

…Станочек по дереву (но на базе почти «закрытой» и только для чехов с газопровода!). Шесть операций. Чудо! Тоже наш, Харьковский тракторный. Еле достал! И опять спасибо ТВ.

…Фанера бакелитовая, стеклоткань, смола эпоксидная, олифа льняная – «рядом». Но завод – оборонка! Вот проволоку медную для заклепок легко найти было: на свалке заводской. Там и мечтать легко…

* * *

Вдруг почти почетная командировка: съемки в городе нашем побратиме Кеми. Край земли! У них супермаркет «Ой!» Весь низ – спорттовары. Ракеток, например, десятка два – не штук! Типов.

…Поперек всего зала моторы лодочные. От двух до двухсот сил! Японские. (В Кеми делают хорошую бумагу из нашего леса, кстати, и отправляют японцам. Оттуда «ямахи», паруса, веревки…)

Городишко – тридцать тысяч жителей. Пострадал, конечно, от гитлеровцев. Но уж очень… разбогател.

Были бы марки (хоть финские) скупил бы всё и самолетом к нам! (Вместе с супермаркетом тем!)

Ну зачем им столько всего? Да еще за наш лес…

…Через столько лет «неразберихи» наконец-то есть и у нас «кое-что» (по Райкину!).

Даже рядом со мной – на Дар-горе…

Стерпится – слюбится?

…Не вдруг, а в который раз уже слышим: «Просим, ребята! Просим… Ну какой День города без парусов ваших на Волге?» Это мэр! Меняются, но каждый просит.

«Украсили» праздник! «Погонялись» перед набережной. Может, новый хоть место для яхт-клуба «самоделкиных» найдет на берегу?

Но завтра… всегда понедельник (не забыл, хвалил, видел), и опять: дороги, котельные, крыши текут. «Побратимы» в гостях…

Некогда бедному на небо взглянуть! На облака белоснежные… Помечтать…

А была ли у каждого из них та книжечка Джека Лондона? И детство…

Не довелось, похоже, и с коллегой мэром Кеми познакомиться поближе. (Яхтсмен. Три морских клуба на тридцать тысяч горожан!)

Мне давал интервью Юхани Лейно в одном из своих клубов. Вдруг сам спросил: «А у тебя сколько яхт-клубов?» Коварный финн! Ведь знал ответ…

Не унимаюсь: «А мы сами построили недавно яхту, и прошли ребята вокруг света! И вернулись!» Молчит.

Надо было добавить: «И сидят «герои» по домам. Нет места клубу»

… «Серьезные» состоятельные люди. Чужие. Даже под городским парусным центром берег и воду выкупили. Вывеска красивая на заборе… осталась…

Было лето! как забыть? (Еще живы свидетели)

…Кто и когда? Не экологи же «зеленые» сумели расправиться сразу со всем маломерным флотом города! Лодками всех «пород», станциями прокатными, стоянками (сорок сороков их было зарегистрировано официально!). Нету. Не ищите…

…Тьма народу всегда с весны ранней до осени дождливой на берегу. На берегах обоих!

Там, где сейчас речной вокзал для тур-теплоходов (бизнес!) – был малютка причал. Трамвайчики шустрые, обычно «втроем», успевали заполнить километровый пляж-косу напротив центра города.

Кружились! Один еще здесь, берет людей, второй – на середине реки, третий – «высыпал» сотню-другую на песок и «бегом» обратно.

Праздник всем! Кто дома усидит? И лодок полно на воде… Нормальных (не «скутеров» японских бешеных у жалких пляжей новых «песочниц» на грязном правом берегу).

Так ладно всё!

Праздник – лето. Хозяин был?

…Как вымерла Волга! И берег. В бетоне! Красиво? Чисто? Но пусто! Мертво. Памятник…

Кто? Не само же собой случилось это «захоронение» прошлого. Такого уж «позорного»?

Кому мешали люди? Сами себе, получается… Или бизнесу всемирному, назревавшему и у нас, бедных?..

Прогресс, говорят. Ладно. Исчезают парусники – пережиток прошлого… Рычат двухэтажные моторки – и сил в них – по двести лошадей! До дна винты, как Балда чертей, достают! Берега размывают: не паводок один родной. Чужие пришли. Тесно от них. И страшно, когда мимо «пропижонят», похвастаются безнаказанностью: всё «куплено», арендовано… на 49 лет – «наше»!

…Завтра столетие, как «они» говорят брезгливо, Октябрьского переворота. 2017-й. Не забыть бы! Мавзолей научились фанерой загораживать… навсегда?

Полундра, мальчишки!

…Да, не хлебом единым… Видит Бог – не грешим, не завидуем «чужим» среди своих. Детей их жалко… Без любви вырастут. Прячут папы-мамы от народа за стеклами темными. Катаются в каретах по нашей земле…

…Или нам просто не до них?

Мы – другие. Своя семья!

…Сережа – друг, капитан мой добровольный (тренер детский) звонил: «Стоит ваша ″Финка″. Ждет!»

Даст Господь здоровья, выйдем. К «Багире», «Маргарите», «Шерхану»… прислонимся. Рады будем!

…Хорошо родиться на Волге мальчишкой, которому пошлет судьба друзей верных, таких же «больных» одной любовью. Родных!

…Мне – «матроса»-хозяйку.

Все мы сорок лет вместе…

Экипаж!

Они были первыми. Были (К 40-летию студии)

В сборнике Союза журналистов – очерки лауреатов премии им. Виктора Канунникова. Мой очерк так и назывался[5]5
  Пером и сердцем: сб. статей лауреатов премии имени В. Канунникова. – Волгоград: Издатель, 2000. – С. 176.


[Закрыть]. Пожалуйста, прочитайте. Хоть пару страничек…

* * *

«…Заканчивался 1958 год. Вот они, самые первые «телевизионщики»:

Саша Уколов, Анатолий Усков, Леонид Шерман, Искандер Баишев, Юлия Слепцова…

Галина Михайловна Ковалева и Федор Алексеевич Ушаков – руководители. Саша Фемелиди, Ян Вон Сик (ВГИКовец) – кинооператор. Николай Богачев и Коля Маркин – телеоператоры (от Бога!), Яков Фокин – портной… Не было в штате сапожника. Мы все помаленьку «сапожничали». Но и вы, уважаемые телезрители, были хороши!

Затянулся (работали до 24 часов) какой-то китайский фильм. Звонит разгневанный гражданин: «Хватит, выключай, надоело!».

– А вы сами не можете?

– Нет! Я тогда не засну!..

Так нас «любили» тогда.

…Теперь не грех вспомнить (мне первые два года пришлось отработать диктором) своих «боевых подруг» – Тамару Козлову и Ольгу Кветко.

В Крыму – Ольга. Поближе, в Подмосковье удалилась Тамара. Лениво переписываемся.

Первой учительницей своей могу назвать Тамару. Строгая была. Но ее обижали. Свои.

Ольгу было сложнее обидеть – мастер спорта СССР, поэтесса, композитор и «вообще красавица».

Обидели (другие уже начальники) обеих сразу. Когда праздновали 25-ле-тие студии, кто только не взбирался на сцену драмтеатра (по обкомовскому списку?) и принимал поздравления… Не пригласили ни Тамару, ни Ольгу на тот «спектакль». Вот столичную телезвезду (не будь тем помянута) привезли, встретили, обласкали, за то, что в марте 58-го сказала: «Здрасте» и уехала.

А наши, родные – «жизнь положили» на Мамаевом кургане и здоровье. Их забыли. И «ушли» однажды.

Но они хоть живы. А скольких мы успели проводить в последний путь!

Живым, веселым колокольчиком запомнилась мне Лина Юровская, музыкальный редактор наш. И Женька Зайцев и Рома (Валентин Ромадин).

Как-то дружно остановились у них сердца. Далеко было до пенсии Глезеру. Улетел в санаторий – вернулся в цинковом ящике…

Крутым комсомольцем, вожаком был поэт Саша Париев. Кажется, был неутомим. Но вдруг устал (предали) и сам «остановил часы».

…В Борисоглебске «разогнали» студию. И почти сразу к нам в редакцию «Панорамы недели» вошел высокий, красивый и, кажется, уже властный какой-то (но очень волновался) Юра Савельев. Много работал, рос, учился, опять рос – окончил Высшую школу при ЦК КПСС, поработал в аппарате партийном, дорос до председателя нашего комитета, успел получить очень лестное предложение от Первого… но сердце разорвалось…

А Женька Чистяков! «Чистяк», легенда, тайфун, цунами! Но тонкий психолог. Мы все любили его (особенно Ершов) и его хохмы. Все радио– и телерепортажи его с блеском шли на Союз!

Отставной майор, командир «катюши» (значит, гвардии майор!), партийный аппаратчик и газетчик Александр Иванович Ширяев был зампредом – значит, директором студии.

…Работать с ним было интересно. Человек! Иногда даже весело. Мягкий, умный, а значит, и понимающий тебя руководитель – что редкость и сегодня, когда всем все дозволено. А новорожденный – голубой экран – тогда требовал поиска самых талантливых и, как уж положено, с «хорошими анкетами». По двум театрам (больше еще не было) и пришлось их искать. Да по двум газетам…

1962 год. Ширяев уже третий руководитель студии. Но первый – сам пишущий! Даже книжку о Саше Филиппове, юном патриоте, написал!

А здесь, на Кургане, досталась ему компания – бывшие артисты муз-комедии и драмтеатра, уже объявленные по штату телевизионными режиссерами. И еще вчерашние коллеги-газетчики (из «Сталинградки» Ершов – его начальник теперь. Из «Молодого» – Саша Гостюнин, Александр Шейнин) и бывшие учительницы в роли телесценаристов, редакторов, репортеров.

Кино-, телеоператоры в основном из фотографов и фотолюбителей.

Живой (вечно) вулкан начинающих гениев (автор этих строк, кстати, был там же).

Но все шли к нему – Ширяеву – «рассуди, отец, помоги, прикажи!» (основные профессии телевизионщиков и сегодня болезненно совмещаются).

И то, что мы предлагали (эфиру), ему первому надо увидеть, переварить одному! Не позавидуешь…

Там, давно, в молодости у гвардии майора были враги. Вот они! Все предельно просто: убей! Здесь свои, кажется… И все окрылены идеями. Не обжечь бы эти крылья…

И ведь никто тогда во всем СССР не знал толком, что оно такое – телевидение: искусство или только площадка для запуска других.

(Был теоретик робкий – Саппак. Лично я сразу усвоил от него: «Не принимайте зрителя за дурака!»)

Не помню, но у Ширяева своей клички не было. Он просто был нашим «доктором» и жил по одному закону: «Не навреди!»

…Пусть говорят, сквернословят о том нашем времени, о жизни на студии, якобы под бременем (колпаком) партийной цензуры.

Было: моральных уродов в эфир не… приглашали. Здесь рука у мягкого Ширяева была тяжелой. (Тяжелее председательской, ершовской.)

Может быть, эти его годы жизни на Мамаевом кургане – четверть века без малого – стали решающими в создании, воспитании, укреплении морального климата в коллективе!

И сделали студию родным домом, школой нескольких поколений.

Да, мы его не всегда понимали, ценили. И не берегли.

* * *

Ушел на пенсию, заскучал, попросился… в вахтеры (лишь бы с нами рядом). И умер тихо. Так рано.

…Не признавался никому, но расправа над Ершовым была тяжелым испытанием: не мог он не принять близко к сердцу. Известная трагедия. Более известная, чем сама «шестидневная» война. Искалечили человека, и он долго умирал парализованный. Дома.

* * *

…Любили и уважали Любу Каплаух-Богатову, Славку Гусева – нашего парторга, Жору Кревана. Георгия Вильгельмовича. Даже его программу авторскую «Вызываем к «экрану», стали называть «…к Кревану!».

И конечно, Александра Михайловича Шейнина. Читали его «Пропавшее ущелье» безразмерное… Добрым словом вспоминаем.

Пусть простят меня души тех, кого не упомянул, не сказал о них ни слова. Вас уже было так много: потери первых лет. И не война ведь! (А было только 40 лет. Всего!)

Не могу не оставить самую горькую слезу о Виличе. Он всегда казался сильнее и больше, он казался несокрушимым. Он был смелым. А мы, как кролики законопослушные, позволили изгнать его из коллектива. Он не признавался, потеряв работу, семью, скитаясь по частным (съемным) комнатам, что почти голодал, зарабатывая гроши внештатником.

Сын профессора Киевского университета, расстрелянного в 37-м, он мальчиком из архангельской ссылки ушел на фронт. Вилич Романович Люмкис. Наш друг и учитель.

…Выросли новые отцы-командиры. Демократы. Но «профессионалы» – никому не дают просто так умереть. Обязательно помогут.

А те, кого уже нет, – у нас в сердце и памяти. Спасибо им – они были и остались первыми и как могли построили этот дом на кургане, в котором тепло и светло. Было. Почти всем».

Смеемся и плачем: «Летаем!..»

…Судьба! Помните, может быть, моего первого учителя – газетчика Ефима Гринвальда? Лет через двадцать на практику студентик приехал – Ефим! (Я на ТВ давно). Так интересно: похож. Не пьет-не курит. Работать любит, рвется. Вместо себя отправил его на срочное задание. Постарался. Перевыполнил! Такой пример коллегам-лентяям…

…Мне когда-то Ефим Иосифович доверился, рассказал и я новенькому, как учитель правду искал… В обкоме. Надо было рассказать. Молодой Ефим, горячий, а слушать умел.

…И еще лет двадцать как пролетели. Ефим Михайлович – уже дедушка. Дважды. Видимся редко. Дома сижу: «дембель». Друзей-товарищей хватает. Да пообедать пенсионера никто не зовет. Сами зовем (с «молодой» женой!), но долго собираются: «Далеко живете, Б. В.!»

…Ефим-второй, не случайно Шустерман (не знаю перевода), всё – бегом. Но не мимо пробежал однажды на улице: «Обедал? И я нет!» – Затащил «к себе» – есть такой уголок уютный для двоих. «Только быстро!» – это хозяину заведения.

От нас он ушел уже из главных редакторов и прямо в депутаты. Помогли немножко…

Скоро создал свое дело. По профессии (не жулик!). «Интер» – его еженедельник «крутой». Портрет всегда на первой полосе и «его строчки». Хозяин и главный редактор!

Сегодня лично «его» еще и девяносто минут (полтора часа) в прямом эфире радио «Эхо Москвы». На днях из Штатов вернулись с супругой.

«В порядке» Ефим. Хорош!

…Часа три обедали. Наговорились, нахвастались, намечтались. Разбегаемся. Мне знак – сиди! Расплачивается красиво…

Товарищи! Стыдно как… Это же вся моя пенсия!

…Ох, эта память! Осталась ли, живет в нем та слеза (видел ее!) от судьбы Гринвальда? Поверил я новому Ефиму тогда…

Слушаю «его» радио – «Эхо чего?» – поражаюсь! Откуда столько сил, злости, терпения – «докопаться», обнажить!

От отца, который не успел обнять первенца, – погиб за Родину?

…Сам спрашивает людей, как «допрашивает» (в эфире!). Сам отвечает, торопится.

Головой ведь отвечает…

Знает.

Может, некстати вспомнился!

…Толя Нестеров. Вижу. Уже с земли. Висит под хвостом у своего У-2. Парашют – тряпка… Срывается. Камнем падает! Онемели мы. Такая тишина во всё небо! И… «врагу не сдается»! – это он орет?

…Хлопнул запасной, бежать, искать? Боимся.

Толя погасил купол. Поднялся. Машет нам. Смеется и плачет! Он всегда, если смеялся – плакал слезами…

Почему вспомнил?

У самого-то есть ли сейчас и был ли в жизни свой «запасной»?

А у коллег? Ефимов обоих…

…Кто летает – падают, Фима!