Текст книги "Человек, который не знал страха"

В квартиру Ивана Приходько ввалилось сразу несколько солдат во главе с низкорослым унтер-офицером. Но стоило им переступить порог, как они сразу замерли по стойке «смирно». За столом в комнате для гостей уютно расположились гауптштурмфюрер фон Дипен и лейтенант Зиберт.

Унтер-офицер, оторопевший от неожиданной встречи, отдал честь офицерам и доложил фон Дипену, как старшему по званию:

– Где-то в этом районе работает русский передатчик, господин гауптштурмфюрер!

Эсэсовец, снисходительно махнул рукой.

– Ищите, ищите, желаю успеха! Но в следующий раз не забывайте, что лиц немецкой национальности беспокоить все же не следует.

Солдаты поспешно ретировались. Кузнецов налил фон Дипену очередную стопку рома, и беседа их продолжилась как ни в чем не бывало.

– Мой Зиберт! – озабоченно сказал фон Дипен. – В Сталинграде дела все хуже. Надо бы, пока не поздно, на всякий случай запастись презренным металлом. Боюсь, как бы мы не сломали там зубы.

– Ну что вы, господин гауптштурмфюрер. Там же река, а водой зубы не сломаешь. Одна ласточка весны не делает. Времена еще изменятся. – Кузнецов пытался уйти от конкретного ответа на предложение фон Дипена.

– Водой-то зубы, может быть, и не сломаешь, – меланхолично проговорил фон Дипен. – Но в воде водятся крокодилы, шутить с которыми небезопасно.

* * *

19 ноября 1942 года артиллерийский гром возвестил о начале контрнаступления советских войск под Сталинградом. Немецкая группировка численностью в 330 тысяч человек оказалась в котле.

Новый, 1943 год не принес гитлеровцам ничего хорошего. Танковым частям Манштейна не удалось деблокировать окруженную группировку, в составе которой находились элитные соединения немецко-фашистской армии.

В ходе Сталинградской битвы немцы потеряли одну четверть всех своих войск, задействованных на советско-германском фронте, – было убито, ранено и пленено, а также пропало без вести полтора миллиона немецких солдат и офицеров. Только в самом котле было подобрано 147 тысяч трупов, а 91 тысяча солдат и офицеров сдалась в плен. Генерал-фельдмаршал фон Паулюс вместе с 24 генералами сдался 31 января 1943 года. Немецко-фашистские войска потеряли большое количество боевой техники, свыше 10 тысяч орудий и минометов, около 3 тысяч самолетов.

«Запасайся финансами, пока не поздно!» – эта мысль стала для фон Дипена основной после катастрофы германской армии под Сталинградом. Подобные настроения стали все чаще встречаться в рядах вермахта.

Валя Осмолова возвращается в отряд

В январе 1943 года ударили сильные морозы. Обычно во время похолоданий немецкие каратели снижали активность, а партизаны, наоборот, усиливали боевые действия.

Рейхскомиссар Эрих Кох, чтобы застать партизан врасплох, решил ударить по ним, не ожидая ослабления морозов; к Сарненскому лесу были подтянуты две немецкие дивизии. Но из этой затеи ничего не вышло.

О готовящейся операции стало известно Кузнецову. Об этом ему сказали фон Дипен и Ришард на вечеринке у Померанского. Кузнецов составил срочное сообщение, которое Валя Осмолова по рации передала в отряд Медведева. Партизаны заблаговременно оставили Сарненский лес и расположились на новом месте, в шестидесяти километрах от базового лагеря.

Разведданные из Ровно и его окрестностей поступали непрерывно.

Связным между партизанским отрядом и Кузнецовым на участке «зеленый маяк» – Ровно был Николай Приходько. Пешком, на лошади или на велосипеде он курсировал взад-вперед, доставляя сведения. На участке «зеленый маяк» – отряд действовал другой курьер. В иные дни Приходько по два раза проделывал свой путь, не вызывая подозрений. Документы у него были в порядке. В них, как обычно, указывалось, что он является местным жителем и происходит из мещан.

Николай и на сей раз, миновав двор, стал подниматься по крутым ступенькам лестницы, ведущей на второй этаж в квартиру, где жила Валя Осмолова. Она в это время проводила очередной сеанс связи. Передаваемые ею сведения были исключительно важны. Вот одно из них:

«На восточный фронт движутся новые немецкие армии. Вновь реорганизован танковый корпус СС. В состав корпуса включены дивизии «Адольф Гитлер», «Мертвая голова», «Райх»…»

Это было время непосредственно после мощного удара Красной Армии, обрушившегося на немцев на северном участке их фронта и потрясшего до основания здание стратегии вермахта. Была прорвана блокада Ленинграда. Войска Ленинградского и Волховского фронтов, пробивавшиеся навстречу друг другу, соединились.

В феврале 1943 года Гитлер прибыл в Запорожье и провел там трехдневное совещание высшего генералитета. На совещании присутствовали Манштейн, Йодль, Клейст и многие другие. Гитлер требовал остановить продвижение войск Красной Армии и подготовить такое контрнаступление, которое проложило бы немцам путь к конечной победе в войне.

«Мы создали такие танки, самолеты и орудия, каких до сих пор нет ни у кого. Поэтому я решил подготовить и провести грандиозное сражение, каких еще не знала история. Колоссальной силой оружия, созданного гением немецкого народа, мы окончательно и навсегда уничтожим Красную Армию и сделаем это в самом сердце России», – заключил Гитлер свое выступление на совещании.

Первые, еще неясные сведения о новой операции немцев Вале принес Кузнецов. Это было через два дня после совещания в Запорожье. Затем аналогичная информация поступила из Здолбунова от «жениха» Вали Николая Приходько. Кстати, ему совсем не в тягость была роль «жениха», так как он на самом деле был неравнодушен к Вале.

– Едва дождался назначенного часа, чтобы пойти к тебе. Снилась ты мне всю ночь, – заявил Николай, войдя в комнату.

– Ладно уж, не придумывай, – отшутилась Валя.

Улыбка осветила ее приятное, чисто русское лицо, но вид у нее был усталый: под глазами пролегли темные дуги, веки покраснели.

Приходько передал Кузнецову большой пакет, а сам прилег на диван отдохнуть. Кузнецов вскрыл пакет и углубился в изучение содержимого. Время от времени он посматривал в окно, наблюдая за улицей.

Вдруг он резко встал со стула и взволнованно воскликнул:

– Немцы! Коля, приготовься на всякий случай.

… Между, тем к дому приближались два офицера из числа новых приятелей лейтенанта Зиберта. В руках у них были какие-то свертки. Появление незваных гостей не очень беспокоило Кузнецова, если бы не одно обстоятельство: через несколько минут наступало время сеанса радиосвязи с Москвой, переносить который было крайне нежелательно. Предстояло передать очень важную информацию. Задумавшись на секунду, Кузнецов сказал Вале:

– Быстро ложись з постель. Ты больна, понимаешь? Приходько – на кухню! Будь начеку!

Валя мигом разделась и забралась под одеяло. Уши она закрыла большими кусками ваты, а потом обмотала голову широким бинтом. Кузнецов помог ей быстро наложить повязку. Красивая радистка на глазах превратилась в непривлекательную девчонку, у которой болели то ли зубы, то ли уши.

– Теперь лежи спокойно, – сказал ей Кузнецов и пошел встречать гостей.

Дверь гостям открыла теща Ивана Приходько – Берта Грош. Сделав вид, что польщена визитом немецких офицеров, она радостно приветствовала их словами:

– Пожалуйста, господа офицеры, милости просим настоящих немцев в дом. Господин Зиберт в своей комнате просматривает свежую почту. Я немедленно сообщу ему о вашем приходе.

– Кого я вижу! – воскликнул Кузнецов, встречая гостей. – Мартин Клаус и Мартин Лауда! Какая удача! Хорошо, что пришли, а то я уже не знал, чем заняться сегодня вечером. Теперь все в порядке.

– Я не зря говорил Мартину, что в этом проклятом городе нет гостеприимнее офицера, чем Пауль Зиберт, – весело сказал гауптман Клаус, отличавшийся высоким ростом. – Мы, пруссаки, всегда и во всем первые, – самодовольно подчеркнул он свое землячество с Зибертом.

– Каждый кулик свое болото хвалит, – парировал Мартин Лауда. – Тем не менее, если быть объективным, нельзя не признать, что с нами, австрийцами, едва ли кто сможет соперничать. Мы, господа, подарили человечеству великого фюрера! Что вы на это скажете?

– Друзья мои, – с серьезным видом и очевидной дозой патетики в голосе обратился Пауль Зиберт к офицерам, – немецкая нация едина, и каждая ее часть по-своему величественна. Но я полностью разделяю гордость гауптмана Мартина, который родился в городе, давшем миру безусловного лидера немецкого народа и всех настоящих арийцев на земном шаре, нашего дорогого и великого Адольфа Гитлера. С огромным удовольствием на протяжении многих лет я тщательно изучаю все сказанное и написанное им и не перестаю поражаться новизне, свежести и гениальности его идей и мыслей. Вот, например, только сейчас, друзья мои, я просматривал фронтовые иллюстрированные журналы и наткнулся на одну из таких идей. Позвольте, я вам ее процитирую! Речь идет о положении под Ростовом, который атакуют славные воины вермахта:

– «Мы оказались перед необходимостью сократить число местных жителей. Эта мера представляет собой часть нашей миссии по сохранению германского народа. Нам надо развивать методы уничтожения людей… Я имею в виду ликвидацию целых расовых групп. Мы уже делаем это. Грубо говоря, я вижу в этом свою задачу. Жизнь сурова, значит, и мы должны быть суровы. Если я бросаю элиту немецкой нации в пекло войны и делаю это без жалости и сожаления, значит, я тем более имею право устранить с лица земли миллионы людей низшей расы, которые размножаются, как грибы». Зачитав цитату, лейтенант Зиберт энергично выбросил правую руку в нацистском приветствии и воскликнул:

– Хайль Гитлер!

Оба немца вскочили со своих стульев и ответили Зиберту в той же манере.

– А мы, земляк, явились к вам не с пустыми руками! – сказал Клаус, развязывая шпагат и снимая бумагу с картонной коробки.

В ней оказались четыре бутылки ликера, бутылка шампанского, два батона первоклассной колбасы и круг сыра.

Застолье началось.

– Эх, кабы дамы украсили наше общество! – подстрекательски засмеялся темноволосый подвижный австриец.

В это время гауптман Мартин навострил уши, словно борзая, почуявшая добычу, и повернул голову к двери, ведущей в соседнюю комнату.

– Если я не ошибаюсь, господа, – он показал пальцем на дверь, – оттуда доносится покашливание какой-то особы.

– Мартин, не выдумывай. А потом мы же заняты сегодня. Вчера мы договорились о свидании с официантками из «Дойчегофф», разве ты забыл об этом? – пытался урезонить Клаус австрийца. – Кроме того, это немецкий дом, не забывай!

Но захмелевшего Мартина было трудно переубедить.

– Хороши же вы, Зиберт. У вас в гостях находится дама, а вы ее скрываете от нас. Пожалуйста, покажите вашу красавицу!

– Какая там красавица, – махнул рукой Зиберт. – Это больная родственница хозяина дома. Она нам испортила бы веселье.

«А что, если Клаус и Лауда пришли ко мне совсем с другой целью, – подумал Кузнецов, – может быть, дом уже окружен эсэсовцами?»

Зиберт пытался и так и этак усмирить Мартина, но тем временем и Клаус принял его сторону и тоже стал требовать, чтобы Зиберт представил им свою затворницу. Настал момент, когда оба немца с шумом поднялись из-за стола и двинулись к двери, за которой находилась Валя.

«Что делать?» – пронеслось в мозгу Кузнецова. Не спуская глаз с немцев, Кузнецов сунул руку в карман и осторожно снял с предохранителя свой вальтер, с которым никогда не расставался. Он подскочил к двери, опередив немцев, и распахнул ее.

Взору фашистов, напиравших на Кузнецова сзади, предстала кровать, на которой лежала больная.

Гитлеровцы несколько опешили. Немного погодя Мартин все же попытался выйти из неловкого положения:

– Имею честь, фрейлейн, от моего имени и от имени моих коллег, просить вас украсить наш стол своим присутствием., Общество девушки немецкой национальности в этой суровой русской пустыне представляет для нас исключительное значение.

Валя лежала ни жива ни мертва. Но она быстро взяла себя в руки. В ответ на тираду немца застонала, изобразив болезненную гримасу.

– Ой, уши! Ой, зубы!

– Про… Прошу вас, фрейлейн, окажите нам честь!

– Уши! Зубы! Больно! Не могу больше. – На глазах Вали появились слезы.

Кузнецов, едва сдерживался, пытаясь оттеснить Клауса от кровати.

– Господа, прошу вас оставить в покое несчастную женщину, ей сейчас не до веселья. Пойдемте за стол.

Шаг за шагом он увлекал за собой обескураженных немцев, пока не закрыл за собой дверь Валиной комнаты.

Когда Мартин и Клаус наконец ушли, Кузнецов облегченно вздохнул и вернулся в комнату Вали.

– Все в порядке, Валюша, можешь вставать. Ты держалась молодцом, спасибо!

Валя сидела в кровати и, прижав руку к щеке, причитала:

– Ой, зубы! Ой, зубы! Ой, уши!

В глазах ее стояли слезы.

Кузнецов усмехнулся.

– Можешь прекратить. Все позади. Давай я сниму с тебя повязку.

– Зубы, зубы болят! И уши! На самом деле. Очень больно!

«Неужели она в шоке?» – подумал озадаченный Кузнецов, И в самом деле случилось невероятное. От сильного нервного потрясения у Вали действительно заболели и зубы и уши, хотя до этого она никогда на них не жаловалась.

Этот случай лишний раз подчеркнул опасность дальнейшего пребывания Вали в Ровно. По городу постоянно курсировали радиопеленгаторы. Кроме того, некоторые соседки стали проявлять повышенный интерес к «невесте» Николая Приходько. Поэтому Кузнецов решил, что будет лучше, если храбрая радистка, проработавшая с ним шестнадцать дней, возвратится в отряд.

Смерть Николая Приходько

Врач Альберт Цессарский вспоминал в «Записках партизанского врача», что Кузнецов освоился в Ровно и чувствовал себя совсем как дома. Каждые две-три недели он появлялся на «зеленом маяке», переодевался и отправлялся в отряд для доклада командованию и для краткого отдыха. Он бывал в эти дни в хорошем настроении, пел песни, читал стихи, шутил, смеялся Николай испытывал огромное счастье, вновь оказавшись среди своих.

«Главное в психологии немецкого офицера я усвоил быстро, – говорил Николай Кузнецов. – Гитлеровский офицер – это абсолютная фанатичная самоуверенность и безграничная дерзость. И я это копирую… Я понял, что у них в цене замкнутость, скупость на слова. Обо мне они говорили: «Ну и ловок же этот офицер». И испытывая симпатию ко мне, болтают без умолку, исповедуются мне, верят в мою скрытность, в то, что я умею хранить тайну».

Ценная информация буквально заполняла все вокруг. Надо было лишь уметь ее выявлять.

Однажды в казино Кузнецов терпеливо выслушивал жалобы начальника полевой жандармерии, который говорил о неразберихе, царившей в его подразделении.

– У меня даже архива приличного нет, его постоянно растаскивают то гестапо, то абвер. Кроме того, мы работаем в страшной тесноте, – сетовал Ришард.

– И у нас не лучше, – вмешивался в разговор невзрачный старший лейтенант, который всегда уютно чувствовал себя в обществе лейтенанта Зиберта, так как знал, что тот за него заплатит. – Наше отделение вчера срочно перевели в подвал. Там вообще не повернешься.

Кузнецов весь обратился в слух. Почему отделение перемещено? Реорганизация аппарата? Сокращение численности сотрудников? Отправка части работников на фронт? Интересно!

– Ничего страшного, видимо, это временная мера, – безразличным голосом высказал Кузнецов свое мнение.

– Ты прав, – согласно кивнул старший лейтенант Карло, – пока гостей не проводим.

Это уже совсем интересно! Но этого человека больше не надо спрашивать ни о чем. Кузнецов переводит разговор на другую тему, будто его не очень интересуют беды и печали его товарищей из комендатуры города. Рассказав пикантный анекдот, Кузнецов вскоре простился с ними.

Ранним вечером Кузнецов зашел в кафе на главной улице города, где обычно ужинал его приятель из рейхскомиссариата лейтенант Нецер. Между ними завязался оживленный разговор, в ходе которого Кузнецов сказал:

– Я здорово заработался последнее время. Как ты считаешь, не провести ли нам вечерок с моими знакомыми? Меня познакомили с одной девушкой, студенткой из Львова. Она приехала к тетке. Ее родители погибли под бомбежкой. Очень интересная девушка…

– У меня тоже дел выше головы, – признался Нецер. – Гауляйтер готовит доклад для гостей, и мы пятый день заняты едва ли не круглые сутки.

Вечером, около половины девятого, Кузнецов встретился в «Дойчегофф» с гестаповцем фон Дипеном и доверительно шепнул ему на ухо:

– Вы, конечно, знаете, что некто прибывает в Ровно, а я должен уже сегодня отбыть в свою часть. Я просто в отчаянии!

– Почему? – недоуменно спросил фон Дипен.

– Я давно мечтаю встретиться с ним, чтобы лично передать ему привет от моего отца, – они когда-то были знакомы.

– О, рехсмаршал пробудет здесь очень недолго и, вероятно, никого не будет принимать. Видимо, он спешит в Харьков. Вероятно, инспектирует авиационные части.

– Да, наверно, вы правы, – вздохнув, согласился Кузнецов.

Информация Кузнецова о предполагаемом прибытии Геринга в Ровно была передана в отряд, а оттуда – в Москву. Но Геринг почему-то изменил свои планы и в Ровно не появился.

Двумя днями позднее Приходько доставил на «зеленый маяк» подробный доклад Кузнецова о последних событиях в Ровно. Он пробыл здесь недолго и снова отправился в город с инструкциями для своего шефа. Но Кузнецов больше никогда не видел Приходько. Прошло несколько дней. О Приходько по-прежнему не было ни слуху ни духу. Исчезновение связного породило беспокойство у командования отряда. Последовало распоряжение всем разведчикам в Ровно прибыть на базу во избежание провала.

Неясность обстановки вынудила Кузнецова, Гнидюка, Шевчука и Николая Струтинского идти через Здолбунов. Но возникло новое препятствие. Из-за теплого южного ветра лед на реке Горыни необычно рано растаял. Единственный сохранившийся мост немцы охраняли зорко, а обходный путь составлял бы целых десять километров.

Разведчики разместились в квартире сестры Приходько – Анастасии Шмерег, муж которой – Михаил работал в железнодорожном депо. Петр Бойко, действовавший в Здолбунове, предложил рискованный вариант: нанять военнопленного Леонтия Клименко (жившего на свободе под наблюдением и работавшего шофером у оккупационных властей), чтобы он перевез всю группу через мост на грузовике.

Клименко принял предложение и сразу после выполнения своей задачи получил от Шевчука обусловленную сумму денег. Как только путники, которых он благополучно перевез через мост, скрылись в придорожном лесу, Клименко понял, что это партизаны. Ему стало так стыдно за свой поступок, что он немедленно отыскал Бойко и вернул ему деньги. С этого времени Клименко стал активным членом подполья в Здолбунове.

Когда разведчики прибыли в отряд, в штабной землянке им показали радиограмму, которая была направлена в Центр. В ней говорилось, что Приходько был задержан патрулем полевой жандармерии примерно в десяти километрах от Ровно. Жандармов было двенадцать человек. Когда один из них решил обыскать повозку, Приходько выхватил автомат и дал по фашистам длинную очередь. Несколько жандармов упали, остальные стали отстреливаться. Приходько был ранен в левую руку. Отстреливаясь, он погнал лошадей в Ровно. Но у села Великий Житень его уже поджидал грузовик, набитый немецкими солдатами. Телефонный звонок обогнал Приходько. Немцы без всякого предупреждения открыли огонь. Раненный вторично Приходько спрыгнул в канаву и повел ответный огонь, Еще несколько фашистов было убито. Когда кончились патроны, Приходько прикрепил пакет с документами к гранате и бросил в фашистов. Последнюю пулю он оставил себе.

Николай Кузнецов был потрясен до глубины души вестью о гибели своего боевого друга. Под влиянием охвативших его чувств Кузнецов написал небольшую статью, точнее говоря, листовку о героической смерти Николая Приходько. Листовка называется «Подвиг» Ее оригинал хранится в Украинском государственном музее истории Великой Отечественной войны в Киеве она заканчивается словами: «Многие фашисты поплатятся своей головой за его смерть!»

26 декабря 1943 года Николаю Приходько посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

Прибытие «невесты» Зиберта

В один из пасмурных мартовских вечеров в отряд пришла худенькая бледнолицая девушка. Ее звали Валентина Константиновна Довгер. От роду ей было 17 лет. На голове у нее была серая шаль, длинные концы которой охватывали грудь и завязывались за спиной, на ногах – валенки с галошами, через плечо девушки свисала котомка, а в правой руке она несла какой-то сверток. Все это заметно ее старило. Девушка была взволнованна.

– Пришлось привести ее сюда, – сказал сильным голосом разведчик Кочетков, поправляя свалявшиеся потные волосы на лбу. – Она мне заявила, что все равно пойдет в Цуманский лес.

Отца девушки, старого белорусского революционера Константина Довгера, боевого разведчика отряда «Победители», немцы схватили в начале марта 1943 года и жестоко казнили: бросили нагого в прорубь.

Валя объяснила, что оставила свой город Клесов и пришла к партизанам, чтобы заменить погибшего отца. В первый же день она настойчиво просила Медведева дать ей оружие. «В глазах ее была ненависть к врагу», – говорил позднее комиссар отряда Сергей Стехов.

В это же время в отряде оказался Николай Кузнецов. Готовясь к возвращению в Ровно, он попросил Медведева выделить ему помощника. Действительно, ему было нелегко жить в одиночестве среди врагов и на протяжении недель не иметь возможности произнести ни одного русского слова. Контакты с другими советскими разведчиками в последнее время пришлось прекратить во избежание провала.

Обсудив создавшуюся ситуацию, Медведев и Лукин с согласия Центра решили послать в Ровно Валю Довгер, исходя из того, что она безусловно заслуживала доверия, свободно владела немецким, польским и украинским языками. Тогда же было решено переселить и ее мать, Евдокию Андреевну Довгер, у которой в городе имелись дальние родственники и немало знакомых.

Размышляя над легендой для Вали, Медведев пришел к мысли послать ее в Ровно под видом «невесты» Пауля Зиберта. Этот вариант был бы хорошим прикрытием для обоих. Но Кузнецову он вначале показался неприемлемым.

– Валя слишком эмоциональна и непосредственна. Она не умеет скрывать свою ненависть к нацистам, настроена излишне агитационно. Мне нужна сотрудница хладнокровная, выдержанная, с деликатными манерами.

Однако победила точка зрения Медведева. После этого из Центра пришло сообщение о том, что Пауль Вильгельм Зиберт «произведен» в обер-лейтенанты, а для Вали Довгер была прислана легенда, в которой говорилось, что ее отец – фольксдойче был убит партизанами за активную связь с оккупационными властями.

Энергичная девушка, на вид почти подросток, быстро завоевала доверие Кузнецова. Уже первые его отзывы о ней были положительные. Валя благодаря помощи одной из родственниц нашла квартиру для себя и своей матери, где в случае необходимости мог укрыться и Кузнецов. Она выдавала себя за фольксдойче и несколько раз появлялась в обществе Кузнецова в «Дойчегофф» и на главной улице города. С утонченной сдержанностью и почтительным вниманием она знакомилась с немецкими офицерами, «приятелями» обер-лейтенанта Зиберта.

Но этим ее роль не ограничивалась. По указанию руководства она сама перешла к активным действиям. Так, через одну свою приятельницу она познакомилась с Леоном Метко, инженером немецкой строительной фирмы «Гуго Парпарт», являвшимся сотрудником гестапо. Леон поверил ее рассказу об отце, убитом партизанами, и обещал помочь ей в легализации в Ровно. Он достал ей документ, в котором говорилось, что она живет в Ровно и работает продавщицей в магазине.

Метко был весьма общительный, даже назойливый человек. В своей шубе из овчины и меховой шапке он походил на огромного неуклюжего медведя. Валя познакомила его со своим «женихом» Зибертом, а Метко, в свою очередь, познакомил обер-лейтенанта с некоторыми служащими рейхскомиссариата и гестапо. Круг знакомых Кузнецова постоянно расширялся. Каждое новое лицо оказывалось ему чем-то полезным и необходимым.

Пятидесятилетний Метко среди офицеров имел репутацию прожженного сердцееда. Он постоянно был при деньгах, отличался остроумием и практичностью. Кузнецову он сказал уже при первой встрече:

– Мне милы лишь мои деньги и чужие жены! Но женщины лишь высшего сорта! Действуйте, господин обер-лейтенант, не считайте мух!

Кузнецов громко рассмеялся в ответ. Он не мог понять, что побудило инженера Метко взять покровительство над Валей. Может быть, она напомнила ему его шестнадцатилетнюю племянницу, отец которой, нацистский капитан, погиб где-то в Сербии от партизанской пули.

– Сербы, господин обер-лейтенант, вероломные и коварные люди, испорченные до мозга костей. Настоящие кровопийцы! Они нечестно вели себя в отношении немецкого народа еще во время первой мировой войны. Не дай вам бог перевестись туда! Там нисколько не лучше нашему брату, чем в Брянских лесах. Большевистские банды заполнили Балканы. Дикая страна! – В глазах Метко стоял подлинный страх.

– Всякому овощу – свое время, господин Метко, – задумчиво произнес Кузнецов. – Дойдет черед и до Балкан. – Обер-лейтенант вынул из кармана записную книжку, в которую имел обыкновение заносить мысли и выражения нацистских заправил. И начал цитировать:

«Сама по себе, судьба русских, чехов или каких-то сербов меня не беспокоит ни в малейшей степени. Процветает ли данная нация или гибнет – этот факт меня интересует лишь постольку, поскольку люди, ее составляющие, нужны нам как рабы нашей культуры; во всем остальном их судьба мне абсолютно безразлична».

Эти слова принадлежат Герингу. Или вот еще одно его изречение:

«Низшей расе надо меньше жилищ, меньше одежды, меньше пищи и меньше культуры, чем высшей расе».

– А теперь процитирую вам указание Геринга. Он говорил:

«Убивайте всякого, кто против нас. Убивайте, убивайте. Вы не несете за это ответственности. Я беру ее на себя. Поэтому убивайте!»

– Интересное высказывание я встретил у Бормана. Он писал:

«Славяне должны работать на нас. Когда они нам больше не будут нужны, они могут умереть. Рост численности славян нежелателен».

– И в заключение приведу вам отрывок из «Памятки немецкому солдату». В ней говорится:

«У тебя нет ни сердца, ни нервов. На войне они не нужны. Уничтожь в себе всякое чувство сожаления и милости – убивай всякого славянина, всякого русского. Не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девушка или ребенок – убивай!»

– Это, господин Метко, современная библия. Бог – на небе, фюрер – на земле. Когда человек хорошо усвоит национал-социалистическую идеологию, ему ничто не страшно, так как он непоколебимо уверен в том, что третий рейх непобедим! – сквозь стиснутые зубы закончил свою лекцию гестаповцу Пауль Зиберт.

Они вышли на улицу. Был слабый морозец. Сквозь сероватую дымку виднелись вдали огни костров, один за другим загоравшихся на башнях старой крепости.

– Говорят, что это партизанские костры. Может быть, партизаны уже в городе? – испуганно произнес Метко, словно обращался к самому себе. А его глаза неотрывно смотрели на колеблющееся пламя далеких костров.