Текст книги "Неизбежное. 10 историй борьбы за справедливость в России"

Исповедь Сталина в ночь с 28 февраля на 1 марта 1953 года

…Болит голова. Болит и кружится, весь вечер болела и кружилась, но я держался, – никто не заметил, как у меня болит голова. Даже Берия не заметил, а он видит всё насквозь: на три аршина в землю всё видит.

Мне нельзя показать, что я болен; никому, у кого есть власть, нельзя показать, что он болен. Человека, у которого нет власти, пожалеют, если он болен: ему помогут, если он заболел. Но человека, у которого есть власть, никто не пожалеет: каждый постарается извлечь выгоду для себя из его болезни. Найдутся и такие, кто захочет погубить его – добить, как добивают раненого зверя. Свято место пусто не бывает: всегда есть много желающих занять это место.

…Болит голова, и никто не поможет. Таблетки пить нельзя: неизвестно, что в них намешали. Написано «от головы» – головную боль снимут, а сердце остановится! Выпьешь и умрешь: такие таблетки, да? Максима Горького лечили таблетками, и он умер; Куйбышева лечили таблетками, и он умер; Жданова лечили таблетками, и он тоже умер. Что, мало примеров? Могу вспомнить ещё, если мало.

Ах, какой человек был Жданов! Настоящий коммунист, настоящий большевик. Мы доверили ему партийную организацию Ленинграда и не ошиблись. Миллион человек умерло в блокадном Ленинграде, а город не сдали. Кто бы еще так мог, чтобы миллион человек умерло, а город не сдали? В то же время Жданов был беспощаден к врагам, не знал к ним жалости. После войны зашевелилась гнилая интеллигенция, – кукиш в кармане держала эта интеллигенция. Жданов дал ей достойный отпор, – крепко дал по головам, чтобы мозги на место встали; всякие там Ахматовы, Зощенки сразу притихли, письма покаянные стали писать.

Хороший урок преподал Жданов этой гнилой интеллигенции: народ их поит-кормит – и, надо сказать, неплохо поит-кормит! – так будьте с народом, разделяйте идеи народа, поддерживайте народ в его великих начинаниях. Разве это не справедливо? Зачем ведешь себя, как пес, блюющий на свою подстилку? Хорошо сказал тогда Жданов, – кто бы еще мог так сказать?..

Настоящий русский большевик был товарищ Жданов: русскому народу, русской культуре, русской цивилизации отдавал безусловное предпочтение перед другими народами, культурами и цивилизациями. Русский народ – великий народ. Он доказал свое величие не раз в своей трудной истории; он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза, и заслужил звание руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны. У нашего правительства было немало ошибок, – какой-нибудь другой народ мог сказать: вы не оправдали наших надежд, мы поставим другое правительство, но русский народ на это не пошёл, он оказал безграничное доверие нашему правительству. Русский народ всегда верил, терпел, выжидал и надеялся, и за это мы должны быть ему безмерно благодарны.

Пример русского народа политически крайне важен для всех других народов нашей страны: вот почему Жданов хотел, чтобы в нашей большой коммунистической партии была еще и русская партия, как у других народов. Украинцы имеют свою коммунистическую партию, белорусы имеют свою коммунистическую партию, молдаване имеют свою коммунистическую партию, литовцы, латыши, эстонцы, грузины, армяне, азербайджанцы, казахи, киргизы, узбеки, таджики и туркмены – все имеют свои коммунистические партии, одни русские не имеют своей коммунистической партии. Отчего такое ущемление прав русского народа, почему он не может иметь свою коммунистическую партию?

33. И.В. Сталин с газетой, фото 1930-х годов.

Жданов приготовил всё что нужно, чтобы у нас была русская коммунистическая партия; одновременно он хотел расширить права России в Советском Союзе. Кое-кто говорил, что от этого попахивает национализмом, но тот, кто так говорил, совсем потерял нюх. Нет, это не национализм, которому нет места в нашем интернациональном государстве, это признание заслуг русского народа перед правительством.

Но Жданов не успел осуществить свой план: Жданова убили врачи-вредители в результате заведомо неправильного лечения. По своей национальности эти врачи-вредители были евреями; евреи принесли огромный вред нашему советскому государству. Они забыли, что советская власть освободила их от унижений и притеснений, которым они подвергались в царское время. Советская власть навсегда освободила еврейский народ от погромов и преследований черносотенной сволочи. В партийных и советских органах власти после революции было очень много евреев, занимающих самые высокие посты. Антисемитизму не было у нас места – мы запретили антисемитизм, мы объявили его государственным преступлением.

Но чем отплатили нам евреи, занимающие высокие посты и даже не очень высокие посты? Большинство оказались предателями, изменниками Родины, заговорщиками, убийцами и иностранными шпионами. Кем был иуда Троцкий, злейший враг Советского Союза и нашей коммунистической партии? Евреем. Кем были его пособники у нас в стране, все эти троцкистские бандиты – Рейнгольд, Гольцман, Сокольников-Бриллиант, Розенгольц, Радек и прочие? Евреями. Кем были Зиновьев и Каменев, которые начали свой путь обер-предателей еще накануне Октября, а закончили сговором с Троцким и службой на империалистические разведки Запада? Евреями.

Железной метлой мы вымели эту нечисть в 1937 году, а те, кто остались, притихли. Но как показало время, они не разоружились перед партией и народом: после войны гидра еврейской измены отрастила новые головы. Разве не русский народ спас евреев от поголовного уничтожения, которое готовил им Гитлер; разве не заплатил русский народ миллионами своих жизней за спасение еврейского народа? Наконец, разве не мы помогли евреям создать государство Израиль в Палестине? Без нас они ещё сто лет добивались бы от Англии своего государства в Палестине. Мы первыми в мире официально признали Израиль и помогли ему оружием для войны с арабами.

И чем евреи отплатили нам? Они снова отплатили нам подлым предательством: Израиль отвернулся от нас и заключил союз с Америкой, и советские евреи охотно пошли служить американским империалистам. Когда в Советский Союз приехала Голда Меиер, первый посол Израиля, ее встретила огромная толпа евреев; они продолжали идти к ней толпой и после. Жена Молотова, еврейка Жемчужина, бегала к Меир и выбалтывала ей наши государственные тайны. «Я дочь еврейского народа», – кричала эта Жемчужина, замаскировавшаяся изменница.

Таковы все евреи: они забывают свою родную советскую коммунистическую партию, они забывают свою советскую страну во имя еврейского народа, который провозглашается этими махровыми национал-сионистами высшей расой на земле.

* * *

…Охрану позвать? У охраны могут быть таблетки от головы… Нет, нельзя, – если и не отравят, так доложат, кому надо… Берии доложат, он на меня зубы точит – от страха зубы точит: боится, как бы не вышло с ним, как с Ягодой и Ежовым… Обойдусь без таблеток, скоро голова пройдёт…

…Мы не дали распространиться сионисткой заразе в Советском Союзе, мы закрыли организации национал-сионистов. Тогда они применили способы, которые, как свидетельствует история, испокон веков применяли для осуществления своих целей. Во-первых, это попытки втереться в доверие и даже войти в семьи высших руководителей государства. Моя дочь стала жертвой евреев: через неё они пытались подобраться к главе советского государства Сталину. Во время войны, когда наша страна истекала кровью, когда наши армии насмерть стояли в Сталинграде, за моей дочерью начал ухаживать еврей Каплер. Ему было под сорок, а ей всего шестнадцать, он был дважды разведен и имел сына, а она была невинная девушка, школьница, но этого еврея ничто не могло остановить. Он назначал ей тайные свидания, а во всеуслышание трубил, как она его любит. Наверное, он надеялся вползти в мой дом, как змея; наверное, он надеялся, что я не захочу скандала, но он жестоко ошибся: никому и никогда не удавалось шантажировать Сталина.

Да, я потерял самообладание, я не смог сдержаться, но это было в домашнем кругу. Дочь собиралась в школу, когда я вошёл в комнату; я задыхался от гнева, я едва мог говорить:

– Где письма твоего «писателя»? Мне всё известно! Ну, давай сюда!

– А я люблю его! – сказала она, дерзко глядя на меня.

– Любишь?! – не сдержавшись, я влепил ей две пощечины – впервые в жизни.

Няня, которая была здесь же, заохала, – она была добрая русская женщина, жалостливая, как многие русские женщины.

– Подумай, до чего она дошла! – сказал я ей. – Идёт такая война, а она занята…!

Грубо сказал, по-мужицки сказал, но других слов не было у меня тогда. Светлана заревела, я не выдержал и добавил:

– Посмотрела бы на себя – кому ты нужна?! У него кругом бабы, дура!.. Писатель – не умеет толком писать по-русски. Уж не могла себе русского найти!

На этом всё кончилось. Я мог расстрелять этого подлеца, но отправил его в ссылку; евреи ему там помогали, он жил безбедно.

Но они на этом не успокоились: евреи никогда не успокаиваются, если речь идет об исполнении их замыслов. Ещё не кончилась война, ещё не была освобождена наша страна, а они опять взялись за мою дочь. В сорок четвертом она вышла замуж за еврейчика, сына директора парфюмерной фабрики. Совсем замутили голову девке, – подумать только, отца слушать не хотела, – родного отца ради евреев предала! Меня все предавали, меня всю жизнь все предавали, но это предательство было особенно тяжелым. У великого английского драматурга Уильяма Шекспира есть пьеса «Король Лир»; в ней Шекспир описывает ситуацию, когда дочери предают своего отца. Это одна из самых трагических пьес в истории мировой драматургии, – так что же сказать об отце, который пережил такую трагедию не в пьесе, а в реальной жизни?..

Но евреи снова просчитались, если думали воздействовать на Сталина через его зятя. Я не был на свадьбе и ни разу не встречался с мужем дочери. Внука, которого родила дочь, я видел, но позже. Шустрый мальчишка, черноглазый; не важно, что еврей, – мы интернационалисты, для нас все дети одинаковы. Как там у Александрова в фильме «Цирк»: «Рожайте хоть чёрненьких, хоть беленьких, хоть в крапинку, хоть в полосочку!». Нам все дороги, лишь бы выросли настоящими советскими людьми.

А муж Светланы быстро исчез: понял, что к Сталину в доверие ему не втереться и исчез. Во второй раз замуж я её выдал за хорошего человека: за сына Жданова, Юру. Отличный парень, образованный парень, умный, – философию изучал, химию изучал, на иностранных языках свободно говорит. Добрый, – ребёнка её усыновил, заботился о нём, как о родном сыне. Что ей ещё нужно, любая такому мужу была бы рада, – нет, разошлась с ним мне назло. Совсем испортили её евреи, – что-то нехорошее в ней появилось, не наше, не советское. Не углядел за дочерью, упустил дочь: нанесли, всё-таки, евреи удар по Сталину.

* * *

…Нет, всё равно голова болит… Стены кружатся, лежать не могу… Сяду… О чем это я? Да, о евреях…

По Сталину удар нанесли, а Жданова-старшего насмерть убили. Это второй еврейский способ борьбы за влияние: устранение своих соперников всеми возможными средствами. Горького и Куйбышева врач-еврей Левин в могилу свёл, против Жданова целый заговор врачей-вредителей был составлен. Все участники хорошо замаскировались: ведущими специалистами работали в крупных медицинских организациях. Почти сплошь еврейские фамилии: Коган, Вовси, Фельдман, Гринштейн, Этингер, Фейгель.

Но это только верхушка заговора, а корни широко разрослись. По всей стране сидят в своих кабинетах убийцы в белых халатах и губят советский народ. Что может быть подлее, чем убийство под маской врача, когда ничего не подозревающий советский труженик приходит к такому извергу за исцелением, а тот, злоупотребляя доверием больного, преднамеренно, злодейски подрывает его здоровье, ставя ему неправильный диагноз, а затем убивая неправильным лечением. Прикрываясь высоким и благородным званием врача, эти изверги и убийцы встали на путь чудовищных преступлений.

Почему так произошло? Потому что мы потеряли на какое-то время бдительность. Я всегда говорил, что воротилы США и их английские младшие партнёры знают, что достичь господства над другими нациями мирным путём невозможно. Лихорадочно готовясь к новой мировой войне, они усиленно засылают в тыл СССР своих лазутчиков, пытаются осуществить то, что сорвалось у гитлеровцев – создать в СССР свою подрывную «пятую колонну».

Но кое-кто у нас считает, что если в СССР безраздельно господствуют социалистические отношения, если советский народ одержал беспримерную в истории победу в Великой Отечественной войне и в невиданно короткий срок ликвидировал тяжёлые последствия войны, то теперь уже снята опасность вредительства, диверсий, шпионажа, что заправилы капиталистического мира могут отказаться от своих попыток вести подрывную деятельность против СССР.

Так думать и рассуждать могут только люди, стоящие на антимарксистской точке зрения затухания классовой борьбы. Они не понимают или не хотят понять, что наши успехи ведут не к затуханию, а к обострению борьбы, что чем успешнее будет наше продвижение вперёд, тем острее будет борьба врагов народа, обречённых на гибель, доведённых до отчаяния.

Да, в СССР эксплуататорские классы давно разбиты и ликвидированы, но ещё сохранились пережитки буржуазной идеологии, пережитки частнособственнической психологии и морали, – сохранились носители буржуазных взглядов и буржуазной морали – живые люди, скрытые враги нашего народа. Именно эти скрытые враги, поддерживаемые империалистическим миром, будут вредить и впредь.

«Дело врачей» со всей очевидностью показало, что еврейский вопрос должен быть решен в СССР раз и навсегда. Нам не надо гадать, куда отправить евреев, – для них в СССР есть «земля обетованная»: Еврейская автономная область на Дальнем Востоке. Это богатый край, там можно жить безбедно, если хорошо трудиться. Пусть евреи живут и трудятся в Еврейской автономной области, мы их туда отправим из Москвы, Ленинграда, из всей России. Мы не станем привлекать внутренние войска и госбезопасность для массового переселения евреев: внутренние войска и госбезопасность привлекаются для переселения народов, проживающих в определённой местности, как это было с чеченцами, ингушами, кабардино-балкарцами и крымскими татарами – перешедшими на сторону гитлеровцев народами-предателями. Евреи проживают по всей территории России, поэтому для их выявления и переселения мы привлечем широкие народные массы – а если евреи не захотят ехать, надо будет собрать крепких русских парней, дать им дубинки в руки, и пусть проучат евреев, как следует.

Это будут не погромы, это не имеет никакого отношения к погромам, какими они были в царское время. Политически ошибочно назвать погромами выступления советского трудового народа против евреев-вредителей. Чем были погромы в царское время? Попыткой самых реакционных кругов общества перенаправить социальное недовольство рабочих и крестьян на национальные рельсы; использовать националистические инстинкты тёмных слоев населения против евреев и стравить, таким образом, между собой русский и еврейский народ, разобщить русский и еврейский пролетариат. Черносотенные организации, выступающие под антисемитскими лозунгами, были верными слугами царизма: они пытались спасти царизм, отвлекая широкие народные массы от борьбы с ним. Но что такое выступления советского трудового народа против евреев-вредителей? Это борьба за упрочнение советского государства, государства рабочих и крестьян; это борьба против тех, кто пытается создать в СССР «пятую колонну» и разрушить наше советское государство.

Гонения на евреев в царской России были реакционным явлением, которое мы безусловно осуждаем. Но борьба в СССР с евреями-вредителями, убийцами трудового народа, врагами советского строя – это прогрессивное явление, которое мы должны всячески поддерживать и поощрять. Такова диалектика истории.

Конечно, у нас есть евреи, искренне преданные советской власти: Каганович, например, – он честно служит партии и советской власти. Такие евреи могут не беспокоиться за своё будущее. Мы не фашисты, мы не делим людей на высшие и низшие расы. Если еврей честно служит нашему государству, если он честно трудится на благо всего нашего народа, ему нечего бояться. Он находится под защитой закона, он находится под защитой государства, как любой честный, советский гражданин.

* * *

…Болит голова, по-прежнему болит. И позвать некого… Дочь – предательница, отца бросила ради евреев. Сын – пьяница, мало я его бил в детстве. Василий, Василий, и ты меня бросил! Разве я могу тебе доверять?

А ведь неплохой парень был, отчего он таким вырос? Избаловали его, вот отчего! Сталину хотели угодить, и сына его баловали, дураки! Надо было строже с ним обходиться; я в школу ходил, учителям говорил: не балуйте Василия, будьте с ним строже: мне говорите, если плохо себя ведёт. Нет, всё равно баловали, дозволяли ему такое, что другим не дозволяется. И так всю жизнь: в двадцать шесть лет генералом его сделали, а какой он генерал? Летчик был хороший, летал хорошо, с немцами хорошо дрался, но не может быть командиром тот, кто не способен справиться с самим собой. Загулы, пьянки, бабы какие-то постоянно возле него – это что за командир такой? Видали мы таких командиров в Гражданскую войну – все они плохо кончили.

34. И.В. Сталин с сыном Василием, фото 1930-х годов.

Сколько раз говорил: не позволяйте ему так себя вести, наказывайте его по военной и партийной линии. Нет, ждали, пока Сталин сам накажет! Ладно, Сталин его наказывал, но что толку в этих наказаниях, когда один наказывает, а десятки других поощряют безобразия, способствуют им, в рот заглядывают безобразнику. А Василий слабый, не может оттолкнуть от себя этих угодников, льстецов и лицемеров; ему нравится, когда ему всё позволяют – позволяют и прославляют.

Испортили парня, совсем испортили – опять отец недоглядел, опять отец виноват. Но разве я один виноват? Его мать нас предала – и меня, и Василия, и Светлану тоже. Надя, Надя, как ты могла так поступить? Мужа предала, сына предала, дочь предала – разве может женщина так поступать? Что это за женщина, которая так поступает? Почему ты так поступила? За что ты так нас наказала? Разве я был невнимателен к тебе? Разве я не любил и не уважал тебя как жену, как человека? Неужели так важно, что я не мог пойти с тобой лишний раз в театр? Неужели это важно?

За что ты с нами так обошлась? Почему нанесла удар в спину? Самоубийца всегда думает наказать кого-то – «вот, мол», «на, вот тебе», «ты будешь знать!» Это я понимаю, но не могу понять – за что?..

Когда ты застрелилась, мне жить не хотелось, я тоже хотел застрелиться – вот как не хотелось жить! Что меня тогда спасло? Только справедливый гнев на твой предательский, бесчестный поступок. Ты оставила письмо, в котором обвинила меня во всех смертных грехах в личном и политическом планах. Э-э-э, не будем говорить о личном, о наших отношениях, – разве не ты их начала? Когда мы познакомились, тебе было шестнадцать лет, а мне почти тридцать восемь. Совсем, как нашей дочери и этому еврею Каплеру, когда он соблазнил её, но я тебя не соблазнял. Я подумать не мог, чтобы соблазнить невинную шестнадцатилетнюю девушку, дочь моего старого товарища по партии. Кем бы я был, если бы сделал такое? Еврей Каплер способен соблазнить шестнадцатилетнюю девушку, а Сталин такого никогда бы не сделал.

Ты сама соблазнила меня: всё время была рядом, глядела в глаза, улыбалась мне, садилась возле меня, а иногда дотрагивалась как бы случайно до моего плеча или руки. Слушай, я же мужчина, – что я должен чувствовать, когда молодая красивая девушка так себя ведёт со мною? Моя первая жена уже давно умерла, и я давно был без женщины, а тут молодая красивая девушка оказывает мне такое внимание. Да, я женился на тебе, хотя правильно было бы сказать, что это ты женила меня на себе.

Мы любили друг друга – какая у нас была любовь: я прожил почти сорок лет, а не знал, что бывает такая любовь! Как я тебя любил, – никого я так не любил, как тебя! А ты что делала? Года не прожили, а ты уже стала говорить: «Я с ним разведусь». Почему «разведусь», зачем «разведусь»? Чем я тебе был плох?.. Раздражалась ни с того, ни с сего, слова цедила, будто зубы болят, обидные вещи говорила. Я терпел, я всё терпел; иногда мог что-то сказать в ответ, но в шутку, не обидно. Ругался редко – да и отчего не поругать жену? Муж может поругать жену.

Ты родила мне сына и дочь, и я был счастлив. Я всегда хотел детей, я хотел много детей, – что за семья, в которой мало детей? Но ты не хотела больше рожать, ты делала аборты, ты убивала наших детей, которые ещё могли родиться. Аборты не должны быть вообще, зачем женщине убивать своего ребёнка? В былые времена, когда женщина была принижена и бесправна, когда ей трудно было вырастить ребёнка, женщины убивали своих детей от тяжёлой жизни. Но в нашем государстве, где дети главная ценность, женщине не нужно убивать своих детей; если ты одна не можешь вырастить их, государство тебе поможет.

А ты, Надя, убивала наших детей не потому, что боялась не поднять их на ноги. Нет, ты убивала наших детей, потому что они мешали твоей жизни; ты сама говорила, что не хочешь превратиться в курицу-несушку, сидящую в домашнем гнезде.

* * *

…Болит голова… Болит… Никто не придёт, никто не поможет…

Мой сын Яков от первой жены погиб: его убили фашисты в концлагере. Но Яков сам сдался в плен и сделался изменником Родины. Есть большая разница между тем, кто попал в плен раненым, без сознания, оглушённым или контуженным, – и тем, кто бросил оружие и поднял руки. Что это за солдат, который сдаётся врагу; что это за мужчина, который бросает оружие? Яков никогда не был настоящим мужчиной. В детстве бегал жаловаться на меня Троцкому – наши квартиры были рядом в Кремле.

Когда Яков начал курить, а был он ещё мальчишкой, я наказал его, и он побежал к Троцкому.

– Мой папа сумасшедший! – кричал Яков.

Троцкий утешал его, а потом рассказывал всем, что Сталин сумасшедший.

В восемнадцать лет Яков решил жениться, не имея ни образования, ни работы. Как он собирался жить – сидеть на моей шее? Я запретил ему, – тогда он стрелялся, но пуля прошла навылет, и он выжил. Я велел передать ему, что он поступил как хулиган и шантажист, с которым у меня нет и не может быть больше ничего общего. Пусть живёт, где хочет и с кем хочет.

Он после развёлся и жил со многими женщинами, а перед войной женился на еврейке – и тут евреи пытались влезть в семью Сталина! Его детей я знать не хочу, никогда их не видел и не собираюсь видеть…

Какая ещё у меня родня?.. Первая жена Като умерла сорок пять лет назад. Ей было всего двадцать два года, а Якову тогда и года не исполнилось. За что мне такое наказание? Я любил её не так сильно, как Надю, но любил: когда Като умерла, чуть с ума не сошёл. А родственники Като оказались контрреволюционерами и предателями: НКВД выявил их заговор и покарал этих врагов народа.

Моя мать умерла в 37 году, ей было семьдесят девять лет. Я редко с ней виделся, и не только занятость была причиной этого. Она меня тоже предала, когда я был мальчиком. Да, она меня любила, я был её единственным ребёнком, оставшимся в живых – два моих старших брата умерли младенцами. Она любила меня, но она же меня и предала; разве любовь мешает предательству? Нет, любовь не мешает предательству – нас часто предают те, кого мы любим. С точки зрения диалектики можно сказать, что любовь и предательство это две противоположности, тесно связанные между собой – две стороны одной медали.

Моя мать плохо жила с моим отцом – как кошка с собакой они жили! Вечно ругались и дрались: он лез к ней с кулаками, она била его чем придётся. Мне тоже доставалось от отца, особенно, когда он напивался, а напивался он часто. Но больше всего мне было обидно за мать – я жалел её и хотел защитить. Однажды, когда отец опять полез к ней с кулаками, я бросил в него нож и убежал.

В другой раз отец пришёл домой очень злой, назвал мать «шлюхой», набросился на неё и стал душить. Я хотел разжать его руки, но он так ударил меня, что содрал кожу на голове. Я побежал за помощью к соседям; они связали отца, и он лежал на полу, рыдая и грязно ругаясь. Мать тоже плакала; мы с ней побоялись остаться дома и ночевали у соседей, – мы нередко ночевали у соседей или уходили жить к родственникам матери.

Но после мать помирилась с отцом, и мы возвратились домой. Мне было неприятно, когда она улыбалась отцу, но хуже всего было ночью, когда они легли в постель. Они думали, что я заснул, и начали заниматься любовью; кровать скрипела под ними, мать стонала и что-то вскрикивала. Я знал, как мужчина и женщина занимаются любовью, все дети из простых знают это. В этом момент я ненавидел мать больше, чем отца: я защищал её, а она меня предала. Она занималась любовью с тем, кто избил меня, кто всегда был жесток со мной. Мог ли я теперь доверять ей? Конечно, нет, – теперь я не мог доверять ей.

Когда мне исполнилось одиннадцать лет, отца убили в пьяной драке – кто-то ударил его ножом. Жить стало легче, но прежней близости к матери уже не было. Я никогда не мог забыть эту позорную, предательскую ночь; такое нельзя прощать никому. Я помню всех своих обидчиков с самого детства, – только так надо жить: не забывать обиды, но дождавшись удобного момента, отомстить за них.

Матери я напомнил об этой ночи, когда приехал навестить незадолго до её смерти.

– Ну что, ты жива ещё, старая шлюха? – спросил я.

Её щёки задрожали; она тоже помнила эту ночь и поняла, что я не забыл этой ночи.

* * *

…Ну и пусть болит голова. «Голова болит, заду легче» – есть такая русская поговорка. У русских много хороших поговорок, – я знаю много хороших русских поговорок.

Трудно в это поверить, но до девяти лет я совершенно не говорил по-русски. Для того чтобы меня приняли в духовное училище, мать должна была нанять мне учителя русского языка. Она хотела, чтобы я стал священником – по её мнению, ни на что другое я был не способен. Работать физически я не мог, потому что в шесть лет попал под колеса повозки, и моя рука плохо сгибалась, а духовное звание давало верный заработок.

Любил ли я Бога? Я очень любил Бога, – я любил Бога и верил ему. В детстве, когда я молился вместе с матерью, я плакал от любви к Богу. Я считал его добрым, мудрым, справедливым; я думал, что он всемогущий и всевидящий. Но потом я понял, что ошибся: в мире столько зла, глупости, несправедливости, что им не мог управлять Бог. А если он управляет и не видит, что происходит в мире, или не вмешивается в это, зачем он нужен? Зачем нам такой Бог, при котором в мире происходит столько зла, глупости и несправедливости?

В училище, а потом в семинарии я потерял веру окончательно. Здесь были иезуитские методы – лицемерие, доносы, издевательский режим. В служителях Бога не было ничего божественного, ничего святого, – и они ещё назывались «святыми отцами»? Они были просто кастой, которая пользовалась тем, что люди хотят верить в высшую защиту и покровительство, но само существование этой касты служило наглядным доказательством того, что Бога нет. Диалектически верно, что именно из священников получаются самые непримиримые борцы с религией, потому что они видели всю эту церковную кухню и знают, какие кушанья там готовятся.

В семинарии я отверг Бога, я отверг религию, – и я был не один такой. Многие тогда отвергли Бога и религию, и церковь сама способствовала этому. Своим авторитетом она освящала неправедную власть, государство, основанное на угнетении и социальной несправедливости, – можно ли было почитать такую церковь? Она сеяла ветер, а пожала бурю: после революции повсеместно шло разрушение церквей, причем, нам революционерам-атеистам, не приходилось призывать к этому народ – нет, нам, революционерам-атеистам, приходилось сдерживать народ, который хотел разрушить все церкви. Вот до чего церковь довела народ своей поддержкой реакционного, прогнившего политического режима! Попы были настоящими врагами народа, наряду с представителями этого реакционного, прогнившего политического режима.

Однако я тоже должен признать свои ошибки. По неопытности я не понимал тогда, в семинарии, что у людей нельзя взять и отнять Бога в одну минуту. Людям нужен Бог, они ещё долго будут искать покровительство и защиту на небесах. Как мы ни старались после революции насадить атеистическую идеологию, у нас оставалось много религиозных людей, а значит, им была нужна церковь. Это стало тем более понятно в годы войны, когда великие страдания народа привели в церковь новые тысячи верующих.

Зачем было идти против этого потока? Было бы глупо и политически ошибочно идти против него, поэтому мы договорились с церковью. Мы пошли на определенные уступки церкви, но потребовали, чтобы она была предана нашей власти. Таким образом, в какой-то мере был возрождён союз государства и церкви, но это уже не был прежний союз государства и церкви. Церковь поддерживала теперь не реакционный, прогнивший политический режим, а самое передовое в мире государство – Советский Союз. В этом тоже можно разглядеть диалектику истории, когда две противоположные идеологии работали во имя одной великой цели. Может быть, это странно для троцкистов, которые никогда не понимали диалектический марксизм, но церковь помогала нам строить коммунизм.

Марксизмом я увлёкся тогда же, в семинарии, но не ортодоксальным, а живым, творческим марксизмом, позволяющим понять интересы пролетариата и возглавить его борьбу. У нас в семинарии был марксистский кружок, где мы читали нелегальную литературу и учились революционной борьбе. Разобравшись в марксизме, я был потрясен силой этого учения – оно давало точные ответы на то, что происходит в стране, и показывало путь к победе. Я твердо решил стать революционером-марксистом, я понял, что это моя судьба. Конечно, я был молод и наивен: я представлял себе революционную борьбу как романтический подвиг, как светлое служение своей Родине. Смешно вспомнить, но я писал стихи: да, писал стихи, кто в это теперь поверит?

Мое первое стихотворение «Утро» понравилось самому Илье Чавчавадзе и он опубликовал его в своей газете:

 
Ветер пахнет фиалками,
Травы светятся росами,
Всё вокруг пробуждается,
Озаряется розами.
 
 
И певец из-под облака
Всё живее и сладостней,
Соловей нескончаемо
С миром делится радостью:
 
 
«Как ты радуешь, Родина,
Красоты своей радугой,
Так и каждый работою
Должен Родину радовать».
 

Э-э-э, приятно вспомнить, – не шедевр, но неплохо получилось!.. Однако меня посещали горькие мысли: почему, думал я, народ не внемлет нашим призывам, почему не хочет идти за нами? Неужели ему лучше жить во тьме, в бедности, терпеть унижения? Почему люди слепы и глухи, почему они не видят и не слышат правду? И я написал стихотворение, горькое стихотворение о певце, непонятом людьми: