Текст книги "Свидетели времени"

Ратлидж выразил восхищение брошью, и старая женщина расцвела от удовольствия. Потом, обнажая классовое сознание, мало отличавшееся от снобизма аристократов, сказала:

– Оба женились на американках. И лорд теперешний, и его сын, Артур. Не могли найти молодую леди из высшего общества здесь, потому что от них за версту несло прадедом-торговцем. У них были деньги, но только новые. – Она взглянула на поджатые губы миссис Уайнер. – Но должна заметить, что в Америке лорд нашел себе воспитанную невесту и из хорошей семьи. Она была доброй, жаль, рано умерла от аппендицита. И у Артура тоже была красивая жена, он однажды поехал в гости к кузенам и там встретил ее и влюбился. – И торжествующе добавила: – Я ее тоже видела. Маленькая, хорошенькая и очень застенчивая. А жена первого лорда, Шарлотта, умерла еще до того, как он получил титул. И говорят, она не соответствовала этому титулу, хотя была из Лондона.

Миссис Уайнер взглянула на Ратлиджа, как будто извиняясь за свою гостью, и вмешалась в разговор:

– Марта, позволь подогреть тебе чаю. – Она сполоснула чайник и, положив свежую заварку, налила кипяток из большого чайника, стоявшего на плите.

Но миссис Билинг была в восторге от нового собеседника, он так внимательно слушал, и поэтому продолжила:

– Жена Артура погибла. На том корабле, что утонул. Она сбежала от Артура, мне кажется, все знали почему – он часто бывал на гонках во Франции, и ей было одиноко, представьте, приехала из Америки и оказалась в пустынном месте совершенно одна.

– Здесь, в Восточном Шермане? – спросил Ратлидж.

– Боже мой, конечно же нет! Они жили в Йоркшире, где Артур купил для них дом после свадьбы. Он не любил своего брата Эдвина. Я иногда думаю, может, потому, что тот слишком любил его жену? Он ездил в Йоркшир на своем мотоцикле, когда Артур гонялся на машинах во Франции. Оба брата с ума сходили по мотоциклам, сначала один, потом другой. Мне они не нравятся – от них столько шума и вони. Кажется, у Эдвина и сейчас есть мотоцикл.

Миссис Уайнер поставила на стол свежезаваренный чай и подложила печенья в тарелку.

– А теперь пей чай, Марта, а я пока провожу инспектора.

Но миссис Билинг было не остановить.

– Не совсем понимаю, зачем он посадил вас в свою машину. – Она вернулась к недавним событиям. – Если только хотел передать вознаграждение, назначенное за поимку преступника.

– Насколько мне известно, пока никто не получил это вознаграждение.

– Я, знаете ли, не уверена в вине Уолша. Я была на том празднике. Там был этот Силач, но он едва ли словом обменялся с отцом Джеймсом, хотя тот изображал клоуна, развлекал детей.

– Но он явился потом сюда, я его застала, он уже вошел и бродил по дому. Я сказала об этом инспектору Блевинсу, – снова вмешалась миссис Уайнер.

– Да, но тут было много и других людей. Я видела, как сын лорда Седжвика зашел, чтобы прилечь, у него спина разболелась, и я спросила, не принести ли воды, он поблагодарил, но отказался. Потом жена доктора накладывала пластырь на порезанный палец миссис Куллен и…

– Седжвики были на ярмарке? – спросил Ратлидж, хотя уже знал, что были. Кажется, у миссис Билинг была феноменальная память.

– В Остерли нет своего лорда, – объяснила она, – хотя есть несколько семей с благородной кровью, Гриффиты, Куллены, но у них нет титула. В праздники такие семьи стараются быть с народом, так и должно быть. У Седжвиков деньги новые, но они есть, а у других нет. Артур хотя и страдает от боли, но тоже приходит. Он был на празднике у церкви и потом на похоронах Герберта Бейкера.

– Они были на похоронах Бейкера? – Ратлиджу эта говорливая женщина дала больше информации за четверть часа, чем остальные за все дни, вместе взятые.

– Разумеется. Герберт Бейкер был кучером его отца, а потом возил жену Артура на автомобиле.

Ратлидж повернулся к миссис Уайнер:

– Если вас не затруднит, не нальете мне чаю?

Ей не нравилось подавать ему на кухне. Но он напрасно надеялся узнать еще что-нибудь. Последовавшие четверть часа прошли почти впустую.

Кажется, источник иссяк, и миссис Билинг больше не могла сообщить ничего интересного, за исключением своего мнения, почему Герберт пригласил на исповедь сразу двух священников.

– Когда ты стар, начинаешь много думать о прошлом, – сказала она со знанием дела, потому что сама была старой, – просыпаешься ночами и думаешь, что уже не вернуть и что еще надо сделать, и в темноте, ночью, все кажется печальнее, страшнее, и это в конце концов не приводит ни к чему хорошему, и ты жалеешь о том, что ничего уже нельзя поправить. Я тоже часто думаю, что сделала не так, кого обидела. По ночам, когда ноют мои старые кости и невозможно уснуть, я так начинаю тревожиться, что готова поклониться тем страшным идолам, которых лорд держит в саду, лишь бы они прояснили мои мысли и подсказали выход.

Свидетели Времени.

– Но что такого страшного мог совершить Герберт, что позвал двух священников?

– Говорят, когда он привез жену Артура, она отправилась в магазин обговорить якобы детали празднования дня рождения, а он не стал ждать, а пошел в паб и выпил. А она, оказывается, и не собиралась в магазин – пошла на станцию и уехала в Лондон первым же поездом. Никто не знал, где она, пока не утонул тот корабль и бедняжку нашли в списке пассажиров.

Вот это было интересно. На Герберте, который так гордился своей верностью, висела вина. Хотя его посещение паба не изменило бы событий, он винил себя.

Если бы я был там… Если бы я не выпил… Если бы я честно выполнил долг и так далее…

И это лежало на совести Герберта таким тяжелым грузом, что он позвал для прощения греха сразу двух священников?

Глава 14

Ратлидж ехал обратно в гостиницу, думая о смерти Герберта Бейкера и исчезнувшей фотографии. На Уотер-стрит пришлось затормозить – впереди двигалась телега с огромным возом сена.

Может быть, фотографию забрал с собой убийца? И это объясняет разгром на письменном столе отца Джеймса. Но для чего Уолшу или его сообщнику понадобилась эта фотография? Откуда им было знать о ее существовании и какую ценность она могла представлять? А если имела ценность, почему священник оставил ее мисс Трент?

Почему внес дополнение в завещание, когда он просто мог отдать ей фотографию при встрече? Или передать адвокату? Зачем такой формальный подход, причем отец Джеймс настаивал, чтобы эти формальности были строго соблюдены?

Телега с возом сена стала поворачивать на Галл-стрит, в направлении Шермана, но застряла, и сразу же рядом оказались вездесущие мальчишки, они весело кричали что-то вознице, в то время как сильные норфолкские лошади, упрямо наклонив головы, пытались справиться с препятствием.

Пока Ратлидж ждал, у него резко, без всякого предупреждения возникла острая дискуссия с Хэмишем. Тема спора не имела отношения к разговору на кухне в доме отца Джеймса. Хэмиш буквально набросился на Ратлиджа с обвинениями.

«Не понимаю, почему ты так стараешься найти доказательства того, что инспектор Блевинс ошибается? А если этот Силач все-таки убил священника? Когда ты покинешь этот город, раны, которые ты тут разбередил, не заживут еще долго. Это жестоко, просто из своей прихоти начинать раскапывать людские тайны. Ты решил, что исповедь Герберта Бейкера является ключом к раскрытию преступления, но ведь старая женщина объяснила тебе, что ничего особенного не стояло за его признанием».

Оставалось много вопросов к Уолшу. Если он убил священника, это вряд ли имело отношение к приходской кассе. Ратлидж был готов поставить на кон свой месячный оклад в пользу этого предположения. Попросить через голову Блевинса военный комиссариат дать сведения о военном прошлом Уолша не представлялось возможным. А сделать это следовало.

«Не понимаю, почему ты вцепился в эту фотографию».

– Это работа полицейского – перебрать все возможные версии.

«И когда версия с фотографией закончится тупиком, ты вернешься в Лондон?»

Ратлидж промолчал. Телега завернула, наконец, за угол. Мальчишки побежали следом, их смех звенел в воздухе, как серебряные колокольчики, они надеялись, что телега перевернется. Ратлидж смотрел на них и пытался загнать голос Хэмиша обратно в глубину своего мозга.

Но Хэмиша сегодня было нелегко заставить замолчать.

«Хотя ты не хочешь признавать это, причина в том, что ты продолжаешь бежать от себя. Не мог найти покоя ни в доме сестры, ни в своем собственном, ни потом в Ярде. Ты и Норфолк не хочешь покидать, потому что тебе некуда ехать. Ты боишься еще потому, что в госпитале у тебя неожиданно возникло желание жить…»

Ратлидж ответил угрюмо:

– В меня стреляли и раньше.

«Это разные вещи. Те раны можно было залечить повязкой в медпункте или стаканом виски. А эта оставляет боль другого рода. Почему ты так боишься жить нормальной жизнью?»

Ратлидж вдруг понял, что телега давно проехала и уже исчезла из вида, а он продолжает стоять на месте. Он поспешно проехал перекресток, свернул в тихий переулок и поставил автомобиль на ручной тормоз, после чего принялся энергично растирать лицо руками, как будто стирая воспоминания.

Это было его тайной, которую он пытался скрыть от Хэмиша, но шотландец глубоко проникал в его мысли и отыскал ее.

По правде говоря, это мало имело отношения к Шотландии.

В ночь, когда предстояла вторая операция, он услышал, как доктора говорили Франс, что у него мало шансов выжить, что он может умереть на операционном столе. Он в тот момент уже находился под действием снотворного и слышал их как через вату. Франс: «Он не может меня покинуть, он не сделает этого».

Потом над ним, как из тумана, возникла чья-то голова, человек склонился над ним, взял его за руку и заговорил проникновенно:

– Тебе нечего бояться, сынок. Конечно, все возможно, но, если ты попросишь Его, скажешь, что хочешь жить, Он послушает. – Голос с южным мягким акцентом звучал так убедительно и успокаивающе.

После этого Ратлидж канул в темноту, и боли не было, только покой. Прошло много часов, прежде чем он очнулся, боль была ужасной, еще хуже, чем до этого.

Он удивился, что жив. И ужаснулся, что готов был умолять и молиться, чтобы выжить, хотя не имел права на жизнь… Никакого.

Некоторое время спустя Франс привела к нему маленького священника. Доктора, как понял потом Ратлидж, послали за ним, чтобы в том случае, если он умрет, утешить сестру. Мистер Кроссон оказался вполне земным в свете дня, не видением и не сном, а прямодушным и проницательным священником. Глядя на Ратлиджа пронзительными голубыми глазами, он сказал:

– Ну, мистер Ратлидж. Я рад, что вы снова с нами.

Но слова пастора не утешили, как должны были, а потрясли Ратлиджа до глубины души, как и признаки бессонных ночей на измученном лице Франс. Он был смущен, потому что до этого вся его энергия была направлена на то, чтобы умереть, и он не был готов к тому, чтобы жить снова.

«Я прав? – добивал его Хэмиш. – Ты лежал в госпитале и прятал голову в песок, потом вернулся на службу и снова прятал голову в песок. И остаешься в Норфолке, чтобы делать то же самое».

– Что ты от меня хочешь? – устало спросил Ратлидж, слушая далекие крики чаек с моря, они отвлекали его. – Ты же знаешь, что Блевинс обязан досконально изучить дело, все разложить по полочкам, прежде чем подтвердить виновность Уолша.

«О да, у тебя целая программа для тренировки местной полиции».

Ратлидж потерял терпение.

Но Хэмиш опередил его ответ:

«Ты прекрасно разбираешься в людях. А себя понять не можешь? Ты думаешь, я хочу твоей смерти? Нет, как та женщина, Коннот, не хотела смерти священника. И я не хочу, чтобы ты умер. Нет, пока не будешь готов. Во Франции тебя не забрал к себе Бог и здесь не хочет пока забирать».

Хочет ли он жить? Ратлидж отпустил ручной тормоз.

Ответа не было.

Уже три недели прошло, но он не может ответить.

Хэмиш зловеще молчал, пока машина ехала по Уотер-стрит, направляясь к церкви Святой Троицы.

Свернув на подъездную дорогу, Ратлидж поставил машину в тени раскидистого дерева у церковной стены, выключил двигатель, но не торопился выходить, откинувшись на спинку сиденья. Посидев несколько минут, вылез из автомобиля и сразу ощутил солнечное тепло, легкий бриз взъерошил ему волосы. Отсюда он мог видеть полоску моря, сверкавшую на солнце так, что слепило глаза. Чайки кружились над колокольней, и их крики казались почти человеческими. Он готов был их слушать, чтобы только ни о чем больше не думать и не слышать своего мучителя.

От северного портика его окликнула женщина, как будто специально его здесь поджидала.

– Вот и вы, инспектор, я думала, что вы про меня забыли!

Он повернулся и увидел мисс Трент, которая шла к нему по траве, пересекая двор.

– Вы сказали сегодня утром, что хотели бы поговорить со мной.

Ратлидж удивился, потому что ничего такого не говорил. Но в это время показался мужчина, это был Эдвин Седжвик.

Ратлидж видел на лице мисс Трент умоляющую улыбку, которая делала ее юной и очень ранимой.

– О, прошу прощения, что опоздал, – сказал он, приподнимая шляпу, и остановился посреди надгробий, поджидая ее.

Эдвин Седжвик уже был за ее спиной, она обернулась к нему, потом представила мужчин друг другу.

Они пожали руки, и Седжвик сказал:

– Слышал, что вы помогаете инспектору Блевинсу. Что-нибудь нашли в прошлом Уолша? Я вчера возил брата в Лондон и еще не знаю последних новостей.

– Скажем так, мы получили кое-какую информацию, которая указывает на его возможную причастность, – ответил Ратлидж и спросил: – Вы хорошо знали отца Джеймса?

– Мы не были его прихожанами, но, разумеется, всей семьей ходили на праздники и ярмарку. Отец давал деньги на призы для детских соревнований. Припоминаю, что на осенней ярмарке Уолш выступал и имел успех у леди. Трудно поверить, что этот человек мог потом вернуться и убить кого-то, тем более священника.

Солнце светило ему в лицо, серые глаза были полны участия.

– Может быть, вы заметили кого-то еще, кто разговаривал с отцом Джеймсом или им интересовался? Или проявлял любопытство к его дому?

– Напротив, могу сказать, что все было как обычно, собралось много народу, и все с удовольствием предавались развлечениям. Особенно много посетителей было во второй половине дня, и отец Джеймс был доволен. – Седжвик вдруг нахмурился, как будто припоминая. – Какой-то мальчик упал и разбил коленку о камень, и мой отец помог ему дойти до миссис Уайнер, которая оказала первую помощь. Потом у брата заболела спина, он вынужден был отдохнуть и вскоре попросил отца отвезти его домой. Я уехал с ними. – Он повернулся к Мэй Трент: – Кажется, главный торг начался позже.

Она рассмеялась:

– О да. Миссис Гардинер и миссис Куллен одновременно увидели кувшин в лавке «Белый слон» и заспорили. И отец Джеймс уговорил их тянуть жребий. Очень мудро.

Седжвик взглянул на часы:

– Мне пора. Эванс меня ждет около гостиницы. Инспектор. – Он наклонил голову. Затем обратился к мисс Трент: – Поговорим в другой раз.

– Разумеется. – Она смотрела, как он решительными шагами пошел к выходу и направился в сторону Остерли. Потом обернулась и извинилась перед Ратлиджем:

– Простите! Я уже была в отчаянии, и вдруг вы показались, вот я и воспользовалась случаем, чтобы от него освободиться.

– Что произошло?

– Он пришел в церковь и попросил поужинать с ним. Я сказала, что у меня другие планы на вечер, и он уже хотел спросить, свободна ли я завтра вечером, когда появились вы. Он, конечно, красивый мужчина и не привык к отказам, но я не хотела создавать прецедента, принимая его приглашение. Мне просто повезло. Вы не очень сердитесь?

– Совсем нет. Но уверен, вы справились бы и без меня.

Она вздернула подбородок:

– О, конечно. Но, видите ли, Питер Гендерсон плохо себя почувствовал и отдыхал на одной из скамей у алтаря, накрытый одеялом, которое здесь специально для него держит викарий. Я не хотела, чтобы Эдвин Седжвик подумал… – Она порозовела.

Ратлидж улыбнулся, и глаза его весело засветились.

– Понимаю. Могу я что-то сделать для Гендерсона?

– Если подвезете меня к доктору Стивенсону, буду благодарна. Может быть, тот даст ему что-нибудь болеутоляющее. Питер почти не ест, несмотря на наши старания, и это, вероятно, причина его головной боли.

– Я вас отвезу и привезу обратно.

– Нет, прошу вас. Не надо. Питер иногда ищет в церкви пристанища, особенно когда сыро и холодно. Он часто видит меня там, и это его не беспокоит. Но, увидев вас…

– Поступайте как вам угодно.

Они пошли вместе к машине, и она сказала вдруг:

– Вы ведь не верите, что Мэтью Уолш убил отца Джеймса, не так ли?

Он внимательно посмотрел на нее:

– Почему вы вдруг подумали об этом?

– Женская интуиция, если хотите. И еще я заметила, как вы задаете вопросы. Как будто ждете какой-то оплошности, ошибки, подкарауливая неверный шаг, так и кружитесь над своей жертвой. И у меня предчувствие, что, выждав момент, вы вцепитесь в нее мертвой хваткой.

Противоположная точка зрения от мнения о нем Хэмиша.

Ратлиджу почему-то стало стыдно.

Каким образом кто-то посторонний мог догадаться о шрамах на его душе, о том, что он испытывает постоянное давление, сомневаясь в собственных решениях?

Открывая дверцу для мисс Трент, он вспомнил, что упустил момент спросить ее о фотографии.

Он подождал, пока она, поблагодарив его еще раз на прощание, скроется за дверью приемной доктора.

И поехал к гостинице, пристроившись за молочным фургоном, но где-то посередине Уотер-стрит вдруг заметил Блевинса, который шагал в том же направлении.

Блевинс обернулся на шум машины и, узнав Ратлиджа, сердито сказал:

– Вас трудно найти, когда вы нужны.

– Я опять был у миссис Уайнер.

Сзади подъехала телега зеленщика, и лошадь всхрапнула от неприятного запаха выхлопа. Блевинс сказал:

– Не загораживайте движение. Встретимся на набережной.

Ратлидж кивнул, и, поставив автомобиль у гостиницы, пошел к Блевинсу на набережную, где тот стоял, глядя на воду. Прилив колыхал ряску, и в протоку прибывала вода, расширяя ее. Солнечные блики играли на поверхности. У Блевинса были сердито подняты плечи.

– Что случилось?

Блевинс огляделся вокруг, убеждаясь, что никто их не слышит.

– Водите компанию с высшим обществом? – В его голосе скрывалась холодная ярость.

– Лорд Седжвик? Он пригласил меня на ланч. Мне самому было любопытно узнать почему.

– Выяснили?

– Нет. То есть не уверен, – ответил Ратлидж искренне.

– Что все это значит?

Ратлидж с трудом сдержался:

– Послушайте, я не знаю этих людей так, как знаете вы. Я же не жил здесь всю свою жизнь. И лишь интуитивно могу догадываться, что скрыто за словами и поступками. Вы никогда не предупреждали меня насчет Седжвика или кого-то другого.

– Но Седжвик назначил за информацию об Уолше вознаграждение. Он сказал вам?

– Какая разница? Он сказал, да. Но разве это его избавляет от подозрений?

Блевинс отвернулся и стал глядеть на болота, его профиль был жестким и решительным.

– Я просил главного констебля поговорить со старшим суперинтендентом в Ярде, его имя Боулс, чтобы он разрешил вам тут остаться. Сейчас я жалею. Кажется, я ошибся.

И вдруг Ратлидж понял причину ярости Блевинса. Его возмущал факт, что приезжий инспектор из Лондона, с хорошими манерами, был допущен в высшее общество, тогда как его не приглашали ни разу.

– Он не сделает вас своим другом, – продолжал Блевинс, – и если вы рассчитываете, что он сможет своими связями помочь вам продвинуться по службе, вы заблуждаетесь. Он нувориш, с деньгами, но не настоящий аристократ.

– Я никогда и не считал его влиятельным аристократом, – холодно ответил Ратлидж, – а что касается моего расчета, то я сам выбираю себе друзей и сам наживаю врагов.

В его словах прозвучал вызов.

Блевинс взглянул на него.

– Ходят слухи, что вы вернулись с войны сломанным человеком и лишь наполовину полноценным полицейским. Ну и прочее.

Ратлидж знал, о чем недоговорил Блевинс. «За вами нужно приглядывать». Эти слова, хоть и остались невысказанными, словно повисли в воздухе между двумя рассерженными мужчинами.

Хэмиш тут же вмешался, но Ратлидж, не слушая его советов, решил сам выиграть это сражение.

– Я вернулся с войны надломленным из-за неоправданных человеческих потерь, – заговорил он глухо. – Это была кровавая баня, мы ничего там не выиграли. Умирали в окопах, не годных даже для свиней. Но я не просил ни у кого снисхождения, и от меня никто его не ждал. Делал свое дело так, как умел, как каждый делал свое, будь то на фронте или в тылу. Никто не вернет мне прошлое, и никто не предложит будущее. Так вот, ваша обида на меня сейчас не имеет отношения ни к войне, ни к моим профессиональным способностям полицейского.

Блевинс долго смотрел на него с удивлением, потом отвернулся.

Кажется, не ожидал, что за вежливостью и хорошими манерами скрывается человек с сильной волей и способностью дать отпор.

– Ладно. Прошу прощения. – Блевинс вздохнул. – Я зашел в тупик, мне надо как можно скорее решить вопрос с Уолшем, времени почти не осталось. Надо привести веские основания под обвинение, чтобы представить парня в суд. Или отпустить его. Мы не можем держать его вечно только из-за подозрения. Но у меня больше ничего нет! – Он повернулся к Ратлиджу. – Это все равно что гоняться за привидением.

– Вы ему сказали о смерти Айрис Кеннет?

– Нет. Я понял, что не могу выносить даже одного его вида. Как он сидит и ухмыляется мне в лицо. Как проклятая горгулья! Один из моих констеблей клянется, что с удовольствием бы его придушил, только бы получить признание. – Кривая улыбка появилась на его губах. – Этот констебль в два раза меньше Уолша!

– Позвольте, я сообщу ему новость.

Блевинс немного подумал над предложением.

– Ладно. Поговорите с ним. Все равно ничего не работает, и попытка не пытка.

Они молча дошли до участка. Там Блевинс дал Ратлиджу ключ от камеры и указал в сторону подвала.

Уолш сидел на койке с как будто приклеенной улыбкой. Выражение изменилось, когда он увидел, что это не Блевинс или кто-то из его констеблей. На лице его промелькнула тень озабоченности.

– Что вы стоите в дверях, как вестник рая? – В голосе была бравада.

Хэмиш заметил: «Он думает, что ты пришел, чтобы отвезти его в Норидж или Лондон».

Мудрое наблюдение.

– Интересное развитие получило ваше дело, – сказал Ратлидж.

Уолш, поднявшись, навис над Ратлиджем, его ручищи были вдвое толще, чем у инспектора.

– И что бы это могло быть?

– Айрис Кеннет.

На лице Уолша появилось удивление.

– А она тут при чем?

– Мы считали, что она была под кустом сирени в момент ограбления дома священника, помогала вам. Этот куст не виден из окон соседского дома. Очень верно выбрано место для наблюдения за входом.

– Ее там и быть не могло! Потому что меня там не было тоже! Если она вам так сказала, это от злости на меня. Вот стерва! Отомстила за то, что я ее выгнал. Шею бы ей свернул.

Ратлидж сосчитал про себя до десяти, глядя, как беснуется великан, изучая его лицо. Он не был похож на жестокого преступника и не был лишен мозгов. Силач был не просто сгустком мускулов, он прекрасно ориентировался в своем положении и сразу же перешел в наступление. Но не обладал достаточной хитростью, свойственной людям его сословия.

Хэмиш был согласен с этим: «Он не из тех, кто крадется в темноте. Он всегда, всю свою жизнь был огромнее всех».

Это было правдой. Уолш, вероятно, за всю свою жизнь ни разу никого и ничего не испугался. Это маленькому человеку нужна хитрость, чтобы противостоять такому гиганту, а Уолш не привык вступать в сделку и торг. Его самонадеянность вытекала из уверенности в себе.

Ратлидж молчал и ждал, когда его ярость перейдет в тревогу.

– Айрис Кеннет мертва. Вы убили ее?

Известие так сразило Уолша, что он потерял дар речи. Потом неверие сменилось изумлением, и, наконец, он осознал, что угодил в ловушку.

– Вы солгали! – Оглушительный бас эхом отразился от стен и зарокотал в низком подвале как гром.

– Зачем мне лгать? Я могу вас отвезти сегодня вечером в Лондон, и вы сможете взглянуть на ее труп. Если только ее уже не зарыли на кладбище для бедных.

– Она не могла умереть. Айрис всегда была жизнерадостной и никогда бы… Я не верю вам.

Пожав плечами, Ратлидж повернулся уходить.

– Мне безразлично, верите вы мне или нет. Я вам не лгал. Она мертва.

– Но как? – Уолш шагнул к Ратлиджу, как будто хотел его остановить, не дать уйти.

– Утонула, – холодно сообщил инспектор. – Не очень приятный способ уйти из жизни, уверяю вас.

И вышел из подвала, заперев за собой дверь. Уолш подскочил к двери, и его кулачищи забарабанили по ней, что вызвало страшный шум.

– Будь ты проклят! Вернись или…

Но Ратлидж уже шел по коридору в кабинет Блевинса под дробь ударов гиганта.

Когда он вошел и бросил ключи на стол, Блевинс спросил:

– Разве это могло помочь? – Он кивнул в сторону подвала. – Не вижу, что вам удалось что-то изменить.

Ратлидж сел напротив Блевинса, посмотрел на него через заваленный бумагами стол.

– Я не знаю, кто убил Айрис Кеннет. Но могу почти с уверенностью сказать, что это был не Уолш. – Он начал чувствовать, как растет напряжение во всем теле, предвестник надвигающегося приступа. – Но это не важно. Потому что нам уже не доказать, что она была в ту ночь под окнами дома священника.

– У него было время от нее избавиться, так? Мы взяли его позже, судя по времени ее смерти, уже установленному. Он хотел заткнуть ей рот таким образом. Он мог поездом доехать до Лондона, убить ее и вернуться следующим поездом в Норфолк.

– И оставить свою повозку со всем оборудованием на точильщика ножниц?

– Это возможно! Надо выяснить, был ли он замечен в поезде, такого гиганта наверняка заметили.

– Не мешает проверить, – согласился Ратлидж и осторожно добавил: – Вы сказали о том, что придется его выпустить, если не найдется подтверждения его вины.

Может быть, пока нелишне посмотреть в другую сторону и поискать других подозреваемых?

Блевинс воинственно спросил:

– И откуда начать?

– Я хотел у вас узнать.

– Я уже говорил вам – ни у кого в Остерли нет причин убивать отца Джеймса!

– Но мы не можем утверждать это с уверенностью, пока не докажем вины Уолша.

Огорченный Блевинс в упор смотрел на инспектора-лондонца.

– Вы действительно думаете, что я ошибся с Уолшем?

Ратлидж ответил уклончиво:

– Если вам придется против своей воли выпустить Уолша, вы все равно будете верить, что убил он?

Блевинс отвернулся, и тяжелый вздох подтвердил его неуверенность. Его пальцы теребили край промокательной бумаги. Ему не хотелось сдаваться и показать себя предателем перед жителями – это был его город, его люди. Копание в личной жизни этих людей поставит крест на их доверии и уважении к нему. Инспектор не хотел уступать власть приезжему, потому что только в этом случае тот сможет вместо него сделать неприятную работу, которую он, по разным причинам, не мог делать сам.

Наконец он сказал:

– Я не хочу знать, чем вы станете заниматься. Во всяком случае, сначала. Только когда появятся веские основания, я выслушаю результаты, какими бы неприятными они ни были. Вы поняли меня?

Ратлидж молча кивнул, понимая, что сейчас Блевинс прочертил между ними границу.

Хэмиш сказал: «Если убил не Уолш, то ты нажил врага».

Пожалуй, с этим он был согласен.

Наконец грохот в конце коридора прекратился, но наступившая тишина даже тревожила Ратлиджа.

Блевинс проводил его до выхода и спросил:

– С чего начнете?

Ратлидж, подумав, ответил:

– Откуда все началось. С доктора, который осматривал тело.

Выйдя на свет неяркого октябрьского утреннего солнца, он услышал голос Хэмиша так ясно, как будто тот стоял в двух шагах сзади, за его плечом.

«Обратной дороги нет. – Это было предупреждение. – Если ты окажешься не прав, он просто сживет тебя со света».

И Ратлидж, не замечая, что говорит вслух, громко ответил:

– Чему быть – того не миновать.