Текст книги "Ребекка"

Я вышла из машины у ворот перед сторожкой, и мы расцеловались на прощание.

– Поправьтесь немного к нашей следующей встрече, – сказала она. – Вам не идет быть такой худой. Передайте привет Максиму и простите меня за сегодня.

Она исчезла в облаке пыли, а я повернулась и пошла по аллее.

Интересно, очень здесь все изменилось с тех пор, как бабушка Максима ездила этим путем в экипаже? Она была молода тогда и улыбалась женщине в сторожке, как улыбнулась сейчас я. А жена привратника сделала ей в ответ книксен, как было принято в те дни, обмахнув дорожку широкой собранной юбкой. А мне в ответ был лишь короткий кивок, и женщина принялась звать сына, возившегося с котятами позади сторожки. Бабушка Максима наклоняла голову, чтобы ее не задели свисавшие ветви, а лошадь шла рысью по извилистой аллее, где я сейчас шагаю пешком. Аллея была тогда шире и глаже, лучше ухожена. Лес еще не вторгся сюда.

Я не хотела думать о ней такой, какой она была теперь, – лежащая на подушках старуха, укрытая шалью. Я представляла ее такой, какой она была в молодости, а Мэндерли был ее домом. Я видела, как она гуляет в саду, а маленький мальчик, отец Максима, гарцует позади на деревянной лошадке. На нем накрахмаленная курточка с поясом и широкий белый воротник. Пикники в бухточке были тогда целым событием, удовольствием, которое доставляли себе лишь изредка. Где-нибудь в каком-нибудь старом альбоме должна быть фотография – вся семья сидит, словно аршин проглотив, вокруг расстеленной на берегу скатерти, а на заднем плане – слуги возле огромной корзины с провизией. Я рисовала себе бабушку Максима и тогда, когда она стала старше, такой, какой она была несколько лет назад и, опершись на палку, гуляла по террасам Мэндерли. Рисовала себе и еще кого-то, кто шел, смеясь и держа ее под руку с другой стороны. Какую-то женщину. Высокую, стройную и прекрасную. У кого был дар, как сказала Беатрис, привлекать к себе все сердца. От приязни до любви, подумала я, один шаг.

Подойдя наконец к дому, я заметила перед ним автомобиль Максима. У меня стало легко на сердце, и я бегом вбежала в холл. На столе лежали его шляпа и перчатки. Я направилась к библиотеке и, подойдя ближе, услышала голоса – один громче, чем другой, голос Максима. Дверь была закрыта. Я замешкалась, прежде чем войти.

– Извольте написать ему и предупредить, чтобы впредь он держался от Мэндерли подальше, слышите? Не важно, кто мне об этом сказал, это не имеет значения. Я случайно узнал, что его машину видели здесь вчера днем. Если хотите с ним встречаться, встречайтесь за пределами Мэндерли. Я не допущу, чтобы он появлялся по эту сторону ворот, ясно? Запомните: я предупреждаю вас в последний раз.

Я быстро скользнула к лестнице. Услышала, как открывается дверь в библиотеку, взлетела по ступеням и спряталась на галерее. Из библиотеки вышла миссис Дэнверс, закрыла за собой дверь. Я скорчилась, прижалась к стене, стараясь стать незаметной. Передо мной мелькнуло ее лицо. Оно посерело от злобы, черты исказились; ужасное лицо.

Миссис Дэнверс быстро и бесшумно поднялась по лестнице и исчезла в дверях, ведущих в западное крыло.

Я подождала минуту. Затем медленно спустилась в библиотеку. Открыла дверь и вошла. Максим стоял у окна, держа в руке какие-то письма. Я видела лишь его спину. Мне вдруг захотелось выскользнуть незаметно обратно, пойти в свою комнату и посидеть там. Но он, видимо, что-то услышал, потому что нетерпеливо обернулся.

– Ну, кто еще тут? – сказал он.

Я улыбнулась, протянула к нему руки.

– Привет, – сказала я.

– А, это ты…

Я с первого взгляда увидела, что он страшно чем-то рассержен. Губы сжались в тонкую линию, ноздри побелели.

– Где ты была, что делала? – спросил он. Он поцеловал меня в макушку и обнял рукой за плечи. Мне казалось, со вчерашнего утра, когда он меня оставил, прошла целая вечность.

– Я ездила повидать твою бабушку, – сказала я. – Меня возила Беатрис.

– Как старая дама себя чувствует?

– Неплохо.

– А куда подевалась Би?

– Вернулась, чтобы встретить Джайлса.

Мы сели рядом на подоконник. Я взяла его руку в свои.

– Мне было без тебя очень плохо. Я так по тебе скучала.

– Да? – сказал он.

Мы молчали. Я просто держала его руку.

– В Лондоне было жарко? – спросила я.

– Да, ужасно. Терпеть не могу этот город.

Я спрашивала себя, расскажет ли он мне о том, что произошло в библиотеке, о разговоре с миссис Дэнверс. Интересно, от кого он узнал про Фейвела?

– Тебя что-то тревожит? – сказала я.

– У меня был длинный день, – сказал он. – Поездка туда и обратно за одни сутки кого угодно свалит с ног.

Он встал с места, отошел от меня, зажег сигарету. Я поняла, что он не собирается рассказывать мне о миссис Дэнверс.

– Я тоже устала, – медленно сказала я. – Странный это был день.

Глава XVI

Если я не ошибаюсь, впервые разговор о костюмированном бале зашел однажды в воскресенье, когда на нас было форменное нашествие гостей. К ланчу пришел Фрэнк Кроли, и мы все трое предвкушали мирный отдых под каштаном, когда послышался роковой шум колес на повороте подъездной аллеи. Было слишком поздно предупреждать Фриса, машина уже поравнялась с террасой, где мы стояли с подушками и газетами в руках.

Пришлось спуститься и приветствовать незваных гостей. Как это часто бывает в подобных случаях, они оказались не единственными. Примерно через полчаса появилась еще одна машина, затем пришли пешком из Керрита трое местных жителей. Прощайте, мир и покой! Мы принимали одну за другой группы скучнейших знакомых, водили их, как было принято, по парку, розарию, лужайкам и завершали все обязательным осмотром Счастливой Долины.

Конечно, все они остались к чаю, и, вместо того чтобы пить его под каштаном, лениво откусывая кусочки сандвича с огурцом, мы должны были пройти через церемонию парадного чаепития в гостиной, со всеми надлежащими его атрибутами, что я всегда терпеть не могла. Фрис, конечно, был в своей стихии и указывал Роберту, что надо подать, одним движением бровей, а я, разгоряченная и взбудораженная, еле управлялась с чудовищным серебряным чайником для заварки и вторым, еще больше первого, – с кипятком, с которыми всегда была не в ладах. Очень трудно уловить тот момент, когда надо долить в заварку кипяток, и еще труднее сосредоточить внимание на светской беседе, которая идет кругом.

В такие моменты Фрэнку Кроли не было цены. Он брал у меня чашки и передавал гостям, и, когда мои ответы оказывались еще неопределеннее, чем обычно, так как все мое внимание было занято заварным чайником, он спокойно и ненавязчиво вступал в разговор, снимая с меня ответственность. Максим все время находился в другом конце комнаты; то он показывал какую-нибудь книгу особенно надоедливому гостю, то демонстрировал картины – идеальный хозяин, неподражаемый, единственный в своем роде, чаепитие было второстепенным делом, не имеющим для него никакого значения. Его собственный чай давно остыл, оставленный на приставном столике за цветами. Удовлетворять более низменные нужды толпы должны были мы с Фрэнком, я – обливаясь потом за кипящим чайником, он – храбро жонглируя ячменными лепешками и кусками бисквита. Завела разговор о бале леди Кроуэн, нудная плаксивая женщина, жившая в Керрите. Наступила одна из пауз, которые бывают во время любого чаепития, и я увидела, что Фрэнк Кроли уже собирается произнести неизбежную дурацкую фразу об ангеле, пролетевшим у нас над головой, когда леди Кроуэн, положив кусок кекса на край блюдца, взглянула на Максима, случайно оказавшегося с ней рядом.

– О мистер де Уинтер, – сказала она, – я уже тысячу лет хочу спросить у вас одну вещь. Скажите, есть ли какая-нибудь надежда, что вы возродите в Мэндерли ваши костюмированные балы?

Она нагнула голову набок и сверкнула выступающими вперед зубами в улыбке. Я опустила голову и, спрятавшись за стеганый чехол для чайника, занялась выливанием своего остывшего чая из чашки.

Прошли одна-две секунды, прежде чем Максим ответил, но, когда он наконец заговорил, голос его звучал спокойно и деловито.

– Я об этом не думал, – сказал он. – И вероятно, никто другой тоже.

– О, уверяю вас, мы все очень часто об этом думаем, – продолжала леди Кроуэн. – Для нас в здешних краях это было главным событием лета. Вы и не представляете, какое это было для нас удовольствие. Не могу ли я убедить вас снова подумать об этом?

– Ну, не знаю, – сухо возразил Максим. – Организовать все это – нелегкое дело. Спросите лучше Фрэнка Кроли, все хлопоты упадут на него.

– О мистер Кроли, будьте моим союзником, – обратилась к Фрэнку леди Кроуэн, и кое-кто из гостей присоединился к ней. – Мы вам будем очень признательны. Нам так не хватает праздников в Мэндерли.

Я услышала рядом с собой спокойный голос Фрэнка:

– Я не против того, чтобы организовать бал-маскарад, если Максим решит его дать. Решать это – ему и миссис де Уинтер, а не мне.

Конечно же, все немедленно набросились на меня. Леди Кроуэн повернула свое кресло так, что чехол для чайника перестал скрывать меня от ее глаз.

– О миссис де Уинтер, вы должны уговорить вашего мужа. Вас-то он послушает. Ему следует дать бал в честь новобрачной.

– О, разумеется! – подхватил кто-то из мужчин. – Мы не смогли повеселиться на свадьбе. Имейте совесть, не лишайте нас всех удовольствий. Кто за маскарад в Мэндерли, поднимите руки! Ну что, де Уинтер, видите? Единогласно!

Раздались дружный смех и хлопки.

Максим зажег сигарету, наши глаза встретились поверх заварного чайника.

– А ты что думаешь об этом? – спросил он.

– Не знаю, – нерешительно проговорила я. – Я не прочь.

– Конечно же, ей до смерти хочется, чтобы вы дали бал в ее честь, – ворвалась в разговор леди Кроуэн. – И какой бы молоденькой женщине не хотелось? Вы будете так прелестно выглядеть, миссис де Уинтер, в костюме пастушки – как те пастушки из дрезденского фарфора, – с волосами, подобранными под огромную шляпу.

Я подумала о своих неуклюжих руках и ногах, о слишком покатых плечах. Хорошенькая из меня выйдет пастушка. Ну и глупа же эта женщина. Я не удивилась, что ее никто не поддержал, и в который уже раз поблагодарила мысленно Фрэнка за то, что он перевел разговор на другое.

– По правде сказать, Максим, у меня уже был об этом разговор на днях, не помню только с кем. «Я надеюсь, в Мэндерли устроят праздник в честь новобрачной, как вы думаете, мистер Кроли? – спросили меня. – Вот бы мистер де Уинтер снова устроил бал! Мы все так веселились в прошлый раз». Такер, наш арендатор с фермы, вот кто меня спрашивал, – добавил он, повернувшись к леди Кроуэн. – Конечно, все они обожают всяческие зрелища. «Не знаю, – сказал я ему. – Мистер де Уинтер ничего об этом не упоминал».

– Вот видите! – торжествующе воскликнула леди Кроуэн, обращаясь ко всем присутствующим. – Что я говорила? Ваши собственные люди просят устроить бал. Если наши просьбы вас не трогают, к ним-то вы прислушаетесь?

Максим все еще в раздумье поглядывал на меня. Возможно, он боится, что мне не выдержать такого сборища, что при моей робости, о которой он прекрасно знает, я не справлюсь со своей ролью хозяйки дома, окажусь не на высоте. Я не хотела, чтобы он так думал. Не хотела, чтобы у него возникло чувство, будто я его подведу.

– Наверно, это будет очень весело, – сказала я.

Максим отвернулся, пожал плечами.

– Последнее слово, разумеется, за тобой, – сказал он. – Хорошо, Фрэнк, вам придется тогда начать приготовления. И возьмите, пожалуй, в помощь миссис Дэнверс. Она помнит, как все это делается.

– Эта чудаковатая миссис Дэнверс все еще служит у вас? – спросила леди Кроуэн.

– Да, – коротко ответил Максим. – Не хотите еще кекса? А, вы уже закончили. Тогда давайте пойдем в сад.

Мы вышли на террасу, обсуждая предстоящий бал и на какой день было бы всего удобнее его назначить, и тут, к моему великому облегчению, приехавшие на машинах гости решили, что им, пожалуй, пора двигаться в путь, и предложили подбросить домой тех, кто пришел пешком. Мы остались одни. Я прошла в гостиную и налила себе новую чашку чаю; я выпила ее с наслаждением, избавленная наконец от тяжкой необходимости угощать и занимать гостей. Вскоре ко мне присоединился Фрэнк, мы раскрошили оставшиеся овсяные лепешки и съели их, как два заговорщика.

Максим на веранде кидал Джесперу прутики. Интересно, подумала я, во всех домах бывает это чувство радости и полноты жизни после ухода гостей? Некоторое время мы не говорили о предстоящем бале, и только когда я покончила с чаем и вытерла липкие пальцы о носовой платок, я спросила Фрэнка:

– Скажите мне честно и откровенно, что вы на самом деле думаете о всей этой маскарадной затее?

Фрэнк помедлил с ответом, поглядывая уголком глаза в окно на Максима.

– Право, не знаю, – сказал он. – Максим вроде бы не особенно возражал, как вам показалось? По-моему, он отнесся к предложению положительно.

– А что еще ему оставалось? – сказала я. – Ну и надоедливая эта леди Кроуэн! Неужели вы на самом деле полагаете, что вся округа только и говорит, только и мечтает о костюмированном бале в Мэндерли?

– Я полагаю, они получат большое удовольствие от этого зрелища, – возразил Фрэнк. – Мы здесь, в провинции, придерживаемся условностей в таких вещах. Я не думаю, что леди Кроуэн так уж была не права, говоря, что надо устроить праздник в вашу честь. В конце концов, миссис де Уинтер, вы же действительно новобрачная.

Как напыщенно и глупо это звучит. Хорошо бы, если бы Фрэнк не был всегда так точен.

– Я не новобрачная, – сказала я. – У меня даже не было настоящей свадьбы. Ни белого платья, ни флердоранжа, ни подружек. Мне вовсе не нужны дурацкие танцы в мою честь.

– На Мэндерли en fête[15]15
  Праздничный (фр.).


[Закрыть] стоит посмотреть, – сказал Фрэнк. – Вы получите огромное удовольствие. И не бойтесь, от вас ничего не потребуется. Только встречать гостей, а это нетрудно. Может быть, вы не откажетесь один раз станцевать со мной?

Милый Фрэнк. Мне так нравилась его степенная галантность.

– Я буду танцевать с вами столько, сколько вы захотите, – сказала я. – Больше ни с кем я танцевать не стану, только с вами и Максимом.

– О, это будет плохо выглядеть, – серьезно сказал Фрэнк. – Люди обидятся. Вы должны танцевать с теми, кто вас приглашает.

Я отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Меня всегда смешило, что он не догадывается, когда я над ним подшучиваю.

– Как вам кажется, стоит последовать совету леди Кроуэн насчет костюма пастушки? – лукаво спросила я.

Он внимательно посмотрел на меня без тени улыбки.

– Да, – ответил он, – я думаю, он вам очень пойдет.

Я расхохоталась.

– О Фрэнк, миленький, я так вас люблю! – сказала я.

Он залился краской, немного шокированный вырвавшимися у меня словами, немного задетый моим смехом.

– Не вижу ничего смешного, – чопорно проговорил он.

Через итальянское окно в комнату вошел Максим, следом за ним прыгнул Джеспер.

– По какому поводу это веселье? – спросил Максим.

– Фрэнк так галантен, – сказала я. – Он думает, что к совету леди Кроуэн нарядиться пастушкой можно отнестись всерьез.

– Леди Кроуэн – чертова зануда, – сказал Максим. – Если бы ей самой пришлось писать все приглашения и вообще организовывать все это дело, ее энтузиазм скоро остыл бы. Впрочем, я уже привык. Местные жители смотрят на Мэндерли как на балаган и ждут, что мы поставим какой-нибудь «номер» для их увеселения. Нам, верно, придется позвать все графство.

– У меня в конторе есть записи с прошлого раза, – сказал Фрэнк. – Право же, не так уж тут много работы. Самое долгое дело будет наклеивать марки.

– Это мы предоставим миссис де Уинтер, – сказал Максим, улыбаясь мне.

– О, мы сделаем это в конторе, – сказал Фрэнк. – Миссис де Уинтер не надо вообще ни о чем думать.

Интересно, что бы они сказали, если бы я вдруг заявила, что намерена все это взять в свои руки? Рассмеялись бы, наверно, а затем заговорили о другом. Конечно, я была рада, что с меня снята вся ответственность, но чувство, что я не гожусь даже приклеивать марки, отнюдь не увеличивало моей уверенности в себе. Я подумала о бюро в кабинете, о всех отделениях для бумаг и ярлыках, надписанных косым острым почерком.

– Ты что наденешь? – спросила я Максима.

– Я никогда не ряжусь, – ответил он. – Это единственная привилегия хозяина дома, да, Фрэнк?

– Не могу я изображать пастушку, – сказала я. – Ума не приложу, что мне делать. Я совершенно бездарна в таких вещах.

– Завяжи волосы лентой и будь Алисой в Стране Чудес, – беспечно сказал Максим. – Ты очень похожа на нее, когда сидишь, как сейчас, сунув палец в рот.

– Фу, как грубо, – сказала я. – Я знаю, что у меня прямые волосы, но уж не до такой степени. Раз так, я вам устрою сюрприз, глазам своим не поверите. Да вы и не узнаете меня.

– Только не черни лицо и не изображай из себя мартышку, на все остальное я согласен, – сказал Максим.

– Ладно, по рукам! – сказала я. – Буду держать свой костюм в секрете, до последней минуты, попробуйте догадайтесь. Пошли, Джеспер, пусть себе говорят что хотят!

Выходя в сад, я услышала смех Максима и обращенные к Фрэнку слова, но разобрать их не смогла.

Хорошо бы, он не обращался со мной всегда как с ребенком, балованным, не отвечающим за свои поступки, ребенком, которого можно изредка – когда найдет настроение – приласкать, но чаще забыть или похлопать по плечу и сказать ему, чтобы он шел играть. Хорошо бы, если бы случилось что-нибудь такое, от чего я стала бы выглядеть старше и взрослее. Неужели всегда будет так, как сейчас? Он – далеко впереди, со своими настроениями, которых я с ним не разделяю, со своими тайными тревогами, которые не известны мне. Неужели мы никогда не будем вместе, мужчина и женщина, муж и жена, не будем стоять плечо к плечу, рука об руку, перешагнув разделявшую нас пропасть? Я не хотела быть ребенком. Я хотела быть его женой, его матерью. Я хотела быть старой.

Я остановилась на террасе, кусая ногти, глядя на море, и в двадцатый раз за день спрашивала себя, по чьему приказу сохранялись в своем прежнем виде комнаты в западном крыле. По приказу Максима? И ходит ли он туда – так же как миссис Дэнверс, – трогает щетки на туалете, открывает дверцы платяного шкафа, гладит платья?

– Пошли, Джеспер! – снова закричала я. – Догоняй меня, ну же, беги! – И я как безумная помчалась по траве, стараясь удержать злые, горькие слезы, Джеспер – с истерическим лаем за мной по пятам.

Вскоре слух о бале-маскараде разошелся по всей округе. Моя маленькая горничная Клэрис только о нем и говорила с горящими от возбуждения глазами. Я поняла с ее слов, что прислуга в общем довольна.

– Мистер Фрис говорит: вспомним старые времена, – сказала она с жаром. – Я сама слышала сегодня утром в коридоре, как он говорил это Элис. У вас какой костюм будет, мадам?

– Не знаю, Клэрис, – отвечала я. – Ничего не могу придумать.

– Матушка говорит, чтобы я спросила и сказала ей, – продолжала Клэрис. – Она была тут в прошлый раз и ничего не забыла. Вы думаете взять костюм в Лондоне напрокат?

– Я еще не решила, Клэрис, – сказала я. – Но знаешь что? Когда я выберу себе костюм, я тебе сразу скажу. Тебе, и больше никому. Это будет наш секрет.

– О мадам, как интересно! – чуть не задохнулась Клэрис. – Мне просто не дождаться.

Мне было любопытно узнать, как реагировала на новость миссис Дэнверс. С того последнего дня я боялась даже звука ее голоса по внутреннему телефону и, чтобы избавиться от этого испытания, передавала все, что мне было нужно, через Роберта. Я не могла забыть выражения ее лица, когда она вышла из библиотеки после разговора с Максимом. Я благодарила Небо, что она не заметила меня на галерее. Я не раз спрашивала себя, не считает ли миссис Дэнверс, что о приезде Фейвела рассказала Максиму я. Если да, она еще сильнее возненавидела меня. Я вновь с содроганием чувствовала прикосновение ее руки к моему плечу, слышала этот ужасный, доверительный, мягкий голос у самого моего уха. Я не хотела вспоминать тот день. Вот почему я не говорила с ней даже по домашнему телефону.

Приготовления к балу шли своим чередом. Все делалось, по-видимому, в конторе поместья. Максим и Фрэнк каждый день уходили туда с самого утра. Как и сказал Фрэнк, мне не надо было ничем себя утруждать. Вряд ли я наклеила хоть одну марку. Но постепенно я стала впадать в панику насчет своего костюма. Ну что я за жалкое создание – не могу хоть что-нибудь придумать! Я вспоминала всех людей, которые придут на бал из Керрита и соседних поместий, жену епископа – ей так понравилось здесь в прошлый раз, – Беатрис и Джайлса, и эту нудную леди Кроуэн, и многих других, кого я не знала и кто никогда не видел меня; каждый из них осмотрит меня критическим взором, каждому интересно, на что я способна. Наконец в полном отчаянии я вспомнила о свадебном подарке Беатрис и однажды утром уселась в библиотеке и принялась лихорадочно листать страницы, переходя от картинки к картинке в последней надежде что-нибудь найти. Все казалось мне неподходящим, все эти роскошные платья из шелка и из бархата на репродукциях картин Рубенса, Рембрандта и прочих были такими вычурными и претенциозными. Я взяла лист бумаги и карандаш и срисовала одно или два из них, но наброски не понравились мне, я выкинула их в мусорную корзину и тут же забыла о них.

Вечером, в то время как я переодевалась к обеду, раздался стук в дверь спальни. Я крикнула: «Войдите!» – думая, что это Клэрис. Дверь распахнулась. Это была не Клэрис. Это была миссис Дэнверс. Она держала в руке листок бумаги.

– Простите, что обеспокоила вас, – сказала она, – но я не знала, нарочно вы выбросили эти рисунки или нет. Каждый вечер мне приносят на проверку все корзинки для бумаг, чтобы не затерялось ничего ценного. Роберт сказал, что вы кинули это в библиотеке.

При взгляде на нее я вся похолодела, голос не повиновался мне. Она протянула поближе листок бумаги. Это был набросок, который я сделала утром.

– Да, миссис Дэнверс, – наконец ответила я, – это можно выкинуть. Это всего лишь черновой набросок. Он мне не нужен.

– Очень хорошо, – сказала она, – но я сочла, что лучше все выяснить лично у вас, чтобы не было недоразумений.

– Да, разумеется.

Я думала, она повернется и уйдет, но она продолжала стоять у двери.

– Так, значит, вы еще не решили насчет костюма, – сказала она. В ее тоне проскользнула насмешка, странное удовлетворение. По-видимому, она каким-то образом узнала от Клэрис о моих безуспешных усилиях.

– Да, – выдавила я из себя, – я еще не решила.

Она по-прежнему не сводила с меня глаз, даже уже держась за ручку двери.

– Почему бы вам не скопировать какую-нибудь из картин в галерее? – спросила миссис Дэнверс.

Я сделала вид, что подпиливаю ногти. Они были для этого слишком короткие и ломкие, но это занятие позволяло мне не глядеть на нее.

– Да, об этом надо подумать, – сказала я. А про себя удивилась, почему это не пришло мне в голову раньше. Такое явное и превосходное разрешение всех моих трудностей. Однако я не хотела, чтобы она догадалась о моих мыслях. Я продолжала подпиливать ногти.

– На любом портрете в галерее прекрасный костюм, – продолжала миссис Дэнверс, – в особенности на портрете дамы в белом, той, что держит шляпу в руке. Жаль, мистер де Уинтер не устраивает маскарад какой-нибудь одной эпохи, когда все одеты похоже друг на друга, чтобы не было разнобоя. Мне всегда было неприятно смотреть, как клоун танцует с дамой в пудреном парике и в мушках.

– Многим людям нравится разнообразие, – заметила я, – они считают, что тогда все выглядит еще смешней.

– Я сама маскарадов не люблю.

Ее голос звучал на удивление нормально, даже дружелюбно, и я подумала: в чем дело, почему она взяла на себя труд подняться ко мне с этим выброшенным рисунком? Может быть, она наконец хочет быть со мной в дружбе? Или она поняла, что о Фейвеле Максиму рассказал кто-то другой, а не я, и хочет таким образом поблагодарить меня за молчание?

– А мистер де Уинтер ничего вам не предлагал? – спросила она.

– Нет, – ответила я после секундного колебания. – Нет, я хочу сделать ему и мистеру Кроли сюрприз. Я не хочу, чтобы они знали заранее о моем костюме.

– Я понимаю, советовать вам – не мое дело, – сказала миссис Дэнверс, – но когда вы на чем-нибудь остановитесь, закажите этот костюм в Лондоне. В наших краях такую вещь никто хорошо не сошьет. Я слышала, что Воус на Бонд-стрит как раз подходящая фирма.

– Надо запомнить, – сказала я.

– Да, – подтвердила она и, уже открывая дверь, добавила: – Я бы на вашем месте все же рассмотрела картины в галерее, мадам, особенно ту, о которой я вам говорю. И не бойтесь, что я вас выдам. Я никому и словечком не обмолвлюсь.

– Спасибо, миссис Дэнверс, – сказала я.

Она бесшумно прикрыла за собой дверь. Я снова принялась одеваться, пораженная ее поведением – ничего похожего на нашу прошлую встречу, – спрашивая себя, не должна ли я благодарить за это противного Фейвела.

Кузен Ребекки. С чего бы Максиму питать неприязнь к двоюродному или там троюродному брату Ребекки? Почему он запретил Фейвелу приезжать в Мэндерли? Беатрис назвала его прохвостом. Вот все, что она сказала. И чем больше я думала о нем, тем больше с ней соглашалась. Эти похотливые голубые глаза, безвольный рот, беспечный фамильярный смех. Кое-кому он, верно, кажется привлекательным. Девушкам в кондитерских магазинах, хихикающим за прилавком, девушкам в кинотеатрах, продающим программки. Я представляла, как он поглядывает на них, улыбаясь и тихонько насвистывая что-нибудь сквозь зубы. Такой взгляд и такой свист, от которых почему-то чувствуешь себя неловко. Интересно, он хорошо знает Мэндерли? Он вел себя как дома, и Джеспер его узнал – это бесспорно, но тогда как объяснить слова Максима, его выговор миссис Дэнверс? Я никак не могла связать его с моим представлением о Ребекке. Ребекка, с ее красотой, ее очарованием, ее превосходными манерами, – откуда у нее такой родственник, как Джек Фейвел? Это было неуместно, ни с чем не сообразно. Я решила, что с Фейвелом связана какая-то позорная семейная тайна, и Ребекка, при ее великодушии, жалела его и приглашала изредка в Мэндерли, возможно в отсутствие Максима, зная о его антипатии к ее кузену. Вероятно, у них был по его поводу спор, Ребекка его защищала, и с тех пор, должно быть, при упоминании его имени возникала неловкость.

Садясь на свое обычное место за обеденным столом, во главе которого, как всегда, сидел Максим, я представляла Ребекку, сидящую там, где сейчас была я, видела, как она берет вилку для рыбы, и в это время звонит телефон, входит Фрис: «Мистер Фейвел на проводе, мадам, просит вас подойти» – и Ребекка встает со стула, кинув быстрый взгляд на Максима, но тот ничего не говорит и молча продолжает есть. Кончив разговор, Ребекка возвращается на место и принимается весело и беззаботно болтать, чтобы развеять облачко, повисшее над ними. Сперва Максим будет хмуриться, будет односложно буркать ей в ответ, но мало-помалу она приведет его в хорошее настроение, расскажет какой-нибудь эпизод, случившийся с ней в тот день, или о ком-нибудь, кого она видела в Керрите, и к концу следующего блюда Максим будет смеяться и будет глядеть на нее с улыбкой и протягивать к ней руку через стол.

– Что с тобой происходит, черт побери? – сказал Максим.

Я вздрогнула, краска залила мне лицо. За этот короткий момент, за какие-то шестьдесят секунд, не больше, я настолько отождествила себя с Ребеккой, что мое собственное скучное «я» перестало существовать, я никогда и не появлялась в Мэндерли. Все мысли мои, все мое существо были в прошлом.

– Знаешь, вместо того чтобы есть рыбу, ты разыграла здесь целую пантомиму, – сказал Максим. – Корчила самые невероятные рожи. Сперва ты прислушалась, словно зазвонил телефон, затем губы твои шевельнулись, и ты украдкой взглянула на меня. Ты качала головой, улыбалась, пожимала плечами. Все в одну секунду. Ты что – репетируешь свой выход на костюмированном балу?

Он со смехом смотрел на меня, а я думала: что бы он сказал, если бы мог прочитать мои мысли, знал, что у меня на сердце и на уме, догадался, что в течение секунды он был Максимом прошлого года, а я – Ребеккой.

– У тебя вид маленькой преступницы, – сказал он. – В чем дело?

– Ни в чем, – быстро проговорила я. – Я не совершила ничего дурного.

– Скажи мне, о чем ты думала?

– С какой стати? Ты никогда не говоришь мне, о чем ты думаешь.

– По-моему, ты никогда и не спрашиваешь меня об этом, разве не так?

– Нет, спрашиваю. Один раз спросила.

– Не помню.

– Мы были в библиотеке.

– Вполне возможно. И что же я ответил?

– Ты сказал, что гадаешь, какую крикетную команду поставят играть за Серрей против Мидлсекса.

Максим опять рассмеялся.

– Какое разочарование! О чем же, ты воображала, я думал?

– О чем-то совсем другом.

– В каком роде?

– О, не знаю.

– Да, вряд ли ты это знаешь. Если я сказал тебе, что думаю о крикете, значит я и думал о крикете. Мужчины куда примитивней, чем тебе кажется, мое милое дитя. А вот то, что происходит в лживых, извращенных умах женщин, может кого угодно поставить в тупик. Знаешь, ты только что была совсем на себя не похожа. Совсем чужое выражение лица.

– Да? Какое?

– Не знаю, смогу ли объяснить. У тебя вдруг сделался какой-то взрослый и лживый вид. Это было довольно неприятно.

– Я не нарочно.

– Да, думаю, что так.

Я отпила глоток воды, наблюдая за ним поверх стакана.

– А ты не хочешь, чтобы я выглядела старше? – спросила я.

– Нет.

– Почему?

– Потому что это тебе не идет.

– Но когда-нибудь я стану старше. Это неизбежно. У меня будут седые волосы, и морщины, и все такое.

– Ничего не имею против.

– Так против чего тогда ты возражаешь?

– Я не хочу, чтобы ты выглядела так, как выглядела минуту назад. Ты скривила рот, а в твоих глазах мелькнула вдруг опытность. Неподходящая опытность.

Во мне вспыхнуло любопытство.

– Что ты хочешь этим сказать, Максим? Что значит – неподходящая опытность?

Он ответил не сразу. В комнату вошел Фрис и менял тарелки. Максим подождал, пока он вышел, и лишь тогда заговорил.

– Когда я впервые встретил тебя, у тебя было какое-то особое выражение лица, – сказал он медленно. – Оно сохранилось у тебя до сих пор. Я не буду его определять, я не смогу это сделать. Но это было одной из причин, почему я на тебе женился. Минуту назад, когда ты разыгрывала здесь свою пантомиму, это выражение исчезло. Его вытеснило другое.

– Какое другое? Объясни мне, Максим, – горячо сказала я.

Он смотрел на меня с минуту, подняв брови и тихо насвистывая.

– Послушай, детка. Когда ты была маленькой, случалось так, что тебе запрещали читать некоторые книги и твой отец запирал их от тебя на ключ?

– Да, – сказала я.

– Ну так вот. Муж не слишком отличается от отца в конечном счете. Есть некоторые вещи, которые тебе лучше не знать. Лучше, чтобы они были заперты на ключ. Так-то вот. А теперь доедай персики и не задавай больше вопросов, не то я поставлю тебя в угол.