Текст книги "Ребекка"

Миссис Дэнверс внезапно замолчала, ее рот странно, конвульсивно дергался. Она зарыдала, громко, так, что резало слух, с открытым ртом и сухими глазами.

– Миссис Дэнверс, – сказала я. – Миссис Дэнверс…

Я стояла беспомощно, не зная, что делать. Я больше не опасалась ее, не трепетала перед ней, но при виде того, как она рыдает с сухими глазами, мне стало жутко, пополз по коже мороз.

– Миссис Дэнверс, – повторила я, – вы больны, вам нужно лечь в постель. Почему вы не пойдете к себе в комнату отдохнуть? Почему вы не ложитесь в постель?

Она яростно обернулась ко мне.

– Оставьте меня в покое! – воскликнула она. – Какое вам дело до моего горя? Да, я не скрываю его! Я его не стыжусь, я не запираюсь на все замки, чтобы поплакать. Я не хожу за запертой дверью взад и вперед, взад и вперед, как мистер де Уинтер.

– Что вы болтаете? – сказала я. – Мистер де Уинтер не делает этого.

– Делал, – сказала миссис Дэнверс, – после того, как она умерла. Взад и вперед, взад и вперед. В библиотеке. Я слышала его шаги. Смотрела на него в замочную скважину, и не один раз. Туда и сюда, как зверь в клетке.

– Не хочу слушать вас, – сказала я, – не хочу ничего знать.

– А вы говорите, вы сделали его счастливым в медовый месяц, вы, молодая, неопытная девушка, которой он годится в отцы? Что вы знаете о жизни? Что вы знаете о мужчинах? Явились сюда и решили, что можете занять место миссис де Уинтер. Вы. Вы – занять место моей госпожи! Даже слуги смеялись над вами, когда вы приехали в Мэндерли. Даже маленькая посудомойка, которую вы встретили в заднем коридоре в первое утро. Не представляю, что думал мистер де Уинтер, когда вез вас сюда, в Мэндерли, после этого вашего драгоценного медового месяца. Не представляю, что он думал, когда увидел вас впервые во главе обеденного стола.

– Вам лучше было бы замолчать, миссис Дэнверс, – сказала я, – вам лучше было бы пойти к себе в комнату.

– «Пойти к себе в комнату»! – передразнила она. – Хозяйка дома считает, что мне было бы лучше пойти к себе в комнату! А потом что? После этого? Побежите к мистеру де Уинтеру и скажете ему: «Миссис Дэнверс гадкая. Миссис Дэнверс грубо со мной разговаривала». Идите, бегите, как в тот раз, что ко мне приезжал мистер Джек.

– Я не сказала об этом ни слова, – возразила я.

– Это ложь. Кто мог рассказать ему, кроме вас? В доме никого не было. Фрис и Роберт уезжали в город, остальные слуги ничего не знали. Вот тогда я и решила вас проучить, и его тоже. Пусть помучается, сказала я. Что мне до того? Что мне до его страданий? Почему я не могу встретиться с мистером Джеком здесь, в Мэндерли? Он – единственное, что у меня осталось, единственное, что связывает меня с миссис де Уинтер. «Я его здесь не потерплю, – сказал он. – Предупреждаю вас в последний раз». Он по-прежнему ревнует, он ничего не забыл.

Я вспомнила, как скорчилась в углу галереи, когда распахнулась дверь в библиотеку. Вспомнила громкий, гневный голос Максима, когда он произносил эти самые слова. Ревнует? Максим ревнует…

– Он ревновал ее при жизни, а теперь ревнует ее, когда она мертва, – сказала миссис Дэнверс. – Отказывает мистеру Джеку от дома, как отказал тогда. Похоже это на то, что он ее забыл? Конечно, он ревновал. И я тоже. Да и все, кто ее знал. Ее это не трогало, она не обращала внимания. Только смеялась. «Я буду жить как хочу, Дэнни, – говорила она. – Мне никто не указ!» Мужчине стоило разок на нее взглянуть, и он тут же сходил с ума. Я видела их здесь, они гостили в доме, мужчины, с которыми она встречалась в Лондоне, – она привозила их в Мэндерли на уик-энд. Она устраивала купания с яхты, устраивала ужины в домике на берегу. Они приставали к ней, конечно, кто бы смог удержаться? Она только смеялась. Она возвращалась в дом и рассказывала мне, что они говорили и делали. Ей было все равно, для нее это была игра. Кто бы не стал ее ревновать? Они все ревновали, все сходили по ней с ума. Мистер де Уинтер, мистер Джек, мистер Кроли – все, кто ее знал, все, кто приезжал в Мэндерли.

– Не хочу ничего знать, – повторяла я. – Не хочу ничего знать.

Миссис Дэнверс подошла ко мне вплотную, приблизила лицо к моему лицу.

– Вы же видите, что все бесполезно? – сказала она. – Никогда вам ее не осилить. Она все еще здесь хозяйка, даже если она и мертва. Она, не вы, настоящая миссис де Уинтер. Вы, не она, тень и призрак. Вы, не она, забыты, отвергнуты, лишняя здесь. Почему вы не оставите ей Мэндерли? Почему не уйдете?

Я попятилась от нее к окну, во мне снова зашевелился былой страх, былой ужас. Она взяла меня за руку, стиснула, как в клещах.

– Почему вы не уйдете? – повторила она. – Вы не нужны никому из нас. Не нужны ему – никогда не были нужны. Он не может забыть ее. Он хочет снова остаться в доме с ней наедине. Вы должны были бы лежать там, в церковном склепе, а не она. Вы должны были бы умереть, а не миссис де Уинтер.

Она толкала меня к открытому окну. Я увидела внизу серые каменные плиты террасы, еле различимые за белой пеленой тумана.

– Поглядите вниз, – сказала она. – Почему бы вам не прыгнуть? Это совсем нетрудно. Вам не будет больно, если вы сразу сломаете шею. Это такой быстрый, такой легкий путь. Не то что утонуть. Почему бы вам не попробовать? Почему бы не уйти?

Туман застлал открытое окно; серый, липкий, он жег мне глаза, забирался в нос. Я уцепилась руками за подоконник.

– Не бойтесь, – сказала миссис Дэнверс. – Я вас не столкну. Я и рядом стоять не буду. Вы прыгнете по собственной воле. Какой вам смысл оставаться в Мэндерли? Вы несчастливы. Мистер де Уинтер вас не любит. Ради чего вам жить? Почему бы не прыгнуть и не покончить со всем этим? Все ваши несчастья останутся позади.

Мне еще были видны цветочные кадки на террасе и голубые плотные шары гортензий. Каменные плиты были серые, гладкие, без неровностей, острых краев. Они казались такими далекими из-за тумана. На самом деле они были гораздо ближе, окно находилось вовсе не так высоко.

– Почему бы вам не прыгнуть? – шептала миссис Дэнверс. – Почему бы не попробовать?

Туман стал еще плотнее, и терраса скрылась из глаз. Я не видела больше кадок с цветами, не видела гладких каменных плит. Вокруг не было ничего, кроме белого, пахнущего водорослями тумана, промозглого, сырого. Единственной реальностью остался подоконник у меня под руками и пальцы миссис Дэнверс, мертвой хваткой вцепившиеся мне в плечо. Если я прыгну, я не увижу летящих навстречу камней террасы, туман скроет их от меня. Боль будет острой и внезапной, как она сказала. Удар сломает мне шею. Все кончится быстро. Я и не замечу. Тонуть куда тяжелее. Максим меня не любит. Максим хочет остаться наедине с Ребеккой.

– Ну же, – шептала миссис Дэнверс. – Ну же, не бойтесь…

Я закрыла глаза. У меня кружилась голова – я так долго смотрела вниз, – болели пальцы, стиснувшие подоконник. Туман забрался в нос, прилип к губам, кислый и зловонный. Он душил, как одеяло, как наркоз. Я впадала в забытье, мое горе, моя любовь к Максиму постепенно уходили от меня. Ушла и Ребекка. Скоро мне совсем не надо будет о ней думать…

Я отпустила подоконник, перевела дыхание, и в этот миг белое безмолвие вдруг разбилось, раскололось надвое взрывом, от которого затряслось окно. Задребезжало стекло в раме. Я открыла глаза. Уставилась на миссис Дэнверс. За первым взрывом последовал второй, за ним третий и четвертый. Грохот терзал воздух, из леса, окружавшего дом, поднялись невидимые нам птицы; их пронзительные крики вторили взрыву.

– Что это? – тупо спросила я. – Что случилось?

Миссис Дэнверс отпустила мое плечо. Поглядела в окно, затянутое туманом.

– Ракеты, – сказала она, – там, в заливе, должно быть, выбросило на берег корабль.

Мы прислушивались, стоя рядом, всматриваясь в белый туман. И тут услышали внизу топот ног. Кто-то бежал по террасе.

Глава XIX

Это был Максим. Я не видела его, но узнала его голос. Он звал на бегу Фриса. Я услышала, как Фрис ответил ему из холла и вышел на террасу. Их фигуры смутно выступали из тумана подо мной.

– Его выбросило на берег, – сказал Максим. – Я следил за ним с мыса. Он вошел в залив и повернул прямо на риф. Им его не снять при таком отливе. Должно быть, думали, что это Керритская гавань. Там, внизу, туман стоит стеной. Скажите на кухне, чтобы приготовили поесть и выпить на случай, если им что-нибудь понадобится, и позвоните в контору мистеру Кроли, сообщите ему обо всем. Я иду обратно в бухту, может быть, сумею чем-нибудь помочь. Принесите мне, пожалуйста, сигареты.

Миссис Дэнверс отошла от окна. Лицо ее вновь стало бесстрастным; холодная белая маска, так хорошо знакомая мне.

– Нам, пожалуй, лучше пойти вниз, – сказала она. – Фрис будет меня искать, надо там распорядиться. Возможно, мистер де Уинтер приведет людей с корабля, как он сказал. Осторожнее, уберите руки, я закрываю окно.

Я отошла на середину комнаты, все еще в какой-то одури, доверяя ей и не доверяя самой себе. Я смотрела, как она закрывает окно, запирает ставни, задергивает гардины.

– Хорошо еще, что море спокойное, – сказала она, – не то им бы худо пришлось. Но в такой день, как сегодня, бояться нечего. Конечно, само судно потеряно, если оно наскочило на риф, как сказал мистер де Уинтер.

Миссис Дэнверс обвела глазами комнату – проверила, все ли в порядке. Поправила покрывало на двуспальной кровати. Затем подошла к двери и открыла ее, давая мне пройти.

– Я, пожалуй, скажу на кухне, чтобы приготовили холодный ланч, – сказала она, – он будет ждать вас в столовой: когда придете, тогда и поедите. Мистер де Уинтер, наверно, не захочет спешить сюда к часу дня, если он занят там, в бухте.

Я тупо посмотрела на нее, затем вышла из комнаты, оцепеневшая, безжизненная, как манекен.

– Когда вы увидите мистера де Уинтера, мадам, передайте ему, пожалуйста, что, если он хочет привести сюда людей с корабля, все будет готово. Они получат горячую еду, когда бы ни пришли.

– Хорошо, миссис Дэнверс, – сказала я. – Хорошо.

Она повернулась ко мне спиной и пошла к задней лестнице – причудливая костлявая фигура в черном платье, которое мело подолом пол, как пышные широкие юбки начала века. Вот она завернула за угол и скрылась.

Я медленно двинулась по коридору к двери у арки; я все еще была в каком-то отупении, словно только сейчас очнулась от долгого сна. Вышла на площадку и стала спускаться по лестнице, не имея понятия, что делать дальше. Через холл по направлению к столовой шел Фрис. Увидев меня, он остановился и подождал, пока я спущусь.

– Мистер де Уинтер приходил несколько минут назад, мадам, – сказал он. – Взял несколько пачек сигарет и пошел обратно на берег. Там, оказывается, сел на мель пароход.

– Да, – сказала я.

– Вы слышали ракеты, мадам? – сказал Фрис.

– Да, слышала, – сказала я.

– Я был в буфетной с Робертом, и мы сперва подумали, что кто-то из садовников запустил шутиху, оставшуюся с вечера, – продолжал Фрис. – И я сказал Роберту: «Зачем они это делают в такой туман? Оставили бы на субботу для ребятишек». А тут вторая разорвалась, а потом и третья. «Нет, это не фейерверк, – сказал Роберт. – Это сигнал бедствия. Где-то тонет корабль». – «Да, ты, верно, прав», – сказал я и вышел в холл. Тут я и услышал, как мистер де Уинтер зовет меня с террасы.

– Да, – сказала я.

– И нечему удивляться, мадам, в такую-то погоду. Это самое я сейчас сказал Роберту. Тут и на суше дорогу не найдешь, не то что на море.

– Да, – сказала я.

– Если вы хотите догнать мистера де Уинтера, так он пошел прямо через лужайку минуты две назад, не больше, – сказал Фрис.

– Спасибо, Фрис, – сказала я.

Я вышла на террасу. Разъяснялось. Все четче становились силуэты деревьев по ту сторону лужайки. Туман скучивался в легкие белые облачка, поднимался к небу. Вился надо мной кольцами дыма. Я взглянула на окна над головой. Они были наглухо закрыты, заперты ставни. Казалось, они никогда не раскроются, не распахнутся настежь.

Вон у того большого окна в центре я стояла пять минут назад. Как далеко оно отсюда, как высоко! Камни под ногами казались твердыми, жесткими. Я поглядела вниз, затем вновь на закрытое окно и вдруг почувствовала, что вокруг меня все плывет, а сама я горю огнем. По шее сбежала струйка пота. Перед глазами заплясали черные точки. Я снова зашла в холл и села в кресло. Ладони мои были совсем мокрые. Я сидела неподвижно, сжав руками колени.

– Фрис, – позвала я. – Фрис, вы в столовой?

– Да, мадам? – Он сразу же вышел и поспешил через холл ко мне.

– Не удивляйтесь, Фрис, но не могли бы вы принести мне капельку бренди?

– Разумеется, мадам.

Я продолжала сжимать колени и сидела не шевелясь. Вернулся Фрис, держа серебряный поднос с ликерной рюмкой.

– Вам нездоровится, мадам? – сказал Фрис. – Хотите, я позову Клэрис?

– Нет, сейчас все пройдет, Фрис, – сказала я. – Мне вдруг стало жарко, вот и все.

– Очень теплое утро, мадам. Очень. Даже можно сказать, удушливое.

– Да, Фрис, именно так.

Я выпила бренди и поставила рюмку обратно на поднос.

– Может быть, вас напугали взрывы? – сказал он. – Они начались так внезапно.

– О да, – сказала я.

– С утра так парит, а вы еще простояли всю ночь на ногах, вот вам и стало не по себе, мадам.

– Вероятно, вы правы, Фрис.

– Может быть, приляжете на полчасика? В библиотеке даже свежо.

– Нет. Я думаю, я через минуту-другую выйду. Не беспокойтесь, Фрис.

– Как вам угодно, мадам.

Фрис ушел, оставил меня одну в холле. Как было спокойно сидеть здесь. Спокойно и прохладно. От вчерашнего бала не осталось и следа. Не верилось, что только этой ночью здесь танцевали. Холл был таким, как всегда, – сумрачным, безмолвным, суровым, с портретами и оружием по стенам. Трудно было поверить, что только этой ночью я стояла в голубом платье у подножия этой вот лестницы и пожимала руки чуть не тысяче людей. Трудно было поверить, что на галерее менестрелей были расставлены пюпитры, играл оркестр… ударник, скрипка… Я встала и снова вышла на террасу.

Туман поднялся еще выше, до верхушек деревьев. Открыл лес за лужайкой. Прямо над головой бледное солнце пыталось пробиться сквозь тусклую пелену. Стало еще жарче. Удушливо-жарко, как сказал Фрис. Мимо с громким жужжанием пролетела пчела в поисках нектара и вдруг смолкла, забравшись в цветок. На зеленом склоне за лужайками один из садовников принялся косить ручной косилкой траву. Из-под вертящихся лопастей вспорхнула испуганная коноплянка, понеслась к розарию. Садовник, склонившись к ручкам машины, медленно шел вдоль склона, летела в стороны коротко скошенная трава и крошечные головки маргариток. На меня повеяло запахом душистой прогретой травы, солнце выбралось из белого тумана и залило меня ярким светом. Я засвистела, подзывая Джеспера, но он не подошел. Возможно, побежал за Максимом на берег. Я взглянула на часы. Уже перевалило за половину первого, почти без двадцати час. Вчера в это время мы с Максимом стояли у Фрэнка в садике, ждали, когда экономка подаст ланч.

Двадцать четыре часа назад. Они дразнили меня, закидывали удочку, стараясь выведать, какой у меня костюм. «Вы глазам своим не поверите», – сказала я.

Я готова была провалиться сквозь землю, вспоминая эти слова. И тут только я вдруг осознала, что Максим здесь, в Мэндерли, он не покинул нас навсегда, как я боялась. Голос, донесшийся до меня с террасы, был спокойный и деловитый. Привычный мне голос. Не тот, что я слышала ночью, стоя у подножия лестницы. Максим не уехал. Он на берегу, в одной из бухт. Он снова стал самим собой, нормальным, разумным человеком. Он просто ходил гулять, как и сказал Фрэнк. Был на мысе, видел, как корабль заворачивал к берегу. Мои страхи не имеют под собой почвы. С Максимом все в порядке. Максиму ничего не грозит. Я сегодня пережила нечто ужасное и унизительное и безумное, то, чего я даже сейчас не вполне могла понять и не желала помнить, что хотела похоронить в тайниках памяти вместе с забытыми детскими страхами, но даже это не имело значения, раз с Максимом все в порядке.

И вслед за ним я спустилась по крутой извилистой тропинке через темный лес на берег моря.

Туман почти рассеялся, и когда я вышла в бухточку, то сразу увидела корабль: он лежал милях в двух от берега носом к скалам. Я прошла по волнорезу и стала на конце, облокотившись о закругленную стену. На скалах уже собралось довольно много людей, – видимо, они пришли из Керрита по тропе береговой охраны. Мыс входил в наши владения, но публика всегда пользовалась правом прохода у скал. Кое-кто спустился по откосу вниз, чтобы получше разглядеть севшее на мель судно. Оно лежало, неуклюже задрав корму, вокруг сновали весельные лодки. Стояла поодаль спасательная шлюпка. Я видела, как там поднялся кто-то во весь рост и закричал что-то в рупор. Слов я не разобрала. Над заливом все еще висел туман, горизонта не было видно. Подлетела с треском моторка с несколькими людьми на борту. Она была темно-серого цвета. Я увидела человека в форме. Вероятно, портовый инспектор из Керрита, а с ним агент морского страхового общества Ллойда. Еще одна моторка с компанией отдыхающих из Керрита на борту. Они кружили вокруг сидевшего на мели парохода, громко переговариваясь. Над неподвижной водой залива до меня доносились их голоса.

Я спустилась с волнореза и перелезла через скалы на тропинку, ведущую туда, где собрались люди. Максима не было видно. Фрэнк разговаривал с одним из спасателей береговой охраны. Я приостановилась в минутном замешательстве. Прошло меньше часа с тех пор, как я рыдала, говоря с Фрэнком по телефону. Я не знала, как мне себя вести. Он сразу меня увидел и помахал рукой. Я подошла к ним. Спасатель меня знал.

– Пришли поглядеть на забаву, миссис де Уинтер? – сказал он, улыбаясь. – Боюсь, нам предстоит хорошая работенка. Может, буксиры его стянут, но я в этом сомневаюсь. Он намертво застрял на выступе рифа.

– Что они будут делать? – спросила я.

– Перво-наперво пошлют водолаза посмотреть, не сломан ли киль, – ответил он. – Видите вон того человека в красной вязаной шапке? Нате вам мой бинокль.

Я взяла бинокль и посмотрела на судно. Разглядела группу людей, которые всматривались в воду за кормой. Один из них на что-то указывал. Человек в спасательной шлюпке все еще держал у рта рупор.

К людям на корме присоединился портовый инспектор. Водолаз в трикотажной шапочке остался сидеть в серой моторке, на которой они пришли.

Прогулочный катер по-прежнему кружил вокруг парохода. Какая-то женщина, стоя, щелкала аппаратом. На воде сидели чайки и бестолково кричали в надежде на подачку.

Я вернула бинокль спасателю.

– По-моему, там ничего не происходит, – сказала я.

– Водолаз вот-вот спустится, – сказал спасатель. – Ну конечно, они сперва поторгуются, как все иностранцы. А вот и буксиры.

– Ничего у них не выйдет, – сказал Фрэнк. – Поглядите, под каким он лежит углом. Там куда мельче, чем я думал.

– Этот риф тянется очень далеко, – сказал спасатель. – Обычно мы его не замечаем, когда плывем здесь в лодке. Но судно с такой осадкой не может его не задеть.

– Я был на берегу в первой бухте, когда они запустили ракету, – сказал Фрэнк, – я и на десять шагов перед собой ничего не видел. И тут раздался выстрел – вот уж истинно гром, только не скажешь, что с ясного неба.

Я подумала, до чего в такие моменты люди похожи друг на друга. Фрэнк в точности повторил Фриса, лишь версия была другая. Как будто это имело значение, как будто нам не все равно. Я знала, что он спустился на берег в поисках Максима. Знала, что он был напуган не меньше, чем я. И вот все это забыто, вычеркнуто из памяти – наш разговор по телефону, наша общая тревога, его настойчивая просьба повидаться со мной. Все из-за того, что какое-то судно село в тумане на мель.

К нам подбежал маленький мальчик.

– А моряки утонут? – спросил он.

– Ни за что. С ними все в порядке, сынок, – ответил спасатель. – Море гладкое, как зеркало. На этот раз никто не пострадает.

– Если бы это случилось ночью, мы бы их не услышали, – сказал Фрэнк. – Мы выпустили не меньше пятидесяти шутих, не говоря о более мелких ракетах.

– Услышали бы, не волнуйтесь, – возразил спасатель. – Увидели бы вспышки и догадались бы откуда. Глядите, вон водолаз, миссис де Уинтер. Видите, он надевает шлем?

– Хочу посмотреть водолаза, – сказал мальчик.

– Вон он, – сказал Фрэнк, наклоняясь к нему и указывая пальцем, – вон тот дяденька, который надевает шлем. Его сейчас спустят под воду.

– А он не утонет? – спросил мальчик.

– Водолазы не тонут, – ответил спасатель. – К ним туда все время накачивают воздух. Гляди, сейчас нырнет. Ну вот и все.

Вода всколыхнулась на минуту и снова разгладилась.

– Ушел, – сказал мальчик.

– Где Максим? – спросила я.

– Повез одного из матросов в Керрит, – сказал Фрэнк. – Парень потерял голову, когда они налетели на риф, и, видно, прыгнул за ней в воду. Мы нашли его под обрывом, цеплялся что было сил за одну из скал. Промок до нитки, конечно, и дрожал как осиновый лист. И понятное дело, не знает ни слова по-английски. Максим спустился к нему и увидел, что тот весь в крови – весь расцарапался о скалы. Максим поговорил с ним по-немецки. А потом позвал одну из керритских моторок, что шныряли здесь, как голодные акулы, и повез его в Керрит к врачу, чтобы тот его забинтовал. Если посчастливится, захватит старика Филлипса во время ланча.

– Когда он уехал? – спросила я.

– Всего за несколько минут до того, как вы появились, минут за пять. Странно, что вы не заметили моторку. Он сидел на корме с этим немцем.

– Наверно, они уехали, пока я поднималась на обрыв.

– В таких ситуациях Максим всегда на высоте. Всегда протянет руку помощи. Вот увидите, он позовет всю команду в Мэндерли, накормит да еще и ночевать оставит.

– Верно, – сказал спасатель. – Он с себя последнюю рубашку снимет ради своих людей, кому это знать, как не мне. Побольше бы таких, как он, в нашем графстве.

– Да, это бы нам не помешало, – сказал Фрэнк.

Мы не сводили глаз с корабля. Буксиры неподвижно стояли в сторонке, но спасательная шлюпка повернула и пошла по направлению к Керриту.

– Сегодня не их очередь, – сказал спасатель.

– Да, – подтвердил Фрэнк, – и не думаю, что тут найдется дело для буксиров. На этот раз заработает подрядчик по слому судов.

Чайки кружили над головой, мяукали, как голодные кошки, некоторые уселись на выступах обрыва, другие, посмелее, качались на воде у самого парохода.

Спасатель снял шапку и вытер лоб.

– Ну и парит, – сказал он, – совсем дышать нечем.

– Да, – сказала я.

Прогулочный катер с фотографами с треском помчался обратно в Керрит.

– Сыты по горло, – заметил спасатель.

– Я их не виню, – сказал Фрэнк. – Не думаю, чтобы тут что-нибудь произошло. Во всяком случае, в ближайшее время. Еще надо дождаться, что доложит водолаз, прежде чем пробовать сдвинуть судно.

– Это точно, – сказал спасатель.

– По-моему, нет смысла дольше здесь болтаться, – обратился ко мне Фрэнк. – Мы тут ничем помочь не можем. Я хочу есть.

Я ничего не ответила. Фрэнк стоял в нерешительности. Я чувствовала на себе его взгляд.

– Что вы собираетесь делать? – спросил он.

– Пожалуй, побуду еще немного. Я могу поесть в любое время. У нас сегодня холодный ланч. Да это и не важно. Хочу увидеть водолаза.

Мне было все еще трудно смотреть ему в лицо. Я хотела остаться одна или с кем-нибудь, кого я мало знаю, со спасателем например.

– Вы ничего не увидите, – сказал Фрэнк, – его не будет видно. Лучше вернитесь и поешьте вместе со мной, а?

– Нет, право, я не хочу.

– Ну что ж. Вы знаете, где меня найти, если я вам понадоблюсь. Буду в конторе весь день.

– Хорошо, – сказала я.

Он кивнул спасателю и стал спускаться с обрыва к бухточке. Может быть, я обидела его? Но иначе я поступить не могла. Все образуется когда-нибудь само собой, войдет в свою колею. Столько всего произошло с нашего утреннего разговора по телефону, я не хотела больше ни о чем думать. Я хотела сидеть вот так, на траве, и смотреть на пароход.

– Прекрасный человек мистер Кроли, – заметил спасатель.

– Да, – сказала я.

– Позволит отсечь себе за мистера де Уинтера правую руку.

– Вы правы, – сказала я.

Маленький мальчик все еще прыгал по траве перед нами.

– А когда водолаз вылезет обратно? – спросил он.

– Еще не скоро, сынок, – сказал спасатель.

К нам направлялась женщина в полосатом розовом платье с сеткой для волос на голове.

– Чарли, Чарли, где ты? – звала она.

– Вон твоя мама идет, – сказал спасатель, – сейчас она тебе задаст.

– А я видел водолаза, мам! – закричал мальчик.

Женщина кивнула нам и улыбнулась. Она меня не знала. Приехала из Керрита погулять и развлечься.

– Ну, видно, ничего интересного нас больше не ждет, – сказала она. – Говорят, пароход еще не скоро снимут с мели.

– Ждут, что скажет водолаз, – заметил спасатель.

– Не представляю, как это люди могут спускаться под воду, – сказала женщина. – Им должны за это хорошо платить.

– И платят, – сказал таможенник.

– Хочу быть водолазом, мам, – заявил мальчик.

– Спроси разрешения у папы, детка, – предложила женщина и засмеялась, обернувшись к нам. – Красивое здесь местечко, правда? – обратилась она ко мне. – Решили устроить сегодня пикник, откуда нам было знать, что поднимется такой туман, а вдобавок будет крушение. Мы как раз собирались возвращаться в Керрит, когда эти ракеты взорвались чуть не у нас под носом. Я так и подскочила. «Ой, что это?» – спросила я у мужа. «Сигнал бедствия, – ответил он. – Давай останемся и посмотрим. Это интересно». Его сейчас отсюда и силком не вытащишь. Хуже, чем сын. Мне самой всего этого и даром не надо.

– Да сейчас и не на что смотреть, – сказал спасатель.

– Тут такой красивый лес кругом. Наверно, частное владение?

Спасатель неловко кашлянул и взглянул на меня. Я принялась жевать травинку, глядя в пространство.

– Да, это частное владение, – ответил он.

– Мой муж говорит, все эти большие поместья будут со временем нарезаны на куски и там построят дачи. Я бы не отказалась от дачки здесь, наверху, окнами на море. Хотя вряд ли мне понравилось бы в этих краях зимой.

– Да нет, зимы здесь мягкие, – сказал спасатель.

Я продолжала жевать травинку. Мальчик все еще бегал вокруг нас. Спасатель посмотрел на часы:

– Ну, мне пора. Всего хорошего. – Он приложил руку к фуражке и двинулся по дорожке, идущей к Керриту.

– Пошли, Чарли, пойдем поищем папу, – позвала женщина.

Она дружески кивнула мне и направилась к краю обрыва, мальчик – следом за ней. Худой мужчина в шортах цвета хаки и яркой спортивной куртке помахал ей рукой. Они уселись у кустов утесника, и женщина принялась разворачивать бумажные пакеты с едой. Ах, если бы я была не я! Если бы я могла присоединиться к ним, есть вместе с ними крутые яйца и сандвичи с консервированным мясом, громко смеяться, болтать, а попозже вернуться в Керрит, шлепать босиком по воде вдоль берега, бежать наперегонки по отмелям до их дома и наесться за чаем креветок. Вместо этого мне надо возвращаться одной по лесу в Мэндерли и ждать Максима. Я не знала, что мы скажем друг другу, как он станет смотреть на меня, какой у него будет голос. Я продолжала сидеть на месте. Я не хотела есть. Я не думала о ланче.

Народу стало больше, подходили все новые люди, чтобы посмотреть на пароход. Крушение было главным событием дня. Ни одного знакомого лица. Все – отдыхающие из Керрита. Огромное зеркало моря было совершенно спокойно. Чайки больше не кружились над головой, они уселись на воду недалеко от судна. Появилось еще несколько прогулочных лодок. Для керритских лодочников это будет памятный день. Водолаз поднялся из воды и снова нырнул. Один из буксиров куда-то ушел, но второй был еще здесь. Опять показался водолаз, поднялся на серый катер, где был портовый инспектор, и катер двинулся в Керрит, забрав с собой еще несколько человек. Команда корабля стояла у поручней, кидая куски чайкам, а прогулочные лодки с отдыхающими медленно кружили вокруг. Ничего не происходило, абсолютно ничего. Был полный отлив. Судно стояло, сильно накренившись кормой. Гребной винт целиком в воздухе. На западе стали собираться грядами небольшие белые облачка, солнце потускнело. По-прежнему было очень жарко. Женщина в розовом полосатом платье и мальчик направились к тропинке, ведущей в Керрит, мужчина в шортах за ними, неся в руке корзинку для провизии.

Я взглянула на часы. Четвертый час. Я встала и пошла вниз, к бухте. Там было тихо и безлюдно, как всегда. Вода в маленькой гавани поблескивала, как стекло. Галька казалась темной, серой. Она странно хрустела под ногами. Гряды белых облаков закрыли почти все небо, солнце скрылось. Подойдя к дальнему краю бухты, я заметила Бена; он сидел на корточках возле лужицы между скалами, сдирая с камней улиток. Моя тень упала на воду, он поднял глаза и увидел меня.

– Здрасте, – сказал он, и по лицу расплылась улыбка.

– Добрый день, – отозвалась я.

Он неуклюже поднялся на ноги и развернул грязный платок, куда он собирал улиток.

– Дать? – спросил он.

Мне не хотелось его обижать.

– Спасибо, – ответила я.

Он пересыпал мне в руку около десятка улиток, и я положила их в карманы юбки.

– Они вкусные, когда с хлебом и маслом, – сказал Бен. – Надо только раньше их сварить.

– Да, конечно, – сказала я.

Он стоял, все еще улыбаясь мне.

– Видели барку? – спросил он.

– Да, она села на мель.

– Что?

– Наскочила на мель, – повторила я, – у нее, видно, дыра на днище.

Его лицо стало тупым, бессмысленным.

– Ага, – сказал он. – Она там, внизу. Ей оттуда не выйти.

– Может быть, буксиры вытащат ее, когда наступит прилив.

Бен не ответил. Глядел, не спуская глаз, на полузатонувший пароход. Мне был виден отсюда один борт, красная подводная его часть четко контрастировала с черной надводной, единственная труба лихо наклонилась в сторону берега. Матросы все еще стояли у поручней, кормили чаек, смотрели на воду. Гребные лодки уходили в Керрит.

– Она из Голландии, да? – спросил Бен.

– Не знаю, – сказала я. – Из Голландии или из Германии.

– Она развалится здесь, где стоит, да?

– Боюсь, что да.

Он снова ухмыльнулся и вытер нос тыльной стороной руки.

– Она станет разваливаться кусок за куском, – продолжал он, – она не пойдет ко дну, как камень, как та, другая. – Он глупо засмеялся, дергая себя за нос.

Я ничего не ответила.

– Рыбы уже съели ее, правда? – спросил он.

– Кого? – не поняла я.

Он ткнул пальцем в море.

– Ее, – пояснил он. – Другую.

– Рыбы не едят пароходов, Бен, – сказала я.

– Э-э? – протянул он и уставился на меня пустым, ничего не выражавшим взглядом.

– Мне надо идти домой, – сказала я. – До свидания.

Я пошла к лесу. Я не смотрела на каменный домик. Я ощущала его присутствие справа от себя: серый, безмолвный. Я шла прямиком к тропинке, а потом по ней через лес. На полпути я остановилась передохнуть; сквозь деревья мне все еще был виден полузатонувший корабль. Прогулочные лодки исчезли все до одной. Команда судна сошла в кубрик. Облака затянули все небо до горизонта, гряда за грядой. Поднялся легкий ветерок, подул откуда-то мне в лицо. С дерева над головой слетел на руку листок. Я вдруг задрожала, не зная почему. Еще порыв ветра, такой же знойный и влажный. Каким заброшенным, одиноким выглядел лежащий на боку пароход – на палубе ни души, тонкая черная труба нацелена на берег. Море было таким спокойным, что, разбиваясь о гальку в бухте, вода издавала лишь приглушенный шорох.