Текст книги "Ребекка"

– Почему ты обращаешься со мной так, точно мне шесть лет?

– А как ты хочешь, чтобы я с тобой обращался?

– Как другие мужья обращаются со своими женами.

– Колотил тебя, ты хочешь сказать?

– Не говори чепухи. Почему ты все обращаешь в шутку?

– Я не шучу. Я сама серьезность.

– Вовсе нет. По глазам видно. Ты все время играешь со мной, словно я глупенькая маленькая девочка.

– Алиса в Стране чудес. Это была неплохая мысль. Ты купила уже ленту для банта и пояс?

– Я тебя предупреждаю. Ты глазам своим не поверишь, когда увидишь мой костюм.

– В этом я не сомневаюсь. Ну, ешь же персик и не разговаривай с полным ртом. Мне еще надо написать после обеда кучу писем.

Он не стал меня дожидаться. Поднялся из-за стола, прошелся взад-вперед по комнате, попросил Фриса принести кофе в библиотеку. Я сидела надувшись, стараясь есть как можно медленнее, надеясь задержать обед и рассердить Максима, но Фрис, не обращая внимания на то, что я еще не доела, сразу же принес в библиотеку кофе, и Максим перешел туда без меня.

Покончив наконец с едой, я поднялась на галерею менестрелей посмотреть на картины. Разумеется, я и так уже знала их, но никогда не рассматривала с намерением взять один из нарядов за образец для маскарадного костюма. Конечно же, миссис Дэнверс была права. А я просто идиотка, что сама раньше об этом не подумала. Я всегда любила эту девушку в белом со шляпой в руке. Портрет Каролайн де Уинтер, сестры прапрадедушки Максима, кисти Реберна[16]16
  Генри Реберн (1756–1823) – шотландский портретист.


[Закрыть]. Она вышла замуж за крупного политического деятеля из вигов и в течение многих лет была одной из прославленных красавиц Лондона, но этот портрет был написан раньше, еще до замужества. Белое платье скопировать легко – рукава буфами, воланы и прилегающий лиф. Со шляпой будет труднее, и мне понадобится парик. Мои прямые волосы ни за что так не завить. Может быть, у этого Воуса, о котором мне сказала миссис Дэнверс, смогут сделать все? Я пошлю им эскиз и свои мерки и попрошу все точно скопировать.

Какое облегчение – наконец-то все решить! У меня прямо камень упал с души. Я чуть не с радостью стала ждать бала. Может быть – кто знает? – я даже получу удовольствие, почти такое, как моя маленькая Клэрис.

Утром я написала в магазин, вложив в конверт эскиз картины, и получила вполне удовлетворительный ответ – они сочтут за честь выполнить мой заказ, он сразу же будет отдан в работу, парик они тоже сумеют сделать.

Клэрис была в таком волнении, что с трудом владела собой, да и меня, чем ближе подходил знаменательный день, тем сильнее охватывала праздничная лихорадка. К чаю должны были приехать Беатрис и Джайлс, но кроме них, слава богу, никто, хотя сперва предполагалось, что к вечеру будет куча гостей. Я думала, что нам предстоит принимать в доме массу народа, но Максим решил не устраивать обеда. «Танцы и те потребуют от нас достаточно усилий», – сказал он, и я спросила себя, решил ли он так только ради меня, или гости действительно утомляют его, как он говорит. Я так много слышала о многодневных приемах, которые бывали в Мэндерли в прежние времена, когда гостям из-за тесноты приходилось спать в ванных комнатах и на диванах. А сейчас мы одни во всем огромном доме, и единственными нашими гостями будут лишь Джайлс и Беатрис.

Дом приобрел новый, какой-то выжидающий вид. В большом холле настелили пол для танцев, в парадной гостиной переставляли мебель так, чтобы поместить у стены длинные столы с закусками а-ля фуршет. На террасе повесили фонарики, в розарии тоже. Везде, куда ни глянь, шли приготовления к балу. Повсюду были видны работники из поместья. Фрэнк завтракал с нами почти каждый день. Слуги не говорили ни о чем другом, а Фрис шествовал по комнатам с таким торжественным видом, словно успех всего вечера зависел от него одного. Роберт совсем потерял голову и путал все еще больше, чем обычно. С его лица не сходило тревожное выражение, как у человека, который боится опоздать на поезд. Еще хуже себя чувствовали собаки. Джеспер, поджав хвост, трусил взад-вперед по холлу и норовил цапнуть каждого работника, который попадался ему на глаза. А то останавливался на террасе и глупо лаял, а затем кидался в угол лужайки и, как безумный, поедал траву. Миссис Дэнверс не докучала мне своим обществом, но я все время ощущала ее присутствие. Ее голос раздавался в гостиной, когда там ставили столы для закусок, по ее указаниям настилали полы в холле. Мы не встречались с ней, но, куда бы я ни пришла, в дверях мелькал подол ее платья, на лестнице звучали ее шаги. А я была «пустым местом», от меня никому не было толку. Я лишь стояла и смотрела и путалась у всех под ногами. «Извините, мадам», – слышалось позади, и мимо с извиняющейся улыбкой проходил человек, таща на спине два стула, с его лица градом катил пот.

– Ах, простите, – говорила я, быстро отходя в сторону, затем, чтобы оправдать собственное бездействие: – Могу я вам помочь? Может быть, отнести эти стулья в библиотеку?

– Миссис Дэнверс приказала, мадам, совсем убрать их из передних комнат, чтобы они тут не мешали.

– О, – говорила я, – да, конечно. Как глупо с моей стороны. Отнесите их туда, куда она сказала.

И я поспешно покидала его, бормоча что-то насчет бумаги и карандаша, которые мне надо найти, в тщетной попытке ввести его в заблуждение, притворяясь, будто и я занята делом, а он шел дальше через холл, удивленный, но ни на миг не обманутый мной.

Утро великого дня было туманное и хмурое, но барометр стоял высоко, и мы не волновались: туман – хорошая примета. Около одиннадцати развиднелось, как и предсказывал Максим, на голубом небе не осталось ни облачка; разгорался великолепный безветренный летний день, все утро садовники носили в дом цветы, остатки белой сирени, огромные люпины и дельфиниум пяти футов в высоту, несметное множество роз и лилии всех сортов.

Наконец-то я увидела миссис Дэнверс; спокойно, неторопливо она указывала садовникам, куда класть цветы, и сама ставила их в вазы, подбирая букет ловкими движениями проворных пальцев. Я не могла оторвать от нее взгляд и зачарованно смотрела, как она наполняет вазу за вазой и сама несет их в гостиную и во все уголки дома, расставляя их в нужном количестве, создавая яркое пятно там, где оно просилось, оставляя стену голой, если требовалась строгость.

Мы с Максимом, чтобы не мешать, пошли на ланч к Фрэнку в его холостяцкую квартиру рядом с конторой. Всеми нами владело то неестественное оживление, которое бывает после похорон. Мы перекидывались бессмысленными шутками, наши мысли были заняты лишь тем, что нас ожидало через несколько часов. Так я чувствовала себя в то утро, когда выходила замуж. То же самое подспудное ощущение, что я зашла слишком далеко, чтобы отступать.

Придется как-то перетерпеть этот вечер. Слава богу, костюм прислали вовремя. Он выглядел изумительно сквозь несколько слоев папиросной бумаги. А парик был форменным триумфом. Я примерила его после завтрака и была поражена собственной метаморфозой. Я казалась просто красивой, не похожей на самое себя. Совсем другой женщиной. Куда более интересной, более живой и яркой. Максим и Фрэнк без конца спрашивали меня о моем костюме.

– Вы меня не узнаете, ни тот ни другой, – отвечала я. – Вы прямо ахнете от удивления.

– Надеюсь, ты не намерена изображать из себя клоуна? – хмуро сказал Максим. – Не станешь смешить людей?

– О нет, ничего похожего, – отвечала я, преисполняясь важности.

– Лучше бы ты нарядилась Алисой, – сказал он.

– Или Жанной д’Арк – с вашими волосами, – застенчиво проговорил Фрэнк.

– Мне это и в голову не приходило, – отрезала я, и Фрэнк залился краской.

– Не сомневаюсь, что нам понравится ваш костюм, каким бы он ни был, – сказал он самым высокопарным тоном.

– Не потакай ей, Фрэнк, – сказал Максим. – Она и без того так важничает из-за этого своего драгоценного костюма, что с ней никакого сладу нет. Но ничего, Би поставит тебя на место, это единственное мое утешение. Она тут же все выложит тебе, если ей твой костюм не понравится. Милая Би, она всегда выглядит не к месту на таких балах. Помню, раз она нарядилась мадам Помпадур и, когда заходила в столовую, споткнулась, и парик съехал на сторону. «Чертова штука, ну и надоела она мне!» – сказала она, не понижая голоса, и кинула парик на стул. Так весь вечер и проходила без парика. Представляешь, как выглядели ее стриженые волосы при бледно-голубом атласном кринолине, или какое оно там было, это платье. Бедняга Джайлс в тот год тоже оказался не на высоте. Нарядился поваром и просидел весь вечер в баре с самым несчастным видом. Верно, считал, что Би его подвела.

– Нет, дело было вовсе не в этом, – сказал Фрэнк. – Он лишился передних зубов, когда сел на новую кобылу, и так этого стеснялся, что не хотел открыть рта.

– Ах вот оно что! Бедный Джайлс. Он обычно очень любит всякие переодевания.

– Беатрис говорит, он обожает шарады, – сказала я. – Она сказала, они всегда ставят шарады на Рождество.

– Я знаю, – сказал Максим, – вот почему я никогда не провожу Рождество вместе с ними.

– Возьмите еще спаржи, миссис де Уинтер, и еще одну картофелину.

– Нет, право, Фрэнк, я не голодна. Спасибо.

– Нервы, – сказал Максим, качая головой. – Не важно, завтра в это время все будет позади.

– От всей души надеюсь на это, – серьезно сказал Фрэнк. – Я собираюсь отдать распоряжение, чтобы машины были готовы к пяти утра.

Я начала тихонько смеяться, глаза налились слезами.

– О боже, – сказала я, – давайте пошлем телеграммы, чтобы никто не приезжал.

– Полно, не трусь, наберись мужества, – сказал Максим. – Мы избавимся от балов на много лет вперед. Фрэнк, у меня возникло тревожное чувство, что нам пора идти в дом. Что вы об этом думаете?

Фрэнк с ним согласился, и я нехотя двинулась вслед – мне так жаль было покидать маленькую, тесную и не очень уютную столовую, типичную для холостяцкого хозяйства Фрэнка, казавшуюся мне сегодня воплощением мира и покоя. Войдя в дом, мы увидели, что приехал оркестр; музыканты, покрасневшие от смущения, сгрудились в холле, а Фрис, еще более важный, чем всегда, предлагает им подкрепиться. Оркестранты должны были провести ночь под нашим кровом, и после того, как мы приветствовали их и обменялись несколькими банальными шутками, подходящими к случаю, музыкантов проводили в их комнаты, а затем, должно быть, показали все достопримечательности Мэндерли.

День тянулся, как последний час перед отъездом, когда чемоданы уже уложены и ты мысленно уже в пути, и я бродила из комнаты в комнату почти такая же растерянная, как Джеспер, который с укоризненным видом следовал за мной по пятам.

Я ничем никому не могла помочь, и было бы куда умнее вообще уйти из дома, взять Джеспера и отправиться на долгую прогулку. Но к тому времени, как я додумалась до этого, было уже поздно. Максим и Фрэнк потребовали чаю, а затем приехали Джайлс и Беатрис. Наступил вечер, и наступил слишком быстро.

– Все – как в старые времена, – сказала Беатрис, целуя Максима и оглядываясь по сторонам. – Поздравляю, ты ничего не упустил, ни одной мелочи. Цветы бесподобны, – добавила она, оборачиваясь ко мне. – Это вы составляли букеты?

– Нет, – пристыженно ответила я. – За все надо благодарить миссис Дэнверс.

– О… ну… в конце концов… – Беатрис не окончила фразы. Фрэнк поднес ей огонь, а закурив, она, очевидно, забыла, что собиралась сказать.

– У кого вы заказывали провизию, у Митчелла, как обычно? – спросил Джайлс.

– Да, – ответил Максим. – Не думаю, чтобы хоть в чем-то были внесены изменения; что вы скажете, Фрэнк? У нас остались с прошлого раза все записи в конторе. Ничего не было забыто, и я не думаю, чтобы мы пропустили кого-нибудь из гостей.

– Как приятно, что мы сейчас одни, – сказала Беатрис. – Помню, я как-то приехала примерно в такое же время, в доме уже было человек двадцать пять, и все оставались на ночь.

– У кого какой костюм? Максим, верно, как всегда, отказывается участвовать в игре?

– Как всегда, – сказал Максим.

– И напрасно, по-моему. Весь праздник шел бы с куда большим размахом.

– Ты можешь припомнить бал в Мэндерли, которому не хватало бы размаха?

– Нет, милый, это невозможно, все слишком хорошо организовано. Но я и правда думаю, что хозяин должен показывать пример.

– А я считаю вполне достаточным, если этот труд берет на себя хозяйка, – сказал Максим. – Зачем еще и мне мучиться от жары и неудобства и в придачу выглядеть дураком?

– О, ты говоришь сущие глупости. С какой стати ты станешь выглядеть дураком? С твоей внешностью, дорогой Максим, ты можешь спокойно позволить себе любой костюм. Тебе нечего волноваться из-за фигуры, как бедному Джайлсу.

– А что Джайлс наденет сегодня? – спросила я. – Или это секрет?

– Да нет, – просиял Джайлс, – по правде говоря, мне пришла в голову неплохая идея. Я заказал все снаряжение нашему местному портному. Я буду арабским шейхом.

– О боже! – сказал Максим.

– Костюм вовсе не плох, – горячо вступилась Беатрис. – Конечно, Джайлсу придется вымазать лицо и снять очки. Головной убор – настоящий. Мы одолжили его у одного из друзей, который долго жил на Востоке. А остальное портной скопировал с какой-то картинки. Джайлс очень хорош в нем.

– А вы кем будете, миссис Лейси? – спросил Фрэнк.

– О, боюсь, мне нечем особенно хвастаться, – сказала Беатрис. – Я достала восточный костюм, в пару к Джайлсу, но не настоящий, и врать не буду. Бусы и покрывало на голову.

– Звучит очень мило, – сказала я.

– Да, совсем неплохо; удобно, вот что главное. Если станет слишком жарко, я смогу снять покрывало. А что вы наденете?

– Не спрашивай ее, – сказал Максим, – она никому не говорит. Такой великой тайны еще не было на всем белом свете. Она, кажется, даже заказывала свой костюм в Лондоне.

– Милочка, – сказала пораженная Беатрис, – неужто вы пустились во все тяжкие и теперь посрамите всех нас? Мое платье, знаете, шила домашняя портниха.

– Не волнуйтесь, – сказала я со смехом, – у меня очень простой костюм, уверяю вас. Но Максим без конца дразнил меня, и я обещала так его удивить, что он своим глазам не поверит.

– И по заслугам, – сказал Джайлс, – слишком уж он заносится. А все дело в том, что он нам завидует, ему бы и самому хотелось нарядиться, как все мы, да он не хочет признаться в этом.

– Упаси Господь, – сказал Максим.

– А у вас что, Кроли? – спросил Джайлс.

У Фрэнка был смущенный вид.

– Я был так занят, оставил все на последний момент. Вытащил вчера старые брюки и тельняшку, думаю, если я сделаю черную повязку на глаз, сойду за пирата.

– Чего же вы, ради всего святого, не написали нам и не попросили захватить что-нибудь для вас? У нас есть костюм голландца, который Роджер привез прошлой зимой из Швейцарии. Он был бы вам как раз впору.

– Я не желаю, чтобы мой управляющий разгуливал в образе голландца, – сказал Максим, – ему никто не станет тогда отдавать арендную плату. Нет, пусть уж лучше пират. Это хоть напугает кое-кого из них.

– Трудно найти человека, который был бы меньше похож на пирата, – шепнула Беатрис мне на ухо.

Я сделала вид, что не слышу. Бедный Фрэнк, вечно она нападает на него.

– Много мне надо времени, чтобы намазать лицо? – спросил Джайлс.

– Часа два, не меньше, – ответила Беатрис. – На твоем месте я бы уже подумала об этом. Сколько народу будет за обедом?

– Шестнадцать человек, считая нас. Никого нового. Ты всех знаешь.

– Мне уже не сидится на месте, – сказала Беатрис. – Вот будет весело! Я так рада, что ты решил снова устроить бал, Максим.

– Благодари за это ее, – сказал Максим, кивая на меня.

– О, это не так, – запротестовала я, – во всем виновата леди Кроуэн.

– Чепуха, – сказал Максим, улыбаясь мне, – сама знаешь, что ты взбудоражена, как ребенок, когда он впервые идет на елку.

– И вовсе нет.

– Умираю, хочу увидеть ваше платье, – сказала Беатрис.

– Ничего экстраординарного, право же, ничего, – сказала я.

– Миссис де Уинтер говорит, что мы не узнаем ее, – сказал Фрэнк.

Все смотрели на меня и улыбались. Мне было приятно, я чувствовала себя взволнованной и счастливой. Все так добры ко мне, так благожелательны. Внезапно при мысли о танцах, о том, что я буду хозяйкой бала, меня охватила жгучая радость.

Этот бал дается для меня, в мою честь, потому что я – новобрачная. Я сидела на столе в библиотеке, болтая ногами, а они все стояли кругом, и мне больше всего хотелось пойти наверх, к себе в спальню, надеть маскарадное платье, примерить парик и повертеться перед трюмо. Мне было внове это неожиданное ощущение собственной важности, когда Джайлс и Беатрис, Фрэнк и Максим – все глядели на меня и говорили о моем костюме. Старались угадать, что я надену. Я думала о мягком белом платье, завернутом в папиросную бумагу, о том, как оно скроет мою плоскую унылую фигуру и слишком покатые плечи. Я думала о лоснящихся локонах, под которыми спрячутся мои прямые волосы.

– Который час? – спросила я небрежно и слегка зевнула, делая вид, что меня не очень интересует ответ. – Нам еще не пора идти наверх?

Все двинулись к своим комнатам.

Проходя через холл, я впервые осознала, насколько идет дому праздничный наряд, как удивительно красиво все вокруг выглядит. Даже гостиная, чопорная и холодная, на мой вкус, когда мы в ней были одни, сверкала сейчас всеми красками: в углах цветы, на белой скатерти розы в серебряных вазах, высокие, от пола до потолка, окна на террасу распахнуты настежь; там, снаружи, как только стемнеет, зажгутся китайские фонарики. Оркестр уже приготовил свои инструменты на галерее менестрелей над холлом, и сам холл имел непривычно гостеприимный вид; в нем была теплота, сердечность, которой прежде я в нем не замечала, – благодаря вечеру, такому ясному и тихому, благодаря цветам под картинами и нашему смеху на широких каменных ступенях лестницы.

Суровость, даже аскетизм Мэндерли исчезли. Дом ожил, я даже не представляла, что он может стать таким. Ничего общего со знакомым мне старым спокойным Мэндерли. В нем была значительность. И беспечность – радостная, манящая. Казалось, дом вспомнил былые, давно минувшие дни, когда холл был пиршественным залом, где по стенам висело оружие и спускались гобелены, а за узким столом сидели мужчины, смеясь громче, чем смеемся теперь мы, требуя вина и песен и кидая на каменные плиты пола огромные куски мяса для дремлющих собак. Позже, когда прошли годы, тут все еще было весело, но в жизни появились изящество и достоинство, по широкой каменной лестнице спускалась в белом платье танцевать менуэт моя модель – Кэролайн де Уинтер. Ах, если бы можно было зачеркнуть все эти годы и взглянуть на нее! Как неуместны в этом доме наши современные танцы, как неромантичны. Они так не идут Мэндерли, унижают его. Я вдруг почувствовала, что согласна с миссис Дэнверс. Лучше было бы ограничиться какой-то одной эпохой, а не устраивать мешанину из всех времен и народов, которая нас ждала. Подумать только, Джайлс, бедняга, – такой благодушный и доброжелательный, – в костюме шейха…

Клэрис уже ждала меня в спальне, ее круглое личико было пунцовым от возбуждения. Мы захихикали, глядя друг на друга, как две девчонки, и я попросила ее запереть дверь. Таинственно зашелестела папиросная бумага. Мы обращались друг к другу вполголоса, как заговорщики, мы ходили на цыпочках. Я чувствовала себя как в детстве, накануне Рождества. Эта бесшумная беготня по комнате босиком, беззвучные взрывы смеха, приглушенные восклицания напомнили мне о том давнем времени, когда я вешала у камина чулок для подарков от Деда Мороза. Дверь между туалетной комнатой Максима и моей мы заперли, ему ко мне не попасть. Клэрис была моим единственным союзником и другом.

Платье сидело идеально. Я стояла недвижно, не в силах сдержать нетерпение, в то время как Клэрис дрожащими пальцами застегивала у меня на спине крючки.

– Ах, как красиво, мадам! – безостановочно повторяла она, откидываясь назад, чтобы посмотреть. – Такое платье не стыдно надеть самой английской королеве.

– Взгляни-ка на левое плечо, – встревоженно сказала я, – не высовывается лямочка?

– Нет, мадам, ничего не видно.

– Ну как? Как я выгляжу?

Не дожидаясь ее ответа, я принялась вертеться и кружиться перед зеркалом, я хмурилась, я улыбалась. Я чувствовала себя совсем другим человеком, моя наружность больше не стесняла меня. Наконец-то моя собственная неинтересная личность была скрыта от всех глаз.

– Дай мне парик, – возбужденно сказала я, – осторожно, не помни локоны. Они должны подниматься ореолом вокруг лица.

Клэрис стояла у меня за спиной, я видела в зеркале ее отражение рядом со своим – глаза сияют, рот приоткрыт. Я зачесала собственные прямые волосы за уши. Тихонько смеясь, поглядывая на Клэрис, я коснулась дрожащими пальцами мягких глянцевых локонов.

– О Клэрис, – воскликнула я, – что скажет мистер де Уинтер?

Я прикрыла свои мышиные волосы пышным париком, стараясь скрыть торжество, скрыть улыбку. В дверь постучали.

– Кто там? – в панике крикнула я. – Сюда нельзя!

– Это я, милочка, не пугайтесь, – послышался голос Беатрис. – Вам много еще осталось? Я хочу на вас взглянуть.

– Нет, нет, – повторяла я, – пока еще нельзя. Я не готова.

Взволнованная Клэрис стояла возле меня со шпильками в руке, а я брала их одну за другой и подкалывала локоны, немного растрепавшиеся в картонке.

– Я спущусь, как только буду готова! – крикнула я. – Идите все вниз. Не ждите меня. Скажите Максиму, пусть не заходит ко мне.

– Максим внизу, – сказала Беатрис. – Он к нам заходил. Сказал, что стучался в дверь ванной комнаты, но вы не ответили. Не задерживайтесь, милочка, мы все умираем от любопытства, вы так заинтриговали нас. Вам правда не нужна моя помощь?

– Нет! – вскричала я нетерпеливо, окончательно теряя контроль над собой. – Уходите отсюда, идите вниз.

Ну почему ей понадобилось являться сюда и мешать нам именно в этот момент? Это выбило меня из колеи, я сама не понимала, что делаю. Я воткнула шпильку в волосы и сломала ее. Голос Беатрис затих, – должно быть, она ушла. Интересно, довольна ли она своим восточным нарядом и удалось ли Джайлсу положить грим? Какая нелепость весь этот маскарад. Зачем мы его затеяли, почему мы такие дети?

Я не узнавала лицо, глядящее на меня из зеркала. Глаза наверняка были больше, рот – тоньше, кожа – белей. Локоны легким облаком обрамляли лицо. Я внимательно рассмотрела эту незнакомку, затем улыбнулась новой, медленной улыбкой.

– О Клэрис! – сказала я. – О Клэрис!

Приподняв пальцами юбку, я сделала ей реверанс, оборки подмели пол. Она засмеялась, раскрасневшаяся от волнения, смущенная, но довольная. Я стала прохаживаться перед зеркалом, глядя на свое отражение.

– Отопри дверь, – сказала я. – Я иду вниз. Сбегай посмотри, все ли там.

Она повиновалась, все еще смеясь, а я приподняла подол платья и последовала за ней по коридору. Клэрис оглянулась на меня и поманила пальцем.

– Все спустились вниз, – шепнула она. – Мистер де Уинтер, и майор, и миссис Лейси. Только что пришел мистер Кроли. Они стоят все вместе в холле.

Я взглянула украдкой из-под арки на верху парадной лестницы. Да, все они были тут. Джайлс в белом арабском бурнусе с громким смехом показывал на висящий на поясе кинжал. Беатрис, закутанная в какую-то сверхъестественную зеленую хламиду и увешанная множеством свисающих чуть не до пола бус. Бедный Фрэнк, смущенный и немного нелепый в своей тельняшке и высоких рыбацких сапогах. Максим, единственный из всех, в обычном вечернем костюме.

– Не знаю, что она там делает, – услышала я его голос. – Она уже сто лет назад пошла в спальню. Который час, Фрэнк? С минуты на минуту на нас свалятся гости.

Оркестранты уже переоделись и заняли свои места на галерее. Один из них настраивал скрипку. Сыграл тихонько гамму, затем ущипнул струну. На портрет Кэролайн де Уинтер падал яркий свет.

Да, они точно скопировали платье по моему наброску. Рукава буфами, пояс, лента, шляпа с широкими мягкими полями, которую я держала в руке. Мои локоны были ее локонами, они обрамляли мое лицо в точности так же, как на картине. Никогда еще я не была так взволнованна и так счастлива, так горда. Я помахала рукой скрипачу, затем приложила палец к губам, чтобы он молчал. Он улыбнулся и поклонился мне. Подошел по галерее под арку, где я стояла.

– Скажите барабанщику, чтобы он возвестил о моем появлении, – шепнула я. – Пусть он пробарабанит, ну, вы знаете как, а потом объявит: «Мисс Кэролайн де Уинтер».

Он кивнул, он понял меня. Сердце у меня неистово билось – ну не глупо ли? – щеки горели огнем. Ах, как весело! Безумие, нелепость, детство, но как весело! Я улыбнулась Клэрис, которая все еще пряталась в коридоре. Подхватила подол платья обеими руками. И тут в холле раздалась барабанная дробь, и, хотя я ждала ее, знала, что она сейчас зазвучит, в первый момент я вздрогнула, испугалась. Я увидела их поднятые кверху удивленные, недоумевающие лица.

– Мисс Кэролайн де Уинтер! – вскричал барабанщик.

Я вышла на верхнюю площадку лестницы и остановилась там, улыбаясь, со шляпой в руке, в точности как девушка на картине. Я ждала хлопков и смеха, которые будут сопровождать мой путь вниз. Никто не смеялся, никто не хлопал.

Они молча смотрели на меня во все глаза, словно потеряли дар речи. Беатрис вскрикнула и тут же прикрыла рот ладонью. Я продолжала улыбаться. Одной рукой взялась за перила.

– Приветствую вас, мистер де Уинтер, – сказала я.

Максим не шевельнулся. Он глядел на меня, все еще держа бокал. В его лице не было ни кровинки. Оно стало мертвенно-бледным. Я увидела, что Фрэнк подошел к нему, словно хотел что-то сказать, но Максим отстранил его. Я приостановилась на верхней ступеньке. Что-то было не так, они чего-то не поняли. Почему у Максима такой вид? Почему они стоят как манекены, как люди, погруженные в транс?

И тут Максим двинулся к лестнице, по-прежнему не сводя глаз с моего лица.

– Что, черт подери, это значит? – сказал он. Его глаза сверкали от гнева. Лицо оставалось таким же смертельно-бледным.

Я не могла шевельнуться, мои ноги приросли к ступеньке.

– Это портрет, – сказала я, напуганная его взглядом, его голосом. – Портрет, тот, на галерее.

Последовало долгое молчание. Мы глядели друг на друга, в холле никто не шевелился. Я проглотила комок, рука поднялась к горлу.

– Не понимаю, – пробормотала я. – Что я сделала?

Ах, если бы они не глядели на меня вот так, с пустыми непроницаемыми лицами! Если бы хоть кто-нибудь из них что-нибудь сказал! Когда Максим опять заговорил, я не узнала его голоса. Ровный, бесстрастный, холодный как лед, совсем не похожий на его обычный голос.

– Пойди переоденься, – сказал он, – не важно во что. Найди обычное вечернее платье. Любое сойдет. Иди, да побыстрей, пока еще никто не появился.

Язык не повиновался мне. Я продолжала молча глядеть на него. На белой маске его лица жили только глаза.

– Почему ты стоишь? – сказал он непривычно резко. – Ты что, не слышала меня?

Я повернулась и, как слепая, побежала под арку в коридор. Мелькнуло удивленное лицо барабанщика, объявлявшего о моем выходе. Я пробежала мимо него, спотыкаясь, не видя, куда я бегу. Слезы слепили глаза. Я не понимала, что происходит. Клэрис уже ушла. Коридор был пуст. Я озиралась по сторонам, оглушенная, отупелая, словно за мной гналось привидение. И тут я увидела, что дверь в западное крыло распахнулась настежь и там кто-то стоит.

Это была миссис Дэнверс. Никогда я не забуду ее лица, отталкивающего, торжествующего. Лицо ликующего демона. Она стояла там и улыбалась, глядя на меня.

Я бежала от нее бегом по длинному узкому коридору до самой двери, спотыкаясь и путаясь в оборках платья.