Текст книги "Лунное очарование"

Глава 13

Выдержав паузу, Йен обвел взглядом членов команды, собравшихся за столом.

– Итак, джентльмены, – уточнил он, – полагаю, можно считать, что мы договорились – никто из вас не станет передавать кому-либо сведения о том, что мисс Монтроуз плыла с нами на пароходе…

Его слова были встречены настороженным молчанием. Гарольд оказался единственным, кто сразу же согласно кивнул, остальные, напротив, пребывали в задумчивости.

– Прежде всего, я хотел бы услышать ответ от вас, ваше преподобие, – обратился посол к проповеднику. – Надеюсь, вы не останетесь безучастным к судьбе бедняжки? Для тоги чтобы найти работу в Чингмэе, ей, разумеется, нужна хорошая репутация… Сами понимаете, что о ней подумают, если узнают, что девушка ехала на пароходе одна в компании шестерых мужчин!

– Разумеется, – живо откликнулся священник, – я помогу ей – если только смогу помочь. И я никому не скажу, что она плыла с нами, но если кто-нибудь спросит меня об этом напрямую, мой сан – простите, сэр! – не позволит мне солгать. Надеюсь, вы поймете меня правильно, ваше сиятельство!

– Вы, безусловно, правы, ваше преподобие… – нетерпеливо перебил его Йен. – Но сами посудите, кто вас спросит, если никому, кроме нас, неизвестно, что Эсме плыла с нами? Поклянитесь, что по своей инициативе вы никому об этом не расскажете, и этого будет вполне достаточно.

– Считайте, что уже поклялся! – Отец Тэйлор кивнул.

– Благодарю вас, ваше преподобие. Годфри, а как насчет тебя?

– Когда речь идет о репутации, – судя по выражению лица, атташе, как всегда, воспринимал все происходящее как игру, – я, как джентльмен…

Йен кинул на него сердитый взгляд, словно говоря: «На этот раз я не шучу, приятель!»

– Ладно-ладно, согласен, а как нам быть с Хенли? Как объяснить его смерть, не упоминая мисс Монтроуз?

Йен прекрасно понимал: Годфри прежде всего бесит то, что какая-то девчонка несколько недель водила его за нос, выдавая себя за парня-сиамца. Но законность вопроса он все же не мог отрицать.

– Стойте, почему, мы вообще должны упоминать о Хенли? – неожиданно вмешался Гарольд. – Скорее всего, кроме нас, никто и не знает, что он плывет с нами! К тому же я сомневаюсь, что во всем мире найдется хотя бы один человек, которого стала бы сильно заботить судьба этого болвана.

Во время произнесения этой краткой речи Йен заметил, что преподобный Тэйлор нахмурился. Очевидно, старик, помня о своей роли проповедника, начнет сейчас говорить, что покойный, хотя и был большим грешником, тоже дитя Божье и все такое… Чтобы в корне пресечь эти никому не нужные разглагольствования, Йен, не дав священнику раскрыть рот, энергично произнес:

– Полагаю, эпизод с Хенли все-таки лучше не замалчивать, как бы нам этого ни хотелось. Представьте себе, что сначала мы промолчим, а потом мисс Монтроуз или кто-нибудь из вас невзначай проболтается, а может, сомнительный эпизод «всплывет» еще каким-нибудь образом. Реакция понятна: все сразу подумают: «А что, собственно, они хотели скрыть? Не иначе, здесь что-то нечисто!» Я же, если сразу сознаюсь, что прикончил негодяя, пытавшегося отомстить мне и первым напавшего на меня, абсолютно ничем не рискую. О том, что здесь замешана еще и мисс Монтроуз, мне нет нужды упоминать. Итак, Годфри?

– Вроде бы возражений нет.

Йен повернулся к Чену – на самом деле именно китаец интересовал его больше всего. Какую позицию займет его секретарь теперь, после того как он узнал, что тот, на кого он собирался «повесить» свое преступление, на самом деле является женщиной?

– Хотелось бы услышать твое слово, Чен!

– Ну конечно, я – как все и не стану вредить репутации девушки. А насчет того, кто украл бумаги… Теперь я склоняюсь к мысли, что это был Хенли.

– Какие бумаги? – вскинулся Годфри. – Не те ли, ради которых Йен тогда нас всех обыскивал?

– Именно, – подтвердил китаец, – те самые. Но теперь, слава Богу, мы избавились от этого типа! Кстати, надо бы расспросить мисс Монтроуз – пусть припомнит все подробности поведения Хенли, когда он напал на нее, и все, что он ей говорил. Возможно, это поможет нам установить, на кого он работал…

– Верно, расспросить не помешает. – Йен кивнул. Ну и хитер этот Чен – повесил свои грехи на человека, которого уже нет. Впрочем, больше всего его радовало то, что Эсме теперь в относительной безопасности, у Чена больше нет оснований для причинения ей вреда, если только он не придумает что-нибудь новенькое.

– Но мы ведь не знаем точно, шпионил он или нет! – неожиданно подключился к разговору Годфри. – У нас нет никаких доказательств, и в таком случае тебе все-таки придется отвечать за убийство!

– Во-первых, не забывай, что у меня дипломатическая неприкосновенность. Во-вторых, насколько я знаю сиамцев, смерть иностранца их, как правило, вообще не тревожит. Английские власти скорее всего тоже не станут особенно волноваться по поводу смерти какого-то моряка. К тому же я убил его, осуществляя свое право на самооборону, а значит, ни карьере моей, ни репутации ничто не грозит…

– Вы говорите о мистере Хенли, словно о кошке! – поморщился преподобный Тэйлор. – Безусловно, покойный был большим грешником, но все-таки он тоже человек!

– Если вы полагаете, ваше преподобие, – с достоинством ответил Йен, – что я не сожалею о случившемся, то это не так. Надеюсь, вы все-таки не считаете, что я нахожу удовольствие в убийстве? А вот насчет того, что Хенли достоин называться человеком, я сильно не уверен. Не знаю, как по вашей морали, преподобный, но если вы спросите меня, то, по-моему, этот негодяй вполне заслужил свою смерть!

Однако Тэйлор не спешил сдаваться под напором Йена:

– И все равно мы должны похоронить покойного по-христиански – не оставлять же его тело на растерзание диким зверям!

– Ну, против этого и я не возражаю, – примирительно протянул Йен.

– Как проповедник, я должен буду произнести над могилой заупокойную речь…

– Это как вам угодно, ваше преподобие.

«Надеюсь, – с усмешкой подумал Йен, – святоша по крайней мере не станет настаивать на том, чтобы поставить надгробный памятник негодяю?»

– Что ж, – видимо, изрядно устав от прений, произнес Годфри, – с Хенли дело решенное. Остается главный вопрос – что делать с девушкой. – Губы Годфри сложились в сальную улыбку. – Ну и хитрец же ты, Йен! Держу пари, ты сразу раскусил, кто она такая, – не зря же вы постоянно запирались с этим «парнем» в каюте. Сказать по правде, приятель, я тебе завидую: пташечка что надо – я бы и сам от такой не отказался. Черт побери, везет же тебе на баб! Впрочем, неудивительно – перед твоим мужским обаянием не устоит и самая чопорная особа: что уж говорить о такой податливой штучке, как эта!

Йен уже собирался было без обиняков сообщить Годфри, что он о нем думает, как вдруг рядом раздался звонкий женский голос:

– Представьте себе, господин атташе, я устояла, хотите – верьте, хотите – нет. – Шагнув от двери, где она, очевидно, стояла в течение всего разговора, Эсме продолжала: – И я бы настоятельно попросила вас, господин атташе, не раздражать меня лишний раз. Я, между прочим, еще не простила вас за все те сплетни, что вы распространяли обо мне, даже не потрудившись проверить, являются они правдой или ложью!

Атташе покраснел так сильно, что лицо его сделалось почти одного цвета с огненно-рыжей шевелюрой. Впрочем, сие обстоятельство осталось никем не замеченным, ибо взгляды всех присутствующих устремились на Эсме.

После того как Йен за много дней плавания привык видеть ее в мешковатой мужской одежде и закрывающих половину лица черных очках, вид девушки в ее подлинном обличье кружил ему голову. Хотя платье Эсме – простенькое, со скромным кружевным воротничком и кружевными манжетами в качестве единственного украшения – не выглядело особо привлекательным, тем не менее узкий лиф соблазнительно подчеркивал тонкую талию и аппетитные груди, а под мягко спадающей юбкой угадывались очертания грациозных девичьих ног.

Лицо Эсме тоже изменилось. Тени под глазами исчезли, да и сами глаза перестали казаться по-азиатски раскосыми, – очевидно, все это было лишь результатом умело наложенного грима. Теперь огромные черные как ночь глаза девушки широко распахнулись навстречу миру, словно неведомый волшебник стер с ее лица усталость. Это было уже не лицо заморенного непосильной работой щуплого мальчишки, а румяное, пышущее здоровьем личико юной красавицы. Но главным, что привлекало внимание мужчин в новой, преобразившейся Эсме, были, пожалуй, ее волосы. Она не заколола их и не заплела в косичку, как прежде, а распустила по плечам великолепным, пышным каскадом. Глядя на Эсме, Йен вдруг вспомнил, что один раз уже видел ее с распущенными волосами, когда она сидела ранним утром на палубе в ночной рубашке.

Невероятным усилием воли он заставил себя отвести глаза. Впрочем, как заметил посол, он был далеко не единственным, кому пришлось сдерживать, себя, – Гарольд тоже смущенно прятал взгляд, а Годфри, напротив, бесстыдно пялился на Эсме, словно шестнадцатилетний подросток, и весь изъерзался в своем кресле, не отдавая себе отчета в том, что со стороны выглядит весьма глупо. Даже Чен был явно поражен переменой, произошедшей с Эсме, и, глядя на нее, не мог скрыть своего восхищения. Его преподобие был единственным, кто – не столько в силу своего сана, сколько в силу возраста – смотрел на Эсме не как на женщину, а как на свою временно заблудшую подопечную с доброй отеческой улыбкой.

Сама же девушка, казалось, не замечала устремленных на нее восхищенных взглядов – ей все еще не давало покоя замечание Годфри. Эсме, разумеется, отдавала себе отчет в том, что должны подумать мужчины, увидев вместо парнишки-переводчика, на которого мало кто обращал внимание, ту самую Эсме Монтроуз, которой они не раз за чаем перемывали косточки. Теперь, разумеется, не один только Годфри решил, что переодетая парнем красавица путешествовала с лордом Уинтропом в качестве его любовницы.

В свою очередь, Эсме, безусловно, понимала, что Йен спас ее от расправы со стороны Хенли не просто по обязанности: он действовал как джентльмен. И к тому же он был неравнодушен к ней – в этом Эсме готова была поклясться. Но что толку сейчас думать об этом – ни к чему хорошему это все равно не приведет…

– Я, кажется, велел тебе отдыхать, – решительно произнес Йен. В голосе его, однако, звучало скорее не осуждение, а забота. – Чем меньше ты будешь разгуливать по палубе, тем скорее заживет твоя нога!

Почувствовав внезапную слабость, Эсме прислонилась к стене, и тут же Гарольд, до которого только сейчас дошло, что даме, которая к тому же не совсем здорова, следует уступить место, поспешно вскочил:

– Пожалуйста, мисс Монтроуз!

Кивком поблагодарив молодого человека, Эсме села.

– Насколько я поняла, джентльмены, – официальным тоном проговорила она, – его сиятельство собрал вас, чтобы обсудить интересующий всех вопрос: что же со мной делать дальше. Поэтому прежде всего я хочу спросить господина посла, каковы его планы. Когда-то вы, ваше сиятельство, сказали: если Лека разоблачат, вы при первой же возможности отправите меня обратно в Бангкок. С тех пор вы не передумали?

Мужчины с любопытством следили за происходящим. Еще бы – на их глазах мисс Монтроуз подтвердила, что посол давно знал, кто такой Лек. Как заметила Эсме, из всех присутствующих больше всего интереса к ее словам проявил секретарь посла. Не зря ли она ляпнула, что посол знал секрет Лека почти с самого начала? Но уж очень ей надоело все время хитрить, оценивать ситуацию, взвешивать каждое слово!

Что касается Йена, то, судя по его беспечному виду, ее заявление нисколько не смутило его.

– Как ты думаешь, Годфри, – с преувеличенной серьезностью спросил он, – что нам теперь делать с мисс Монтроуз? Отправить ее обратно? С этим я не вижу проблем – мимо нас все время проплывают встречные баржи, посадим ее на одну из них, и… Или лучше подождем, пока ее ненаглядный мистер Майклз сам явится за ней?

– Ты не посмеешь! – выкрикнула Эсме.

– Разумеется, не посмеет. – Отец Тэйлор кинул на посла суровый взгляд. – Иначе он будет держать ответ перед нами!

– Так его, так! – раззадорился Годфри. – Велите этому обольстителю, ваше преподобие, чтобы он оставил девушку в покое! Припугните его адскими муками или чем-нибудь еще пострашнее…

– Сдаюсь, сдаюсь! – Йен шутливо поднял вверх руки. – Впрочем, думаю, наша красавица будет неплохой женой этому купцу, не так ли, Годфри?

Чем больше мужчины веселились, тем ниже склонялась голова Эсме. Она, уж конечно, не видела в происходящем ровно ничего смешного и опасалась, что посол, чего доброго, и впрямь отправит ее обратно к Майклзу. Но даже этот путь может оказаться небезопасным – лишь после случая с Хенли девушка окончательно осознала, какими бедами может грозить путешествие в одиночестве.

Наконец, не выдержав нервного напряжения, Эсме решительно поднялась. Трудно иметь гордый и независимый вид, когда боль в щиколотке не дает тебе покоя, однако усилием воли она постаралась взять себя в руки.

– Как я вижу, – с достоинством проговорила она, – в данный момент разговаривать с вами, господин посол, совершенно бесполезно. Когда вы снова будете способны вести себя как джентльмен – смею надеяться, что это произойдет достаточно скоро, – тогда мы и поговорим. А до тех пор я буду ожидать вас в своей каюте. – Эсме повернулась, давая понять, что собирается удалиться…

– Немедленно сядь обратно, – приказал Йен, но она и не думала подчиняться. – Послушай, ну я прошу тебя, останься! – уже мягче попросил он.

Немного поколебавшись, Эсме села.

– Так вот, знай: в планах моих ничего не изменилось. Как только мы прибудем в Чингмэй, я сдам тебя в консульство.

Эсме хотела снова возмутиться, но затем решила сперва послушать, что еще скажет посол.

– Значит, в консульство? – Годфри недоверчиво усмехнулся. – А разве они не станут тебя расспрашивать, что, как и почему? Что ты им тогда ответишь?

– А почему я вообще обязан что-то им рассказывать? – Йен заговорщицки подмигнул Эсме. – Пусть сама мисс Монтроуз с ними объясняется. Не знаю, станет ли она говорить правду, – это ведь может испортить ее репутацию, а она, как я понял, хочет найти работу в Чингмэе. Возможно, она придумает какую-нибудь очередную ложь – мне нет до этого дела. Но как бы то ни было, о том, что она сбежала от отца, я в любом случае сообщу и прослежу за тем, чтобы консульские работники послали ему телеграмму и держали ее при себе, пока он за ней не явится.

– Они не посмеют! – воскликнула Эсме, – Я совершеннолетняя и вправе сама распоряжаться своей судьбой!

– Прежде всего, моя красавица, – скучным тоном произнес посол, – я готов поклясться, что с твоей репутацией тебя ни в одну школу преподавать не возьмут. Во-вторых, люди из консульства скорее встанут на сторону твоего папаши, тем более что он близкий друг министра-резидента, чем на сторону какой-то взбалмошной кокетки, сбежавшей из дома. Сколько тебе лет? Восемнадцать? Юридически ты, конечно, совершеннолетняя, но никто тебя всерьез не воспримет.

На этот раз Эсме не могла не признать, что в словах Йена есть значительная доля правды.

– Впрочем, – продолжал посол, – если ты скажешь им, что ехала на обычном пассажирском пароходе, купив билет, как все нормальные люди, тогда я не вижу проблем. Мне, как дипломату, ничего не стоит проводить тебя в консульство. Если они всему этому поверят, то тогда, пожалуй, проблем с работой у тебя не будет и тебе останется надеяться, что те сплетни, которые ходили про тебя в Бангкоке, не доберутся до Чингмэя слишком скоро. Со своей стороны я готов поклясться, что распространять их не буду. За Годфри и Гарольда говорить не могу, но, думаю, они согласятся сделать то же, что и я.

– Но, если все пойдет по этому плану, ты все равно сообщишь моему отцу, где я? – уточнила Эсме.

– Разумеется. Конечно, я постараюсь убедить его не выдавать тебя за Майклза…

– Не думаю, – вздохнула она, – что тебе это удастся.

– Верно, отец твой вряд ли переменит решение, но ради очистки совести я все же попытаюсь.

Эсме готова была выть от злости. Ей казалось, что за время путешествия они с Йеном достаточно близко сдружились; к тому же она оказала ему немало важных услуг – рассказывала о сиамских обычаях и все такое, – и вдруг выясняется, что он по-прежнему желает вернуть ее отцу, чтобы тот выдал ее за проклятого Майклза! Боже, как она устала от всего этого! Эсме ничего не оставалось, как только молча следить за Йеном в надежде все-таки заставить его переменить столь жестокое решение.

Первым нарушившим тишину был проповедник.

– Вынужден извиниться перед вами за всех, дитя мое, – он дружелюбно посмотрел на Эсме, – никто из нас так и не спросил, как вы себя чувствуете. Вы все-таки пережили такой шок!

Она облегченно вздохнула – нашелся-таки хотя бы один человек, который вполне искренне симпатизирует ей…

– Спасибо, ваше преподобие, – робко улыбнулась она. – Не могу сказать, что я уже окончательно оправилась, но чувствую себя все же неплохо.

На мгновение Эсме показалось, что в глазах Йена промелькнуло что-то вроде ревности. Неужели он ревнует ее к старому проповеднику только из-за того, что она дружески улыбнулась ему? Впрочем, скорее всего это просто ее воображение. Йен всегда смотрел на нее лишь как на обузу. А она еще тешила себя надеждой, что этот человек к ней неравнодушен! Да, провести с ней ночку-другую он был бы не прочь – но разве об этом она мечтала?

– Эсме, – произнес отец Тэйлор, – если вы чувствуете потребность рассказать, что произошло сегодня утром, то я готов вас выслушать. В конце концов, выслушивать исповеди – моя профессия!

Эти слова словно вывели Эсме из оцепенения. Ум ее был так занят, что она почти успела забыть, что же, собственно, произошло этим утром, и до нее не сразу дошло, что проповедник имеет в виду нападение Хенли. Она не сомневалась, что Тэйлор лишь искренне желал помочь ей, но его слова вызвали обратный эффект. До ее сознания только сейчас дошло главное: собравшиеся на палубе знают о том, что этот мерзавец едва не изнасиловал ее. Никогда еще Эсме не чувствовала себя такой подавленной. Если бы Хенли восстал из гроба и снова дотронулся до нее своими грязными лапами, это для нее было бы, пожалуй, меньшим унижением, чем отчитываться сейчас перед целой толпой мужчин о том, о чем Эсме меньше всего хотелось бы вспоминать даже наедине с собой.

Очевидно, отец Тэйлор уловил ее смущение, и на его лице отразилось сожаление, вызванное тем, что он, не подумав, предложил ей эту исповедь.

Йен тоже заметил, как притихла Эсме.

– Пожалуй, – произнес он, – не стоит заставлять мисс Монтроуз лишний раз вспоминать о случившемся, ваше преподобие. – Посол поднялся из-за стола. – Тебя проводить в твою каюту, красавица?

Эсме огляделась вокруг. Мужчины взирали на нее с явным сочувствием. Знали бы они, как унижают ее своей жалостью!

«Если они и дальше будут продолжать так смотреть на меня, – подумала она, – то как я смогу избавиться от воспоминаний об этом отвратительном эпизоде?»

Желая загладить свою вину и решив, что Эсме лучше сейчас отвлечься на что-то другое, священник бодро произнес:

– Мисс Монтроуз, давайте считать, что наше празднование Рождества не отменяется. А если так, то не пора ли начать украшать нашу елку?

Эсме уже готова была отказаться – как можно веселиться после всего, что случилось? – но затем решила, что Тэйлор прав: в такой ситуации действительно лучше всего переключиться на что-нибудь веселое!

– Разумеется, – она благодарно кивнула проповеднику, – кто сказал, что праздник отменяется?

Неожиданно Эсме заметила, что посол по-прежнему выжидательно смотрит на нее.

– Ты что-то хотел сказать? – нахмурилась она.

– Да так, ничего… – Йен обвел взглядом всю компанию. – Веселитесь, господа, наряжайте елку, но если вздумаете нарядить меня Санта-Клаусом, то я – пас!

Эсме поднялась и тут же невольно вскрикнула от резкой боли в ноге. К счастью, Гарольд вовремя успел подхватить ее. Поддерживаемая с двух сторон атташе и священником, Эсме кое-как добралась до каюты. Но, даже покидая палубу, она чувствовала, что глаза Йена неотступно смотрят ей вслед…

Проснувшись, Эсме первым делом вспомнила о том, что сегодня Рождество. Даже несмотря на случившееся накануне и на то, что она сейчас находилась за сто верст от цивилизации, Эсме не могла не радоваться Рождеству и тому, что ей все-таки удалось уговорить мужчин его отпраздновать. Ей хотелось праздника – хотя бы ради того, чтобы лишний раз убедиться: жизнь все-таки не составляют одни лишь однообразные будни, которые порой убивают волю к жизни даже сильнее, чем любая опасная ситуация, и человечество не состоит из одних грубых животных вроде этого Хенли… Преподобный Тэйлор и Гарольд, видимо, постарались понять ее желание праздника, и Эсме не могла не чувствовать к ним благодарности.

Она отодвинула полог, защищавший ее ночью от комаров, и осторожно потрогала щиколотку. К счастью, бинт, которым ее накануне перевязал Гарольд, не развязался, и Эсме легко спрыгнула с кровати, радуясь тому, что нога уже почти не болит. Должно быть, она просто преувеличила серьезность своей травмы – у страха, как известно, глаза велики.

Одеться для Эсме тоже не составило труда. Единственной сложностью оказалось то, что платье ее имело застежку в виде ряда мелких пуговичек на спине. Ей пришлось немало помучиться, пока она наконец не застегнула их все.

Эсме взглянула в зеркало на свои волнистые волосы, спускавшиеся до плеч, ко ни закалывать, ни заплетать их не стала, поскольку единственную ленту из косички «Лека» она оставила у злополучного ручья.

Осторожно выскользнув из каюты, Эсме огляделась вокруг. Никого. Стараясь не шуметь, она прошла на палубу, туда, где стояла «елка», словно опасаясь, что за ночь ее кто-то мог украсть. Но все по-прежнему было на своем месте. Ей вспомнилось, как вместе с Гарольдом и с его преподобием она накануне украшала «елку». Сначала ей пришлось подрезать ветви, чтобы придать деревцу более аккуратный вид; затем она занялась изготовлением гирлянд из набранных в лесу красных ягод, а Гарольд и преподобный отправились в свои каюты в поисках чего-нибудь, что можно было использовать в качестве елочных игрушек. Эсме от души рассмеялась, когда они предложили в качестве таковых свои носовые платки; но Годфри перещеголял и их, предложив повесить на елку роскошные булавки для галстуков, к которым он имел явную слабость. После празднования Годфри предполагал сразу же снять их, ибо опасался, что в противном случае булавки кто-нибудь прикарманит.

Все эти приятные хлопоты, сопровождаемые шутками и смехом, заставили Эсме забыть ужасы вчерашнего дня. Даже когда посреди всего этого веселья возникла мрачная физиономия Йена; потребовавшего, чтобы Эсме с ее травмой немедленно ложилась в постель и не занималась всякой ерундой, это ничуть не испортило ей настроение, и она по-прежнему продолжала веселиться, глядя на весело блестевшие на «елке» булавки Годфри и на развевающиеся на ветру носовые платки.

Впрочем, для того чтобы любоваться елкой, у Эсме оставалось не так много времени: ее еще ждали хлопоты на кухне, ведь после смерти Хенли экипаж остался без кока. Йен собирался нанять нового кока в ближайшей деревне, но Эсме не хотелось ждать. В конце концов, что за Рождество без роскошного обеда!

Впрочем, особо готовить ей не пришлось. В кладовой Хенли оказалось два больших копченых окорока, которые не требовали дополнительной обработки – их оставалось только порезать.

Среди запасов Хенли Эсме также обнаружила печенье, свежие фрукты и даже спелое манго, хотя для него был еще не сезон. Закатав рукава, она энергично принялась за сервировку.

– Доброе утро, – раздался рядом знакомый голос. Увлекшись работой, Эсме не заметила Йена, который, стоя за ее спиной, с неподдельным интересом наблюдал за ней.

Судя по его виду, он только что искупался, скорее всего, в том же самом ручье. На Йене не было ни сюртука, ни жилета, лишь намокшая рубаха, распахнутая на могучей груди. Закатанные рукава обнажали мускулистые руки, покрытые золотистым пушком.

– Я.принес твою одежду, – небрежно сообщил он и протянул ей аккуратный сверток. Куртка, штаны и даже лента для косы – все это было немного запачкано, но еще вполне годилось для употребления.

– Что ж, спасибо! – Отвернувшись, Эсме снова принялась резать фрукты, но пристальный взгляд Йена не давал ей сосредоточиться.

– Чем это ты тут занимаешься, красавица? – как бы невзначай спросил он.

– Обедом, ваше сиятельство, – съязвила она. – И если желаете, чтобы он удался, я попросила бы вас не мешать мне!

Йен отодвинул тарелку с манго подальше от Эсме и вынул из ее руки нож. Подхватив девушку точно пушинку, он повернул ее лицом к себе.

Эсме недоуменно взглянула на него.

– Послушай, детка, – Йен прищурился, – нам вовсе нет нужды делать из тебя кухонную рабыню. У нас много консервов – обойдемся ими!

– Питаться консервами, когда мы вполне можем устроить роскошный праздничный стол? Поверь, мне это совсем не сложно! Или, может, ты боишься, как бы я тебя не отравила?

– После того, как я спас твою жизнь? Это было бы черной неблагодарностью! – Йен взял липкую от сока, руку Эсме и поднес ее к губам, но не поцеловал, а начал по очереди слизывать сок с ее пальцев.

Когда он дошел до мизинца, Эсме решительно выдернула руку, и Йен добродушно усмехнулся:

– Все еще дуешься на меня за то, что я по-прежнему собираюсь сдать тебя в консульство и сообщить о тебе твоему папаше? – Ловким движением, словно фокусник, он выудил из-за спины букет диких орхидей и с шутливым поклоном протянул их Эсме.

Глаза ее изумленно расширились.

– Извини, дорогая, в наших походных условиях это единственный подарок, который я смог найти!

Как ни старался Йен придать голосу шутливый оттенок, Эсме без труда уловила в нем нотки нежности. Дрожащими от волнения руками она взяла букет и, уткнувшись в него носом, ощутила слабый запах.

Осторожно положив букет на стол, Эсме благодарно посмотрела на посла. От насмешки в его взгляде не осталось и следа – теперь он был полон теплоты и сочувствия.

– Ты знаешь, что это самый лучший рождественский подарок, который мне когда-либо дарили? – невольно вырвалось у нее.

Йен осторожно обнял ее за талию, но даже этот невинный жест не на шутку напугал Эсме.

– Не дергайся так, я ведь не кусаюсь! Может быть, ты все-таки отблагодаришь меня за подарок?

Стоило Эсме услышать эти слова, как все ее чувство благодарности мгновенно испарилось.

– Так вот зачем ты принес мне эти цветы? – Она попыталась вырваться, но руки Йена крепко держали ее. – Можешь забрать их обратно!

– Черт побери! – Йен недовольно поморщился. – Я, кажется, и не стар, и не урод – во всяком случае, по сравнению с твоим Майклзом… Почему же ты мне тогда отказываешь в том, в чем не отказываешь ему? Неужели я так тебе противен?

Резко отстранившись от него, Эсме снова попыталась освободиться, но Йен, еще крепче прижав ее к себе, коснулся губами ее губ. Эсме заставила себя не отвечать на этот поцелуй, несмотря на то что ей хотелось, забыв обо всем, простив Йена за все его колкости, как можно дольше ощущать кружившее голову прикосновение его сильных рук и дерзких, умелых губ…

Тряхнув головой, она таки сумела оторвать свои губы от губ Йена.

– Да, ты хуже Майклза! – прошипела. Эсме. – Майклз хотя бы готов сочетаться со мной законным браком, ты же не предлагаешь и этого – ты вообще ничего не предлагаешь мне и ведешь себя так, словно имеешь полное право обладать мною! Но право твое ни на чем не основано, кроме твоей собственной похоти – кроме нее, ты ничего не знаешь и не хочешь знать! А это твое мнение обо мне как о женщине с опытом… Не стану уверять, что все это сплетни, – переубедить тебя все равно невозможно, но, будь я и такой, какой меня хотят выставить мои недоброжелатели, я все-таки не вещь, а человек со свободной волей и, значит, хочу – уступаю тебе, хочу – нет! – Слезы градом катились по щекам Эсме, и остановить их она уже не могла, как и прервать свою гневную тираду: – Конечно, я благодарна тебе за цветы и за то, что ты спас мне жизнь, но за такую плату я бы, пожалуй, не стала звать тебя на помощь!

– Послушай, девочка… – Рука посла протянулась, чтобы смахнуть с ее щеки слезу, но Эсме отпрянула от нее, словно от ядовитой змеи.

– Не прикасайся ко мне! Нам осталось провести вместе всего несколько дней – когда мы прибудем в Чингмэй, ты сдашь меня властям, словно преступницу. После этого мы расстанемся навсегда, но, пока у меня нет выбора, я настоятельно прошу тебя оставить меня в покое. Ты хочешь отослать меня обратно к жениху, которого я презираю, и одновременно хочешь добиться моей взаимности – разве это не мерзко? Неужели ты всерьез веришь, что после этого я способна уступить твоему желанию по своей воле?

– Да пойми же, наконец! – Приподняв рукой ее подбородок, Йен заставил Эсме посмотреть ему в глаза. – С тех пор как ты ступила на этот пароход, я считаю своим долгом оберегать тебя и не могу позволить, чтобы ты оказалась в Чингмэе без родных и без гроша в кармане… Неужели тебе это не ясно?

Подняв взгляд, Эсме с удивлением увидела в глазах Йена искреннее сочувствие. Усилием воли она постаралась отогнать наваждение. Разумеется, послу не хочется расставаться с ней, но не надо тешить себя иллюзиями. Вряд ли лорд Уинтроп испытывает к ней хоть что-то, кроме сексуального влечения.

– Я все время пытаюсь понять тебя, Йен, – тихо проговорила она, – но пока вижу лишь одно: ты упорно хочешь вернуть меня Майклзу! Не важно, что ты не собираешься передавать меня ему лично, так сказать, «из рук в руки». Если ты сдашь меня в консульство, они непременно свяжутся с моим отцом, и он снова начнет настаивать на этом браке. И после этого ты хочешь, чтобы я не презирала тебя?

Рука Йена отпустила подбородок Эсме, и он, выпрямившись во весь рост, напоминал теперь одну из огромных статуй Будды, каких было много в Бангкоке. Рука его резко вытянулась, словно говоря: «Убирайся вон!» Эсме поняла, что сейчас он выплеснет на нее новый поток обвинений, и уже приготовилась к словесной атаке, но тут за спиной посла раздались чьи-то шаги. Хотя Йен, казалось, занимал собой всю кухню, Эсме все же смогла разглядеть за ним щуплую фигуру проповедника.

– Доброе утро, ваше преподобие! – громко произнесла она. Несмотря на то, что Йен сразу все понял, он даже не сдвинулся с места.

Отец Тэйлор с некоторым подозрением посмотрел на взволнованное, раскрасневшееся лицо девушки. Лица лорда Уинтропа он не видел, но по его позе мог догадаться, что посол находится далеко не в лучшем расположении духа.