Текст книги "Главный ресурс Империи (сборник)"

Кстати, интересно, можно ли вообще воспользоваться печатью, находясь под внушением? Или в ее механизм заложено и это ограничение? Хотя вряд ли, на момент создания печатей техника внушения, и сейчас еще далеко не совершенная, не была развита.

Или это все-таки некий невероятный план самого Императора? Вполне возможно, и тогда все легко объяснимо. И «Атлантис» около Гаммы-12, и неадекватное поведение командира штурмовой группы. Да в конце концов, среди выявленного заговора вполне логично со стороны Императора не доверять никому, особенно главе овер-канцелярии. Тогда все это лишь проверка на лояльность, не более того.

Ашер задумался. Выглядит довольно логично. Бросить Империю в информационную пустоту, заставить прорваться все скрытые нарывы, чтобы затем их безжалостно вырезать – действия в духе жесткого фон Бейли.

Овер-канцлер похолодел. Мысли о реорганизации власти в Империи, еще недавно казавшиеся столь логичными и правильными, внезапно стали отчетливо отдавать изменой.

Проверка. Если это так, то он прошел буквально по лезвию. Вот только теперь даже эта узкая дорожка кончилась, и нужно все-таки принимать решение.

Впрочем, какой у него выход? Он примчался сюда один, без охраны, а все силы на орбите в любом случае подчинены Императору, не важно, действует он сам или находится под контролем.

Ашер вызвал карту флотов и чуть было не присвистнул. «Кронус», целый и невредимый. Почему тогда молчит Кенинг?

Либо по приказу, либо по принуждению. Та же вилка, и наличие «Кронуса» вписывается в любую из версий.

Несомненно, Ашер может проигнорировать приказ и попробовать связаться с овер-канцелярией, объяснив положение дел, благо связь – вот она, ее так просто не заблокируешь. Вот только что объяснять? Амра понял, что больше не может доверять никому, кроме себя самого.

Что ж, выход один – пойти на поводу у событий. Если все это было планом Императора, он попробует объяснить и свое неподчинение тому, первому приказу о прибытии на Гамму-12, и блокирование орбиты планеты. Хоть это и смотрится в свете заговора весьма, что уж играть словами, подозрительно.

Если же Император у мятежников… Никогда не поздно присоединиться под видом перебежчика, войти в доверие и все хорошенько разузнать.

В конце концов, это его прямые должностные обязанности.

Вольский с трудом разлепил слипшиеся от набежавшей и уже засохшей крови глаза.

Каратель. Что-то пошло не так, и он все-таки взбесился.

Ресерч-полковник припомнил неожиданно оживившийся взгляд Клэя, наклонившего голову и словно прислушивающегося к чему-то далекому. Вспомнил резко отдернутую руку карателя, на которой из указательного пальца снова медленно выползала игла. Два неуловимых удара, нанесенных будто бы походя и лишившие его обоих ассистентов. И третий удар, отбросивший самого Вольского в угол лаборатории, где проводились исследования.

Интересно, сколько времени он провалялся в отключке?

Нужно немедленно объявить общую тревогу, предупредить всех. Особенно бывшего овер-майора, так как только у того есть шанс выстоять против Клэя.

Вольский сообразил, что почти за несколько минут до дестабилизации Клэя особист связывался с ним по коммуникатору и предупреждал о какой-то встрече. То ли с мятежниками, то ли еще с кем-то. Ресерч-полковник тогда еще благополучно пропустил все мимо ушей, заинтересовавшись результатами биологического сканирования. Странно, зачем бы это овер-майору встречаться с мятежниками? Впрочем, какая разница, нужно срочно сообщить ему о случившемся.

Вот только почему никак не получается пошевелиться?

Острая боль вспышкой пронзила тело в районе груди, заставив опять потерять сознание.

* * *

Л'Орхоор. Уже скоро.

Надо лишь подобрать момент, когда вокруг будет как можно меньше его инструментов. Помешать они вряд ли смогут, но этого момента она ждала долго, просто непростительно долго, и лишний риск ни к чему. Всего одно мгновение, незначительное прикосновение, остальное сделает Стегатель.

Плохо, что он занял второго полноценного симбионта. Это может сильно осложнить задачу, но, с другой стороны, сейчас он чувствует себя хозяином положения, и это притупит его бдительность.

Л'Орхоор. Упиваясь возвращенным контролем, он так ничего и не понял, снова прозевав ее под самым своим носом.

И плохо, что пришлось ликвидировать создающего. Он был хорош, безусловно, талантлив, хоть и бродил наугад, тыкаясь в стены собственной ограниченности. Создание им двух почти идеально функционирующих симбионтов означало новую веху в развитии общества. Человеческого общества.

Люди. Л'Орхоор из раза в раз использует непонятный идентификатор. Интересно, что для него значит это слово?

Но ничего, на смену тому создающему придут другие, не менее полезные. А когда она доберется до своих разработок, украденных Л'Ооки…

Но это все в будущем. Сейчас главное – Л'Орхоор.

Скоро он будет стерт, и тогда его инструменты помогут вернуть ей свой рой.

Плетущий еще пожалеет, что связался с Верховной. Плетущий, который всегда так гордился своей способностью предугадывать и аккуратно оставлять в реальности только нужные ему события.

И не заметивший Стегатель.

* * *

«Соберитесь, Тадеуш. У нас важный гость, и мы должны встретить его со всем подобающим антуражем».

Лапек с трудом припомнил имя. Ашер Амра, овер-канцлер. Когда-то давно он даже пару раз разговаривал с ним под присмотром Безликого.

«Ну же, Тадеуш. Осталось недолго. Скоро я освобожу вас».

Ложь. Снова одна ложь, на которой построена вся его жизнь. Никто и никуда не отпустит его, пока он в состоянии поднести печать к терминальному слоту. Маленькая безделушка, крепко прикрепленная цепочкой к кольцу на пальце.

Точнее, это он сам прикован к этому брелку.

После того, как Райсман вернулся с Джайлау, он распорядился через Вольского изготовить это кольцо с цепочкой. И строго-настрого запретил снимать его.

Джайлау. Тадеуш вспомнил уходящий вдаль транспортник и мелькнувшую искоркой выброшенную печать. Несколько часов независимости. Несколько часов обладания собственным именем. Несколько часов почти что счастья.

В пору рассмеяться над доверчивой куклой, так как даже на жалость к самому себе сил уже не осталось.

«Тадеуш! В чем дело! Сейчас не время!»

Не время. Безликий в теле карателя был хоть и страшен, но не так, как тогда, еще в заточении. Может быть, это всего лишь из-за того, что Тадеуш незаметно прикоснулся к бронированному корпусу и ощутил реальность холодного металла.

Или потому, что Безликому уже нечем запугать его. В круговороте последних дней Тадеуш полностью перегорел, и угольки, еле тлеющие, могли угаснуть в любой момент.

Если Безликий хотел как обычно подхлестнуть его, каким-то образом вселившись в карателя, то ему это не удалось. Бесполезно хлестать упавшую лошадь, ее можно лишь пристрелить, избавив от ненужных мучений.

«Тадеуш!»

Дурацкая мысль – осталось ли человеческое лицо у Безликого-карателя? Вот бы взглянуть на то, что скрывается за шлемом.

«Хорошо… Придется провести еще одну коррекцию».

Не нотки ли сожаления промелькнули в голосе Безликого? Сожаления, столь неожиданного и непривычного?

Безликий? Кто это?

Сайрус тряхнул головой, отгоняя дурацкие мысли. Предстоит важная встреча с овер-канцлером, а он, Император, думает о чем-то несущественном. Все это позже, сейчас нужно собраться и закончить с текущими делами.

Огромный зал, наполненный людьми, молчаливо ждущими его слов. Подхалимы, каждый из которых прилагает все возможности, чтобы остаться в своем кресле. Люди, которые даже боятся встретиться с ним глазами.

Хорошо, что есть Советник. Но почему, тьма накрой, он не помнит его имени?

Сайрус мучительно напряг память. Как он мог забыть?

Райсман. Точно. Советник Райсман. Человек, который всю свою жизнь положил на алтарь служения государству. Единственный среди его окружения, от которого есть хоть какая-то польза. Который, как и всегда, стоит за его спиной, верный и преданный до мозга костей.

Ах да, еще овер-канцлер. Ашер Амра, посмевший строить заговор против него. Что ж, у него хотя бы хватило смелости на открытое неподчинение.

Такие люди нужны Империи. Поэтому того показательного процесса, публичного наказания, что ждут от него собравшиеся лизоблюды, не будет. Император проявит милосердие и позволит овер-канцлеру искупить свои прегрешения.

Точно. Это будет красиво и полезно одновременно.

Огромные двери распахнулись, и по залу пополз шепоток. Опальный овер-канцлер быстрым и настороженным шагом проследовал к возвышению, где стояли Сайрус фон Бейли с Советником под огромной, в полстены, двойной звездой.

– Все для победы, мой Император! – низко склоненная голова.

Нужно выдержать небольшую паузу. Почему Амра так странно покосился на Советника? Словно бы увидел нечто неожиданное.

Сайрус не вытерпел и бросил быстрый взгляд назад. Все как обычно, тяжелый бронекостюм, фигура, застывшая в неподвижности, закрытый шлем.

Шлем. Разве он не отдавал распоряжения о недопустимости нахождения в присутствии Императора с закрытым лицом? Понятно, что так удивило Амру, уличенного в неподчинении.

Именно с таких мелочей начинается мятеж.

Сайрус почувствовал нахлынувший гнев. Советник Райсман определенно слишком много позволяет себе в последнее время. Не пора ли немного укротить наглеца?

В присутствии заговорщика Ашера Амры это выйдет даже еще эффектнее.

– Соблаговолите открыть шлем, Советник. Вы смущаете овер-канцлера.

Удивленный взгляд Амры. Резко брошенный взгляд на Райсмана.

Прибывший, чтобы выслушать решение по своей собственной судьбе, овер-канцлер явно не ожидал такого начала разговора.

Замечательно. Пусть видит, что у Императора нет любимцев.

Советник?

Это еще кто, тьма его накрой?

Что за маскарад с зачисткой? Новая прихоть?

И почему Император встретил его почти совсем один, без охраны? Не воспринимать же всерьез этого… ряженого?

У Ашера даже на секунду не возникла мысль о том, что каратель, возвышающийся за Императором, – настоящий. Тем более что тот, хотя и немного помедлив, послушно поднес руку к голове и открыл шлем.

Лицо кажется знакомым. Так в толпе иногда глаз ловит на мгновение кого-то из людей, и после этого быстрого взгляда судорожно пытаешься вспомнить, где же встречался с этим человеком. Странная, какая-то нездоровая бледность, хотя, если признаться честно, Амра никогда не видел карателей, если можно так выразиться, внутри. Вполне может быть, что человек в броне полностью стилизован под свой образ.

И губы кривит очень знакомая насмешливая улыбка.

«Отто», – услужливо всплывает в голове, и Ашер продолжает глупо пялиться на карателя.

– Овер-канцлер? – Голос Императора, как всегда, сух и подчеркнуто нейтрален. – Вы меня слушаете, овер-канцлер?

Надо отвечать. Фон Бейли явно не в настроении, и сейчас нужно особенно аккуратно обращаться со словами. Что ж, по крайней мере Император не оставляет впечатления человека, находящегося под чьим-либо воздействием.

Мысли неслись в бешеном темпе, не давая сосредоточиться.

Советник? Человек в броне карателя, похожий на сгинувшего овер-майора Отто Райсмана? Что вообще происходит?

Ответить Ашеру не дали.

Стремительная тень, резкий взмах рукой. Глаза не успевают фиксировать движения.

Еще один каратель.

Тот, что был так похож на Отто, дернулся, словно пытаясь уклониться, но не успел, застыв на месте бронированным изваянием.

Как будто бы торчащая игла из пальца другого, которой он мягко и аккуратно прикоснулся к его щеке, намертво пригвоздила его к полу.

Изумрудный Рай. Мартин сразу узнал этот пляж, где они провели вместе с Ольгой немало счастливых вечеров. Да вон и сама Ольга, недалеко от воды, стоит и смотрит, прищурившись, на человека перед собой.

Странно, но его лицо все время меняется, словно невидимый декоратор никак не может сделать свой выбор.

Да и Ольга почему-то одета в какое-то рванье, пыльное и залатанное платье, чудом еще держащееся на теле.

Ольга и человек явно разговаривают о чем-то, но слова уносит ветер.

Ветер? Откуда здесь, на «Атлантисе», ветер?

Мартин сморгнул. Он стоял, касаясь пальцем с венчающей его иглой застывшего лица Гнусмана. Рядом Тадеуш и незнакомый человек, схватившийся за лазерник.

«Л'Архаа», – поспешно шепчет надоевший голос, и Мартин опять возвращается на пляж.

Ольга с человеком все так же беззвучно спорят, хотя Мартин сейчас уже ближе. Гораздо ближе, настолько, что теперь можно разобрать, как шевелятся губы у говорящих. Кажется, что еще немного – и он сможет различать слова.

Лицо человека рядом – лицо Гнусмана, да и сам человек становится выше, трансформируясь в уже хорошо знакомую фигуру карателя.

«Печаль», – всплывает откуда-то из памяти, и Мартин сразу же узнает словообраз.

Ольга. Каким-то непостижимым образом он знает, что это относится к ней.

«Зло», – это уже к Райсману.

«Отчаяние», – снова Ольга.

Мартин непонятно почему чувствует себя зрителем, который пришел на премьеру давно ожидаемого спектакля и с удивлением обнаружил, что больше никого нет.

Пустой зал.

И все действие – только для него одного.

Ашер понял, что опять отвлекся, задумавшись в очередной раз о реорганизации собственного ведомства. Мысли, которые посещали его в последнее время совсем уж не вовремя.

Как, например, сейчас, когда он держит лазерник, предназначенный для казни мятежного лидера.

Казнь? Правильно, ему предстояло завершить показательной казнью публичную экзекуцию.

Предстояло, так как мятежник неизвестно каким образом сумел вывернуться из рук охраны, вырвать оружие у зазевавшегося конвоира и, взбежав на возвышение, где стояли Ашер и Сайрус, приставить его к голове Императора.

Овер-канцлер так и знал, что сегодня на залитой светом столичной Площади Покаяния что-нибудь пойдет не так. С самого утра его мучили нехорошие предчувствия, и подумать только, во что это все вылилось.

Если бы он был настороже!

Императору никак нельзя было присутствовать на публичном наказании. Слишком свежи еще следы заговора, мятежа, который он, овер-канцлер, с таким трудом, но все же пресек.

Нельзя.

Тысячи людей, собравшиеся вживую поглазеть на казнь, словно слились в единый организм, и этот зверь, еще недавно буйный и шумящий на разные голоса, замер в тревоге.

Остались только они вчетвером.

Вчетвером? Кто этот человек, гневно смотрящий на него? Такой маленький и незаметный по сравнению с величественной фигурой Императора и здоровенным главарем мятежников?

– Немедленно уберите оружие, овер-канцлер!

Надо же, и он еще смеет диктовать ему условия? Каков наглец! Точно, это с его помощью мятежник смог освободиться.

Ашер перевел лазерник на внезапно побелевшего от страха человека.

Бред.

У него просто начинается бред.

Ничего удивительного. Тадеуш пошатнулся, но сумел устоять на ногах.

Что на него нашло? Он все там же, на «Атлантисе», стоит перед мятежным овер-канцлером, исправно играя роль Императора.

Какой зал, какой, тьма его накрой, Советник?

Бред.

А овер-канцлер с перекошенным лицом целится в него из лазерника.

– Вы слышите меня, овер-канцлер? Немедленно уберите оружие! – повторяет Тадеуш, стараясь, чтобы это прозвучало внушительно и властно. Нельзя показать свою слабость, это сразу же спровоцирует Амру.

Почему бездействует Безликий? Но оборачиваться нельзя: только пока его глаза связаны с безумными глазами Амры, тот не выстрелит.

– Опомнитесь, овер-канцлер!

Поздно. Лицо Амры кривится в пренебрежительной усмешке, и грудь Тадеуша пронзает боль.

А вместе с болью приходит неожиданная легкость.

Какая теперь разница?

Наконец-то все закончится. Он и так слишком долго прослужил в качестве чехла для печати.

Тадеуша охватывает непонятная радость от того, что его смерть испортит планы Безликого. Пусть так, хоть эта мелочь.

Живот пронзает второй выстрел, и он падает, пытаясь повернуть голову в сторону своего хозяина. Видит ли тот, что его любимая игрушка наконец-то сломана?

Безликий застыл рядом с другим карателем, который держит перед его головой руку. Шлемы у обоих открыты, и длинная игла, торчащая из пальца второго, уходит куда-то вглубь.

В глубь густой тени, что, как и всегда, надежно скрывает лицо.

Как у одного, так и у другого.

В поле зрения неожиданно появляется Амра и резко натыкается на выставленный лазерный резак, который неуловимым движением, словно из воздуха, возникает в руке второго карателя.

Мартин. Второго карателя зовут Мартин.

Руки овер-канцлера сразу слабеют, и лазерник с тяжелым звуком падает на пол.

А потом Тадеушу становится все равно. И он с облегчением закрывает глаза.

– Неплохая попытка, Верховный.

– Неплохая – та, что ведет к успеху. Эта – плохая, Верховная.

– Согласна, Л'Орхоор. Зачем тебе понадобилась столь резкая коррекция второго? Первый уже и так был в твоей власти.

– У второго было оружие. Он был моложе и крепче. По крайней мере хоть какой-то шанс.

– У него не было шансов, Верховный.

– Я и говорю, это была плохая попытка, Л'Архаа.

– Как будет угодно. У тебя больше нет инструментов рядом, Верховный. Может, пора все-таки признать поражение?

– Признаю, Л'Архаа. Ты все же победила. Но такой победой в пору гордиться Плетущему, а не Верховной.

– Опять гордыня, Л'Орхоор. Средства не выбирают. А до Л'Ооки еще дойдет черед, Плетущий ответит мне за все свои подлые выходки.

– Сказать по правде, я до последнего был уверен, что роем энергов управляешь ты, Верховная.

– Не пытайся меня уязвить, Л'Орхоор. Имей смелость признать, что Л'Ооки обставил тебя по всем статьям.

– Как он обставил и тебя, Л'Архаа.

– Почти обставил. Почти – маленькое, незначительное отличие. Но оно все же есть, поэтому ты будешь стерт, а я продолжу существовать.

– Тогда заканчивай то, к чему так долго стремилась. К чему этот разговор?

– Не знаю, Верховный. Наверное, становлюсь сентиментальной.

– Чушь.

– Нашему противостоянию много циклов, Л'Орхоор. Могу я напоследок потешить себя разговором с поверженным врагом?

– Потешить? Этому я поверю охотнее, Верховная. Тебе всегда нравилось мучить свою жертву.

– Не переигрывай, Л'Орхоор. Здесь нет зрителей, и твой сарказм пропадет втуне.

– Как скажешь, Л'Архаа. Трудно быть спокойным под Стегателем. Кстати, откуда он у тебя?

– Не важно. Хочешь маленький секрет? Стегатель – не просто оружие, он нечто большее, и даже я еще до конца не могу оценить его возможностей. Но у меня наконец-то будет время, хоть для этого и придется немного попользоваться твоим инструментом-обществом.

– Ими тяжело управлять, Л'Архаа.

– Я справлюсь, Верховный. Давно хотела узнать, что за странный идентификатор – люди? Человечество? Ты упорно пользуешься им снова и снова, словно желая добиться чего-то.

– Привычка, Л'Архаа. Просто привычка. Когда-то давно я поставил перед собой цель создать подобие нас самих. И первый инструмент был назван именно так.

– Не смеши меня, Верховный. Инструменту никогда не обрести самостоятельность.

– Ты уверена, Л'Архаа? Посмотри вокруг. Мой текущий эксперимент довольно стабилен, не так ли? Множество заселенных миров, четкая структура, непрерывная тяга к совершенствованию. Да что там, более того, с момента встречи с твоим роем я ни разу не контролировал столкновений. Они все делают сами, причем делают отнюдь не плохо.

– Насколько я знаю, мой рой даже под управлением бездарного Плетущего изрядно потрепал твое «человечество».

– Мне попросту не хватило времени. Я немного перемудрил с параметрами агрессии, и процесс объединения затянулся.

– У тебя для каждой неудачи есть оправдание. Даже в тот раз, когда твои стабильные «люди» только и смогли, что выйти на орбиту домашних миров. Даже тогда, когда они истребили друг друга еще на этапе становления.

– Тогда я сделал их слишком дотошными. Жизненная необходимость постичь то, к чему они не были готовы, быстро вылилась в странное явление «религиозности». В этот раз я удачно обошел это, дав своему обществу одинаковую трактовку возникновения.

– Нет, Л'Орхоор. Твои опыты завели тебя в тупик, имей мужество признать это хотя бы в последний цикл существования.

– Но, Верховная, разве твой носитель сейчас не симбионт, созданный моими людьми?

– Согласна, симбионты – одна из лучших твоих разработок, Верховный. Я даже собиралась использовать ее в своем рое, и странно, что Л'Ооки еще не докопался до этих записей. Но твои эксперименты с самодостаточностью ведут в никуда. Посмотри на себя, Л'Орхоор. Верховная сущность, отрезанная от управления, выглядит как минимум жалко.

– Я уже говорил, Верховная, под Стегателем трудно выглядеть по-другому.

– Не играй словами, Л'Орхоор, ты прекрасно знаешь, что я не про это. Л'Ооки отрезал тебя от управления, используя твой собственный инструмент. Да более того, он чуть было не уничтожил меня, опять-таки пользуясь только твоими «людьми». Знаешь, тебе повезло, Верховный?

– Повезло?

– Да, Л'Орхоор. Благодари Плетущего: если бы не он, то твоему обществу вместе с тобой пришел бы конец еще тогда, на этапе засевания. Я в отличие от тебя смогла бы развернуть свой рой гораздо быстрее Л'Ооки. А ему хватило для этого несколько тысяч циклов.

– При чем здесь Плетущий?

– Ты так ничего и не понял, Верховный. После нашей последней стычки я сразу отследила твое новое место для эксперимента и двинулась следом.

– Ты же знаешь, я не умею отслеживать другие сущности. Эти уловки впору Плетущему.

– Гордыня, Л'Орхоор, гордыня. Впрочем, тебе уже ни к чему менять свою сущность.

– Мы говорим про Л'Ооки, Верховная.

– Хорошо, Л'Орхоор, продолжаю. Так вот, я отследила тебя, а Л'Ооки – меня. Моя самонадеянность сыграла со мной злую шутку. Попав в ловушку Плетущего, я оказалась со своими записями и Стегателем на одном из твоих только что засеянных миров.

– Ловушку?

– Я не хочу вспоминать об этом. Так вот, срок службы предыдущего носителя подходил к концу, а твои «люди» еще были слишком слабы и неразвиты. Останься я там в своей целостной форме, Л'Ооки очень быстро бы нашел меня и мои записи. Мой рой. Стегатель, в конце концов. И ему бы не составило никакого труда уничтожить меня вместе со всеми носителями на том домашнем мире. И тогда я решила разделить свою сущность.

– Разделить? Что за бред, Л'Архаа?

– Именно разделить. Стегатель – это не оружие. Это сложный инструмент, с помощью которого можно творить и не такое. Я встроила себя в твое общество, Верховный, полностью скрыв свою сущность от Л'Ооки.

– Встроила?

– Да. Правда, допустив одну серьезную ошибку. Ты всегда экспериментировал с доминантой в своей двуполой модели общества, и я сделала неправильный выбор. Часть меня в носителе делала того потенциальным лидером, наделяя его способностями, применение которых, часто подсознательное, давало носителю гораздо больше шансов занять главенствующее положение в твоем инструменте.

– Ты выбрала самок, Верховная?

– Да. Кто мог знать, что в этот раз ты уготовил доминирующую роль воинственным и безрассудным самцам, а не выносливым и осторожным самкам? С другой стороны, у меня не было достаточно времени на полноценный анализ, вероятность обнаружения моей сущности Плетущим повышалась с каждым циклом.

– Но на что ты надеялась, Верховная?

– Подумай, Л'Орхоор. Или Стегатель лишил тебя способности мыслить здраво? Носители моей разрозненной сущности рано или поздно стали бы доминировать в твоем обществе. И я знала, что ты не прекратишь эксперименты с симбионтами. Поэтому мне оставалось только надеяться, что в один прекрасный момент замаскированный Стегатель вступит в контакт с кем-либо из моих носителей. Я даже снабдила их прекрасной легендой, в качестве антитезы твоей не очень продуманной концепции первородной тьмы.

– Довольно сомнительный план, Верховная.

– Я была в отчаянном положении, Л'Орхоор. И тем более – разве этот план не сработал? Пусть не так, как было задумано, но все же? Пусть общество моих носителей так и осталось захудалой частью инструмента, не сумев преодолеть заложенного тобой стереотипа невозможности доминирования самок.

– Ларга?

– Нетрудно ведь было догадаться, Верховный? Хотя нет, это не твое.

– Не опускайся до оскорблений, Л'Архаа.

– Это констатация факта, Верховный. Взгляни на Плетущего. Он в конце концов нашел и меня, и мои записи, сумел инициировать развертывание роя и даже разгадал мою маленькую хитрость, уничтожив практически всех носителей разом.

– Сравнение меня с Плетущим – тоже оскорбление, Л'Архаа. Делай то, что должно быть сделано, и покончим с этим.

– Погоди, Л'Орхоор. Я ждала слишком долго, подожди и ты.

– Чего ждать, Верховная? Может быть, ты просто боишься пустить в ход Стегатель? Или у тебя так и нет полного контроля за текущим носителем?

– Не зли меня, Л'Орхоор. Твои «люди» слишком легко корректируются. Странная мелочь, не так ли? Особенно в свете слов о самодостаточности. Всегда оставляешь право последнего голоса, так, Верховный?

– Коррекция? Сколько твой носитель под коррекцией?

– Какая разница? Давно. Почти с момента преобразования его в симбионта, несколько десятков циклов.

– Несколько десятков циклов непрерывной коррекции?

– Чему ты радуешься, Л'Орхоор?

– Забудь, Л'Архаа. Гордыня, помнишь? Никогда не надо упрекать других в недостатках, присущих тебе самой.

– Что с тобой, Л'Орхоор? Скорое стирание помутило твой разум?

– Наверное, Л'Архаа. А может, мне просто наскучила твоя лживая и насквозь порочная сущность.

– Не зли меня, Л'Орхоор.

– А то что, Л'Архаа? Что ты мне можешь сделать, кроме стирания? Давай, меняй коррекцию своему носителю, я уже заждался. Что ты приготовила для него на этот раз? Снова какую-нибудь слезливую мелодраму в своем обычном стиле? Дай-ка угадаю. Его детеныш? Его самка? Или что-нибудь более изощренное?

– Ты утомил меня, Верховный. Жаль, что для тебя все закончится именно так.

– Жаль и тебя, Л'Архаа. Ты раз за разом совершаешь одну и ту же ошибку. Твое нетерпение и неумение ждать все-таки доведет когда-нибудь тебя до погибели. И я надеюсь, что это случится очень скоро.

– Что за чушь, Л'Орхоор? Угрозы? Ты не в том положении, чтобы угрожать мне. Стегатель у моего носителя, а он полностью подвластен мне.

– Ты так и не поняла, Верховная. Мои люди легко подвержены коррекции только потому, что я убрал механизм полного контроля. В этом эксперименте они свободны, Л'Архаа. И каждая коррекция только разрушает носителя, делая его нестабильным и все менее подверженным контролю.

– Ты сумасшедший, Л'Орхоор. Если это правда, то я действительно совершу благое дело, стерев твою сущность. Ты играешь слишком опасными вещами. Спасибо за предупреждение, Верховный.

– Не за что, Верховная Л'Архаа. Искренне надеюсь, что оно запоздало. Прощай. Мне нравилось воевать с тобой.

– Прощай, Верховный Л'Орхоор. И мне нравилось сражаться с тобой.

Каратель с лицом Гнусмана на берегу хищно улыбнулся и активировал лазерный резак.

«Помоги, – шепчут знакомые губы, – ты можешь успеть».

Чего он ждет? Ведь он сам – эффективный инструмент для уничтожения. Помешать, не дать нанести удар. Ударить первым.

Инструмент? Неприятное слово – инструмент.

«Инструменту никогда не обрести самостоятельность».

«Л'Архаа». Слово, обычно такое мягкое и уютное, стегает точно кнутом.

«Помоги. – Резак словно при замедленном показе поднимается для удара. – Помоги!»

Мартин уже привычно быстро перемещается за спину карателя. Где-то тут есть точка, при ударе в которую моторика бронекостюма дает сбой.

Точка. Вот же она, ярким пятном выделяется на спине. Нужно лишь нанести быстрый, совсем небольшой укол.

Укол?

Игла.

Стегатель.

«Стегатель – не просто оружие, он нечто большее».

«Л'Архаа! Л'Архаа!» Слово уже не просто звучит, оно гудит набатом в ушах, заставляя поднять руку с активированным резаком.

Каратель поворачивает голову. Его лицо – кошмарная кровавая маска с застывшей ухмылкой.

«Ларганианская шлюха!» – шипит он прямо в глаза Мартину.

«Печаль! Зло! Отчаяние!» – надрывается окружающий его голос на пределе, когда слова уже распознаются не ушами, а ощущаются вообще всем телом. И странно, на фоне этого рева отчетливо слышен шепот Ольги: «Каждая из вас несет теперь в себе частицу света, вырвавшего всех нас из Тьмы Исхода. Бойтесь потерять ее!»

Частица света. Тьма Исхода.

Ложь. Все ложь.

«Я даже снабдила их прекрасной легендой».

«Л'Архаа!» Хлесткий голос, лишенный всякой жалости. Только ненависть.

Точка, в которую нужно ударить, со спины карателя почему-то перемещается на его щеку, все так же пульсируя в такт словам.

Резак – словно продолжение руки. Просто длинный палец, которым так легко сделать выпад.

И разом покончить со всем этим.

Мартин аккуратно подносит резак к щеке карателя и резким движением вгоняет его в раздражающую точку.

«Л'Архаа!» – торжествует голос.

Вспышка.

Мартин на несколько секунд слепнет, отчаянно пытаясь сообразить, где он. Постепенно зрение возвращается.

Все та же «прихожая» – стыковочный отсек «Атлантиса».

Гнусман. Кровь на щеке, глаза закрыты.

Два тела на полу рядом. Тадеуш Лапек, двойник Императора, и еще кто-то. При взгляде на второе тело всплывает имя Ашер.

«Спасибо», – еле различимо шепчет Ольга.

Ольга?

Ольга мертва.

«Л'Архаа». Слово, еще недавно такое стремительное, снова вяжет тело, мягко убаюкивая сознание: «Успокойся, Март, я жива и рядом с тобой».

«Его самка? Или что-нибудь более изощренное?»

«Л'Архаа!» В голосе слышится отблеск раздражения, который тут же бесследно исчезает.

«Успокойся. Все уже кончилось».

Как же хочется поверить тихому женскому голосу. Поверить и забыться в его шелесте.

«Стегатель у моего носителя, а он полностью подвластен мне».

«Л'Архаа!» Голос недоволен и пытается донести это недовольство до Мартина. Заставить его подчиниться.

«Ты так и не поняла, Верховная».

«Л'Архаа!» Ольга стоит рядом с фонтаном, там, где он впервые встретил ее. Брызги воды на лице. Знакомый грустный взгляд.

«Этим вы себе не поможете, офицер».

Мартин активирует резак, неожиданно откуда-то появившийся в его правой руке.

«Л'Архаа! – в голосе отчетливо слышна паника. – Л'Архаа!»

«Март, зачем ты пугаешь своего сына?»

«Его детеныш? Его самка?»

«Печаль».

Ольга снова около уже разрушенного фонтана и умоляюще смотрит на Мартина. Уткнувшись ей в ноги и крепко обхватив их руками, спиной к нему стоит их ребенок. Странно, но Мартин не может вспомнить его имени.

«Зло».

Тяжелая рука без особого труда отбрасывает женщину.

Резак мягко скользит по податливому человеческому телу, легко вскрывая грудную клетку.

«Отчаяние».

«Смотри, – Ольга держит на руках тело их четырехлетнего ребенка с располосованной грудью, – смотри, что ты наделал…»

«Ненависть».

Мартин поднимает резак и резко выбрасывает его вперед, пронзая шею женщины.

Точно в то место, где горит маленькая, но отчетливо видная красная точка.

«Март, – хрипит она, – зачем, Март?»

И разрушенную площадь столицы Изумрудного Рая заливает нестерпимое сияние.