Текст книги "Детский юнгианский психоанализ"

Существует и другой тип материала сновидений, на первый взгляд, не имеющий отношения к обычной жизни ребенка. Благодаря нашему опыту и знанию архетипических символов мы обнаруживаем там архетипические образы. Наша задача – передать общую картину, ценности, которые будут компенсировать фундаментальные недостатки, характерные для некоторых этапов развития.

Редко удается проработать сон с детьми. Они принимают некоторые комментарии – гораздо легче, чем интерпретацию – и сразу переходят на другие темы. И вот здесь приходит на помощь рисунок.

Рисунки

Опыт наблюдения позволяет мне выделить два отношения к рисунку и, соответственно, два типа рисунков: спонтанный рисунок и рисунок, рассказывающий сон.

Спонтанные рисунки рассказывают о конкретных фактах из жизни окружения ребенка. Это прямое обращение к аналитику – какое бы чувство они ни выражали, дает ли ребенок словесные объяснения или нет. Графическая манера обычно отражает уровень зрелости.

Другие же рисунки, стиль которых совсем иной, переживаются в пространстве, где аналитик, кажется, не существует вовсе, хотя его присутствие необходимо. Рука ребенка, абсолютно уверенная, кажется, управляется извне. От этих рисунков исходит сильная энергия. Такими рисунками были: мать-утка у Реми и коровка, о которых говорилось в начале. Очень часто, кроме описания рисунка и признания аффекта, который он во мне вызывает, я могу только констатировать важность этого произведения для малыша. И моя задача – сохранить рисунки в памяти, для того чтобы понимать перемены, происходящие с ребенком, и способствовать их воплощению в жизнь.

В самом деле, большой вопрос – что это означает? Картинка – это функциональная форма, и ошибкой было бы иметь только эстетический взгляд на нее. Гораздо важнее проникнуть в действие, представить путь, понять цель, занять позицию по отношению к ней и вовлечься в это. Простое созерцание приведет к диссоциации, к расслаблению воображения.

Именно здесь заключена вся сложность и специфика юнгианской работы с картинкой. Наша задача – избежать ослепления материалом, рисунком или сном, не потерять их динамику, слишком быстро сводя их к реальным событиям, то есть к «папе-маме». Картинка требует ответственного отношения, как нашего, так и наших подопечных.

4. Родители

В своей практике я искала факторы в окружающем мире, которые стимулируют выражение креативного бессознательного. Я знаю, что ребенок живет не один – он живет в семье, и это окружение воздействует на него постоянно. Он никогда не смог бы в одиночку достичь той цели, которую ставит ему жизнь. Поэтому я всегда работаю и с матерями, и с отцами, если они соглашаются, но всегда это бывает по-разному в зависимости от возраста ребенка и семейных проблем. Важно определить место отца, хотя бы лишь назвав его.

Первая задача в работе с очень маленькими детьми – помочь функционированию триады. Лучше всего подходит терапия родители-ребенок. Она нацелена на реабилитацию «интуитивного родительства», о котором я говорила выше. На языке Юнга – это помочь отцу и матери найти их родительский инстинкт и довериться ему, то есть соответствовать родительским архетипам. Поиски новых способов взаимодействия и их проговаривание – вот цель встреч, в которых участвуют родители, ребенок и аналитик. Главное в этой работе – научиться проговаривать эмоции, признавать грубую силу импульсов и направлять ее для строительства внутреннего Я.

Я не фанатик анализа родителей, хотя считаю, что работа с ними необходима. Очевидно, что они чувствуют потребность в более индивидуальном подходе, и я вовсе не против, если они тоже начинают проходить анализ, но у другого аналитика.

Проблематика детей постарше более личностна. Я затрудняюсь точно назвать возраст, это зависит от уже достигнутой дифференциации: примерно начиная с двух-трех лет. Такой ребенок, как, например, Реми, нуждается в восстановлении отношения с самим собой для того, чтобы смог актуализироваться процесс организации через позитивную самость. Родители также нуждаются в помощи, прежде их ребенок был вместилищем их проекций, но он больше не будет выполнять эту функцию в связи с происходящим процессом индивидуации. Они должны будут сами объясняться со своей Тенью, а не требовать это от ребенка. Именно здесь личностный анализ родителей может стать необходимым.

Что же касается подростка, то он должен найти место, защищенное от своего обычного окружения, где он мог бы раскрыться перед собеседником, воспринимающим его, как субъекта его истории. Если родителям нужна помощь, они должны находить ее у другого аналитика, иначе это лишь путь, ведущий к прежним отношениям. Работа с подростками очень специфична, я оставляю для нее специальное место.

Итак, в итоге: мужчина или женщина?

Не все ли равно, кто аналитик – мужчина или женщина? Думаю, что нет. Способ индивидуации, через постепенные процессы сепарации-дифференциации, очень чувствителен к способу актуализации маскулинности и фемининности в мужском и женском теле. Способ, которым женщина активизирует свою маскулинность, кардинально отличен от способа, котором пользуется мужчина – естественный прообраз архетипа Отца. Анимус – не отец, хотя и его предвестник. Мужчина может нести материнское, но не так, как женщина.

Итак, выбор пола аналитика очень важен, и он должен, насколько это возможно, отвечать запросам момента.

Глава вторая
Некоторые концептуальные понятия

Прежде чем переходить к специфическим клиническим аспектам, мне кажется необходимым обсудить некоторые концептуальные понятия, большая часть из которых принадлежит Юнгу. Эти базовые понятия, ставшие для меня привычными, должны быть соотнесены с развитием ребенка, с процессом его биопсихического созревания.

Обращение к Юнгу

Юнг выковал свою систему понятий в процессе взаимодействия с бессознательным пациентов или со своим собственным бессознательным. В свою очередь терапевтический опыт детских аналитиков также побудил их выдвинуть гипотезу о первичной самости и архаическом ядре Я. Так ли это неверно, как утверждают некоторые исследователи, воспринимая самость только с точки зрения индивидуации взрослого, «реализующего свою самость»? Вот что пишет Юнг:

«С самого начала нашей психической жизни начинает бить фонтан самости, и с ней же, кажется, связаны высшие и последние цели жизни»¹.

Позднее, в 1940 году, он писал:

«Символы целости появляются часто в начале процесса индивидуации; их можно наблюдать в снах с самого раннего детства. Это наблюдение защищает существование априори потенциальной целостности»².

Значит, ему кажется, что такая гипотеза имеет право на существование. Юнг не задерживается на ней, развитие конкретного ребенка не входит в тот момент в сферу его интересов, но основа заложена. Другие детские терапевты разовьют теорию Юнга. Выше мы уже рассмотрели, как это сделали Фордхам и Нойманн.

Термин Сверх-Я Юнг использует в своем творчестве только два раза: в 1930 и 1931 годах³ для обсуждения концепции Фрейда. Он предпочитает говорить о внутреннем референте в связи с влиянием родительских имаго.

Фордхам же использует этот термин во фрейдистском значении, а Нойманн создал свою собственную теорию, к которой я вернусь.

В 1907 г. Юнг ввел понятие комплекса, которому он посвятил свою первую работу: «Психология Dementia Ргаесох». В 1912 г., в «Метаморфозах и символах либидо», он вырабатывает понятие имаго, которое, между 1914 и 1919 годами, приводит его к концепции архетипа. Как работают эти типично юнгианские операционные концепции в перспективе развития ребенка?

В предыдущей главе я позиционирую архетип как первый организующий элемент, «facultas praeformandi» у Юнга, то есть способность одновременно вести себя адекватно ситуации и иметь правильное представление об этой ситуации.

Вокруг этого ядра, придающего смысл и определяющего направление, организуются элементы эмоционально-телесно прожитого, составляющие комплексы, в том числе и комплекс Я.

Комплекс Я остается одним из комплексов, пока не станет центром сознания. Он организуется вокруг архетипического ядра Я, что означает, что человеческое дитя уже носит в себе предпосылки «стать сознательным» и осознание своей личности. Комплекс Я выстраивается понемногу благодаря телесному опыту и чувствам, окрашивающим его повторяющийся контакт с телом матери, когда ребенок впервые ощущает, что он – отдельный индивид. Это воплощение комплекса Я дает ему связность и устойчивость, они становятся организатором и доминантой сознания, то есть психической структурой, определяющей порядок, в котором располагаются содержания, чтобы стать сознательными. Пока комплекс Я не достигнет этой связи, или в случае, когда он ее теряет, другой комплекс (комплекс Матери, например) может стать организатором опыта и центром сознания. Тогда

«он применяет цензуру, организует защиты и односторонне направляет сознание»⁴.

Образование комплексов и постоянная реорганизация, обусловленная множественностью проживаемого опыта, составляет базу деятельности психического в непрекращающихся взаимоотношениях между внутренним и внешним миром, где Я строится, а порою и разрушается. Тогда кажется очевидным, что проявление комплекса в переносе дает доступ к истории субъекта, то есть к его личному бессознательному.

Так в 1912 г. Юнг оправдывает введение термина «имаго», комментируя фантазии мисс Миллер:

«Я умышленно оказываю здесь выражению “imago” предпочтение перед выражением “complex”; выбором технического термина я хочу внешне придать живую самостоятельность в психической иерархии именно тому душевному составу, который я разумею под imago; то есть я хочу подчеркнуть ту автономию, которую я на основании многих наблюдений требовал, как существенную особенность комплекса, окрашенного чувствами»⁵.

И после он определяет его как

«образ, существующий на полях любого восприятия и в то же время питающийся им»⁶.

Юнг, таким образом, дает определение архетипического образа, которое потом часто использует в своих работах.

Отцовское или материнское Имаго есть образ, возникающий у ребенка под влиянием реальных родителей, на которых проецируется архетип Отца или Матери, снабжая их «дополнительной нагрузкой и непосильной экзистенциальностью»⁷. Ребенок, как и невротик, должен произвести работу по столкновению имаго с объектом, отцом или матерью, дабы собрать энергию, заключенную в проекции, и, наконец, добраться до человеческой сущности отца или матери, брата или сестры.

Комплексы и имаго обладают особой энергией и оказывают противоречивое влияние на нуминозный груз лежащего в их основе архетипа.

Юнг понимает под этим аффект, который они оказывают «на ценности и чувства»⁸. Нуминозное, связанное с автономией бессознательного, таит в себе очарование. Эта очарованность может выражаться как господство сверхъестественного или как инфляция, когда Я сливается с составляющей коллективного бессознательного: лягушка, которая хочет видеть себя такой же огромной, как бык. Тем не менее, это состояние появляется только в первый момент возникновения в сознании содержания бессознательного.

К ребенку можно применить и архетип Персоны, о котором Юнг мало высказывался. В античном театре la persona означала маску, надеваемую актером, для которого она одновременно была рупором и показателем значимости роли. Юнг воспользовался этим образом, чтобы дать определение

«компромиссу между индивидуумом и обществом, отвечая на вопрос, в какой день первый должен появиться внутри второго»⁹.

Маска необходима как защита от влияния общества; это своего рода кожа. Ошибкой было бы идентифицироваться с ролью, которую ты играешь для общества. Так, Персона близка по значению faux self (фальшивой самости) Винникотта.

Построение Персоны происходит очень рано, и на первом этапе анализа обнаруживается, что она формируется из желания родителей или может быть проявлением их Тени. При более тщательном рассмотрении «выбор» маски не так уж прост: в его глубине лежит замысел самости.

Правомочно ли рассмотрение понятия Тени¹⁰ в анализе детей? В проекции или во сне Тень представляется как фигура того же пола, что и субъект, но занимающая противоположную позицию. Она вбирает в себя бессознательные составляющие, отвергнутые субъектом, как несовместимые с семейными и культурными ценностями, а также динамические признаки эволюции, которым сопротивляется Я или которые еще не приобрели энергию – достаточную, чтобы пробиться к сознанию. Я может достичь этих противоположных позиций только ценой морального конфликта, который может быть воспринят как расщепление. Эти сопротивления, таким образом, понятны, а иногда даже спасительны.

С другой стороны, ребенок особенно зависим от Тени своего окружения, от родителей. Все то, что они не прожили – не смогли или не захотели, – проецируется на ребенка, рискуя повлиять на его судьбу, так же, как и его собственные желания и фантазии, значительно более сознательные. Ребенок, как и подросток, может отделиться от этих проекций в процессе работы над родительскими комплексами.

Под Анимой и Анимусом Юнг понимает женские составляющие у мужчины и мужские – у женщины, опираясь на постулат психической бисексуальности, который, в свою очередь, является эхом биологической бисексуальности. Эти составляющие представляются в виде фигуры противоположного пола. Анима проецируется на женщин, а Анимус – на мужчин; но ни та, ни другой не идентичны реальным объектам своей проекции. Анима – не есть женщина, Анимус – не есть мужчина.

Их функция включает четыре задачи: служить посредником, проводником между сознанием и бессознательным; быть факторами проекции; представлять бессознательное; поддерживать отношения с другим полом.

Область Анимы – область, где царит Эрос, она проявляется посредством настроений, привязанностей; Анимус – область Логоса, он имеет отношение к идеям, к духу, самоутверждению во внешнем и внутреннем мире.

Как эти составляющие касаются ребенка? Анима и Анимус представляют собой примитивную сизигию, первичную чету, которую воплощают отец и мать, активизируя бессознательные наброски женского и мужского. Напомним, что термин «сизигия» означает в астрономии положение Луны в совпадении с Солнцем или противопоставлении ему.

Половая дифференциация ребенка происходит под влиянием бессознательных составляющих, опыта прожитого телом, а также поведения и чувственности родителей. Усложнять ситуацию может знаменитый эдипов треугольник, причем более глубокий отпечаток в психической структуре ребенка может оставить бессознательная составляющая родителей, нежели их явное сексуальное поведение. Так структурированы некоторые случаи гомосексуальности.

Лексика «осознания» – одна из особенностей аналитической психологии. Рассмотрим ее подробнее, прежде чем перейти к клиническим интерпретациям.

Динамический характер феномена осознания подчеркивается понятием выхода на поверхность, у Юнга это порог сознания и «сумма энергии, делающая возможным осознание»¹¹. Имеющие достаточную энергию бессознательные содержания могут переступить порог сознания и столкнуться с Я. Для Юнга

«Отношение некоего психического содержания Эго служит критерием его осознанности, ибо это содержание осознанно не раньше, чем субъект получит представление о нем»¹².

Понятие «порог сознания» относится к диссоциации психического, то есть говорит о крайней неустойчивости внутренних связей психических процессов, как сознательных, так и бессознательных – и это расплата за осознание¹³. Для того, чтобы мобилизовались побуждения и желания, умножающие центры личности, которые могут объединиться в субличности¹⁴, достаточно некоторого «понижения ментального уровня», то есть порога сознания, например, под действием: сильной усталости, некоторых наркотиков, лекарственных препаратов или алкоголя. Диссоциирующие содержания тоже могут быть следствием конфликта с родительскими имаго или с социальной группой.

Именно диссоциация психического делает возможными процессы дифференциации, «появление различий, акт отделения частей от целого»¹⁵ и «саму сущность и обязательное условие сознания»¹⁶

и индивидуации.

В своих последних работах Юнг использовал понятие дифференциации в связи с сопоставлением противоположностей. Психическое содержание достигнет полного осознания только, если оно будет рассматриваться с различных точек зрения, в том числе и взаимно исключающих (например: плохие и хорошие объекты до того, как они сольются в целостный объект).

«Достижение ясного осознания» начинается с восприятия — сложный феномен, который включает в себя мысль, делающую возможным узнавание и эмоциональный тон, позволяющий оценить значение¹⁷. Необходимо некоторое умение, чтобы бессознательное содержание стало сознательным и «фиксированным». Этому помогают слова матери, называющей ощущения ребенка, так же как легенды и сказки, религиозные идеи, которые она может ему передать. Это апперцептивные понятия.

Четыре термина квалифицируют динамику содержаний, возникающих в сознании.

Юнг употребляет активацию и констелляцию в очень близком смысле. Они обозначают особенное оживление бессознательного, появляющееся спонтанно, невольно. У ребенка оно возникает, с одной стороны, из динамики архетипа, актуализирующегося благодаря символам, снам и комплексам, с другой – из внешних событий и от окружающей обстановки. Перенос является одним из важных аспектов. Оживленные содержания могут быть факторами невротических потрясений, диссоциаций, если они не ассимилированы.

Понятия ассимиляция и интеграция связаны с тем, как проходит процесс объединения нового содержания с сознанием. Они обозначают

«взаимную интерпретацию сознательных и бессознательных содержаний, а не оценку, подчинение и одностороннюю деформацию бессознательных содержаний тиранией сознания»¹⁸.

В более широком смысле они обозначают

«присоединение нового сознательного содержания к уже имеющимся субъективным материалам, с которыми оно сливается»¹⁹.

Это то, что их отличает от чистой апперцепции.

Контаминация относится к тенденции слияния бессознательных содержаний, находящихся среди комплексов и архетипов. Контаминация объясняет полисемию образов снов, когда в

«одном образе сконцентрированы различные значения, когда этот образ содержит в себе все эти значения одновременно»²⁰.

Власть контаминации бессознательного может распространяться и на сознание, например, при инфляции.

Как подчеркивал Юнг, понятие регрессия исключительно важно в психоанализе. Юнг использовал это понятие в свойственной ему манере, которая является основой юнгианского анализа. Это бесценное, но не безопасное терапевтическое средство.

Пересматривая фрейдистскую концепцию, понимающую регрессию как реализацию подавленных детских сексуальных желаний, Юнг посчитал регрессию либо следствием актуального конфликта между необходимостью адаптации к внешней реальности и внутренним отношением, которое осталось инфантильным, либо запретом при столкновении несовместимых тенденций.

Либидо, не используемое при выполнении жизненных задач, интровертируется и оживляет воспоминания и картинки прошлого, которые становятся настолько навязчивыми, что снова активизируют инцестуальную тенденцию. Движение может быть названо «инфантильным», но оно имеет цель. Юнг констатировал, что оживление бессознательного стремится разрешить конфликт. Невроз для него – неудачная попытка выздоровления.

В аналитическом лечении регрессия приобретает смысл – получить доступ к архетипической динамике, то есть к бессознательному, которое является средоточием человеческого опыта и может подсказать достойный выход из конфликтной ситуации.

Юнгианский анализ признает, что взаимодействовать с субъектом, находящемся в состоянии регрессии, можно только принимая во внимание динамику бессознательного, открывающуюся в процессе сознательной конфронтации, происходящей в переносе. В самом деле, речь идет не только о наблюдении образов, оживающих таким способом – это означало бы оставаться в плену у воображения, – но о развитии их в конкретной ситуации, переживаемой в данное время. Работа над импульсами дает динамическое напряжение, которое позволяет символически осмыслить жизнь.

Предоставленная сама себе, регрессия может оказаться смертоносной. Даже сопровождаемая в переносе, она не утрачивает своей смертоносной силы. Это искусство и тяжелая ответственность аналитика – суметь распознать, что может выдержать пациент.

Ребенок также проживает эти требования психического. Первый сон Реми, из предыдущей главы, свидетельствует об этом.

Индивидуация, наконец, – ключевое понятие психологии Юнга, углубляющееся по мере того, как он подвергает ее испытаниям с различных точек зрения, с которых он рассматривает психическую жизнь. Что может обозначать это слово? Индивидуация не есть ни индивидуализм, ни персонализм. Применимо ли оно к ребенку?

Вначале Юнг рассматривает ее как

«процесс дифференциации, имеющий целью развитие индивидуальной личности»²¹,

изолируя индивида от коллективного психического, будь то коллективное бессознательное или коллективное сознание, то есть сознание группы или дух времени. С этой точки зрения она связана с присоединением, с взаиморегуляцией сознания и бессознательного, благодаря которым индивидуальное психическое может ориентироваться.

Позднее, когда Юнг вводит в свою аналитическую психологию понятие «самость», он определяет индивидуацию как «реализацию самости»²² в процессе интеграции коллективного бессознательного. Чтобы прояснить мою мысль, следует уточнить, что этот процесс ведет к

«синтезу новой целостности, которая до этого была разрозненной, но, с другой стороны, к открытию некоего существа, всегда существовавшего в Я (…). Мы создаем самость в некоторой степени, осознавая бессознательные содержания»²³.

Однако самость, конечно, изначально присутствует в Я:

«(…) мы можем сделать это усилие посредством бессознательного присутствия самости, откуда исходят властные директивы, побуждающие нас восторжествовать над бессознательным»²⁴.

И, наконец, когда Юнг погружается в символику алхимии, он понимает индивидуацию как

«mysteium conjunctionis – загадочное соединение: Самость воспринимается как брачный союз противоположностей, описанный как целостность, собранная из разрозненных частей, спонтанно проявляющихся в мандалах»²⁵.

Процесс индивидуации – это не простое осознание Я, это то, что определит Я в самости и станет

«естественным эгоцентризмом, чистым аутоэротизмом. Но самость бесконечно шире, чем простое Я. Она также Другой и Другие, как и Я»²⁶.

Действительно, индивидуация есть в первую очередь процесс внутренней и субъективной интеграции, но она обязательно выражается и в объективных отношениях. Доминирует то одно, то другое.

Хотя процесс индивидуации ответственен за регуляцию полиморфизма инстинктов²⁷, его динамика от этого не становится меньше

«инстинкт, который, не вмешиваясь, наблюдает за всем, что является составной частью индивидуальной жизни, с согласия субъекта или без такового, сознает он это или нет»²⁸.

Позже мы увидим, что Нойманн учтет это замечание при разработке понятия аутоморфизма.

И наконец, надо заметить, что начинает этот процесс всегда состояние конфликта²⁹.

Индивидуация, процесс дифференциации, происходит у того ребенка, чьи родители, воспитатели и, возможно, аналитик, поставили перед собой задачу помочь ему вырваться из коллективного бессознательного, из сознательного и бессознательного семейного воздействия, а также освободиться от влияния общества, чтобы он стал полностью самостоятельной личностью. Развитие ребенка также состоит в соединении противоположностей, в выстраивании единой структуры, которая постепенно замещает расщепление первых месяцев жизни. От этого зависит: прочность и связность Я, способность ребенка выстраивать отношения с другими и с миром в целом, его умение управлять своими чувствами, благодаря чему он ориентируется в мире.

Возражения возникают, когда индивидуация воспринимается как сознательная реализация самости. Детские аналитики признают, что в данном случае уместнее было бы говорить о процессе индивидуации, лежащем в основе сомато-психического созревания. Тем не менее, Юнг настаивает на изначальном присутствии самости.

Можно ли сказать, что индивидуация включает два периода: первый – бессознательное протекание инстинктивного процесса, и второй – сознательная интеграция первого, которая осуществляется, главным образом, в анализе?

Вклад М. Фордхама

Фордхаму мы обязаны первой формулировкой понятия первичной Самости³⁰, а также описанием клинических случаев, связанных с самостью, и особенно с детским аутизмом³¹. Его клинический подход основывается на расстройствах функции деинтеграции, и особенно реинтеграции самости, об этих функциях я писала в предыдущей главе.

Фордхам также ввел различие между защитами самости и защитами Я, очень полезное для понимания феноменов переноса. Такие защиты характерны при неврозе переноса – так, как понимают невроз последователи Фрейда и Кляйн. Защиты самости появляются в моменты, когда перенос выводит на поверхность архаические зоны психического. Тогда аналитик должен использовать все свое искусство, чтобы не попасть в ловушку общей бессознательности, куда пациент, взрослый или ребенок, стремится его вовлечь.

Концепты, выработанные Э. Нойманном

Вместе с понятиями Я интегрированное и ось Я-Самость я уже представила ценную идею Нойманна о дифференциации функций первичной самости на самость телесную и самость отношения. Не будем к этому сейчас возвращаться. Мне кажется необходимым обозначить другие типично нойманновские понятия, которыми я охотно пользуюсь.

Чтобы понять механизмы развития личности, Нойманн прибегает к терминам центроверсии и аутоморфизма, которые требуют пояснения.

Центроверсия – функция целостности, стремящаяся создать центры или органы власти, позволяющие формирование дифференцированной личности. В первой половине жизни центроверсия способствует, прежде всего, созданию центра сознания, использование которого постепенно упрочивается комплексом Я. Эта функция контролирует и приводит в равновесие процессы, ведущие к появлению Я ребенка, его развитие в Я взрослого, побуждая его двигаться вперед на каждом новом архетипическом отрезке, который он должен пройти. Самость «авторитарно» устанавливает власть Я, которая представляет интересы целостности по отношению к внутреннему и внешнему миру.

Центроверсия работает на установление здоровых отношений между Я и самостью, составляющего ось Я-Самость, первостепенный элемент здорового психического, по Нойманну.

Во второй части жизни в процессе индивидуации происходит плавный переход Я к самости. Этот процесс, так же как и рост сознания, его способность к синтезу и интеграция личности, подчиняется центроверсии и является составляющей частью аутоморфизма³².

Аутоморфизм – специфическая и уникальная тенденция каждого индивида реализовать свой потенциал, раскрыть свою особенную сущность внутри коллектива, а если необходимо, то без него, или в противостоянии с ним. Телесная самость является основой аутоморфического развития; но для незрелого человеческого дитя инстинкт самосохранения, являющийся производным аутоморфизма, связан с присутствием матери. Аутоморфизм и отношение к Другому неразрывны.

Глубокая природа аутоморфизма проявляется также и в том, что с самого начала огромные количества либидо направлены на независимое развитие ребенка. Продуктивное напряжение между Я и Другим возникает изначально, что является фактом аутоморфизма, который мы не должны путать с психологией Я. Основанием аутоморфического самосознания служит позитивная ось Я-Самость³³.

Большая часть работ Нойманна посвящена изучению двух важных доминант в человеческой жизни: маскулинному и фемининному началам.

Начиная с работы «Происхождение и развитие сознания»³⁴, выясняется, что Нойманн понимает их как архетипы, а не просто характеры, связанные с полом. Их символизм трансперсонален и не сводится только к биологическим или социологическим понятиям.

С этой точки зрения, человеческие существа – «психологические гибриды», и их принадлежность к этим двум сексуальным началам является комплексным. С одной стороны, они существуют в индивидууме изначально. С другой стороны, целостность побуждает не сводить все только к одному из этих начал: маскулинность у мужчины и фемининность у женщины.

И маскулинность, и фемининность носят двойственный характер, то есть имеют и позитивные, и негативные характеристики, перекрывающие психические категории и структурные схемы поведения, которые спорят друг с другом в дифференциации противоположностей. В частности, фемининность связана с бессознательным, в то время как маскулинность провоцирует в обоих полах борьбу за возникновение сознания. Они предшествуют дифференциации архетипов Отца и Матери.

Нойманн придает понятиям матриархат и патриархат особый смысл, поэтому надо рассмотреть их отдельно. В «Ребенке» они описаны, но не определены специально. За лучшими объяснениями нужно обратиться к работе «Происхождение и развитие сознания» или к статье «Луна и матриархальное сознание».

Матриархат характеризуется не только доминированием архетипа Великой Матери. Он представляет психическую ситуацию, когда бессознательное и фемининность доминируют, в то время как сознание и маскулинность еще не достигли достаточной независимости, стабильности и веры в себя³⁵. Матриархальный мир – мир символический, где внешняя реальность пока еще не отделена от внутренней реальности души и духа³⁶.

Существует матриархальный закон: быть в соответствии с природой, закон инстинкта, закон бессознательного.

«Он поддерживает распространение, безопасность, эволюцию вида больше, чем развитие индивида в его уникальности»³⁷.

Но не нужно путать женщину и матриархальный закон, который есть только часть картины ее внутреннего мира.

Нойманн описывает матриархальное сознание, состоящее из интуиций, эмоциональных тональностей, относящихся, главным образом, к отношениям между двумя людьми. Его самая высокая форма – мудрость: София³⁸. Матриархальное сознание побеждает в жарком споре с бессознательным;

«его негативный аспект – это тот страх перед демоническим миром, который мужское Я испытывает перед миром фемининности и бессознательного»³⁹,

это «мужское Я» – фактор сознания, развивающегося и у женщины, и у мужчины.

Матриархальное сознание оживает у мужчины, когда возникает значительная активность Анимы, и во время творческих процессов⁴⁰.

Патриархат, для Нойманна, не имеет ничего общего с социологическим законом, происходящим от главенства мужчин. Он обозначает