Текст книги "Детский юнгианский психоанализ"

«доминирование архетипического маскулинного сознания, разделяющего системы сознания и бессознательного, которое устанавливается относительно прочно в противовес бессознательному и независимо от него»⁴¹.

Западная женщина заинтересована в этой конфронтации, если она желает стать создательницей своей судьбы. В самом деле, цель патриархата – в продвижении индивида, в

«освобождении женского позитивного элемента, отделении его от ужасного образа Великой Матери»⁴²

как у мужчины, так и у женщины. У женщин этот процесс завершается формированием своего Я и своей Тени, тогда как мужская цель – это освобождение Анимы.

Понятия матриархата и патриархата открывают интересную перспективу в спонтанных или терапевтических регрессиях. Действительно, ведь они относятся не к историческим эпохам, не к последовательным психологическим стадиям, а к типам структур. В материале, который нам приносят наши анализируемые, дети или взрослые, содержания патриархального характера могут перекрывать матриархальные структуры, тогда как последние, будучи более архаичными, могут раскрываться в первую очередь. Не надо воспринимать эти термины в пространственном смысле, но как конфигурации, организации психических структур.

Разговор о матриархальном или патриархальном законах приводит нас к рассмотрению их интеграции в целостной личности.

Сверх-Я для Нойманна есть не только реакция на внешний закон какого бы то ни было порядка, но, прежде всего, выражение врожденного фактора, носителем которого является младенец.

В первое время⁴³ его самые архаичные аспекты берут начало из сущности матриархального порядка – биологические ритмы тела, ритмы дня и ночи, смены времен года, космические ритмы. Матриархальный этический первоначальный опыт – гармония с мировым порядком, благодаря позитивно прожитой Архаической зависимости с ее эротическими составляющими.

«Эта гармония любви с высшим порядком, соответствующая одновременно его собственной сущности, есть начальный фундамент нравственности, которая не загоняет индивидуума в жесткие рамки, а, напротив, позволяет ему постепенно развиваться и расти»⁴⁴:

мудрость деревьев и растений. Следовательно, нет конфликта между самостью и Сверх-Я, и Я может укрепляться в этой гармонии без чувства вины.

Только негативность Архаической зависимости вызывает появление первичного чувства вины⁴⁵, иррациональность которого проистекает из

«опыта покинутости матерью, являющейся самой основой архетипа Ужасной Матери».

Не быть любимым – это быть ненормальным, злым, виновным. Мир – это хаос, где Другой исчезает, и отец в этом ни чем не может помочь.

«Собственная самость ребенка превращается в репрезентацию Ужасной Матери»

и чувство вины становится комплексом, детерминирующим если не всю жизнь ребенка, то его личность.

Сверх-Я заканчивает свое развитие, когда ребенок разрывает Архаическую зависимость, дабы войти в патриархат, где доминирует архетип Отца. Разрыв сознания и бессознательного есть первостепенный закон, который принимает разные формы в зависимости от действующих культурных канонов⁴⁶.

В развитии ребенка этот переход соответствует поляризации мира в связи с приобретением вертикального положения, требующего нового витка эволюции тела и его функций. Ребенок вступает в анальную стадию – основу первой фазы патриархального Сверх-Я. Во время нормального протекания Архаической зависимости властная функция Сверх-Я не входит в конфликт с самостью ребенка, в частности, с его телесной самостью. Просто к оральному ритуалу добавляется анальный. Еда становится синонимом позитивной ассимиляции мира, а дефекация – удаления негативных, использованных, мертвых элементов.

Учитывая то, что приобретенное свойство вертикального положения тела и передвижения на двух ногах, то есть специфически человеческий элемент развития, это смещение внутренних полюсов тела, есть абсолютно нормальный трансперсональный процесс, можно считать, что и власть Сверх-Я – тоже интеграция орального ритуала и анального кризиса.

По мнению Нойманна, проблемы начинаются тогда, когда патриархальный закон становится принудительной целью выведения плохого, вредного. Тогда анальный кризис превращается в анальную кастрацию. То, что выброшено – не мертвое и защищается; это нечто естественное: «участие в анальном процессе, связанное с удовольствием». Это культурная репрессия, с материнским неврозом или без. Самость, обеспечивающая защиту, замещается Сверх-Я, неистово требующим, негативным, которое вызывает вторичное, патриархальное, чувство вины, так как ребенок не может удовлетворить его требования. Я уходит в противостояние самости, особенно телесной, запросы которой становятся неприемлемыми. Ребенок отвечает защитами разного порядка, торможением или агрессией, которая усиливает чувство вины и компульсивность.

Третий аспект Сверх-Я – второстепенный в восприятии триангуляции, где отец и мать признаются как таковые. Патриархальный закон приносится в жертву первым объектам любви. И если ребенок продолжает испытывать эдипальные чувства, это означает, на самом деле, что он остался узником отношения, которое уже должно быть пережито. Жизнеспособность личности состоит в способности Я управлять конфликтами между самостью и Сверх-Я, появляющимися в процессе развития.

Я хотела бы подчеркнуть, что, в отличие от Юнга, Нойманн использует термины оральности и анальности. Для него это не выражение инфантильных стадий либидо, это появление архетипических символических миров, имеющих фундаментальную важность⁴⁷. Также нужно справедливо отметить значение терминов, связанных с телесным для обозначения процессов знания и духовности.

Если у младенца оральность связана с самой жизнью и метаболизмом развития, позднее, у взрослого, она приобретает символическое значение психического и духовного порядка, знания и мудрости.

Также и анальность: это не только концентрация противоположностей – напряжения и облегчения, дискомфорта и удовольствия, – но и реализация частички мира⁴⁸. Она включает в себя понятие овладения и понятие креативности – в акте разъединения. Это и жизнь, и смерть.

И, наконец, надо запомнить, что у Нойманна фаллос выражает автономию тела и бессознательного. Фаллические стадии – самые архаические, так как управляются телом и архетипами.

В заключение этой главы о концептуальных юнгианских понятиях мне хотелось бы проиллюстрировать, насколько подтверждаются результаты ассоциативных опытов Юнга и клинические предчувствия Нойманна в вышедшей книге американского нейробиолога Антонио Р Дамазио «Ошибка Декарта»⁴⁹.

В 1907 г. Юнг выстроил свою теорию комплексов и свой подход к комплексу Я, как к инстанции сознательного решения, базируясь на главенствующей роли аффектов. Последние есть события, охватывающие субъекта в его сомато-психической целостности. Юнг настаивает на важности участия тела, исключительно важном факторе в накоплении опыта, способствующего образованию и развитию комплексов. Во время аффекта комплекс Я теряет свою главенствующую роль и пропускает вперед новые образования. По мере того, как он становится способным их интегрировать, может быть рассмотрена новая ориентация. Аффекты участвуют также в построении оценочной функции, чувство, в юнгианском смысле, – это инструмент измерения психической энергии и оценки ее направленности. Что касается Нойманна, то в 1949 г. он вводит понятие телесная самость – организатор биологической и психической жизни, предвестник комплекса Я и представитель субъекта в его целостности.

Для Дамазио аффекты, эмоции, страсти привязаны ко всему телу, а не только к мозгу; они необходимы при выработке рациональных поведений, необходимых для выживания. Его книга – яркая тому иллюстрация. Анатомопатологическая часть посвящена различным случаям лобных повреждений. Особенно хороша другая ее часть – нейробиологическая, где описано протекание различных ментальных процессов и ставшее теперь возможным определение местоположения, и даже визуализация, активных зон мозга в момент реакции.

Дамазио никогда не читал Юнга. Но возникает ощущение, что он решил подтвердить на практике концептуальные понятия великого мэтра. Даже формулировки часто странным образом похожи, что подтверждает мнение Юнга о том, что важные открытия имеют архетипический фундамент. Примером этого могут служить: формирование и функционирование комплексов, определение архетипа, его двух уровней выражения – поведение и репрезентация, – субстратный образ мысли, смешанные интеракции врожденного и приобретенного.

Юнг был бы в восторге. Юнг, который всю жизнь стремился найти способы вписать телесное в психическую организацию.

Часть третья
Большие архетипические последовательности

Глава первая
Архаическая зависимость

Архаическая зависимость, как я уже говорила выше, есть первые взаимоотношения человеческого дитя с другими людьми и с миром. Это функциональная архетипическая целостность, сначала состоящая из матери и ее эмбриона, затем – младенца в человеческом окружении, где отец выполняет специфическую функцию. Цель этих взаимоотношений – продвигать развитие Я ребенка.

В первой части я попробую их описать, опираясь на работу Нойманна «Ребенок».

Во второй клинической части я покажу, как Архаическая зависимость воплощает функционирование архетипа. Я выбрала две разные истории. Одна история – о трагедии младшей из трех сестер, судьба которой продемонстрировала динамику смертоносной Архаической зависимости. Другая история – о том, какие переживания испытала во время сеанса взрослая пациентка. Этот прожитой опыт дал возможность доступа к архаическому материалу, позволяющему понять, как возникает негативный комплекс Матери и каковы его последствия.

Что такое Архаическая зависимость?

Я выбрала термин «архаическое» (Urbeziehung), а не «первичное» или «первоначальное», так как он, по моему мнению, лучше передает характер исторического начала, по эту сторону сознания, и его структурный принцип.

Сейчас в анализе взрослых людей подвергается критике факт отнесения «архаических содержаний» к древним содержаниям, которые инцистированы[5]5
  Инцистирование – процесс образования плотной оболочки цисты – у одноклеточных организмов, наблюдается при неблагоприятных условиях жизни (например, при высыхании) или в определенные периоды жизненного цикла. (Словарь иностранных слов. М.: Государственное издательство иностранных и национальных словарей, 1954).


[Закрыть] и в процессе этой самоизоляции или терапевтической регрессии подвергаются искажению. Они не обязательно относятся к раннему жизненному опыту, полученному в первые месяцы жизни.

Возникает вопрос: архаизм психического – это коллективная память человечества или это относится к воспоминаниям о первых месяцах жизни человека? Нойманна упрекали за слишком быстрое проведение параллели между филогенезом и онтогенезом¹. Если, как я представила выше, ребенок функционирует в соответствии с архетипической схемой, эти воспоминания имеют неплохой шанс всплыть одновременно.

Архетипическая схема Архаической зависимости

Архаическая зависимость происходит по ранее установленной схеме архетипа, внутри архетипического поля космической природы. Эта констелляция, то есть особое оживление полей бессознательного,

«содержит два индивида в их трансперсональной реальности, где каждый полюс виден другому и действует на него как архетип, будь то мать или ребенок»².

Другими словами,

«мать оживляет архетипическое поле, и в психическом ребенка возникает архетипический образ Матери, где он и находится, готовый всплыть и начать функционировать»³.

Тогда это оживление приводит в движение

«весь комплекс психических функций у ребенка – отправную точку главных психических развитий между Я и бессознательным»⁴.

В конечном счете это восприятие тела другого, которое составляет архетипическое поле. Нойманн подчеркивает:

«Мать со своим ребенком не вызывает индивидуальный образ матери и индивидуальный образ ребенка, а вызывает общий образ – мать и дитя, скорее архетип, общий для всего человечества. С незапамятных времен это глубоко волновало людей, и они воспринимали это как “suprapersonnel” – надличностное»⁵.

Тем не менее, очень важно отметить асимметрию пары мать-младенец. В этой паре младенец существует, как мы уже видели, в основном на уровне самости, целостной личности, хотя ядро Я присутствует с самого начала⁶. Мать же испытывает материнство на двух уровнях: на уровне самости и на уровне Я. Ее интуиция и чувство (функция оценки) дают ей доступ к архетипическому функционированию матриархального типа, но не настолько, чтобы ее Я сознательное оставило все рациональное функционирование патриархального порядка – оно охотно отвечает на требования культурного окружения.

С другой стороны, в ее поле поляризованного сознания находится не только материнство. В ее личном жизненном поле есть индивид – ребенок, объект любви и участник ее собственной судьбы. Для матери поле материнского имеет полярные стороны, тогда как для ребенка оно пока еще не дифференцировано.

И, наконец, эмоциональная и социальная жизнь женщины продолжается – по крайней мере, это крайне желательно. Место мужчины, который является не только отцом, там уже забронировано. Малыш – не единственный объект для женщины.

Характеристики Архаической зависимости

Нойманн описывает Архаическую зависимость как мифологическую реальность, недоступную опыту, который является, в известной степени, частью сознания. Впрочем, он выбрал прилагательное уроборическая

«для характеристики целостности без напряжения этой психической реальности (…) символ интра-утробной ситуации, в которой личность ребенка пока еще не четко очерчена и не конфронтирует пока с человеческим окружением»⁷.

Эта ситуация продолжается в течение первых месяцев после рождения, когда мать и ребенок еще не отделимы друг от друга.

Нойманн определяет материнство как двойственный союз, обращаясь к двум понятиям: унитарная реальность – его собственный термин, и мистическое участие – термин Юнга.

Понятие унитарной реальности, переводимое иногда как «союз реального» (Einheitswirklichkeit) в зависимости от контекста, появляется примерно в 1955 г. в работе Нойманна⁸, подготовленной его метапсихологическим эссе 1952 г., касающимся «психического и трансформации планов реального»⁹, что, в свою очередь, расширило работы Юнга о синхронии¹⁰. Это понятие широко использовано в работе «Ребенок» для определения архетипического поля, в котором развиваются и взаимодействуют мать и дитя. Это понятие выработано им в процессе его раздумий по поводу архетипа, который

«отвечает на необходимость определить реальный союз, где психическое и мир едины, существуя и до, и после первого разделения, из которого развивалась поляризированная реальность нашего сознания»¹¹.

Что касается мистического участия, Нойманн употребляет это словосочетание, чтобы определить способ отношений в диаде мать-ребенок при прохождении стадии Архаической зависимости. Для него это состояние идентичности, где пока еще не выделились ни субъект, ни объект, где мать и ребенок воспринимаются одновременно, без идентификации.

Существует биопсихическое единство между телом и миром: для младенца образ тела не дифференцирован – он такой же обширный и безграничный, как космос. Мать есть мир, и «голодное тело, и успокаивающая его грудь есть единое целое»¹². Ребенок живет в безопасности в этой реальности, его крик, свидетельствующий об испытываемом им дискомфорте, побуждает мать удовлетворить его нужды: нет напряжения между Я и самостью.

Аналитик может констатировать регресс анализируемого к младенческому состоянию (до дифференциации образа тела), когда во время терапии, в снах и рисунках появляются космические элементы: планеты, звезды, Земля, Луна, Солнце. Бывают и образы «океана» – этот набор устанавливает уровень происходящей реорганизации.

Итак, мы вправе сказать, что Архаическая зависимость есть констелляция идентичности, «бессознательной идентичности». Пока еще нет достаточно связного Я у младенца, и мать существует в «мистическом участии» ее архетипической роли.

Архаическая зависимость есть также и констелляция эроса, отношение самое сильное, которое мог бы прожить индивид, прототип всех позднейших отношений,

«основа всех зависимостей, любого состояния отношений, всех настоящих и будущих отношений»¹³.

Это отношение входит в понятие архетипа материнства и проявляется обычно у матери и ребенка в физическом и психическом поведении: молоко является частью архетипа, равно как и улыбка матери, ее телесное тепло и способность любить, и инстинкт сосания у младенца, и его умение позвать мать, которая исполнит его желания.

Важность тела в Архаической зависимости

Очень важно внимание к телесным функциям – они могут быть активными: дыхание, крики, проглатывание, мочеиспускание и дефекация – и пассивными: быть согретым, обласканным, вычищенным и помытым. Вся поверхность тела взаимодействует с внешним миром, в то время как пищеварительный тракт составляет внутренние ощущения. Сосание и проглатывание делают мир теплым и удовлетворяющим. Что касается пограничных зон, эрогенных зон по Фрейду, они выполняют сверхработу, обеспечивая обмен между двумя мирами, – обмен, управляемый дыханием и криками. Из этих обменов рождается знание и отношение: рот, например, выполняет познавательную и социальную функции, о чем свидетельствует поцелуй.

Одобрение матерью этого полного телесного удовольствия вызывает у младенца чувство наполненности, которое раньше было ему не известно, кроме так называемых «пограничных» моментов – таких, как «питательный оргазм», описанный Пойманном. На этой стадии существуют два полюса, головной и анальный, они в равной степени акцентированы, и принятие тела – это полное принятие.

«Весь биопсихический процесс, сосание, дающее удовольствие и приятные моменты при работе кишечной перистальтики, есть любовь»¹⁴.

На этой основе закрепляются инстинкт самосохранения и побуждение саморазвития.

В это время господствует питательный символизм; питательный Уроборос откроется затем в оральности, для Нойманна это не детский пережиток, но появление символического мира, имеющего фундаментальное значение, архетипический способ интерпретировать мир, интегрироваться в него, включить его в себя.

Из этого телесного опыта и строится комплекс Я. Это

«Эго-комплекс здорового человека – это психическая “верховная власть”; под этим мы подразумеваем всю совокупность относящихся к Эго представлений, которая, как мы полагаем, сопровождается сильным и постоянно присутствующим эмоциональным тонусом нашего собственного организма. Эмоциональный тонус есть эффективное состояние, сопровождаемое соматическими иннервациями. Эго – это психологическое выражение прочно связанных комбинаций ощущений всего организма. Следовательно, личность является самым устойчивым и прочным комплексом…»,—

пишет Юнг в 1907 г. в работе «Психология Dementia praecox»¹⁵. Комплекс Я пробуждается благодаря интенсивному давлению либидо, ориентированному, главным образом, на эрогенные зоны, но в то же время вовлекающему все тело. Также сюда добавляются эмоциональные тональности отношения к матери. Так, постепенно, повторяющийся контакт с телом матери и способы, которыми она управляет фрустрациями ребенка, позволяют обнаружиться сознательному и дифференцированному опыту комплекса Я, первоначально проживаемому бессознательно в телесной самости¹⁶.

Фундаментальный опыт удачного проживания Архаической зависимости есть полное доверие, которое имеет Я в Самости, этот материал надежен. Все функции тела словно купаются в этой проекции, и телесное удовольствие ведет к здоровому развитию личности. Надежность материала позволяет ребенку забываться во сне без опасений и устанавливать эротические отношения в самом широком смысле, то есть готовиться к социальной жизни. И, наконец,

«ребенку необходимо сохранять двойственный союз Архаической зависимости, что полностью соответствует его инстинкту самосохранения, т. к. его существование полностью зависит от матери»¹⁷.

Это бесценный этап развития для индивидуума, на котором обнаруживаются истоки внутренней безопасности, позволяющей потом бросить вызов превратностям жизни.

Напротив, любой негативный образ матери – это тоскливый и тревожный образ, вторичный по отношению к ситуации подавленности. Что касается «Ужасной Матери» Нойманна, смертоносного аспекта архетипа Матери, то она появляется в случае слишком радикального разъединения созидательных сил материнского, длительного удаления от матери или ее смерти, без появления ее заместителя. «Ужасная мать» появляется также тогда, когда существует очень сильная враждебность к этим созидательным силам, например, у матери, имеющей негативный материнский комплекс, или когда окружение враждебно настроено против ее творческих сил.

На мой взгляд, понимание этого делает возможным плодотворные исследования психосоматических симптомов и мрачного бессознательного, которые характерны для пациентов, перенесших телесную агрессию, когда они были в утробе матери или в первые месяцы жизни.

Первичная самость и Я в Архаической зависимости

До этого момента я рассматривала Архаическую зависимость с точки зрения отношения мать-ребенок, в котором отец играет свою роль. Теперь я хотела бы рассмотреть их с точки зрения инстанций и отношений, которые устанавливаются между Я и самостью младенца. Этот процесс я уже представляла, но сейчас хотела бы к нему вернуться.

Со стороны первичной самости

Самость имеет качество предшествующего, данного априори, развивающегося в течение всей жизни. Тело, архетипы и Я есть ее эволюционные аспекты. Это именно развитие Я и бессознательного в процессе индивидуации, которое взрослый пациент может осознать во время анализа, ну а в детстве самость функционирует бессознательно у большинства наших современников.

Первичная самость передает в Я материал для интеграции, включает в работу структуры, все более разнообразные по мере развития индивида, и одновременно схемы поведения и способности представления, когда Я становится достаточно последовательным. В сумме она играет родительскую роль по отношению к Я, пока оно не достигнет относительной автономии современного взрослого человека.

В Архаической зависимости Я ребенка находится пока еще только в состоянии примитивного ядра, к которому мало-помалу будут приклеиваться куски проживаемого опыта, и потребуются месяцы, чтобы они могли организоваться в комплекс Я. С другой стороны, эмбрион, а затем и младенец зависят от матери в отношении питания и ухода. Именно при помощи матери ребенок делает первые шаги к знакомству с миром и другими людьми. Мать, таким образом, и самость, и Другой, и мир связаны друг с другом настолько, что живут в бессознательной идентичности.

Эта двойственная регуляция жизни эмбриона и младенца привела Нойманна, как мы уже видели, к дифференциации двух главных функций самости: телесная самость и самость отношения, причем последняя лежит сначала на плечах матери. И только в период между годом и полутора годами ребенок может взять на себя их осуществление. С одной стороны, он должен достигнуть независимости движений, с другой стороны, прийти к осознанию, что он личность, и обрести некоторое умение в использовании языка отношений при условии, что мать готова передать ему эти полномочия.

Если мы вспомним, что самые различные факторы в «материнском» определяют судьбу индивида, мы лучше поймем теперь, как они определяют первичную самость ребенка. Каждый из этих факторов, действительно, имеет особенное воздействие или на уровне телесной самости, или на уровне самости отношений.

Со стороны Я

Мы видели, что фундаментальный опыт удавшихся отношений Архаической зависимости помогает установиться полному доверию, которое Я вызывает у Самости, благодаря надежности материнского, что соответствует понятию «достаточно хорошей матери» Винникотта. Хотя хороший аспект материнского включает в себя умение дозировать и фрустрации, и тревогу, и страдания, и отказы, они тоже входят в структуры любой удачной Архаической зависимости. Мать обладает умением дифференциации благодаря своему Анимусу при условии, что он занимает свое место, то есть избавлен от стремления к власти.

Кульминационным моментом нормального развития младенца становится образование интегрирующего Я, которое уже способно управлять и ассимилировать, до определенных границ негативных опытов, выходящих как из внутреннего мира, так и их окружения. Я интегрирующее предохраняет от раздвоения личности.

«Так рождается позитивная толерантность Я, которая на базе своего отношения доверия и безопасности по отношению к матери способна принять мир и себя самого, потому что Я есть сознательный опыт позитивной толерантности и принятия матери»¹⁸.

Я интегрирующее очень рано занимает место в ситуации идентичности с матерью, с самой первой уроборической фазы Архаической зависимости, но достигает центральной позиции только в матриархальной фазе, когда Я начинает осознаваться после первого года жизни ребенка.

Если же, наоборот, негативный проживаемый опыт превалирует с самого раннего возраста, Я сворачивается либо в состояние застоя, которое ведет к физической смерти, либо в дефицитарное и затем психотическое состояние.

В случае, когда Я смогло начать себя выстраивать, либо вследствие качеств субъекта – его жизнеспособности, – либо если негативный опыт был не слишком ранним, формируется Я оборонительное по типу преждевременной фаллической эрекции, которое рискует рухнуть перед лицом новых требований адаптации. Крайний вариант состоит в том, что может сформироваться негативное Я, жесткость которого, садомазохические реакции и патологический нарциссизм есть не что иное, как неэффективное оружие против своей слабости и различных негативных чувств – беззащитности, приниженности и отсутствия любви, которые приводят к ощущению безнадежности. Чувства, любовная близость и солидарность остаются ему незнакомы.

Эволюция Архаической зависимости

Уроборос

Уроборос, этот змей, сплетенный сам с собой и поедающий свой хвост, – это проявление трансперсонального, это транс-исторический аспект отцовского архетипа в самом архаическом представлении.

Нойманн подробно рассматривал его с точки зрения описательной, этнологической и теоретической в работе «Мифологические стадии эволюции сознания»¹⁹ и клинически использовал термин в «Ребенке». Парадоксальный мир, одновременно и статичный и вечный, он содержит зародыш креативности, он – основание и начало истории. Он круг, яйцо, в котором сосуществуют противоположности, но пока еще не разделенные, он большой самоудовлетворяющийся гермафродит, который является в одно и то же время и материнской маткой, и Миром объединенных родителей, где маскулинность и фемининность едины. Тем не менее, этот союз говорит только об источниках и не имеет ничего общего с генитальной теорией. В различной эпистемологии он только намекает на первичную сцену.

Матриархат доминирует на первоначальной стадии; но, тем не менее, отцовский патриархальный аспект выражается в творческом побуждении и начале эволюции во времени. Таким образом, сначала это объединенный родительский Мир, где рядом с фемининностью располагается маскулинность.

Маскулинность, фактор разъединения-дифференциации

Прежде всего, вслед за Нойманном, я хочу подчеркнуть, что

«мы употребляем… такие термины, как мужское и женское – то есть не как личностные, связанные с полом характеристики, а как символические выражения»²⁰.

– С самого начала существует маскулинность матери. Ребенок ее исследует

«не только символически в своей мифологической апперцепции бессознательного, но также физически, наблюдая действия матери»²¹,

и эта материнская маскулинность открывается активной или пассивной, со своими атрибутами и материнской, и отцовской власти.

Что в этом юнгианцы называют Анимусом? Если телесная женственность обозначает сознательную жизнь женщины – парадокс! некоторое отнесение к материнской фемининности будет бессознательной идентичностью, и тогда становится понятным, что маскулинность служит для дифференциации бессознательного женщины.

Функции Анимуса тройственны. Он выступает как посредник во взаимодействии с бессознательным, в частности, с коллективным бессознательным; поэтому он близок к самости в ее маскулинном аспекте.

Он также является фактором проекции, и у женщины есть целая гамма образов, модели которых она будет искать среди мужчин своего окружения и в средствах массовой информации. Эти модели могут привести к настоящим отношениям, но часто герои существуют только в воображении. Анимус, наконец, – сам представитель бессознательного, поскольку представляет собой комплементарного Другого.

В поведенческом плане Анимус – фактор утверждения самости, установления отношений с социальным миром, но особенно – с миром идей. Он носитель логоса, так как стремится к дифференциации и к знанию. Его интеграция дает доступ к символической функции. Он выражает мнения, которые оказывают влияние на эмоциональную жизнь женщины.

К этим сухим определениям Нойманн добавляет богатство и изобилие своих описаний²². Он различает несколько уровней в конституции Анимуса.

Анимус патриархальный – самый близкий к сознанию, передает патриархальную культуру, в которую погружена западная женщина и которую ей внушают без ее ведома отец, брат, дядя, учитель и муж. Мир логоса и морали в действительности содержит то, что обычно описывается как Анимус. Если женщина не может это различить, не осознает этого, то это

«господствующий культурный патриархальный канон, который определяет не только сознание, но также поверхностный слой бессознательного, равно как и бессознательное определение ценностей».

Старый мудрец принадлежит к этому же уровню. Он, носитель смысла, делает это, тем не менее, по-мужски и проявляется в самости женщины только в период, когда женщина нуждается в полной поддержке архетипа Отца, чтобы отделиться от Великой Матери и выйти из бессознательного. Если же женщина, напротив, начинает злоупотреблять этим, то она оказывается скованной патриархальной связью. Тем не менее, в своей обучающей функции Анимус очень полезен как носитель смысла и фактора социальной адаптации.

На более глубоком уровне Нойманн добавляет Анимусу матриархальный уровень, который он называет матриархальное сознание, полагая, что это оно управляет сознательным отношением в период матриархата. Этот уровень поддерживается бессознательно, он подавлен в патриархате, и чтобы к нему подойти,

«современная женщина должна столкнуться с трудной задачей освобождения от своих предрассудков, содержащих важные значения патриархальной культуры, то есть суметь преодолеть в достаточной степени патриархальные Анимы, чтобы стать способной воспринимать особый аспект своей женской натуры».

Как бы то ни было, Нойманн различает еще два уровня в этом матриархальном сознании: Анимы Великой Матери и в глубине всего – патриархальный Уроборос глобальных размеров.