Текст книги "Ведьма с Лайм-стрит"

И Берд вновь поддержал своего эксперта. Он счел стоны, доносившиеся из кабинки, свидетельством не боли, а досады от поражения.

К концу третьего сеанса Нино редакция «В мире науки» согласилась как с Гудини, так и с Принсом, который с самого начала говорил, что эти проявления «поражают своей глупостью». Итальянский кандидат, осознанно или нет, мошенничал и оказался очередным ложным медиумом. И только доктор Пеккио, попросивший сделать его членом комиссии, еще не утратил веры в своего воспитанника.

Новый демонстрационный сеанс для Нино назначили за несколько дней до Рождества, и на этот раз Гудини отсутствовал. Неудивительно, что Эвсапия проявила себя куда лучше. Инструменты играли, занавеси кабинки надувались, как паруса.

– Потрясающе, да? – самодовольно вопрошал доктор Пеккио.

С наступлением полночи медиум впал в истерику. Изо рта у него пошла пена, он попытался вскочить со стула и порвал пута. Впоследствии Пеккио заявил, что его подопечный сделал достаточно, чтобы получить награду.

– Мне полагается две с половиной тысячи долларов, – заявил доктор. – И я требую выдать их мне. Мальчик предоставил вам убедительные доказательства. В этом нет никаких сомнений. Деньги мои.

К его огорчению, комитет не был удовлетворен. Берд объявил, что требуются дополнительные сеансы. Новые демонстрации способностей Пекораро назначили на январь, но, когда доктор узнал, что на них будет присутствовать Гудини, они с экстрасенсом отказались от дальнейшего участия в конкурсе.

Часть VI. Ведьма с Лайм-стрит

Мир с нетерпением ждет появления универсальной религии.

Сесил Блаунт де Милль

Традиционалисты, похоже, менее склонны к насмешкам.

Тайм

Когда гасли огни и мы сидели за столом в кромешной тьме или в слабом свечении красной лампы, мы становились свидетелями удивительнейших феноменов, когда-либо виденных людьми.

С. Ральф Харлоу, из воспоминаний о спиритических сеансах на Лайм-стрит

Мина Стинсон Крэндон, дата рождения – 28 августа 1889 года, Пиктон, Онтарио

Уолтер Стинсон, дата смерти – 7 августа 1911 года, Бостон

1924: Вечер на Лайм-стрит

«Представьте себе, что вас пригласили к доктору Крэндону на одну из вечеринок, включая ужин. Вы найдете его дом в старой исторической части Бостона, и, должно быть, его район напомнит вам о многих событиях, происходивших в этом городе. После того как старомодный дворецкий-японец проводит вас в милую гостиную, вы лицом к лицу встретитесь с приятным хирургом средних лет. Ему ведомы секреты гостеприимства, и потому вы сразу расслабитесь. Что-то во взгляде его серо-голубых глаз, ясных и честных, напомнит вам других людей его профессии – людей талантливых и волевых. Если вы приехали, настроенные по отношению к нему критически и враждебно, то обнаружите, что в присутствии этого обаятельного джентльмена тяжело сохранять подобный настрой.

Когда вас представят миссис Крэндон, она сразу же полностью разрушит все стереотипы, создаваемые знаменитыми медиумами. “Ведьма с Лайм-стрит”, привлекательная блондинка с обворожительными манерами и великолепной фигурой, миссис Крэндон женственна, истинная леди, воплощающая в себе лучшие качества матери и домохозяйки. Ее жизнерадостность в сочетании со спокойствием и достоинством доктора делает их прекрасной парой, и в их обществе можно приятно поужинать. У обоих замечательное чувство юмора, и разговор никогда не застопорится.

После ужина, за которым вам будут понемногу подливать вино, что согреет ваше сердце, вас пригласят в библиотеку. Здесь царит знаменитая бостонская атмосфера уважения к печатному слову – кресла, повсюду книги… Вероятно, пока доктор общается с вами, на вечерний спиритический сеанс придут его друзья. Вы можете познакомиться с доктором Марком А. Ричардсоном, известным своей работой над прививками от тифа. Он не может не понравиться. Вы сразу поймете, что это носитель лучших ценностей Новой Англии. Конечно же, зная о его работе и судя по его манерам, вы никогда не заподозрите его в том, что он ассистент фокусника. Его жена тоже не наведет вас на такие мысли…

После разговоров вы направитесь в компании этих интересных людей в комнату для сеансов. Что бы вы ни думали касательно существования призраков и демонов, в любом случае вы поймете, что вас ждет увлекательный вечер. В темной комнате вы повстречаетесь с самой загадочной личностью. Конечно, вы не увидите его, только услышите его призрачный шепот. Но вот о чем он будет шептать!»

Др. Генри К. Маккомас, психолог из Принстона, исследовавший феномен Лайм-стрит

Бостон не был известен благодаря звездам и знаменитостям, но славился благодаря светлым умам в Массачусетском технологическом институте и Гарварде. «Ред Сокс» продали Бейба Рута, а «синие чулки» выгнали из города Айседору Дункан. В первое время Крэндонам удавалось избегать огласки, хотя происходящее в комнате для спиритических сеансов не могло не привлекать внимания. Был ли гостем психолог из Гарварда или сосед с Бикон-Хилл, собрания у Крэндонов стали пользоваться популярностью, когда Мина вернулась из Европы. В письме Робаку Рой жаловался, что сеансы по воскресеньям посещает столько людей, что «они скоро превратятся в водевиль!». Хоть это и было последнее, чего он хотел бы, сеансы становились все более шумными.

Вспоминая все возгласы и смех на предыдущих сеансах, Рой решил, что ради эксперимента стоит заставить клуб «Абак» молчать. Они с доктором Ричардсоном надеялись продемонстрировать, что характерный голос и сдавленный смех Уолтера не могут исходить от кого-то в кругу спиритического сеанса. Ричардсон продемонстрировал свою знаменитую «машину для отключения голоса» – механизм, который должен был доказать, что никто не открывал рот, когда предположительно говорил дух.

Мина утверждала, что этот прибор похож на соску, которой затыкают рот орущему младенцу. Во рту каждого участника сеанса находился резиновый конец трубки, соединенной с U-образной емкостью. Участники должны были дуть в отверстие на конце трубки, пока вода в емкости поднималась с одной ее стороны и опускалась в другой. Когда достигалось равновесие, медиум и участники должны были заткнуть отверстие языком.

Таким образом все, находившиеся в кругу, не могли издавать звуков: если кто-то открывал рот, давление воздуха ослабевало и вода начинала перетекать на другую сторону светящейся трубы. Мина радовалась, что сеансы проходят в темноте, потому что иначе она не могла бы удержаться от истерического смеха при виде своих друзей со шлангами в руках, пока Уолтер повторял: «На дворе трава, на траве дрова» и «Корабли лавировали, лавировали да не вылавировали». Доктор Крэндон, который не замечал комичности ситуации, считал, что необычное устройство выполняло свою функцию. Оно заглушало участников, но не призрака.

В честь наступления 1924 года зазвонил расположенный вне досягаемости медиума гонг. В шутку ударив молоточком в грудь Алека Кросса, Уолтер затем принялся бить в гонг, а из фонографа лились звуки джаза. Это был год призрачного стука, касания эктоплазменных рук, парящих в воздухе роз и таинственных эллиптических огоньков, сверкающих, как глаза (Уолтер решил продемонстрировать присутствующим своих астральных питомцев). Хотя миссис Крэндон еще не согласилась на проверку комиссией журнала «В мире науки», она, будто готовясь к дебюту, принялась усиленно тренировать свои способности. В Англии и Германии ученые увлеклись феноменом, называемым «телекинез». Медиумы в Европе, в частности Эван Пауэлл и братья Шнайдер, заставляли вазы и абажуры левитировать и перемещаться в комнате для сеанса. В начале года Мина добавила эти эффекты в свою программу.

К тому времени мать Мины и Уолтера, Джемима Стинсон, начала ходить на воскресные сеансы. Иногда на них приглашали медиума Сару Литцельман, поскольку ее присутствие, казалось, увеличивало силу Мины. Призрак и девушка начали флиртовать.

– Уолтер, я принесла тебе три алые-алые розы, – объявила Сара в темноте сеанса пару дней спустя после Дня святого Валентина.

Из кабинки медиума донесся шорох, затем оттуда повеяло холодом, и Уолтер ответил:

– Я принес вам желтую, желтую, желтую розу…

После того как он повторил это еще двум женщинам в кругу, Китти Браун и ее матери, на коленях у них материализовалось по одной желтой розе. В другом случае – Мину при этом удерживали исследователи – на стол для сеанса легли две гвоздики. Когда они начали двигаться, миссис Ричардсон выразила желание понюхать цветок, и он «с невероятной скоростью двинулся по кругу», касаясь лиц, голов и носов, пока не завис у ее подбородка, где и остался.

– Вы хорошо проводите время? Не правда ли, чудесный вечер?

Уолтер играл не только с цветами. В марте рассказывали о пепельнице, которая скользнула по столу, поднялась под потолок, а затем залетела в кабинку медиума и принялась грохотать о ее стенки, пока Мину, пребывающую в трансе, удерживали доктор Крэндон и Ричардсон. Уолтер говорил, что черпает силу из разумов сидящих за столом, хотя и жаловался, что их ментальная сила недостаточна.

Несмотря на то что исследователи из Гарварда продолжали наблюдать за Миной, они оказались не в силах объяснить эти новые проявления. Цветы нежно касались дам или хлопали исследователей по лицам. Присутствующих щипали, щекотали или дергали за волосы. Ученых дергало за штаны нечто, казавшееся сотканным из тумана, бесплотным, холодным или иным образом нечеловеческим. Сары Литцельман «коснулось что-то, похожее на губы»; миссис Ричардсон чувствовала на своем лице нечто, похожее на паутину; ее икры и лодыжки касалось «что-то, похожее на лапу животного».

Другой член клуба «Абак», Фредерик Адлер, почувствовал, как что-то вспрыгнуло ему на ногу.

– Да, как блоха, – прошептал Уолтер.

– Тогда почеши, – предложил Адлер и тут же почувствовал, как его что-то схватило.

Когда доктор Крэндон спросил, не розыгрыш ли это, Уолтер ударил своего шурина десять раз по ребрам.

– Я тебя разыгрываю, да? – приговаривал он после каждого удара. – Смейтесь, – подтрунивал над ними Уолтер. – Если вам не над чем смеяться, посмотрите на себя в зеркало.

Однажды по чьей-то просьбе Уолтер материализовал эктоплазменный палец со светящимися костями, как на рентгеновском снимке. Он поднялся и опустился, как судейский молоток, стукнув по столу, затем какая-то светящаяся масса перевалилась через край кабинки медиума и прозвучало шесть ударов.

– Это пока лучший сеанс, – отметил доктор Ричардсон.

– Впереди нас ждет безумная ночка.

Уолтеру нравилось дразнить Роя и других присутствующих, говоря им, что в кромешной тьме выползают пауки и черви.

– Как в аду, – гоготал призрак.

Доктор Эдисон Браун, почувствовав, как что-то ползет у него по губам, попытался прихлопнуть невидимое насекомое. Когда Алек Кросс начал ныть, что-то ударило его по ладони. Мина почувствовала, как о ее ноги трется невидимая кошка.

На другом собрании, уже зимой, медиум заставила во тьме проявиться два треугольника, сотканные из света и похожие на изогнутые крылья. Уолтер сказал, что это летучая мышь по имени Сьюзи.

– Она меня носит, – пошутил призрак. – На Сьюзи я ездил в Европу.

Сьюзи бросилась в лицо Робаку, но к сестре доктора Крэндона, Лауре, отнеслась более дружелюбно, усевшись на ее плечо, пока остальные успокаивались. Были и другие животные, продемонстрированные собравшимся Уолтером, «целый астральный зоопарк», но выступление оккультного зверинца не завершилось, пока мистер Берд не вернулся на Лайм-стрит.

Марджери

 
Пророчеств много было на земле,
Но окончательное сбудется не скоро.
Ведь времени река течет не споро,
Не хватит жизни ни тебе, ни мне.
Надежда всех надежд грядет для всех людей
Сильнее веры, Папы, мира клира.
Для всей земли и для Вселенной всей
В пророчестве, что Марджери открыла[48]48
  Перевод Н. Реутовой.


[Закрыть].
 

Капитан Квентин К. А. Крауфурд, потрясенный гость медиума с Лайм-стрит

Один-единственный подтвержденный случай общения с духами реабилитировал бы сэра Артура Конан Дойла, но сколько еще разоблачений должно случиться прежде, чем антиспиритуалисты – иллюзионисты, религиозные фундаменталисты, сторонники Генри Менкена и настаивающие на необходимости эмпирических доказательств ученые – устанут читать о медиумах в газетах? Берд заметил, что читатели, пишущие в редакцию «В мире науки», поделились поровну на скептиков и тех, кто симпатизировал медиумам. Редакцию захлестнул поток писем с комментариями о том, как обошлись с Пекораро: некоторые жаловались, что медиума связали слишком крепко, другие – что его следовало связать надежнее.

Но те, кто утверждал, мол, это напряженная и шумная атмосфера состязания сдерживает проявление астральных феноменов, уже весьма надоели редакции. Берд писал в редакторской колонке журнала, что люди «устали оттого, что каждый оккультист с улицы (все эти Томы, Ричарды и Гарри) считает своим долгом засыпать нас трюизмами». Берд не хотел, чтобы кто-то считал, будто комиссия позволяет себе нападки на людей со сверхъестественными способностями или что «В мире науки» занимается вопросами религии. По его мнению, медиумические феномены не являются чудесами. «Если они происходят, – утверждал он, – то вследствие действия законов и причин, столь же определенных, как те, что вызывают взрывы в цилиндрах автомобильного двигателя». Проблема, как видел ее Берд, состояла в том, что «В мире науки» постоянно попадались шарлатаны.

Впрочем, той зимой, после разоблачения журналом доктора Альберта Абрамса, печально известного целителя электричеством, Берд был готов возвращаться к охоте за привидениями, хоть она и приносила неутешительные результаты. «Если попытаться выделить общность в нашем опыте за последние пятнадцать месяцев, – отмечал он, – то бросается в глаза низкое качество пришедших к нам медиумов». Конкурс журнала «В мире науки» был объявлен для того, чтобы проверить лучших медиумов мира. Так где же они?

В попытках привлечь новых кандидатов Берд опубликовал письмо одного из тех самых оккультистов «с улицы» – спиритуалиста, который говорил о том, какой шанс упускает движение.

«Что вы будете делать с расследованием “В мире науки”? – вопрошал этот человек членов Национальной ассоциации спиритуалистких церквей на собрании этой организации. – Вам выпал наилучший шанс доказать всему миру, что все эти вещи происходят. Если вы им не воспользуетесь, мир неизбежно придет к выводу, что вы остались в тени, потому что вам нечего продемонстрировать».

«Вот именно! Вот именно!» – хотел ответить Берд. Христианство продвигали апостолы, которые отважно шли в логово льва. Неужели ни у одного уважаемого медиума не достанет отваги встретиться с одним-единственным скептически настроенным иллюзионистом и несколькими непредвзято настроенными учеными? По распоряжению Мунна, журнал напечатал жирным шрифтом имена знаменитых медиумов, которых Берд хотел видеть в Нью-Йорке сильнее всего: список включал в себя Эвана Пауэлла, Аду Дин, Уильяма Хоупа и мисс Аду Бессинет из Огайо. Он заявил, что компания Мунна оплатит их проезд и проживание. Им следовало принять вызов сейчас или никогда.

Единственным, кто откликнулся, был доктор Ле Рой Крэндон, чья жена, все еще неизвестная широкой публике, не упоминалась. Но хотя она и была готова к проверке, доктор Крэндон боялся, что сеанс в Вулворте превратится в цирк; там ничего нельзя было определить. Вместо этого он предложил привезти комиссию в Бостон, чтобы сеансы можно было проводить в более спокойной обстановке. Он даже пригласил членов комиссии из Нью-Йорка погостить на Лайм-стрит на время сеансов с Миной.

Новость о том, что миссис Крэндон готова принять вызов, порадовала Берда. Он сказал Мунну, что леди из Бостона, вероятно, их последняя надежда на возможность исследовать достойного медиума. В отличие от остальных кандидатов, Мина никогда не брала за свои сеансы денег, а Крэндоны щедро предложили профинансировать пребывание комиссии в Бостоне. Взамен Берд согласился на столь необычные условия эксперимента. Привозить медиумов в офис «В мире науки», где от них требовалась немедленная демонстрация способностей, оказалось, как признал Берд, не особо действенным методом. Берд также согласился, что ученый должен работать с медиумом постепенно, прежде чем требовать от него убедительной демонстрации. Кроме того, Крэндоны не хотели, чтобы их имя появлялось в газетах. Чтобы позаботиться об этом, Берд предложил придумать кандидатке псевдоним. Ее вторым именем было Маргарита, так почему бы не называть ее Марджери?

Они назвали ее Марджери, и она стала Марджери. Вскоре после того как стороны достигли соглашения, Уолтер посредством автоматического письма своей сестры сочинил оду Берду:

 
В Нью-Йорке человек ученый жил,
Был знаменит – светило из светил.
Из ближних, дальних стран, со всех сторон
К нему, толпясь, спешили на поклон.
Но медиумов он разоблачал,
Ловил их за руку, всегда торжествовал.
Он ликовал – но до того лишь дня,
Когда он захотел поймать… меня[49]49
  Перевод Н. Реутовой.


[Закрыть].
 

Опасные игры

 
Дитя, оглянися; младенец, ко мне;
Веселого много в моей стороне:
Цветы бирюзовы, жемчужны струи;
Из золота слиты чертоги мои[50]50
  Цитата из стихотворения «Лесной царь» приведена в переводе В. А. Жуковского.


[Закрыть].
 

Иоганн Вольфганг Гете

Присутствие детей в доме не затрудняло проведение сеансов у Крэндонов. Приемный сын пары по неизвестным причинам с ними больше не жил. Другие предполагаемые приемные дети появлялись в доме на Бикон-Хилл, но никто надолго не задерживался, и люди говорили – когда Крэндоны их не слышали, – что их отпугивают призраки. Лишь Джон Крэндон, которому было десять лет, когда его мать начала проходить проверку медиумических способностей в рамках экспериментов ученых, вырос в доме номер десять на Лайм-стрит. Хотя биологический отец Джона жил всего в нескольких милях оттуда, мальчика вырастил Рой и ребенок носил его фамилию. На время сеансов его запирали в комнате, защищая от того, что он позже называл «опасными играми».

Говорят, что призраков привлекают чувствительные существа: они обуяют хрупких молодых девушек и шалят с детьми – как с сестрами Фокс из Гайдсвилля. Но нет записей о том, что Уолтер нападал на Джона или на сирот, живших с Крэндонами. Все верили, что дети в безопасности. В записях о Марджери так мало сказано о ее сыне, что легко забыть, что он вообще присутствовал в доме. До подросткового возраста, однако, он обычно находился именно там, и, пока его мать проводила сеансы, ребенок спал – или пытался заснуть – в комнате по соседству.

Доктор хотел избавиться от подозрений, что, как в случае с Мэгги и Кейт Фокс, причиной феномена Лайм-стрит послужил детский розыгрыш. В качестве предосторожности слуг отправляли в кино или по своим комнатам на время сеансов, а Джона закрывали в его комнате, хотя никто не потрудился защитить его от потусторонних звуков. Когда Уолтер был активен, стук, шепот, грохот мебели и последующие крики Алека пугали ребенка. Однажды Джон слышал, как с яростным хрустом ломается дерево. На следующее утро он обнаружил остатки кабинки медиума и понял, что это работа его матери.

Тревога Джона росла по мере того, как продолжались сеансы. В конце концов друзья Крэндонов намекнули им, что Лайм-стрит, превращавшаяся в новую Мекку паранормальных исследований, стала не лучшим местом для ребенка. Доктор, которому нравилась идея старых школ-пансионов, решил, что Джону подойдет Эндовер, куда его и направили. Но Джон и Мина остались близки, и сын беспокоился о ее состоянии. Доктор Крэндон, акушер и гинеколог, не был врачом Мины, когда родился ее сын; он так и не перерезал пуповину, связывающую ее с Джоном.

Дети Ричардсонов были старше и куда меньше боялись призраков, чем Джон, и потому иногда посещали собрания Крэндонов. Они на всю жизнь запомнили то, что видели. Началось все с широкой улыбки Ногуччи, приветствовавшего Ричардсонов у парадного входа. Затем дворецкий провел семейство по темному коридору и вверх по скрипучей лестнице. Миновав лестничный пролет, дети заметили «виктролу» – фонограф, который так часто заколдовывал Уолтер. Затем их привели в библиотеку и познакомили с гостями, с которыми им придется держаться за руки. Вечеринки перед сеансом проходили в теплом простом помещении, украшенном картинами маринистов и полном людей с такими титулами, как «судья», «доктор» и «капитан». Доктор Крэндон держался в углу, общаясь с одним из приехавших в гости знаменитых европейцев. А у камина гостей развлекала очаровательная медиум; в одной руке она держала сигарету, а в другой – ручку, которой осуществляла автоматическое письмо.

Когда доктор подавал знак, гостей вели наверх. Там, в комнате для сеансов на четвертом этаже, исследователи под светом красной лампы проверяли свое оборудование и камеры, пока остальные рассаживались вокруг знаменитого стола. Скрипучий фонограф играл Венсана д’Энди или, уже под конец десятилетия, «Счастливые деньки» Джека Йеллена. Вскоре медиум уже громко посапывала, находясь в трансе. Выключался свет, и все ждали прибытия Уолтера.

«Я до сих пор не могу забыть его голос, – говорила позже Мэриэнн Ричардсон. – Хриплый мужской шепот». Юной девушке и ее родителям «Уолтер казался реальным человеком». Ричардсоны отметали вероятность того, что призрак мог быть фокусом медиума; напротив, для них это было реальное существо, их близкий друг и советчик. «Здравствуй, Уолтер», – хором говорили собравшиеся в кругу; и, едва устанавливался контакт, начиналось призрачное веселье.

«Он перемещался от одного участника к другому, слегка касаясь каждого, – воспоминала Мэриэнн. – Он вынимал у них из карманов вещи или клал их туда, да так ловко, что жертва розыгрыша никогда не замечала этого. Особенно он любил дразнить доктора Крэндона и иногда довольно сильно дергал его за волосы. Настрадавшийся шурин дергался, ругался, а потом кротко отвечал: “Спасибо, Уолтер”». И не только детям казалось странным, что доктор остается столь смиренным.

Когда 24 апреля Малкольм Берд вернулся на Лайм-стрит, «виктрола» играла «Нет бананов» Фрэнка Сильвера – глупую и прилипчивую мелодию, которую можно было в то время услышать где угодно. Для людей, открывших для себя Фрейда, в песне был скрытый смысл, поскольку часто шутили, что настоящие мужчины стали вымирающим видом. Как знаменитым воинам или путешественникам, Нью-Йорк устроил торжественную встречу ученому Альберту Эйнштейну. Берд из окна своего офиса наблюдал, как невысокий профессор-еврей сдержанно махал собравшейся на Бродвее толпе.

– Никогда в жизни не видел столько зануд, – шутил Уолтер. – О господи, и эти люди хотят общаться с мертвыми.

Ему нравилось говорить «о нас унизительные вещи», рассказывал Берд о диалоге между исследователями и призраком. Периодически Уолтер отпускал замечания о неряшливости ученых, об их дефектах слуха, неуклюжести и даже насмехался над их возрастом. В отличие от этих стариков, старший брат Мины «так и лучился энергией» и шутил, мол, в романтическом смысле он куда активнее любого из них. Один раз, когда Марджери не смогла призвать духа, он объяснил свое отсутствие так:

– Я водил свою девушку на ярмарку.

Очевидно, его юность, как и либидо, сохранились после смерти.

– Уолтер, когда ты пребываешь в покое, можешь ли ты окружить себя красотой и юностью? – спросил христианский пастор.

Остальные гости могли представить себе, как Уолтер подмигнул им, когда ответил:

– Когда я вижу красоту и юность, как я могу пребывать в покое? Мне ведь и пятидесяти-то еще нет.

Уолтер говорил и более грубые вещи, но они не вошли в запись из соображений хорошего вкуса. «Уолтер знаком с распространенными ругательствами, – сообщал Берд. – И некоторыми весьма изощренными бранными словечками». Медиум в трансе тоже могла быть не менее вульгарной. В состоянии одержимости Уолтером она говорила и делала такое, что не сошло бы с рук женщине в этом городе мужчин, где женщинам нельзя было заходить в большинство нелегальных питейных заведений и заседать в суде присяжных. Светская дама не должна ругаться и курить, и в то же время Марджери, которая, предположительно, пребывала без сознания, передавала слова духа-хулигана с прокуренным голосом.

Одной из наиболее забавных особенностей сеанса были перебранки между Уолтером и доктором Крэндоном, который старался контролировать происходящее, словно операцию в городской больнице Бостона. Но Марджери при помощи своего брата всегда могла взять над ним верх. В постоянный репертуар призрака входила шуточка с шестом: он доставал шест из кабинки медиума и тыкал им в плечо Роя. Во время одного из сеансов доктора толкнули, шлепнули, погладили по голове и даже, по его собственным словам, «ударили ногой в лицо». Спасибо, Уолтер. В другой раз Ричардсоны отметили, что «большая мускулистая рука» опустилась на голову доктора, взлохматив ему волосы. Вследствие этого, по его словам, он «оказался так близко к истерике, как может себе позволить профессионал».

Уолтера Стинсона называли «настоящим мужчиной», «большим боссом»; и когда в комнате для сеансов слышался стук, он не был результатом действий маленьких девочек, как в случае сестер Фокс, а «телеплазмической материализацией его крепкой руки». Он не только главенствовал на сеансах; иногда его присутствие ощущалось и в спальне Крэндонов.

Однажды, когда доктор Крэндон и его жена лежали в постели, они услышали «частый стук», который был громче, чем в комнате для сеансов. Звук шел от пола, стен, потолка, телефона, как писал впоследствии Рой своему отцу. Балдахин кровати порвался, а стул, стоявший в пяти футах от пары, придвинулся ближе. Комната заскрипела и затряслась. Стул из красного дерева перевернулся, «повсюду разбросав одежду Марджери». Когда включили свет, было слышно лишь несколько стуков. После того как доктор снова его выключил, все проявления начались снова. Заскрипели пружины матраса, и возникло ощущение, что бесформенное тело выбирается из-под кровати, «а затем ножка кровати оторвалась от пола».

«Все это отнюдь не принесло нам приятных впечатлений», – писал доктор. Впрочем, обычно проявления медиумизма Мины были куда менее ужасными. Духи принесли на Лайм-стрит атмосферу веселья и чудес.

Спасибо, Уолтер.