Текст книги "Ведьма с Лайм-стрит"

Уходя, Принс неожиданно тепло попрощался с медиумом, даже обнял ее. Стоя у двери дома, Марджери смотрела, как он сел в такси и уехал на вокзал. Но, невзирая на то что она уже провела сеанс утром, вечернее собрание никто не отменял. После ужина участники сеанса поприветствовали Уолтера «радостными возгласами и всеобщим ликованием». Когда у него спросили, что вызвало грохот во время утреннего сеанса, призрак ответил, что «это треснул лед Принса». Он сказал, что ему трудно действовать в нашем мире при дневном свете, но он не хотел отпускать Принса в Нью-Йорк, не пошатнув скептицизма ученого. После успешного сеанса с дознавателем Американского общества психических исследований недолгое ослабление способностей прошло. Тем вечером экстрасенс и ее брат творили чудеса. Укулеле и рупор парили у ее головы, затем стучали по занавесям кабинки. После этого они полетели к участникам сеанса, и на мгновение вспыхнул свет одной из фотокамер Комстока. На снимке укулеле парило на странном багровом фоне.

Объективный взгляд на освещаемые в прессе события

Женщина поражает воображение экспертов по паранормальным явлениям.

Нью-Йорк Таймс

Демонстрационные сеансы медиума из высшего света убедили ученых.

Бруклин Игл

Четыре из пяти членов комиссии, определяющих победителя, уверены, что ее способности подлинны на все 100 %.

Бостон Геральд

До недавнего времени постоянные читатели журнала «В мире науки», платившие за каждый выпуск целых тридцать пять центов, не ожидали увидеть там статьи о спиритических сеансах и одержимости духами. Это был журнал о науке и технике, а не об оккультизме. Но Берд часто замечал, что есть огромная разница между сверхъестественным и экстраординарным. Марджери вполне могла быть настоящим медиумом, но при этом не связываться ни с какими духами из мира иного.

В современном мире слова Берда воспринимались как вера в библейские чудеса при отрицании самого существования Бога. Как только исследователи сталкивались с неизвестными ранее силами природы, у людей на каком-то бессознательном уровне вдруг возникала необъяснимая убежденность в том, что теперь можно будет общаться с духами мертвых – по крайней мере, так казалось Берду. Он сидел за пишущей машинкой в своем кабинете, просматривал фотографии астральных огоньков и тяжелых предметов, висевших в воздухе и тем самым нарушавших законы гравитации, и раздумывал о том, что журналисты «В мире науки» всегда старались умерить пыл читателей именно в таких вопросах. Еще во времена отца и деда Мунна журнал называл спиритизм балаганными фокусами и средневековым мракобесием. Но Берд знал, что несколько раз редакция «В мире науки» поддерживала изобретения, на тот момент казавшиеся слишком фантастическими, чтобы соответствовать действительности.

Одной из задач журнала – а значит, теперь и задачей Берда – была демистификация новых рубежей науки.

Когда Вильгельм Рентген открыл рентгеновское излучение и в качестве доказательства предоставил жутковатые снимки скелета своей жены, многие ученые и Европы, и Америки сочли это розыгрышем в духе бродячих цирков и открыто насмехались над изобретателем. Тем не менее «В мире науки» вскоре после заявления Рентгена о его изобретении напечатали редакционную статью, в которой говорилось, что это изобретение поможет не только совершить революцию в медицинской диагностике, но и, возможно, даст ответы на «извечные вопросы необычайной важности». И хотя это происходило задолго до того, как Малкольм Берд начал работать в журнале редактором, он считал, что сейчас эксперты приблизились к открытию экстрасенсорной силы, которая по меньшей мере приведет к появлению новых отраслей таких наук, как психология и физика. Поэтому когда Берд летом 1924 года готовился поведать миру о Марджери, он хотел написать статью, ничем не напоминающую старые добрые истории о привидениях.

«Леди, о которой пойдет речь в этой статье, является женой выдающегося специалиста в своей области, человека, пользующегося всеобщим уважением в его городе». Так начиналась статья Берда в очередном выпуске «В мире науки». «При жизни ее брат считался экстрасенсом. А после его смерти случилось кое-что очень странное». Берд утверждал, что сестра является проводником сверхъестественных явлений в наш мир, а сами явления вызывает ее брат. После «развития» ее паранормальных способностей Марджери сумела вызвать «объективные феномены выдающегося свойства».

Берд рассмотрел в статье и возможность мошенничества, приводя аргументы, почему предубеждения, связанные с медиумами, не могут быть истинными в случае с Марджери. «Невозможно переоценить значимость моральных факторов в этом исследовании. Я считаю их куда надежнее, чем во всех остальных современных случаях физического медиумизма». В конце концов, на этот раз комиссия работала с респектабельной леди, а не с каким-то фокусником из провинциального городишка Уилкс-Барре, не с пронырливой аферисткой из Огайо или безумцем из Гарлема. В отличие от других кандидатов, у Марджери была безукоризненная репутация и полностью отсутствовал мотив обогащения. «Медиум – леди утонченная и образованная, потому разговоры о самой возможности мошенничества покажутся дурным тоном любому, кто ее знает, – уверял своих читателей Берд. – Она практикует медиумизм в кругу близких, не сделала это своей профессией и не берет за сеансы денег».

Мало того что Марджери «взяла на себя расходы» по пребыванию членов комиссии в Бостоне, она еще и собиралась пожертвовать награду Мунна, если получит ее, на дальнейшие исследования паранормальных явлений. И самой ей уже пришлось дорого заплатить за исследование. Хотя леди избегает публичности, она пожертвовала своим спокойствием и уединением. «Наши исследования оторвали Марджери от семейной жизни, – писал Берд, – и во многом мешали ее общению с двенадцатилетним сыном, что очень ее беспокоит».

Но Марджери не отказывалась от исследований благодаря моральной поддержке ее друзей. Берд придумал псевдонимы всем участникам сеансов, но четко дал читателям понять, что сторонники Марджери были «влиятельными и богатыми интеллектуалами». По его словам, четверо участников сеансов были врачами, а один (имелся в виду Марк Ричардсон) – выдающимся ученым, который за весомый вклад в медицинские исследования удостоился включения в перечень лидеров американского общества «Кто есть кто в Америке»[54]54
  «Who’s Who in America» – ежегодный каталог, выходящий в Америке с 1889 года и содержащий биографии наиболее выдающихся людей Америки.


[Закрыть]. Берд признавал, что все они являются убежденными спиритуалистами, но отрицают религиозную сторону этого движения.

Что касается призрака, то, хотя Уолтер и грубиян, он «выказывает глубокий интерес к научной стороне исследования и механизмам его собственных проявлений в нашем мире». Не описывая зрелищности сеансов, Берд, тем не менее, указывал, что у призрака, по словам Марджери, «было то же прекрасное чувство юмора, что и при жизни».

Берд выпустил две статьи о расследовании на Лайм-стрит, позиционируя себя не только как журналиста, но и как активного исследователя. Он пользовался научной стилистикой, как и ожидалось от подобной публикации, но было ясно, какую мысль он пытается донести до читателей: комиссия «явно склонялась в пользу» Марджери. Наконец-то журнал «В мире науки» нашел медиума, чьи способности были достойны награды.

Хотя Берд и понимал, что его статья о Марджери может вызвать определенный общественный резонанс, и он, и его коллеги «недооценили внимание общественности к нашей работе». Когда в газетах начали выходить статьи об этой истории, читатели захотели узнать как можно больше о леди из Бостона, которая могла оказаться первым в истории медиумом, чьи способности признали подлинными ученые. Считалось, что если она выдержит все испытания комиссии, то результат исследования ее способностей станет важным шагом в достижении цели, которую ставили перед собой Лодж, Эдисон и другие ученые, – контакт с духами мертвых. Журналисты пытались выяснить все о Марджери, ее брате-призраке и самих паранормальных феноменах. В обществе распространилось повальное увлечение оккультизмом, невиданное со времен сестер Фокс семьдесят шесть лет назад, и спиритические сеансы стали одним из наиболее популярных светских развлечений.

Но Орсон Мунн не спешил вручать награду победительнице соревнования. Некоторые газеты обращали внимание читателей на заявление Берда о том, что пока что у комиссии нет достаточно веских доказательств. «В мире науки» готовил Уолтеру ультиматум: так, в передовице «Нью-Йорк Ворлд» писали, что комиссия «потребует у призрака прекратить трюки с мебелью и музыкальными инструментами и произвести наглядную демонстрацию его сил, например замкнуть контур электрической цепи в запечатанном контейнере или перевесить чашу весов, защищенных от физического воздействия».

Те, кто следил за развитием событий, знали, что призрак уже справился с этими заданиями. В июле «Таймс» заинтриговала читателей, отметив в статье, что комиссия «не сумела найти ни малейших признаков мошенничества» в действиях экстрасенса. «МАРДЖЕРИ ПРОШЛА ВСЕ ИСПЫТАНИЯ», – гласил заголовок «Таймс».

Как Берд и ожидал, его самый знаменитый член комиссии бурно отреагировал на «утечку информации». К ужасу Гудини, казалось, что редактор «В мире науки» в своей статье выразил точку зрения комиссии. Но Берд не имел права говорить от их имени. Он определенно не имел права говорить от имени Гудини. Он мог высказывать только позицию журнала. Тем не менее Берд был единственным человеком, задействованным в соревновании, кто позволял себе публичные высказывания по этому поводу. А его, великого Гудини, оставили за кадром, точно какого-то второстепенного персонажа этой истории! Исследованию способностей Марджери придавалось огромное значение, а Гудини оказался единственным членом комиссии, который не принимал в этом участия. И при этом в газетах писали, что Марджери удалось убедить экспертов в подлинности своих способностей. А это означало, что она якобы сумела убедить и Гудини тоже. Прочитав об этом, Гудини «взорвался». «В мире науки», комиссию, да и самого иллюзиониста «выставили на посмешище», кричал он. Гудини хотел немедленно отправиться в Бостон и разоблачить эту наглую богатенькую самозванку.

Берд по этому поводу написал Гудини письмо, где напомнил, что они договорились не беспокоить его «до тех пор, пока исследование не позволит получить веские доказательства того, что способности медиума подлинны, либо речь идет о таком способе мошенничества, который не могут распознать другие члены комиссии». Поскольку на данный момент исследование дошло как раз до такой стадии, Берд и Мунн сами собирались поговорить с Гудини. Может быть, он «заглянет» в удобное для него время в редакцию и согласится пообедать с Мунном? Тем не менее в письме Берд намекнул, что Гудини не следует отправляться в Вулворт немедленно. Мунн уехал в командировку и вернется только на следующей неделе. Берд будет занят ближайшие несколько дней. Вероятно, перед приходом Гудини «стоит предварительно позвонить».

Когда Гудини наконец встретился с Мунном, издатель сказал ему, что уже неделю пытался связаться с ним, но «Берд все затягивал с этим вопросом». Это ничуть не удивило иллюзиониста, который жаловался, что его исключили из исследования способностей Марджери, чтобы Берд мог подтолкнуть других членов комиссии к выгодному для него решению. Мунн отказался разбираться с этими обвинениями и вызвал редактора в свой кабинет, чтобы Гудини и Берд могли поговорить напрямую.

По словам Гудини, он спросил Берда, выиграет ли Марджери соревнование.

– Безусловно, – ответил Берд.

– Мистер Берд, – возмутился Гудини, – вам нечего терять, кроме, может быть, должности в журнале, но, скорее всего, вы с легкостью найдете другую работу, если вы ошибаетесь, но если ошибусь я, это будет стоить мне репутации.

Гудини обратился к Мунну – он считал, что издатель уважает его за опыт в разоблачении шарлатанов-спиритуалистов, – и потребовал, чтобы ему разрешили присутствовать на сеансах Марджери. Если она настоящий медиум, то, учитывая прочитанные им отчеты (в частности, о материализации астрального голубя и тому подобное), Марджери могла оказаться «самым сильным экстрасенсом в мире». Но если она получит награду, а потом окажется, что она аферистка, те, кто поддержал ее, «станут объектами всеобщих насмешек».

Именно поэтому и вызвали его, заявил Мунн. Комиссия хотела, чтобы Гудини отправился в Бостон.

Берд пытался скрыть свое недовольство от недоброжелательности иллюзиониста. Другие эксперты проработали с Марджери три месяца и не заметили никаких признаков мошенничества. «А теперь он займется исследованиями, – писал Берд, – за два сеанса обнаружит обман, который мы не заметили за пятьдесят, и одним великолепным жестом спасет всю комиссию».

После того как Гудини ушел из редакции, Берд еще раз серьезно поговорил с Мунном. Этот иллюзионист только что назвал своих коллег в лучшем случае некомпетентными, а в худшем – лжецами. Он уже пришел к мнению, что медиум – мошенница. Берд предупредил Мунна, что Гудини может дискредитировать исследование способностей Марджери. Приняв это во внимание, Мунн решил отправиться с Гарри на Лайм-стрит, чтобы тот «прилично себя вел». Итак, двадцать второго июля, на следующий день после выхода хвалебной статьи о Марджери в «Таймс», Мунн и Гудини отправились в Бостон на поезде. Берд, предпочитавший ездить на автомобиле, прибыл туда днем раньше.

Услышав о предстоящем приезде Гудини, Марджери заметно разволновалась. Доктор Крэндон писал Дойлу о напряжении, которое чувствовалось на Лайм-стрит:

Сегодня на сеансе впервые будут присутствовать Гудини и мистер Мунн, владелец «В мире науки». Они задержатся в Бостоне на несколько дней. Мне кажется, Душечка моя Психея растревожена, а все из-за мерзкого отношения Гудини. Сегодня утром ее сильно тошнило. Тем не менее иногда, когда она плохо себя чувствует, сеансы удаются на славу.

Доктор Крэндон был наслышан об иллюзионисте, которого Дойл называл лживым умником и заклятым врагом медиумов. Сэр Артур опасался, что Уолтер не сможет «справиться» с негативной энергетикой фокусника, и было непонятно, сможет ли работать с ним Рой. Еще до приезда Гудини в Бикон-Хилл в отношениях доктора Крэндона с исследователями что-то изменилось. Ему казалось, что некоторые из них хотят опорочить его жену, поэтому былая доброжелательность улетучилась. Рой считал, что Марджери может вот-вот победить в соревновании журнала «В мире науки», и потому он требовал у членов комиссии подписывать копии их отчетов сразу после сеанса и оставлять эти документы у него, чтобы в том случае, если их последующие высказывания будут противоречить их наблюдениям, у него были доказательства, «которыми он разгромит их в пух и прах».

Доктору надоело «тратить время на вежливость и комплименты», как он писал сэру Артуру. «Это война до победного конца, и они знают, что я им спуску не дам, если до этого дойдет». Если он так относился к исследователям, которые разделяли его убеждения, то едва ли его отношения со скептиком могли сложиться удачно. Гудини был рьяным антиспиритуалистом, презиравшим веру Крэндонов и Дойла. Рой же, в свою очередь, с предубеждением относился к религии Гудини.

Как и многие люди его круга, доктор Крэндон испытывал неприязнь к иноверцам и был недоволен хлынувшей в Америку волной иммигрантов, которые грозили превратить США в землю народов Восточной Европы. В своем яхт-клубе он не раз позволял себе резкие антисемитские высказывания и еще до встречи с Гудини был враждебно настроен по отношению к этому члену комиссии. «Меня удручает тот факт, что этот вульгарный еврей смеет называть себя американцем», – писал он сэру Артуру.

Накануне приезда великого иллюзиониста Уолтер сочинил стишок, предвещавший грядущий конфликт:

 
Ах, Гудини, наглец, хвастунишка,
Ты припрятал тузы в рукав?
Ты «прищучишь» меня, лгунишка?!
Я УОЛТЕР! Поверь, ты не прав[55]55
  Стих приведен в переводе Н. Реутовой.


[Закрыть].
 

Воскрешение из мертвых

«Удача, а не магия» спасла Гудини от смерти.

Бостон Геральд

Когда-то считалось, что только волшебники, белые маги, благодаря мудрости своей способны защищать простых смертных от ведьм и противостоять их зловещим чарам. Но в 1924 году, если верить газетам, «Ведьма с Лайм-стрит» получила шанс победить мага. «ГУДИНИ БРОШЕН ВЫЗОВ», – гласил один заголовок. Казалось неизбежным противостояние Гудини и медиума, добившейся славы – той самой славы, ради которой великий иллюзионист не раз был готов рискнуть жизнью. Когда Гудини, одетого в смирительную рубашку, сбросили с борта баржи в Нью-Йоркскую бухту и ему удалось высвободиться, «В мире науки» написал, что то был «один из наиболее впечатляющих трюков, когда-либо выполненных человеком на протяжении всей истории». Но в последнее время журнал Орсона Мунна прославлял другого чудотворца – и если был прав Гудини, то речь опять шла о фокусах.

Марджери пыталась доказать, что ее брат продолжает жить после смерти, в то время как трюки великого Гудини должны были убедить зрителей в том, что он сам умрет, если не выдержит созданное им же испытание. В каждом его выступлении зрители боялись, что Гудини погиб, но всякий раз он восставал из мертвых. Однажды в Калифорнии его связали и закопали в песок на глубину почти два метра. Он выбрался из этой ловушки – бледный, оглушенный, окровавленный, являя собой «потрясающую имитацию воскрешения». В другой раз в Австралии, спрыгнув с моста закованным в цепи и кандалы, Гудини случайно задел на дне реки труп утопленника, и тот всплыл на поверхность воды рядом с ним. Посчитав это частью представления, зрители аплодировали, восхищаясь этим «эффектом Лазаря».

Теперь же Гудини и Орсон Мунн направлялись в Бостон – город, где великому иллюзионисту не раз приходилось выдерживать странные и жуткие испытания. Тут его приковывали к «стулу ведьмы» – пыточному инструменту с шипами и наручниками. Его помещали в смирительную рубашку и вывешивали за окнами Бостонского оперного театра, наблюдая, как он дергается в воздухе в ста футах над землей.

На глазах у мэра и восторженной толпы санитары Уорчестерской психиатрической лечебницы завернули его в два одеяла, привязали к койке и вылили на него десять ведер ледяной воды. Гудини с легкостью выбрался из этой ловушки. Закованный в наручники и цепи, он позволил поместить себя в мертвого 725-килограммового кита и сбросить тело животного в Бостонскую гавань. Он выбрался оттуда, точно пророк Иона из китового чрева.

На том этапе своей карьеры, когда Гудини приходилось ехать куда-то на поезде, он обычно тренировался в дороге – подтягивался на полках или делал отжимания в рядах между сиденьями. Он не мог долго оставаться на одном месте: стоило ему немного отдохнуть после такой тренировки, и опять в нем разгоралось желание двигаться. Но на этот раз ему не понадобится физическая сила, поэтому по дороге в Бостон Гудини отказался от привычной гимнастики в поезде. Ему предстояло предоставить свой отчет в комиссию, но он отнюдь не собирался оставаться пассивным наблюдателем. Он хотел добиться чего-то большего, разоблачить медиума той же ночью, пусть Малкольму Берду это и не понравится. Когда они с Мунном сошли с поезда на вокзале, Берд ждал их в машине, чтобы сразу отвезти на Лайм-стрит. Выходя из здания вокзала, Мунн видел, как прохожие приветствуют Гудини широкими улыбками и выкрикивают его имя. У иллюзиониста сразу улучшилось настроение.

Все замечательно

Прибытие Мунна и Гудини стало важной вехой на пути Марджери к славе. Хотя Рою и не нравилась сложившаяся ситуация, Мина принимала в своем доме новых гостей – знаменитостей из мира СМИ и развлечений. Конечно, миссис Крэндон волновалась по поводу приезда знаменитого иллюзиониста, но она очень гордилась тем, что может принять его у себя дома. О таких ученых, как Макдугалл, Принс и Комсток, она узнала только в прошлом году, но слава великого Гудини гремела в Америке еще в те времена, когда она была ребенком. Более того, Гарри, как и она сама, казался чужим в этом кругу интеллектуалов и ученых. Он признался Мине, что ничего не слышал о Макдугалле до тех пор, пока гарвардского психолога не пригласили в комиссию для проведения соревнования экстрасенсов. Кстати, сам Макдугалл, как и другие члены комиссии, не очень-то хотел посещать сеанс в присутствии Гудини. Психолог не отвечал на звонки Берда, пытавшегося пригласить его на эту встречу. Каррингтон уехал из Бостона еще до прибытия Мунна и Гудини. Принс сослался на неотложные дела в Нью-Йорке. Даже Комсток, обожавший подобные сборища, прислал на первый сеанс с Марджери своего ассистента Уилла Конанта, сказав, что сам не сможет прийти.

Учитывая, что многие считали Гудини грубияном, Марджери была приятно удивлена, когда оказалось, что Гудини может быть столь же вежлив, как Каррингтон, интересен, как Берд, и очарователен, как Китинг. До возвращения мужа с работы она отправилась с гостями из Нью-Йорка на прогулку и всю дорогу мило болтала с Гудини. Похоже, они прекрасно поладили. Всем казалось, что Марджери и Гудини отличаются по социальному статусу, но на самом деле культура жителей Бикон-Хилл была для Мины Крэндон куда более чуждой, чем многие полагали.

Во время той прогулки Гудини рассказал Мине, почему заинтересовался миром духов, и поделился горечью своей утраты. Берду сентиментальность Гудини казалась неуместной, особенно когда иллюзионист использовал в отношении своей покойной матери такие слова, как «любимая мамочка» или «эта святая женщина», но Марджери сочувствовала Гудини, понимая его разочарование в медиумах, которые не сумели установить контакт со столь важным для него человеком. В общем, Гудини все нравилось. За ужином он ничуть не напоминал скандалиста и ненавистника медиумов, каким его описывал Рой. Напротив, Марджери сочла его человеком весьма достойным, и казалось, что это чувство взаимно. В своем дневнике тем вечером Гудини отметил хороший вкус Крэндонов и упомянул красоту Марджери – по его словам, это могло объяснить позитивные отзывы Берда о ее медиумических способностях. Хотя Гудини позиционировал себя как исследователя, неподвластного чарам бостонской обольстительницы, он явно отлично проводил время на Лайм-стрит.

Он очень удивился, когда Марджери спросила его, не медиум ли он сам – мол, ей об этом рассказал сэр Артур. Гудини ответил отрицательно, но поделился с Миной своей историей о голосе, подсказывавшем ему, когда приступать к выполнению трюка. Он рассказал, как стоял на мосту и ждал, когда этот хранитель подаст ему знак, что пора прыгать. Кроме того, они прекрасно пообщались с доктором Крэндоном – тот с гордостью показал ему свою коллекцию вещей, некогда принадлежавших Линкольну. У Крэндонов была лучшая частная коллекция вещей Линкольна в Бостоне. Гудини же, в свою очередь, похвастался своей коллекцией вещей Джона Бута – безумца, который убил Линкольна. Осмотрев дом, Гудини сказал, что не обнаружил ничего подозрительного. Соответственно, тем вечером двадцать третьего июля Марджери провела свой первый демонстрационный сеанс для Гудини и небольшого круга участников – Мунна, Берда, Конанта и ее мужа. Рой обычно присутствовал на всех ее сеансах, и считалось, что он и сам немного медиум – по крайней мере, Марджери необходимо его присутствие, чтобы проявлять свои способности, как рассказали Гудини. На этот раз медиум оказалась между двумя участниками сеанса, один из которых придавал ей силы, другой же негативно влиял на энергетику процесса: этим вечером доктор Крэндон сидел справа от Марджери, а Гудини, проверявший ее руки и ноги, – слева. Сегодня сеанс проходил в темноте. Все началось с привычных астральных шепотов и свиста, ознаменовавшего прибытие Уолтера. Призрак сразу поприветствовал иллюзиониста и издателя.

– Интересные разговоры вы вели сегодня в поезде. Я был там. Я всегда появляюсь там, где обсуждают что-то интересное для меня, – насмешливо прошептал голос.

Прежде чем кто-то успел ответить ему, Уолтер принялся за Гудини, предупредив, что сейчас дотронется до его ноги. Гудини подтвердил, что чувствует прикосновение. Через некоторое время, когда участники сосредоточились, Уолтер выкрикнул:

– Проверь!

В этот момент Марджери отодвинулась от Роя в сторону Гудини, чтобы тот мог контролировать обе ее руки и ноги. Медиум была фактически обездвижена, и Уолтер объявил, что в воздухе парит рупор.

– Пусть Гудини скажет мне, куда его бросить, – предложил голос.

– В мою сторону, – скомандовал Гудини. И рупор сразу приземлился к его ногам. После этого Уолтер попросил Берда встать у двери, чтобы в комнату не проник никто посторонний. Прежде чем редактор успел выполнить эту просьбу, кабинка «резко дернулась назад», как написал Гудини. Если Марджери и иллюзионист, похоже, наладили прекрасные отношения, то призрак не собирался вести себя вежливо.

– Эй, Мунн, Гудини, думаете, вы тут самые умные, что ли? – грубил Уолтер гостям из Нью-Йорка. Но его проявления происходили одно за другим. Фонограф замедлился и выключился. Люминесцентный диск, установленный над коробкой со звонком, снизился и начал покачиваться из стороны в сторону. Потом звонок зазвенел – судя по всему, сам по себе. Все это время Гудини контролировал руки и ноги Марджери, и ей казалось, что он чувствует все перемены ее пульса и любое движение мышц.

Пока Уолтер действовал, Гудини тоже не сидел без дела. Во время сеанса он зафиксировал руки Марджери, сжав их своими коленями, и проверил звонок: не прикасался ли кто-то к нему? Потом он провел ладонями по предплечьям и плечам медиума, чтобы убедиться, что все еще сидит напротив Марджери, а не кого-то другого. Она чувствовала, что он стесняется ощупывать ее. В одном из отчетов прежних сеансов значилось, что «Каррингтон проверил колени медиума», но Гудини не позволял себе подобных прикосновений. Уж он точно не согласился бы стоять у окна среди остальных исследователей, разглядывая светящееся пятно на груди Марджери – как будто над ее соском крылся ответ на загадку Лайм-стрит. Но хотя Гудини оставался куда тактичнее в вопросах личного досмотра, он не сдерживался, командуя происходящим. Тем вечером, когда зажгли красную лампу, Гудини накричал на Берда за то, что редактор разорвал круг, высвободив одну руку. Считалось, что разрыв спиритического круга наносит непоправимый ущерб энергетике сеанса. Но Гудини приказал Берду держать руки на столе и подальше от медиума совсем по другой причине.

Кроме этой вспышки раздражения, Марджери не заметила в иллюзионисте никакого стремления помешать проведению сеанса. После Берд немедленно написал отчет, в котором отметил тщательную проверку медиума и описал проявлявшиеся на сеансе феномены. Документ подписали Орсон Мунн, его редактор и – без каких-либо замечаний – Гарри Гудини.

После окончания сеанса великий иллюзионист ничего не сказал. Похоже, он впал в задумчивость, будто переосмысливая только что увиденное. Поэтому Крэндоны надеялись, что он, как и фокусник Китинг, явился на сеанс скептиком и уйдет, уверовав. И Гудини ушел – по крайней мере, не остался на ночь. В отличие от Берда и Каррингтона, он считал неприемлемым проживание и обеды в доме медиума: как можно «преломить с ней хлеб, а затем вынести беспристрастное решение?» Тем не менее Марджери считала, что демонстрационный сеанс прошел удачно, и ожидала от Гудини позитивного отзыва. Задача, с которой не справились Дойлы в Атлантик-Сити, теперь досталась ей, и тем вечером она не просто написала на бумаге какие-то банальности, как Джин Дойл. Марджери предоставила наблюдателям веские доказательства – физические проявления способностей. Китинг однажды сказал, что если она добивалась такого результата обманом, то по таланту иллюзиониста не уступала Терстону (который в итоге поверил в нее) и Келлару.

После сеанса Берд отвез Мунна и Гудини в гостиницу «Копли Плаза». Они припарковались на Бикон-стрит, но остались в машине, поскольку договорились провести «разбор полетов». Повернувшись к Гудини, Мунн спросил, что тот думает о способностях Марджери.

Гудини, не колеблясь, вынес свой вердикт:

– Все это обман – от начала и до конца.

Он обещал, что на следующем сеансе разоблачит все методы самозваного медиума, хотя остались некоторые элементы ее представления, которые он пока не разгадал:

– Я до сих пор не понимаю, как ей удалось провернуть этот трюк с рупором.

Берд не стал выступать в защиту медиума, а предложил аргумент Принса: если Марджери мошенничала, то, скорее всего, держала рупор на плече, когда предполагалось, что тот парит в воздухе.

– Рупор не мог лежать у нее на коленях, потому что там его мог нащупать проверяющий, – напомнил Берд.

– На плече он тоже лежать не мог, – возразил Гудини: он ощупывал ее плечи во время сеанса.

И вдруг, по словам Берда, «выражение триумфа и облегчения» промелькнуло на лице иллюзиониста. Он заявил, что это был «великолепнейший трюк» из всех, что ему когда-либо доводилось разоблачать. У Марджери не было сверхъестественных сил, она не могла левитировать рупор – этот тезис оставался для Гудини аксиомой. И на плече у нее рупора не было. Значит, оставалась только одна возможность: медиум удерживала рупор у себя на голове, а затем сбросила его к ногам Гудини.

Берду эта гипотеза показалась абсурдной. Как эта светская львица могла бы провернуть трюк, который удался бы лишь немногим цирковым фокусникам? Если все это – результат мошенничества, то как Марджери удалось включить звонок?

– Ногой, – ответил Гудини.

Он сказал, что по дороге в Бостон перетянул резинкой свои икры, чтобы ноги от колен до ступни распухли и стали более чувствительными. Поэтому он чувствовал все движения ног Марджери, сидя к ней вплотную на сеансе. Гудини заметил, что медиум задрала юбку выше колен, и всякий раз, когда она двигала ступней или напрягала мышцы икр, Гудини чувствовал эти мельчайшие движения сквозь ее шелковые чулки. И это происходило именно тогда, когда включался звонок. По его словам, Марджери своим невероятным талантом к трюкам удалось ввести всех в заблуждение.

– Ну а как же выключение фонографа? – парировал Мунн.

– Ну, тут все просто, – ответил Гудини. – Кто-то встал и его выключил.

«Мало того что Марджери якобы умеет удерживать рупор у себя на голове, – подумал Берд, – и дотягивается до звонка ногой, пока знаменитый эксперт ее контролирует, теперь еще Гудини осмеливается утверждать, что у медиума есть сообщник, который разорвал круг и стал, чтобы покопаться в фонографе!»

– Сообщником не мог быть доктор Крэндон, – заявил Берд, поскольку он сам контролировал Роя во время сеанса.

Услышав эти слова, Гудини прыснул.

– Берд, зачем вы разорвали круг? – осведомился он.