Текст книги "Виндера. Однажды будет ветер"

«Цвет ветра… стал черным?» – последовал вопрос.

Рина посмотрела на ручку.

– Нет, он все еще прозрачный.

«Если… он не изменился… его целью не было… разыграть… тебя… Продолжай попытки…»

– Но как?!

Рина была в ужасе. Она бы с радостью приняла тот факт, что ветер просто поиздевался над ней, и ушла отсюда поскорее. Ее унизили ни за что, и Рине хотелось рыдать от обиды, но она держалась, потому что жильцы дома смотрели на нее во все дверные глазки. Стоит распустить нюни, и шторы расскажут об этом соседям, а те своим соседям, и вскоре все горожане посчитают Рину недостойной роли Виндеры, а некоторые захотят и убить.

Пока Рина судорожно дышала, пытаясь понять, что делать, дверь слева отворилась, и на пол бросили полотенце с завернутой в него запиской:

«Деточка, будь осторожна с этой полоумной! Юлия совсем рехнулась от горя, когда овдовела! Она лет десять не выходила из своей квартиры еще до запуска Ветродуя! Шила дома постельное белье и продавала, не выходя из дома, а еду и все остальное ей приносили прямо к порогу. Нам из-за нее приходилось постоянно выходить на улицу с зонтиками, потому что она всех норовила облить помоями! Мы даже хотели жаловаться, но как пожалуешься на несчастную бездетную вдову? Мы же приличные люди».

– Спасибо, – шепнула Рина и спустилась туда, где Юлия не могла ее подслушать. – Дедушка Натан, – сказала она, вытирая мокрые волосы, чтобы вода не капала на страницы. – тут живет вдова, которая еще до запуска Ветродуя не выходила из дома десять лет. Наверное, она не хочет, чтобы проклятие сняли. Что мне делать?

«Сделай так, чтобы… она… захотела», – подсказал Натан. – Даже если… ей самой это не нужно… у нее наверняка есть… дети… которых она хотела бы освободить».

– Она бездетная, – прошептала Рина.

«Тогда, может быть… ей что-то нужно, – предположил Натан. – Попробуй… заключить с ней сделку… Некоторым Виндерам приходилось выполнять поручения в обмен на подсказки».

Рина охотнее согласилась бы сломать себе руку, чем снова постучать в злополучную дверь, но горожане ждали ее триумфа. Их нельзя было разочаровать. Рина спрятала дневник в сумку и надела ее как рюкзак, чтобы защитить собой от новой порции воды. – Послушайте, Юлия! Я могу вам чем-нибудь помочь, если это в моих силах. А вы взамен отдадите мне подсказку. Ладно?

Похоже, Натан оказался прав. Дверь снова открылась, и в этот раз обошлось без грязной воды. Рину впустили внутрь, правда, шлепнули тряпкой по ногам, чтобы разулась, и бросили перед ней стоптанные тапки. Пол влажно блестел, его только что вымыли. Сразу стало ясно, откуда взялась грязная вода.

«Спокойно, – думала про себя Рина. – Юлии нет смысла меня убивать. Какая из нее Виндера, если она из дома не выходила десять лет? Да и она меня к себе не заманивала. Отпугивала, наоборот. А если она правда сумасшедшая? Но тогда ее бы тут не оставили, а отправили в специальный пансионат».

Квартира была явно старая и бедно обставленная. У входа теснились стремянка и шкаф с зеркалом, в котором Рина мельком увидела свое весьма жалкое отражение. Потом швабра втолкнула ее в полутемную гостиную с закрытыми шторами, продавленным диваном, двумя креслами, столом и сервантом – все из разных мебельных наборов. На стенах ничего не висело, не считая часов и единственной фотографии над комодом. На ней молодая женщина, похожая на гвоздь, – высокая и худая, как будто с приплюснутой головой под трапециевидной прической, – держала под локоть мужчину с пышными усами и бакенбардами. Фотография была старинная, черно-белая и, судя по надписи на раме, свадебная, хотя скромная одежда жениха и невесты на это никак не намекала.

Рина стояла посреди комнаты, сжавшись в комок и постоянно оборачиваясь: не прилетит ли нож со спины? Из стола напротив окна выдвинулся ящик, и на столешницу упала стопка газет. Потом откуда-то появились ножницы и начали быстро-быстро делать вырезки. Как только хозяйка разложила их на столе, швабра подтолкнула Рину к готовому коллажу. Его венчала статья с двумя фотографиями. На одной пара молодоженов в куда более роскошных нарядах, чем у хозяйки квартиры и ее покойного супруга, стояла, обнявшись, на фоне родового поместья.

«Я уже видела его! – вспомнила Рина. – Это тот замок на вершине Лод-горы».

Ниже крупным планом были показаны украшения невесты – гребень для волос, ожерелье, серьги, брошь и кольцо. В статье говорилось, что это фамильные драгоценности Кантонов, которые молодой мэр города преподнес будущей жене в качестве свадебного подарка.

Под фотографиями лежали выстроенные в предложения слова, частично вырезанные из той самой статьи:

«Я… изъявил намерение… получила в подарок от… чета Кантонов… бесподобные фамильные украшения… С… приложение… официальный документ… о передаче имущества… Подпись… дата… Дарственная».

Нетрудно было понять, чего требовала эта дама с приплюснутой головой. Кажется, по ней и правда стукнули чем-то тяжелым, если в такой ситуации она хотела получить бриллианты с дарственной.

Рина знала, что это за документ, от папы. Ему приходилось иногда заполнять дарственные, потому что без них он не мог отправить картины своим друзьям. В Хайзе нельзя было просто так отдать дорогую вещь кому-то не из членов семьи. Юлия, видимо, боялась, что Кантоны потребуют драгоценности обратно, когда освободятся, и хотела документально обезопасить себя.

«Ну, это разумный ход, так что она точно не сумасшедшая, – подумала Рина. – Но зачем ей сейчас бриллианты? На швабре их носить будет, что ли?»

Вслух она была сама вежливость и сказала только:

– Хорошо, я вас поняла, но сначала, будьте так добры, покажите мне подсказку от принца Аскара хотя бы издали. Я должна убедиться, что она у вас есть.

Под самым потолком мелькнул прямоугольный листок, очень белый на фоне старой известки. Рина успела увидеть на нем бескрылую мельницу и поняла, что это оборотная сторона почтовой открытки. Больше ничего разглядеть не удалось, потому что листок окружило серебристое сияние. Комната заполнилась ветром. Шторы на окнах пошли волнами, газетные обрывки закружились в вихре.

«Проводник!» – осознала Рина.

Он толкнул подсказку вниз, прямо к ней. Рина ухватилась за нее кончиками пальцев, но хозяйка была начеку. Открытка вырвалась из рук и скользнула в щель над дверью, а потом швабра снова ожила и ошалело погнала Рину к выходу. Та и сама готова была бежать отсюда со всех ног. В прихожей она чуть не упала из-за тапочек, которые слетели с нее прямо на ходу, подхватила ботинки и выскочила за дверь. Здесь хозяйка не могла ее достать, и Рина облегченно выдохнула, сползая по стене.

«Я жива…»

Проводник еще некоторое время охотился за открыткой, но безуспешно. Он вылетел спустя минуту ни с чем, и дверь оглушительно бахнула.

– Неужели вы серьезно?! – Рина была так возмущена, что позабыла о робости. – Какие-то бриллианты для вас важнее свободы? Важнее судьбы всего Хайзе? Это же сумасшествие! – Она замолчала в ожидании ответа, но его не было. – Хотя, о чем это я… Большинство людей всю жизнь выбирают деньги вместо свободы. Просто, когда ты не заперт в своем доме, это не так заметно.

И она понуро побрела по ступеням вниз.

Глава 4
Картинное общество

Восточная часть Эрге находилась на склоне, и чем выше в гору уходила дорога, тем роскошнее становились магазины и ателье, занимавшие первые и цокольные этажи зданий. То тут, то там виднелись вывески: «Брадобрей», «Книжный салун» и «Пошив одежды». За одной особенно широкой витриной что-то промелькнуло, и на долгую секунду Рине показалось, что внутри ходят люди.

– Клим, подожди!

Велосипед послушно затормозил. Рина присмотрелась и поняла, что это манекены. Шарнирные куклы в человеческий рост двигались почти как люди, да и выглядели очень похоже.

Мраморно-белые женщины с алыми губами и накладными ресницами в летних платьях и плавательных костюмах. Высокие мужчины в легких рубашках с широкими рукавами и зауженных книзу по последней моде брюках. Дети в ярких нарядах. Они махали Рине, зазывая ее к себе, трясли мерными лентами и одеждой, показывали расчески и бигуди. Рина уже обсохла под жарким солнцем, но, судя по отражению в стекле, вид у нее был кошмарный.

«Надо бы привести себя в порядок, прежде чем ехать к Кантонам, – подумала она. – Выгляжу как замарашка, а там все-таки приличное общество. Что они подумают о такой Виндере?»

Но ледяная вода уже смыла с нее убежденность в том, что все люди будут ей помогать. Фантазия так и рисовала картины, в которых эти красивые куклы с навеки застывшими на лицах улыбками вспарывают ей горло ножницами и душат портняжными лентами. Поэтому Рина достала дневник, чтобы спросить совета у него.

– Дедушка Натан, думаете, мне стоит перед визитом к Кантонам переодеться во что-то… Ну… более нарядное или хотя бы чистое? Как-то неприлично идти к мэру в таком виде.

«Волноваться о чужом мнении – слишком нелепый повод подвергать себя смертельному риску, – заявил дневник. – Конечно, важно произвести на них хорошее впечатление… но не одеждой… Люди, живущие в больших домах, часто имеют большие амбиции… Они могут посчитать… тебя… недостойной роли Виндеры… если ты не будешь… вести себя достаточно уверенно… Странницы… не путешествуют… в платьях… Мэр сразу поймет, что… ты… нарядилась… ради его расположения… Это и выдаст твою слабость».

– Я все поняла, – шепнула Рина. – Спасибо за подсказку.

Она помахала обитателям ателье и громко крикнула:

– Благодарю вас! Но я должна спешить!

Манекены припали к стеклам, умоляюще глядя ей вслед.

Окраина города была уже близко. Клим быстро набрал скорость, и Рина стала разделять пальцами спутанные пряди волос, чтобы они просохли в потоках встречного ветра.

К вершине Лод-горы вели две дороги. Зубчатая железная была ровной как стрела и поднималась к плато, на котором стоял особняк Кантонов, под довольно крутым уклоном. По соседству с ней вился розовый серпантин обычной дороги, напоминавший уложенные друг на друга тонкие ломтики ветчины. Он зарос по бокам бордовыми метелками амарантов, розгами золотарника и диким хмелем, так что Рине приходилось поджимать ноги, когда Клим ехал близко к кустам, выбирая самый безопасный для колес маршрут.

– Без тебя я бы пыхтела тут полдня, – призналась Рина, когда подъем стал особенно крутым, а Клим при этом ничуть не замедлился.

«Еще бы!» – весело дзинькнул он.

Земля была такой влажной, а солнце таким горячим, что воздух дрожал от испарений. Рина щурилась и обгорала, как под линзой, пока они не нырнули в отброшенную Лод-горой тень. Здесь пахло болотом, хотя воды вокруг видно не было, но вскоре этот запах сменился привычным ароматом цветов и нагретой земли.

Вместе с подъемом по склону в Рине поднимался страх.

– Слушай, мам, а ты успела познакомиться с Кантонами, когда готовила выставку? – спросила она.

«Отчасти», – поколебалась мама.

– Что о них говорят? Они хорошие люди?

«Да», – ответила мама, но тут же добавила: «Не уверена».

– То есть, говорят о них хорошо, но ты не уверена, что это правда? – вздохнула Рина. – Эх, жаль, что выставка не успела пройти. Мэр точно пригласил бы вас с папой к себе. Тогда ты бы смогла мне про них больше рассказать… Но они такие богатые. Думаю, они готовы заплатить за свободу хоть сотню бриллиантовых блестяшек. И воспитание, надеюсь, не позволит им обливать меня грязной водой…

«Что-то я не уверен на этот счет!» – поколебался Альберт, то ли издеваясь, то ли тревожась.

Папа задумчиво промолчал.

– И еще эта дарственная… – снова вздохнула Рина. – Если Кантоны спят, у меня есть шанс отыскать украшения и тихонько вынести их из особняка. Но этой Юлии обязательно нужна дарственная, так что в любом случае придется мэра будить. Или, может, я смогу найти печать в его кабинете и составить дарственную сама? Я же знаю примерно, как это делают… Но это рискованно. Вдруг в драгоценности кто-то вселился. Мне понадобится твоя помощь, Клим. В таком огромном доме наверняка полно народу. Я не смогу уследить за всеми вещами. Прикроешь меня с тыла, в случае чего?

«Конечно», – согласился велосипед.

Он преодолел последний поворот серпантина и выехал на просторную площадку перед поместьем, где находилась конечная точка маршрута поезда – станция «Белобашенная».

– Да это прямо как вход во дворец! – поразилась Рина.

Парадные ворота особняка были даже больше, чем городские, и уж точно помпезнее. Справа от них в стене находилось квадратное окошко с подвешенным над ним колокольчиком.

«Наверное, там привратник сидит», – подумала Рина и, прежде чем позвонить, попыталась прикинуть, можно ли перелезть на ту сторону самостоятельно.

Она ухватилась за свисавшую со стены лиану и проверила ее на прочность.

«Дзинь!» – напомнил о себе Клим.

– Ах, точно! – обернулась к нему Рина. – Даже если я залезу, тебя никак не втащу. Прости, я не подумала.

И тут ворота начали распахиваться сами собой. Медленно и величественно, словно занавес в театре.

«Кантоны не спят!» – подумала Рина, невольно отпрянув от стены и вцепившись в велосипедный руль.

– Здравствуйте! – робко сказала она.

За воротами раскинулся пейзажный парк невероятной красоты. Такой большой, что самого поместья за ним даже видно не было. Придавленная страхом Рина потопталась у входа и поняла, что не сможет сама войти внутрь, поэтому села на велосипед и предоставила ему вкатить себя во двор.

Клим быстро миновал ворота и замедлился, наверное, для того, чтобы Рина успевала оценить обстановку. Но она ничего не успевала оценить. Она была так напугана, что даже не поинтересовалась у привратника, в какой стороне дом, и не попросила о сопровождении. В итоге они с Климом заблудились.

От круглой площадки, к которой вела подъездная дорога, словно лучи от солнца расходились во все стороны одинаковые мощеные аллеи, и невозможно было понять, какая из них главная. Парк оказался настолько большим, что найти в нем огромный дом, отлично видимый издалека, было не так-то просто. Рина озиралась по сторонам в поисках голубых башен, но ее окружали только самшитовые изгороди, стены из фруктовых деревьев, глянцевые листья гигантских монстер, скульптуры и арки, увитые лозами.

«Дзинь!» – выдал вдруг Клим и поехал направо: он первым заметил, как накренился и зашелестел куст, облепленный бабочками. Вблизи стало видно, что это не бабочки, а цветы с желтыми краями и пурпурной сердцевиной.

– Это наш Проводник! – обрадовалась Рина.

Теперь, когда ветер стал серебристым, его было видно гораздо лучше. Он долго вел их от одной дорожки к другой между каменных беседок, скульптур, солнечных часов, озер, бассейнов и блестящих на солнце теплиц. То там, то здесь среди зелени мелькал фасад поместья, и Рина поняла, что ни за что не сумеет разглядеть его целиком – такой он был огромный. Глаза выхватывали в прогалинах между деревьями то колоннады, то арки, то стены из светлого камня с ажурной лепниной. Клим как-то рассказывал, что это здание называют еще Айсбергом, и оно, правда, было похоже на айсберг. Высокие башни вонзались в небо, как острые обломки ледяной глыбы, и даже позолота на них казалась леденящей. Рина ни за что не хотела бы жить в таком особняке. Она, конечно, мечтала о своей комнате, но после уютной тесноты Букашки даже маленькие дома казались ей пустынными, а это был настоящий замок.

Парадную дверь уже открыли, и Рине не пришлось затаскивать Клима наверх: на лестнице были предусмотрены пандусы, наверное, чтобы скатывать по ним багаж, детей или старичков в колясках. Въезжать в дом на велосипеде казалось неприличным, поэтому Рина слезла с него и, крепко сжав перекладину руля, вошла в просторный вестибюль.

Какой же маленькой она казалась себе под этими головокружительными потолками и хрустальными кораблями люстр! Ладони и щеки тут же вспотели. Сердце стучало так сильно, что Рину даже замутило. Она чувствовала себя здесь абсолютно не на своей картине, как говаривал папа, когда обстановка ему не нравилась.

Вестибюль продолжала лестница, достаточно широкая, чтобы на ней могли свободно разъехаться две Букашки. Наверху в обе стороны от нее расходились полумесяцы ступеней, ведущих на второй этаж. Они были похожи на крылья. Первый пролет упирался в стену с нарисованным на ней золотым деревом. Каждый его лист был овальной рамой для портрета, а все вместе они составляли фамильное древо Кантонов.

«Главное – вести себя спокойно, – напомнила себе Рина. – Они могут меня убить, если решат, что я никудышная Виндера».

– Добрый день! – громко сказала она, стараясь не озираться по сторонам как загнанный зверек. – Меня зовут Катрина Шегри. Простите, что беспокою, но мне нужна ваша помощь. Могу я поговорить с господином Кантоном?

Вместо ответа из-за дальней колонны вынырнул светлый прямоугольник. Он завис на уровне глаз Рины, и стало видно, что это план особняка с подписью «Второй этаж». На нем алой магнитной кнопкой были отмечены Лазурная гостевая, парадная лестница и лифт. Слева к Рине подлетела другая доска – с расписанием. Оно было составлено из отдельных цифр и табличек:

13:00 – ванные процедуры

14:00 – обед в Жемчужном зале

Похоже, Рине предлагали для начала привести себя в порядок и отобедать с семейством.

«Нельзя отказываться, – подумала она. – Иначе они поймут, что я их боюсь. И у меня будет больше шансов убедить их при обстоятельном разговоре. Кто знает, вдруг они из тех, кто трясется за каждую монетку».

– Благодарю за гостеприимство!

Рина хотела еще попросить прощения за свой внешний вид, но не стала – вдруг это сочтут за слабость.

На второй этаж можно было подняться по лестнице или на лифтах, которых тут, судя по плану, было аж три: для слуг, для хозяев и еще грузовой, чтобы поднимать наверх мебель или статуи. Для Рины алой кнопкой был отмечен парадный лифт, и она сочла это хорошим знаком. Сразу было видно, что Кантоны отнеслись к ней с уважением. Это ее немного успокоило, но использовать лифт она не рискнула, тем более на парадной лестнице тоже имелись пандусы. На их счет Рина сомневалась, что они предназначены для господ в колясках, раз уж в особняке столько подъемников. Скорее всего, по ним закатывали наверх чемоданы гостей, ну, или эти пандусы были предвестниками лифтов. Как бы то ни было, Клим мог без труда подняться по ним наверх, поэтому Рина предпочла лестницу. Поняв, какое направление она выбрала, план полетел вперед, словно дворецкий, показывающий дорогу.

«Интересно, это кто-то из прислуги или из Кантонов? – размышляла про себя Рина. – Знать бы, сколько людей тут не спит. Чем меньше, тем лучше».

Поднявшись к стене с портретами, Рина не могла на них не взглянуть. Такое количество картин она видела разве что в художественных галереях. Причем, самые старые портреты находились не внизу, как это обычно бывает, а наверху, судя по золотым табличкам с именами и датами. Особенно Рину привлек висевший на уровне глаз портрет мальчика чуть старше ее, написанный всего за год до запуска Ветродуя. Рина знала, что нельзя верить художнику – папа часто корил портретистов, писавших на заказ, считая, что они показывают людей не настоящими, а такими, какими те хотят себя видеть – но все же портрет был прекрасен. Масляная краска на нем блестела так, будто еще не высохла, и это делало лицо мальчика особенно живым.

Его звали Яков. У него была жемчужная, словно светящаяся кожа и волнистые волосы, черные и глянцевые, как маслины, только что вынутые из маринада. Но особенно выделялись глаза цвета бутылочного стекла, сквозь которое смотришь на солнце. Чтобы подчеркнуть их редкий золотисто-зеленый оттенок, к костюму был подобран шейный платок в тон и изумрудные запонки.

«Наверное, это сын мэра», – подумала Рина и не смогла оторвать от него взгляд, пока ехавший сзади Клим не дзинькнул и не пихнул ее.

Рина очнулась, зарделась и поспешила наверх.

На втором этаже все оказалось еще роскошнее, чем на первом. Ковры здесь выглядели богаче, а мозаика на потолке была настоящим произведением искусства. Впечатление портил только запах: отовсюду воняло крепким одеколоном, как будто по коридору только что промаршировал отряд гусар. Мама так говорила иногда: «Он надушился, как гусар перед свиданием».

«Кажется, Кантоны готовились к моему приходу, – догадалась Рина. – Тут, наверное, было довольно затхло, и они разбрызгали везде старый одеколон вместо освежителя. И вот почему ворота открыли, но никто не проводил нас к особняку: они тянули время, хотели успеть подготовиться, пока мы ищем вход».

Эта мысль придала Рине немного уверенности.

Лазурная гостевая была и правда лазурной и такой огромной, что вполне годилась на роль бальной залы. Портьеры по бокам присобрали изысканными подхватами в виде оленьих рогов, и через панорамные окна проникало много света. Стены были отделаны голубой тканью с посеребренными узорами, как и стулья, пуфики и танкетка. Такого же цвета кожей обили изнутри входную дверь, где поблескивали созвездия декоративных гвоздей.

С роскошью этой гостевой не могли сравниться даже самые дорогие апартаменты отелей, которые папа арендовал по особым случаям. Все здесь, от мебели до украшений, выглядело так идеально, словно это была увеличенная комната из кукольного домика.

«Тут прямо как во дворце, – восхищалась про себя Рина. – Может, это королевские покои, где Рондевул Первый гостит, когда бывает проездом? Тут все почти под цвет герба».

Слева в нише открылась задекорированная дверь, и Рина услышала шум воды, который исходил из туалетной комнаты, просторной и гулкой от того, что мебели в ней было совсем немного. Посреди пола, выложенного синей плиткой, стояла одинокая ванна. К ее краю крепилась позолоченная мыльница в виде лебедя, из крана лилась вода.

«Похоже, у них тут своя система отопления», – подумала Рина, подставив руку под горячую струю.

На вешалке ее дожидался махровый халат. Стопка белых полотенец высилась на тумбе неподалеку. От воды пахло мятой и лавандой – туда добавили эфирных масел. Шапка пены поднялась уже к самым бортикам, и соблазн смыть с себя грязь перевалил за бортики терпения в Рининой голове. – Я хочу искупаться, – сказала она Климу. – Ты подождешь меня в комнате?

«Не вздумай!» – возмутился тот.

– Будешь подсматривать? – сделала вид, что не поняла его Рина.

«Нет, конечно!»

– Тогда подержи сумку, ладно?

Она повесила рюкзак на руль и опустила часы во внутренний карман, а про себя подумала:

«Тут есть куча гораздо более легких способов меня убить. И даже если Кантоны решат это сделать, они сначала узнают, что мне от них нужно».

Чтобы спровадить Клима, Рина решительно стянула с себя кофту, и он тут же ретировался из ванной. Между тем, чувства уединения совсем не возникло. Казалось, кто-то наблюдает исподтишка, и Рина всерьез подумывала о том, чтобы помыться прямо в одежде, заодно и постирать, но потом смущение стерла раздраженная мысль:

«Почему это мне должно быть стыдно? Стыдно должно быть тем, кто подглядывает, и тем, кто обливает Виндеров помоями».

Скинув с себя вещи, Рина запрыгнула в ванну в одной майке и шортах, а потом сняла и их. Пена отлично скрывала все, что другим видеть не полагалось.

Предчувствие ее не обмануло: в комнате и правда кто-то был. Грязные вещи тут же подняли белые перчатки, сложили аккуратной стопкой на поднос и куда-то унесли. Рина решила не переживать пока по этому поводу. Она быстро вымылась, обмотала голову полотенцем, надела халат и вышла в гостевую, где ее ждали нервный Клим, стопка чистого белья и аккуратно расстеленное на кровати платье темно-вишневого цвета. Оно было довольно простого кроя, сразу видно, что не вечернее, но все-таки выглядело роскошно. Его сшили из бархата, отделанного серебряными нитями, и оно было длинным, даже со шлейфом! Рина никогда еще не надевала таких платьев: девочек, которым не исполнилось пятнадцати, на праздники обряжали в блузы с воланами и пышные юбки чуть выше колен. Рина их ненавидела, потому что они подчеркивали ее худобу, которую бабушка Вельма называла болезненной. Она постоянно требовала кормить Рину силком. К счастью, мама не слушала ни ее, ни прочих родственниц, с которыми встречалась несколько раз в год по праздникам.

Вообще с Бабушкой Вельмой отношения у Шегри были сложные. Она, как и две другие ее дочери, считала актерство работой для легкомысленных женщин и была вне себя от ярости, когда мама сбежала из дома и поступила в театральное училище. А когда она встретила папу, тогда еще никому не известного бедного художника, сына фермеров, и отправилась с ним колесить по Хайзе, родительница и вовсе оборвала с ней связи.

Через год появилась Рина, и молодой семье Шегри пришлось туговато. Какое-то время папе не везло с работой, и они жили у его родителей, в том самом сельском доме, который навсегда остался в памяти Рины теплым воспоминанием. В это время муж бабушки Вельмы – тихий незаметный старичок, с годами все более низенький, должно быть, от того, что каблук жены придавливал его к земле – тайком посылал маме чеки. Небольшие, чтобы бабушка ни о чем не прознала, но очень нужные в тот момент. Так Шегри и продержались в те годы, а потом папина карьера пошла на взлет, он стал известен на все королевство, и бабушка Вельма была вынуждена признать его своим зятем. Она поумерила гордость и стала приглашать всю семью в гости дважды в год, а еще отправляла сухие поздравления и подарки на праздники. Часто, кстати, абсолютно неуместные. Например, Рине на десятилетие она подарила очки в золотой оправе с толстенными линзами, в которых мир выглядел, как запотевшее стекло. Альберт заранее содрогался, представляя свой подарок.

– Мне она точно пришлет курительную трубку! – говорил он. – Хорошо хоть дед признает, что не разбирается в подарках для детей и поэтому просто дает нам чеки.

Рина, как и все Шегри, ненавидела визиты к маминой маме. Особенно потому, что та всегда приглашала их на торжества, где была куча народа, чтобы похвастаться своим знаменитым зятем. Рину в дурацком наряде, в котором ее худые руки и ноги выглядели еще тоньше из-за пышного подола и буфов, обступали со всех сторон тучные тетушки и начинали жалеть, пока не вмешивалась мама. Особенно Рина не переносила на дух тетю Кристину с тех пор, как она громким шепотом, так, чтобы услышали все, кто был рядом, осведомилась:

– Ах, Анжелика, дорогая, мне неловко спрашивать, но, возможно, у девочки паразиты? Ты водила ее к доктору?

В отличие от Рины, мама в такие моменты ничуть не терялась. Она одарила сестру одной из своих леденяще-вежливых улыбок и ответила:

– Ну что ты, милая, она совершенно здорова. Просто нам с ней повезло унаследовать ту часть семейной породы, которая и в старости позволит нам влезать в платья времен молодости так, чтобы при этом не рвалась шнуровка на корсете. Уверена, ей, как и мне, будет легко поддерживать фигуру.

Тетя Кристина от злости побагровела, как вишневое пирожное в ее руке, но сделала вид, что не заметила намека на свою полноту и с показной жалостью воскликнула:

– Ах, так она поздний цветочек! Бедная девочка!

С тех пор Рина была уверена, что она, и правда, «поздний цветочек» и что длинное платье ей придется ждать целый год. Но сейчас оно лежало прямо перед ней. Значит ли это, что Кантоны посчитали ее взрослой?

– Слушай, Клим, отвернись, пожалуйста.

Просить его выехать в коридор было и неудобно, и неразумно с точки зрения безопасности. Клим все понял и встал в угол передним колесом.

«Надеюсь, у него нет глаз на затылке», – подумала Рина, и тут, на ее счастье, из шкафа достали складную ширму.

– Только не надо, пожалуйста, меня одевать, – попросила Рина, боясь, что платье оживет и само полезет на нее. – Я справлюсь.

Но ей все-таки помогли. Чьи-то невидимые руки ловко застегнули пуговицы, подшили подол, затянули шнурки на спине, приладили пояс, и Рина впервые в жизни – не считая тех раз, когда она тайком наряжалась в мамины вечерние наряды в детстве – восхитилась своим отражением. Платье красиво обхватывало ее в талии, но не висело, как на швабре, потому что подол с двумя нижними юбками скрывал худобу бедер, а рукава без буфов, но не очень-то узкие, удачно прятали руки-спички. Внутри платья был даже вшитый лиф, и Рина сразу стала выглядеть взрослее на пару лет. Особенно когда ей расчесали волосы и собрали в высокую прическу, украсив ее гребнем с рубинами.

Если бы хоть раз Рина явилась в таком виде к бабушке Вельме, мамины сестры умерли бы от приступа зависти. Жаль только, что туфель нужного размера в особняке не нашлось, но Рину это не расстроило: она все равно не умела ходить на каблуках и боялась испортить изящество своего вида кривоногой походкой.

– Я готова, Клим!

Велосипед развернулся к ней и застыл. Рине показалось, что он застыл в восхищении.

«Эх, вот бы увидеть, какое у него сейчас лицо!»

В этом платье Рина как-то сразу переменилась, и даже вести себя ей хотелось иначе. Элегантнее и взрослее. Наверное, так же чувствовала себя мама в своих нарядах, когда из взъерошенной неуклюжей птички превращалась в предмет воздыхания всех мужчин на светском рауте.

– Простите, что заставила ждать, – сказала Рина велосипеду и стрелкам. – Судя по времени, нам уже пора спускаться к обеду.

Она надела массивные дедушкины часы и перстень короля и подумала, что даже они сейчас выглядят вполне к месту и добавляют ей солидности.

Мама с папой выписывали то улыбки, то тревожные дуги. Наверное, радовались, что дочь в порядке, но волновались, что-то теперь ее ждет. Альберт, на удивление, молчал.

Рину подмывало спросить: «Ну, как я выгляжу? Красиво, правда?» Но от мамы она слышала, что выуживание комплиментов лишает девушку половины красоты. Так что она сдержалась и посеменила обратно к лестнице мелкими шагами, чтобы мальчишечьи ботинки не были видны из-под подола.

Клим ехал следом, прикрывая ее со спины, а впереди снова возник план здания, на котором в этот раз был отмечен Жемчужный зал первого этажа.

Рина, подражая маме, с очень прямой спиной, изящно придерживая подол кончиками пальцев, не очень-то изящно с непривычки спустилась по лестнице. Ее взгляд скользнул по портретам, но не отыскал среди них красивого мальчика. И не только его – большей части нижних картин не было. От них остались только овалы невыгоревшей краски, которую рамы защищали от солнца. Рине стало жутко, но думать об этом было некогда:

она боялась отстать от плана и потеряться в лабиринте первого этажа.

Дворецкий провел ее под колоннадой к комнате со стеклянными дверями, за которыми открылся зал с длиннющим, наверное, на сто персон, столом. Один стул, слева от главного, был отодвинут. На остальных восседали те самые овальные портреты, пропавшие со стены. Видимо, все семейство Кантонов собралось в таком виде послушать гостью.