Текст книги "Виндера. Однажды будет ветер"

Глава 7
Безголовые танцы

В начале весны мама решила сделать себе модную прическу, как в журналах, но поблизости тогда не было ни одного салона, и она доверила это дело папе. Папа раньше стриг только овец, но Рина была убеждена, что он даже на их шерсти розочки вырезал. У него был талант все делать красиво.

Стрижка в итоге получилась даже лучше, чем в журнале, и Альберт с первого взгляда назвал ее «Обморок бабушки Вельмы»: мама постриглась под мальчика. Теперь волосы у нее были чуть длиннее папиных и по утрам неизменно стояли дыбом. Всех это очень веселило, а мама даже придумала новую традицию. Только встав и еще не расчесавшись, она подходила к кроватям детей, надев на голову кастрюлю, и стучала по ней половником со словами:

– С добрым утром, мои цыплятки! Ну и кто я сегодня? Петух или курица?

– Петух! – бодро выкрикивал Альберт.

Каким бы он ни был сонным, для него было делом чести успеть высказать свою догадку раньше сестры.

– Курица, – мямлила Рина с верхней кровати, все еще держа глаза закрытыми. – И если я угадала, то хочу блинчики с шоколадом…

– А если я угадал, то творожники! – тут же вставлял Альберт.

Мама торжественно барабанила по кастрюле и снимала ее, являя миру свою утреннюю прическу. Если одна прядь была явно выше других и торчала как антенна, то мама была «петухом», а если волосы топорщились примерно одинаково, то «курицей».

Традиция, конечно, была глупая, прямо-таки дурацкая, и Рина ни за что бы не участвовала в этой угадайке: она же не ребенок. Но если дать волю Альберту, он обязательно закажет творожники или вафли с вареньем. Рина их терпеть не могла, поэтому каждое утро ей приходилось воевать за свой завтрак.

Вот и сейчас она лежала и ждала, что мама вот-вот загремит кастрюлей и разбудит ее. И Рина проснется, слегка раздраженная, на своей кровати, вяло пробормочет ответ и откроет глаза лишь на секунду, чтобы узнать: все-таки петух или курица. А потом снова уснет под звуки маминой готовки, пока неугомонный Альберт не почистит зубы и не начнет хватать сестру мокрыми руками за лодыжки, чтобы она быстрее встала. Рине придется отбрыкиваться, ругаться и в итоге неизбежно проснуться. И так начнется еще один самый обычный день в самом обычном мире. Ведь начнется же?

Рина давно не спала, слушая стук колес поезда. Ветер, задувавший в купе через оконную щель, был прохладный и такой влажный, что, казалось, оседал каплями на носу. Рина с ночи закуталась в одеяло, но все равно продрогла. Она давно собиралась встать и задвинуть окно, но не хотела открывать глаза, потому что тогда надежда исчезнет. Пока веки были опущенными, Рина могла представить, что ей все просто приснилось. И сейчас мама обязательно подойдет к кровати.

Рина лежала до тех пор, пока могла терпеть, а потом сдалась и хорошенько потянулась. Колено почти перестало болеть, в отличие от шишки на затылке. Было позднее утро или день – из-за тумана даже не поймешь. За окном поезда проносились сосновые леса. Мистические, полные белой дымки.

После яркого Эрге с его разноцветными домами пасмурный пейзаж за окном показался Рине выцветшей фотографией.

Солнце едва пробивалось сквозь туман и походило на яичницу, которую долго готовили под крышкой. Тонкая кожица белка на желтке в таком случае запекалась, превращаясь в белую пленку, сквозь которую едва проглядывал желтый цвет. Вот и это солнце было таким, а все небо – сплошной тучевой омлет.

«Эх, вот бы сейчас поесть горячего омлета с маслом…»

«Дзинь!» – звякнул Клим, увидев, что Рина проснулась.

– Доброе утро всем, – сказала она, садясь и зябко ежась. – Скучаю по твоим завтракам, мам.

«Ох, милая», – расстроилась мама, выдав грустную улыбку.

«Как спалось?» – поинтересовался папа.

Альберт тоже выписывал вопросы, но явно не о том, как Рине спалось. Скорее, что-то вроде:

«Сколько можно дрыхнуть? Какие там новости? Что происходит?»

Но новостей у Рины особо не было. Они ехали уже третьи сутки, продвигаясь все дальше на север. И почти все время пути за окнами стоял осенний туман. Густой и непроглядный, прямо как будущее Рины.

– Сегодня уже должны приехать, – сказала она, доедая изюм из банки. – Мне даже не терпится, если честно. Быстрее бы все это закончилось.

«Да», – согласился Клим.

Прошлый день Рина потратила на изучение Уверхольма. Она отыскала на карте театр оперы и балета, расспросила родителей, есть ли у них в этом городе хорошие знакомые, к которым можно обратиться за помощью. Прикинула, как лучше всего будет добраться до нужных мест. Почитала дневник, пока было светло: увы, свет в поезде не работал. Поплакала – куда без этого. И спала, сколько могла, чтобы в голову не набивались мрачные мысли. Но они все равно набивались. Как туман заполняли все свободное пространство ума, и Рине заранее не нравился этот Уверхольм.

«Почему бы… тебе не сделать… записи… пока есть свободное время…?» – предложил Натан после завтрака.

– Тяжело писать, когда все ходуном ходит, – буркнула Рина. – Да и пока особо нечего…

На самом деле она отказывалась делать записи в дневнике, потому что не хотела думать о том, что после нее может появиться еще один Странник.

Что она не сумеет снять проклятье или погибнет. Ей даже думать о таком было страшно.

«Сделаю записи, когда найду кнопку, – решила она. – Эта книга наверняка будет потом храниться в королевском музее как реликвия. Обидно, если про меня забудут только из-за того, что я не вписала свои достижения сюда. Нет, это глупости, как они могут забыть Странницу, которая сняла проклятье? Мне, наверное, даже памятник поставят! И точно устроят праздник в честь освобождения Хайзе, ежегодный».

Туман почти исчез к тому времени, когда поезд прибыл в город, но воздух все еще был влажным. Машинист оставил их не на вокзале, а на одной из станций, откуда проще было добраться до нужного места.

– Подождите нас тут, – попросила его Рина перед уходом. – Вдруг новая подсказка опять будет там, куда вы сможете доехать.

Поезд выдал короткий гудок, который все сочли за согласие. По правде говоря, Рина думала еще и о том, что в вагоне можно будет безопасно переночевать.

– Проводника нет, – сказала она, оглядываясь по сторонам. – Значит, пойдем к театру.

Натан предупредил, что, возможно, на открытке обозначен только нужный город, а сам театр никакого отношения к делу не имеет. Но в таком случае появился бы Проводник, чтобы отвести Рину в нужное место.

– Смотрите, это вон то здание со скульптурами! – указала она рукой. – Нам даже карта не понадобится. Тут все как на ладони.

«Дзинь!»

С платформы, на которой находилась станция, было видно большую часть Уверхольма. Про такие города папа говорил – симметричная скука. Тут не было ни намека на хаос Эрге с его кривыми улочками и разномастными домами, что нависали друг над другом, словно грибы вешенки под склоном Лод-горы. Уверхольм располагался на ровной местности, расчерченной прямыми линиями улиц и перекрестков, где дороги встречались аккурат под прямым углом. Почти все здания здесь были одной высоты и походили на каменные стены, потому что стояли плотно и не отличались по цвету. Внимание привлекала только голубая башня мэрии, огромные арочные ворота, смотровые вышки на окраинах и то самое здание театра.

Летом Уверхольм наверняка выглядел скучным, как чертеж старательного школяра, но сентябрь украсил его на свой манер. Словно мазки на палитре всюду пестрели красные клены, желтые магнолии, темно-зеленые сосны, бордовые яблони. После жаркого летнего Эрге удивительно было оказаться в месте, где осень давно вступила в свои права.

– Тут очень тихо, – заметила Рина, когда они въехали в город. – Хотя дома довольно ухоженные. Не думаю, что все тут спят.

В одном из окон мелькнул белый платочек и помахал ей. Рина помахала в ответ. Вот и все внимание, которое ей досталось. Почему-то этот город не встречал Странников так же бурно, как Эрге.

«Наверное, просто люди тут спокойные и вежливые, – подумала Рина. – И никто не хочет отвлекать меня от работы».

Театр находился на полукруглой площади, с обеих сторон окруженной магазинчиками и ресторанами с балетно-оперной тематикой. Мама с папой никогда не ходили в такие места, потому что там подавали самые дорогие блюда в городе, на которые богатых людей раскручивали оперные дивы и танцовщицы. А еще там, как правило, была довольно безвкусная обстановка. Слишком много хрусталя, позолоты, бархата, меха и рюш. Слишком много показной роскоши, одним словом.

Но верхом помпезности было само здание театра – трехэтажное, с двумя мраморными лестницами, между которыми находился фонтан со скульптурой танцовщика и певицы.

Окна театра были прозрачными, а на ступенях не лежало ни листочка, хотя клены засыпали ало-желтым ковром всю площадь.

– Кто-то здесь не спит, – сделала вывод Рина, слезая с велосипеда. – Сторож или уборщица. Хотя в театре могла застрять и целая труппа, если у нее была вечерняя репетиция.

«Это правда, – согласилась мама. – Будь осторожнее, я волнуюсь».

– Скажу им, что я твоя дочка, – улыбнулась Рина, пытаясь скрыть дрожь в голосе. – Надеюсь, ты правду говорила, что артисты – это большая семья. Ну, не считая интриг и вечных войн за главные роли…

«Главная роль теперь у меня…»

Лестницы вели к колоннаде, за которой скрывались в тени козырька три входные двери, довольно типичные для театров. Благословенные пандусы для Клима, к счастью, были и здесь.

Перед центральным входом Рина замерла в нерешительности и заглянула внутрь. Дверь оказалась почти целиком прозрачной, и за ней хорошо было видно фойе: блестящий пол из разных видов мрамора, статуи девушек, держащих в руках светильники, огромные колонны и зеркала в пол, пустые вешалки гардеробных, билетные киоски, желтые букеты с искусственными цветами, лестница, по форме похожая на ту, что Рина видела в особняке Кантонов. Она вела на балконы второго этажа, разделенные кулуарами, обрамленными тканью наподобие лож в зале. От этого казалось, будто само фойе – это сцена, а наверху – места для зрителей.

– Проводника все нет, – сказала Рина, выждав еще немного. – Пойдем, Клим.

Чего не было видно через дверь, так это того, что наверху все оказалось затянуто нитями, сплетенными в сложную сетку, над которой висел в воздухе блестящий оркестр. Рина бы его так сразу и не заметила, если бы он не заиграл, как только она переступила порог фойе.

Услышав громкие звуки, Рина до смерти испугалась и не рванула назад только потому, что оцепенела. Клим храбро встал перед ней, но защищать ее было пока не от чего. В фойе не происходило ничего опасного. Просто невидимые музыканты играли марш. Музыка плясала по глянцевому полу, грохотала между колоннами, и казалось, вот-вот разбудит тихий город.

«Это они меня так приветствуют?» – подумала Рина.

Оркестр выглядел как фантастическая скульптура из тех, что закрепляют на прозрачных каркасах. Рине вспомнился столичный фонтан «Мальчик выпускает голубей», на открытие которого они ходили вместе с папой, чтобы поддержать его друга-скульптора. Между ладонями мальчика и птицами он закрепил тонкие, но очень прочные стеклянные трубочки, изготовленные кудесниками, так что уже с расстояния пары шагов казалось, что голуби, и правда, летят.

Оркестр, ясное дело, не был скульптурой. Музыку играли люди, вселившиеся в инструменты, и от осознания того, сколько здесь народу, Рине стало не по себе. Она вцепилась в Клима и стояла, не шелохнувшись.

«Их очень много. Я не смогу за всеми уследить. Может, лучше пока выйти и подождать Проводника?»

Театр по мановению палочки дирижера закончил с маршем и перешел на вальс. И тут начала твориться настоящая феерия. Из боковых проходов вылетели удивительной красоты костюмы – не меньше трех десятков – и на секунду Рине показалось, что это стадо самцов павлинов распушило хвосты и кружится на мраморном полу. Перья, блестки, шелк, мерцающие камни и тонкие кружева рисовали повсюду узоры танцевального калейдоскопа. Это было так ярко, вычурно и многослойно, словно артисты надели сразу все свои лучшие наряды, как поступали некоторые подруги бабушки Вельмы с драгоценностями. Но если они выглядели при этом безвкусно, то костюмы были великолепными. Рина давно заметила этот парадокс: то, что в жизни кажется чересчур во всех смыслах, в театре воспринимается как должное. Ведь на это «чересчур» сюда и ходят посмотреть.

За подолами платьев почти не были видны костюмы, которые вели их в вальсе. Рина недоумевала, как это танцоры управляют одновременно брюками, рубашкой, смокингом, перчатками, да еще и ботинками – ведь человек за раз может вселиться только в одну вещь, и не похоже, что низ просто пришили к верху, иначе он бы волочился по полу. – Только не говорите мне, что в каждом костюме сразу по несколько человек, и все они танцуют синхронно, отвечая каждый за свою часть наряда! – прошептала она.

«Как это волнительно!» – восхитилась мама.

Безголовые дамы и кавалеры кружились в ритме вальса, и на мраморном полу, словно цветы, распускались подолы многослойных платьев. Потом часть пар поднялась в воздух и стала танцевать над оставшимися, двигаясь точно на одном уровне. А в это время между ними и оркестром сотни скульптурок позолоченных балерин, застывших в третьей позиции, скользили по натянутым нитям, зажатым между руками. Они двигались потрясающе синхронно и создавали сложные узоры. На глазах у Рины золотая звезда за секунду превратилась в пион, а потом балерины стремительно метнулись к центру, объединились в блестящий круг и разлетелись в стороны, словно лучи или взрыв фейерверка.

Потом музыка снова сменилась, и зазвучала странная, неземная мелодия. Это явно была новая музыкальная веха, потому что ничего подобного Рина никогда раньше не слышала. Безголовые дамы сбросили юбки и, оставшись в блестящих брюках, стали исполнять диковинный танец. Теперь их движения были ломаными, резкими, ритмичными. Балерины наверху складывались в абстракции, сверкающие под светом громадных люстр, а кавалеры исполняли трюки с собственной одеждой. Белые перчатки изображали птичью стаю и улетали, ботинки бегали кругами вокруг костюмов. Это было безумно и потрясающе одновременно.

А потом все стихло так же внезапно, как и началось. Опустилась палочка дирижера. Смолк оркестр. Фигурки балерин застыли на нитях, как золотые подвески. Сброшенные юбки вернулись на свои места, и безголовые танцоры синхронно поклонились Рине, но она еще целую минуту не могла ничего сказать, словно ей зашили рот.

На время выступления она забыла обо всем. Целиком и полностью выпала из своих страхов и забот. Должно быть, это представление готовилось веками. Для одного-единственного Странника. Артисты оказались заперты в театре, но не уснули, а всей труппой стали придумывать новые номера, перешивать костюмы и поддерживать здание в чистоте.

«Сила искусства выше несвободы, – восторженно подумала Рина. – Само искусство – свобода».

Она зааплодировала, не жалея ладоней, и хлопала без остановки несколько минут.

– Если честно, я даже не знаю, что сказать! Это лучшее выступление, какое я когда-либо видела! Вы все делали так синхронно, да еще и на разных уровнях, а это ведь так сложно, это столько труда и фантазии, и такая музыка…

Костюмы снова поклонились и радостно зааплодировали сами себе. Похоже, они были счастливы, что у них наконец-то появился зритель. Музыкальные инструменты тоже спустились на первый этаж, и Рина особенно отметила их последнюю мелодию. Только потом она вспомнила, что еще не представилась, и нерешительно вышла из-за велосипеда.

– Меня зовут Рина Шегри, я Семнадцатая странница. Может быть, вы знаете мою маму – Анжелику Аль? Она теперь тоже Шегри. Она раньше была актрисой.

Безголовые дамы всплеснули руками и облепили Рину со всех сторон, словно осы сахарную статуэтку. Стали поглаживать ее по лицу, трясти за руки, а кто-то даже обнимать. Рина словно попала в тканевое облако, пропитанное духами. Со всех сторон ее щекотали перья и кружева, от шелковых перчаток волосы вставали дыбом, а от приторных духов почти нечем было дышать. Ей так и мерещились слова танцовщиц:

– Ох, как ты выросла, дорогая!

– Конечно, я помню Анжелику! Вы с ней прямо одно лицо!

Кавалеры стояли в стороне, наблюдая за этим беззвучным щебетом и шелестом подолов. Клим, как мог, пытался отбить Рину у дам, даже закручивал в колеса их юбки, но Рина попросила его так не делать. Лучше было не лезть на рожон, потому что у здешних обитателей и без того было много способов ей навредить.

– Меня привела к вам подсказка принца Аскара, – сказала она, когда приветствия были окончены. – Я нашла вот эту открытку в Эрге. И тут изображен ваш театр. Возможно, где-то внутри есть что-то, связанное с принцем Аскаром или с вот таким знаком? Вы наверняка уже изучили здесь все уголки и поэтому знаете.

Рина показала дамам изображение бескрылого Ветродуя.

Они столпились возле открытки, но только растерянно развели рукавами. Кавалеры тоже ничем не смогли помочь.

– Как жалко, – расстроилась Рина, и тут сквозь яркие платья танцовщиц пробилось высокое узкое и темное. Судя по элегантному, но сдержанному фасону оно принадлежало даме в возрасте. Она принесла с собой портрет красивой женщины с высокой прической.

– Дина Ларум, – прочитала Рина надпись на рамке. – Директор театра.

Она тоже представилась и как-то сразу оробела, потому что от строгого платья исходило совсем другое настроение, нежели от нарядов танцовщиц. Директриса не стала обнимать Рину, но протянула ей рукав, отделанный черным кружевом. Рина аккуратно пожала его, стараясь не помять.

«Пойдемте со мной», – поманило ее платье и направилось к лестнице.

Рина медлила. Ей было страшно отказать этой строгой властной женщине. Но если здесь ничего нет, зачем терять время и лишний раз рисковать? Рина собрала всю свою решимость и ответила:

– Простите. Я очень вам благодарна за прием, но тут, похоже, нет подсказки. У нас мало времени, поэтому мне пора идти.

И, не дожидаясь ответа, она толкнула стеклянную дверь.

Та не поддалась.

За секунду Рина покрылась холодным липким потом и ощутимо вздрогнула, когда танцовщицы принялись подбадривающе гладить ее по рукам и спине. Оркестр заиграл незатейливую мелодию, чтобы разрядить атмосферу, но Рина уже была заряжена тревогой от кончиков волос до кончиков пальцев. Дамы мягко взяли ее под руки и легонько подтолкнули к лестнице. Пришлось идти. А что еще было делать?

«Она хочет увести меня подальше отсюда и убить, когда мы будем наедине? – лихорадочно думала Рина. – Тут большие окна, но народу слишком много. Клим не сможет разбить укрепленное стекло, и мне точно помешают выйти.

А если подгадать момент и выпрыгнуть из окна на верхнем этаже, когда мы будем наедине с директрисой? Вряд ли она догадается, что мы пойдем на такое».

Клим заехал наверх по широким перилам, и Рина была несказанно рада тому, что он может ее сопровождать. Вслед за директрисой они миновали череду кулуаров и полутемных коридоров и поднялись на третий этаж.

Дина Ларум открыла дверь в кабинет и впустила гостей внутрь. Рина сразу заметила проем между массивным письменным столом и стеной. Места вполне хватало, чтобы проехать на велосипеде прямо к окну.

«Прыгать с третьего этажа, да еще и такого высокого, это почти самоубийство, – подумала она. – Но Клим так хорошо держит баланс. Он может и устоять. И его колеса могут выдержать, потому что укреплены душой. Главное, чтобы он понял без слов, что нужно делать, и успел среагировать, когда все начнется».

В кабинете было просторно и уютно. Много дерева, много света. Всюду лакированные поверхности и фотографии. На тумбе у зеркала стоял блестящий граммофон, шкаф напротив него был доверху забит музыкальными пластинками.

Дина Ларум повесила платье на плечики, и оно тут же обвисло, а Рина напряглась, внимательно следя за предметами в комнате.

«Во что она вселится? В перочинный нож? Вон в ту статуэтку с острым навершием?»

Но директриса выбрала фотографию. Не одну из тех, что висели на стенах, и даже не одну из настольных. Она вынула ее из шкатулки, которую достала из глубины шкафа. Это был старинный черно-белый снимок. На нем поклонник – симпатичный молодой человек в светлом костюме – дарил огромный букет цветов сияющей девушке с венцом из роз на голове. Фотография не была подписана ни спереди, ни сзади.

«Она отвлекла меня, чтобы напасть?» – подумала Рина, и сердце заколотилось втрое быстрее, а взгляд заметался по сторонам.

Ничего в кабинете вроде бы не двигалось, да и Клим не подавал признаков тревоги, но стоило оставаться настороже.

– Зачем вы мне это дали? – спросила Рина. – Тут нет ни подписей, ни символа Ветродуя.

На снимок она больше не смотрела, а наблюдала за тем, что происходит в комнате. Вместо ответа из шкафа вылетела пластинка и аккуратно легла на граммофон.

«Мой милый принц пришел ко мне…», – пропел высокий голос оперной певицы.

Продолжения Рина не услышала, потому что игла резко поднялась. Потом она снова опустилась, и голос повторил:

«Мой милый принц пришел ко мне…»

– Так на этой фотографии вы и принц Аскар?! – догадалась Рина, и тут же шелковый платок заткнул ей рот. Всего на секунду, чтобы не напугать. Похоже, директриса не хотела, чтобы другие об этом знали.

– Ну, я вам гарантирую, что у этих стен есть уши, – честно сказала Рина. – Поэтому скрывать смысла уже нет. Да и что плохого в том, что принц Аскар когда-то бывал на вашем выступлении и дарил вам цветы?

И тут Рину осенило, что ответ заключается в самом вопросе.

– Возможно… – начала она, аккуратно подбирая слова, – он… ухаживал за вами?..

После минутного молчания директриса вынула из шкафа еще одну пластинку.

– Вы можете просто написать, – подсказала ей Рина. – У вас тут и бумага есть…

Но ее проигнорировали, и очередной конверт лег на стол. Рина пригляделась к нему и увидела знакомое имя – Дина Ларум. Это были записи ее выступлений.

«Ей, и правда, так важно говорить со мной своим голосом? Или она привела меня сюда специально, чтобы я послушала, как она поет, и восхитилась этим?»

Вслух Рина ничего не сказала, но внутри начала закипать. Ей очень хотелось, чтобы директриса перестала зря тратить ее время.

«Да, было так…» – пропел и снова замолк уже знакомый высокий голос.

– Значит, вы что-то знаете о следующей подсказке? – спросила Рина. – Принц Аскар присылал вам что-нибудь с вот таким знаком или, может быть, говорил, где она находится? Или даже ничего не говорил, но вы знаете какое-нибудь место, связанное с ним, где стоит поискать? Мне сгодится любая зацепка. Что угодно. Иначе придется искать по всему городу.

Из нижнего ящика письменного стола, закрытого на ключ, поднялась резная малахитовая шкатулка. Позолоченный крючок сдвинулся, крышка распахнулась, и Рина увидела внутри целую стопку старинных писем. Наверняка любовных, потому что они тонко пахли парфюмом. На каждом конверте было написано: «Моей дорогой Дине от А».

– Неужели это принц Аскар присылал их вам? – прошептала Рина одними губами.

Крышка тут же захлопнулась, словно в попытке не дать секрету выйти наружу, и шкатулка почти врезалась в Рину. Похоже, директрисе тяжело далось это признание, и она не собиралась вдаваться в детали.

Рина поблагодарила ее за помощь, взяла шкатулку и вышла. Они с Климом возвращались к фойе под звуки оперной арии, которую Дина Ларум продолжала слушать в одиночестве в своем кабинете.

Внизу было шумно. Костюмы во все складки обсуждали последние горячие новости о романе директрисы и принца Аскара, поэтому Рине удалось избежать очереди из желающих обнять ее на дорожку. Она тихонько выскользнула в стеклянную дверь, прижимая шкатулку к груди, и бегом спустилась по ступеням.

Снаружи накрапывал мелкий, почти незаметный осенний дождь. Пахло прелыми листьями и дымом.

– Никогда к этому не привыкну, – выдохнула Рина, согнувшись в три погибели. – Каждый раз так страшно… Хорошо, что ты был со мной, Клим. Без тебя я бы точно от ужаса умерла. Скажи, а ты думал о том, чтобы выпрыгнуть в окно в кабинете директрисы?

«Дзинь!» – уверенно ответил Клим.

Рина рассмеялась и приобняла его за руль.

– Я так и знала! Я все думала, как бы тебе намекнуть, чтобы она не поняла и не опередила нас, и как понять, догадался ли ты, но я почему-то была уверена, что у тебя такой же план. В кабинете не было ни ставней, ни решеток. У нас был шанс пробить стекло…

«Милая, я с ума сойду от волнения!» – тревожилась мама.

«Меня все это огорчает», – расстраивался папа.

«Ну что там? – вопрошал Альберт. – Читай быстрее! Что там в письмах?»

Дождь закончился, так что Рина вымыла липкие от нервного пота ладони в лужице на дне фонтана с забитым сливом, отерла их о штаны и, сев на единственную не засыпанную листвой скамейку на площади, разложила письма в хронологическом порядке.

– Никогда бы не подумала, что принц Аскар когда-то был влюблен, – пробормотала она. – Мне казалось, он на такое не способен.

Стрелки всячески демонстрировали любопытство, и Клим тоже подъехал вплотную, чтобы не пропустить ни слова, но Рина вынуждена была их огорчить.

– Вы меня простите, но я не буду читать письма вслух, – сказала она. – Это будет неправильно по отношению к Дине. Ей и так пришлось признаться перед всем театром, что у нее был роман с принцем, так что я не собираюсь никому раскрывать их личную переписку. Хотя эти письма, наверное, уже много раз все жители театра прочитали… Но они точно не знали, кто именно их присылал, иначе на мой вопрос не развели бы руками. Эх, наверное, авторитет директрисы теперь рухнет. Тем более она хранила эти письма даже после всего, что произошло, значит, у нее были сильные чувства к Аскару.

«Как это волнующе!» – закрутилась вправо мама.

«Я зол-зол-зол! Живо читай!» – возмутился Альберт.

«Ты права», – коротко согласился папа.

Из писем Рина узнала, что история любви принца Аскара была несчастной. Он полюбил Дину Ларум с первого взгляда, когда увидел ее на сцене, и даже хотел жениться на ней вопреки воле отца. Дина сперва отвечала ему взаимностью, но потом Аскар что-то натворил и клялся ей, что это не его вина и что он все исправит. Но в итоге король решил завещать трон его сестре, и, наверное, поэтому Дина решила расстаться с принцем и в итоге вышла замуж за богатого кудесника. В последних письмах принц умолял ее не идти под венец и клялся в вечной любви. Он писал так трогательно, что Рина почти прониклась к нему сочувствием.

– Думаю, я нашла подходящее место, – сказала она, закончив читать. – Принц Аскар постоянно назначал Дине свидания в беседке на озере в городском парке. Думаю, нам стоит поискать где-то там. Дедушка Натан, думаете, я права?

Дневник ответил ей словами Странника:

«Это обычная практика для принца Аскара – привязывать подсказки к людям, с которыми он когда-то имел отношения. Должно быть, это его способ наказать их напоминанием о себе».

А потом добавил:

«Ты… молодец… Рина».

Она улыбнулась.

– Просто мне везет – у меня есть все вы. С такой группой поддержки трудно ударить в грязь лицом.

Солнце так до конца и не пробилось сквозь белесую дымку наверху, но настроение у Рины было вполне себе солнечное. Внутри она тихо праздновала свою смелость и везучесть, и стало даже как-то обидно от того, что в этом городе ее будто не замечают.

– Ну что, пойдем искать озеро? Оно должно быть вон в той стороне, я это помню по карте.

Тут волосы Рины взметнул сильный ветер. Это был уже знакомый ей серебристый Проводник.

– Здравствуйте! – подскочила она. – Давно не виделись! Вы меня проводите к озеру?

«Лучше подождать здесь… – остановил ее Натан. – Иначе можно впустую потратить время и силы… Ветер движется намного быстрее человека… Дай ему… проверить… есть ли там подсказка». – И то верно, – кивнула Рина. – Никто не гарантирует, что мы найдем ее в этой беседке. Уважаемый Проводник, не могли бы вы проверить ротонду в центральном парке, там, где…

Прежде, чем она договорила, ветер понесся прочь, взметая за собой сухую листву.

Рина снова села на скамейку, достала из корзины яблоко и стала грызть, рассуждая вслух:

– Кажется, теперь я понимаю, почему Странники не могут собрать все подсказки уже столько лет – это дома их задерживают. Я была уже в трех местах, и везде меня задержали, ну, кроме вокзала. Но это, думаю, потому что машинисты всегда очень пунктуальные.

Доев яблоко, Рина положила огрызок в урну, хотя вокруг было полно всякого мусора и сухих веток. Ей просто захотелось сделать что-нибудь привычное, как будто мир все еще не съехал с собственной оси, и, если бросить огрызок мимо, из-за угла появится сердитый дворник.

– Странно все это, – пробормотала она. – Люди же прекрасно понимают, что времени мало, но никто не помогает мне сэкономить его. И, кажется, я начинаю понимать, почему. В этом есть своя странная логика…

«Какая?» – спросил папа.

– Люди попросту боятся перемен. Даже перемен к лучшему. Они так привыкли быть вещами и домами, что теперь им страшно снова становиться людьми. Чувствовать боль и голод, стареть… И они сами этого не понимают, поэтому неосознанно строят мне преграды, хотят успеть что-нибудь сделать, прежде чем проклятье исчезнет. Так было с Юлией, и так было с Кантонами. Королевство сейчас в упадке, так что людям придется объединить все усилия, чтобы выжить. Думаю, Юлия это понимала и боялась свободы, потому что соседи сделали ее изгоем. А Кантоны наверняка не хотели потерять свое богатство и статус и поэтому решили поучаствовать в снятии проклятья, чтобы король потом позаботился о них.

Ну и театр, опять же. Артисты задержали меня своим представлением, потому что больше никогда и никому не смогут его показать. Они снова станут обычными людьми и лишатся многих возможностей. Да и будет ли нам до театров, когда все очнутся? Поэтому они и танцевали для меня как в последний раз.

Когда Рина догрызла второе яблоко, Проводник вернулся и сложил из листвы перед ней два узора. Бескрылый Ветродуй она узнала сразу, а вот второй символ привел ее в замешательство.

– Это то, что вы нашли в беседке?

«Да», – написал Проводник листвой чуть поодаль.

Рина сузила глаза, но на ум ничего так и не пришло.

– А там не было других деталей? Может, что-то стерлось?

«Нет», – сложил ветер из бывшего «да».

Рина нахмурилась, пытаясь понять, на что похож второй символ.

«Нарисуй… мне», – попросил Натан.

– Тут что-то странное, – сказала Рина, доставая карандаш. – Наверное, это птица, только безголовая. Там вот такой овал, посередине волнистая линия, наверное, крыло, а внизу две лапки, как дети птичкам рисуют. Но ни головы, ни клюва. Может, это птица, которая спрятала голову под крыло?..

Рина закончила рисовать, и дневник неожиданно резво выдал: