Текст книги "Жестокие люди"

Потом пердун тоже спустил воду и вышел из туалета. Я готов был пулей вылететь оттуда, но тут опять раздались звуки шагов. Вода стала уже медленно переливаться через край унитаза. Я накрыл его крышкой и попытался скрыться с места аварии. Послышались чьи-то голоса. Это были Маркус и Слим.

– Да успокойся ты. Здесь никого нет. – Слим говорил как пьяный, запинаясь. Видимо, это из-за антидепрессантов.

– Заткнись.

Маркус стал проверять, нет ли кого в кабинках. Он, наверное, решил, что та кабинка, в которой стоял я, закрыта, потому что там сломан унитаз. В общем-то, он был прав. Тогда он затащил Слима в соседнюю кабинку и толкнул его прямо на сиденье. Когда он заговорил, я понял, дело не в том, что они решили покурить марихуаны.

– Ты опять ел эту гадость, – произнес Маркус горячо и настойчиво. Скорее он был огорчен, а не взбешен. Когда он разговаривал со мной, то тоже злился, но теперь его голос звучал по-другому.

– Всего две марки. – Я все еще стоял на унитазе. Решившись посмотреть вниз, я увидел, как Маркус схватил Слима за лацканы его пиджака и начал трясти.

– За каким чертом ты это делаешь? Неужели из-за того, что стыдишься меня? Или того, чем мы занимаемся?

Я решил, что сейчас он его ударит. Но вместо этого он поцеловал Слима. Они, кажется, собирались спутаться прямо здесь. Тогда я переступил через лужу, которая разливалась по полу туалета, тихо приподнял щеколду и на цыпочках побежал обратно в зал.

Я даже и не знал, что обо всем этом думать. Странно только, что я не был шокирован еще больше. Когда я проходил мимо столика вице-президента, то услышал, как он свистит. Мне стало смешно. У всех здесь были свои секреты, а правил, кажется, вообще никаких не было. Я опять подсел к Майе, и она спросила, почему меня так долго не было.

– В этой раздевалке я почерпнул религиозный опыт.

– Ты говоришь как Брюс.

Она произнесла это таким тоном, что мне сразу стало ясно, это не комплимент. Тогда я нашептал ей на ухо, что делал в туалете вице-президент и как мне пришлось смыть свои трусы. Она так смеялась, что опрокинула бокал с вином, а потом поцеловала меня.

– Веру свои слова обратно: на моего брата ты совсем не похож.

Если вспомнить о том, что я ничего не сказал о Маркусе и Слиме, я все-таки имел много общего с ее братом. Мы оба ревностно оберегали свои секреты. Только он знал, как можно рассказать все, так ничего и не сказав, а я только учился этому.

Пока мы ели свои седлышки, пожилая леди с голубыми волосами и желтыми бриллиантами рассказывала, как ее выгнали из школы.

– Директриса вызвала мою мать и сказала… – было смешно наблюдать за тем, как эта старушка изображает другую, – «Эбигейл – умная, привлекательная, прелестная девчушка, но, боюсь, нам придется с ней расстаться». Мама спросила ее почему. Тогда мисс Хьюитт – так ее звали – сказала следующее: «Если говорить начистоту, то все эти бриллианты, которые звенят в ее школьной сумке, отвлекают от учебы и ее саму, и других девочек».

– А как вам досталось это кольцо? – спросила Майя, наклонившись поближе и положив руку на мое бедро.

– Я была обручена с одним банкиром из Вирджинии.

– Сколько вам тогда было лет? – спросил кто-то.

– Пятнадцать. – Она улыбнулась, и сразу стало ясно, что сто лет назад она была красавицей.

– А потом что случилось? – заинтересованно спросила Майя.

– Все мои подружки получили дополнительный выходной день, чтобы присутствовать на моей свадьбе.

А я-то думал, что кульминацией в этой истории является камень в шесть каратов, сияющий на ее среднем пальце.

– Боже, как романтично!

– Ни капельки. Потом он начал меня избивать.

Тарелки со стола убрали. Я видел, как Осборн представляет Маркуса футбольной шишке. Мне сразу стало ясно, кто он такой, потому что тот проверял, есть ли у сына Гейтса мускулы, и делал такие движения руками, словно бросал мяч. Маркус в ответ только мило улыбался, словно не имел ничего против того, чтобы этот престарелый спортсмен его ощупывал.

В конце выкатили праздничный торт. Мама в этот момент показывала Леффлеру какую-то йоговскую асану, а пожилая синеволосая леди объясняла нам, почему из всех ее пяти мужей (она всех их пережила) ей больше всего нравился третий.

– Он знал, как доставить удовольствие женщине. А теперь мне остается наслаждаться только шоколадом. – Она уже уничтожила все сладости, лежащие в огромной серебряной конфетнице, которая стояла посреди стола.

Эта ночь была особенной. Бесконечное количество бездонных бокалов с изысканным вином, влажная темнота, насыщенная запахом гардений. Казалось, этой ночью все решили использовать свой шанс. Чего бы они ни хотели добиться.

Тосты, которые произносили гости, были чем-то средним между здравицами и анекдотами.

Майя рассказывала мне, кто из них кто и о чем они говорят, и я смеялся вместе со всеми, словно знаю их уже тысячу лет. У меня даже щеки разболелись от смеха. Мне было очень весело. А самое чудесное – мне вовсе не пришлось прикидываться.

Когда группа Слима начала играть, мы побежали к шатру, стоящему у бассейна. Майя увидела, что я хромаю, и предложила снять туфли. Поняв, что я стесняюсь сделать это, она быстро скинула свои, и мы просто оставили их лежать на сырой траве. А потом, когда мы подбежали к тому месту, где все танцевали, случилось чудо. Я вдруг понял, что умею танцевать. Парни играли песни «Роллинг Стоунз», и это получалось у них даже лучше, чем у рок-звезд. Маркус, насупившись, стоял у края танцевальной площадки. «Поразительно, что у всех этих людей нет никакого чувства ритма!» – крикнул он мне.

Нам было очень жарко, мы вспотели и, перестав танцевать, когда зазвучала медленная песня, отошли в тень, чтобы поцеловаться еще раз, а потом, так и не успев довести дело до конца, ринулись обратно, застегивая друг другу пуговицы и молнии. К микрофону с бокалом коктейля в руке подошел Брюс. Его высветленные волосы казались совершенно белыми. Он выглядел точно как Дин Мартин [27]27
  Популярный американский певец (1917-1995). Снялся в нескольких фильмах.


[Закрыть], если бы тот вдруг превратился в альбиноса. Брюс стал проникновенно исполнять песню «Иногда, когда кто-то кого-то любит». Любой вам скажет, что эта песня в 1978 году ни у кого не вызывала восторга. Но когда ее пел Брюс, это было совсем другое дело. Он даже заставил Майю, миссис Лэнгли и Осборна выйти на сцену, чтобы подпевать ему. Когда они закончили, старик поклонился, сложив ладони вместе, словно какой-то восточный диктатор, и помахал всем на прощанье. Мама стояла рядом со мной. Я видел, как он прошептал что-то Майе, когда они сходили со сцены.

К чести моей мамы, она не стала задерживаться, когда увидела, что моя подруга идет ко мне. С ее стороны было очень мило предоставить мне свободу действий.

– Здравствуйте, доктор Эрл… Я – Майя Лэнгли.

– Я не доктор, Майя. – Мама решила сразу же внести ясность.

– Дедушка говорил мне, что у вас нет специального образования, но он не устает повторять, что вы – тот самый врач, который спас ему жизнь. Так что здесь вас будут называть доктором, нравится вам это или нет. – Стоило Осборну повторить что-то три раза, и это становилось правдой. – Впрочем, я всего лишь хотела представиться.

– Что ж, очень приятно, Майя. Спасибо, что пригласила нас на свой праздник. Мне здесь очень нравится. – Мама пила третью чашку кофе. Она собиралась вскоре уходить.

– Можно я сама отвезу Финна домой?

– Тебе же всего шестнадцать лет. А водительские права ты получишь, когда исполнится семнадцать. – Мама, видимо, решила повторить правила дорожного движения в штате Нью-Джерси – у нее был экзамен на следующей неделе.

– У меня есть специальные права, для фермеров. Мне можно брать машину, если нужно съездить к соседям. А это как раз наш случай.

Мама все равно не разрешит, я знал это.

– Хорошо, только не очень быстро. – Мама поцеловала меня в щеку. – Не задерживайся слишком долго, ягненок.

В эту минуту я не возражал даже против того, чтобы меня называли ягненком.

Музыка играла до четырех часов утра. Потом официантки выкатили тележки, нагруженные вареными яйцами, сосисками и беконом. К тому времени я уже перезнакомился с двадцатью (или больше) друзьями Майи. Их имен я, конечно, не запомнил, но общались мы так, будто знали друг друга тысячу лет. Мы играли в шашки, используя вместо фишек рюмки с текилой, и, прячась в кустах, выдували друг другу в рот дым марихуаны. Все они общались со мной по-дружески. В основном, естественно, потому, что со мной была Майя. Кроме того, Пейдж представила историю с покупкой кокаина так, что можно было подумать, будто я настоящий бунтарь (из частной средней школы). Мне же оставалось только улыбаться и кивать, когда они рассказывали о шикарных нью-йоркских ночных клубах и барах (им тоже не хотелось ударить в грязь лицом). Я делал вид, что мне это тоже не в диковинку, хотя обо всех этих заведениях я слыхом не слыхивал. В обкуренном виде легче внушить к себе симпатию.

Потом Иэн и итальянец, которого, оказывается, звали Джакомо – впрочем, я упорно продолжал называть его Пиноккио, и это, как сказала мне Майя, было просто уморительно, потому что тот постоянно врал, – пригласили меня поиграть с ними в гольф. И я согласился! В этот момент я понял, что мне действительно хватит курить.

Майя отвезла меня домой на «лендровере», подаренном ей на день рождения. Он был раскрашен черно-белыми полосками и поэтому напоминал зебру из телепередачи, в которой рассказывалось о приключениях одного врача в Африке. Это была идея Брюса – он обожал эту программу. К тому моменту я уже так свыкся с ролью богатенького Буратино, что чуть не выдал, что машина выглядела бы слишком скромно, не будь она раскрашена на заказ. Мы ехали дальними дорогами, проезжали по фермерским участкам и колесили по всем уголкам Флейвалля.

Ночное небо стало ярко-синим. Начинался рассвет. А мы все катили по выбоинам сельской дороги, скрытой туманом. Когда Майя пропустила нужный поворот, мы, смеясь, просто скатились на обочину. Она даже не остановилась, просто продолжала ехать прямо по кустам, подскакивая на попадавшихся пнях. Огни фар танцевали в лесу, освещая то одно дерево, то другое. Так Майя искала дорогу. Вдруг мы заметили машину Двейна; огни фар выхватили на секунду из темноты довольно упитанное тело Джилли. Они занимались любовью, сидя на заднем сиденье. Из-за этого зрелища я тоже почувствовал возбуждение. А Майя заорала: «Вперед, ребята!»

Мы остановились у моего дома. Майя потянулась ко мне, чтобы поцеловать, забыв нажать на тормоз, так что «лендровер» въехал прямо на клумбу.

– У меня для тебя сюрприз.

– Какой?

– Узнаешь послезавтра.

– Зачем ждать?

Она стала заводить мотор. Но я не хотел, чтобы эта ночь заканчивалась.

– Дедушка приглашает тебя на обед. Он хочет с тобой познакомиться.

14

Когда я проснулся и открыл глаза, то увидел маму, сидящую на краю моей кровати. Она смотрела на меня. Вчера (то есть пять часов назад) я успел снять только свой пиджак и одну туфлю, после чего сразу заснул, лежа на застеленной кровати. Голова болела так, будто эту ночь я провел в бетономешалке.

– Ты пил вчера ночью?

– Не-ет. – Когда мама закурила сигарету и выдохнула дым мне прямо в лицо, мне показалось, что меня сейчас вырвет.

– Но я же видела, как ты пил вино за ужином.

– А почему ты тогда ничего не сказала?

– Я не хотела устраивать сцену. Мне казалось, Что будет лучше, если мы поговорим об этом при свете дня.

– Да это был имбирный эль, а не вино! Честно!

Мама подала мне стакан с кока-колой.

– Но мне сказали, что ты пил.

– Спасибо за колу. – Мне не хотелось ссориться, и я пытался сменить тему разговора.

– Послушай, я знаю, что это делал не только ты. Дочка доктора Леффлера, Були, пришла домой уже ночью, и ее вырвало прямо на постель.

– Фу какая гадость.

Смутно я припоминал, как мы с ней наперегонки пили текилу. У нее были темные волосы и огромные глаза. Ее называли Були, так как ее отец считал, что она похожа на Бетти Буп [28]28
  Персонаж короткометражных мультфильмов 1920 – 1930-х, кокетливая дамочка с огромными удивленными глазами и обычно с некоторой небрежностью в одежде. В результате стала первым мультперсонажем, запрещенным американской киноцензурой.


[Закрыть], что лишний раз доказывало – он уже вообще ни черта не соображал, этот доктор.

– А что, Леффлер позвонил тебе специально для того, чтобы сказать, что я пил? Или он хотел поведать о том, как его дочь выблевала свой ужин?

– Вообще-то он позвонил мне для того, чтобы пригласить в театр.

– А его жена тоже пойдет?

– Он разведен.

– Но разве мы не приглашены на ланч к мистеру Осборну?

– Он хотел поговорить с тобой наедине. – Видимо, маму это беспокоило.

– Только он и я?

Мама кивнула. Теперь уже и я стал нервничать. Мне-то казалось, что и Майя, и все остальные тоже будут там присутствовать.

– Зачем это нужно?

– Не знаю. Но я не собираюсь спокойно наблюдал за тем как мой сын превращается в алкоголика.

– Собираешься меня наказать? – Я вспомнил о том миллионе винных бутылок, которые я вынес из нашего дома в мусорный бак, когда мы жили в Нью-Йорке.

– Мне не хочется этого делать, но придется.

– Ну хорошо, тогда скажи ему, что ты не разрешила мне выходить из дома и поэтому я не смогу пообедать с ним. А все из-за того, что вчера вечером на его вечеринке официанты постоянно наливали мне выпивку.

– Пообещай, что не будешь пить. Тебе ведь еще шестнадцати нет.

– Учителя хорошие были.

– Хочешь меня обидеть?

– Просто пытаюсь быть честным.

Это на нее подействовало.

– Ну ладно. Тогда сейчас ты пойдешь к мистеру Осборну, но после этого тебе две недели нельзя будет выходить из дома без моего разрешения.

Я знал: она хочет, чтобы я пошел. На ручке шкафа в моей комнате висела свежевыглаженная рубашка.

– Не, не согласен.

– Ты что, думаешь, я с тобой шутки шучу?

– Ну да.

Было ясно, что первый раунд я выиграл. Я зашел в душ и стал намыливаться розовым душистым мылом. Все мои мысли были о Майе. Тут в ванную зашла мама.

– Алкоголь убивает клетки мозга.

Мне хотелось сказать: «Это только доказывает, что с моей стороны было бы неразумно прислушиваться к твоим словам», но решил, что это будет слишком, и поэтому вместо этого сказал:

– Помнишь, что сказал психолог, когда мы говорили о каких-то границах, правилах, которые должны существовать в каждой семье? Могу я побыть один, когда принимаю душ?

Мама сама отвезла меня к Осборну. Она избрала самый кошмарный вид молчаливого выражения своего неодобрения – она стала петь. Ей казалось, что будет здорово, если она поставит кассету с каким-то старьем. «Помогите! Мне нужен человек…»

Мама обожала «Битлз». Довольно странный выбор. Она очень гордилась тем фактом, что когда она училась в средней школе, то однажды сбежала в город, чтобы попасть на концерт знаменитой четверки. У нее просто в сознании не укладывалось, что группа распалась. Я решил, что лучше не поднимать вопрос о том, почему она не ставит те песни, в которых ее торчки поют о ЛСД или героине. «Помогите!» – опять запела мама.

Осборн был чрезвычайно богат. На пути к его дому мы встретили восемь сельскохозяйственных рабочих. Потом еще шесть человек, которые косили газон. В саду работали три японца. (Джилли утверждала, что, по словам Двейна, они были гомосексуалистами и даже были женаты по какому-то восточному обычаю – «Пока смерть не разлучит нас» и все такое. Эта история меня действительно заинтересовала.) Наконец, из будки у ворот, которая была частью кирпичной ограды высотой в два метра, окружавшей дом Осборна и английский сад, выглядывали два охранника. И все это – в выходной день.

Мама въехала в мощенный булыжником внутренний двор перед домом. Сам дом был слишком большим, чтобы назвать его просто большим, и слишком маленьким, чтобы назвать его грандиозным. Водитель в униформе укладывал чемоданы в темно-бордовый длинный «мерседес». Мама по-прежнему молчала. Она ждала, что я сделаю первый шаг. Я же был готов высказать ей все прямо сейчас, пусть даже к окну подойдет Осборн и все услышит. Потом вспомнил о том, что Майя пообещала мне преподнести какой-то сюрприз, глубоко вздохнул и порывисто обнял маму за шею.

– Мам, прости меня. Ты права насчет выпивки.

Я сделал ошибку. Честное слово, если я сделаю это еще раз, то прямиком отправлюсь в ад. – Мама начала плакать еще до того, как я упомянул о преисподней.

– Милый мой мальчик, это все, что мне было нужно. – Мне это было прекрасно известно, и именно поэтому я врал так беззастенчиво. – Просто я беспокоюсь о тебе и хочу, чтобы ты был счастлив… чтобы мы были счастливы… и сейчас, и потом.

– Знаю, мама.

Удивительно, но, когда она, плача, обнимала меня, мне было очень хорошо, и в то же время у меня было такое чувство, что я не просто сказал то, что думаю, а действительно обрек себя на вечное проклятие.

– Все у тебя будет здорово, Финн. – Я в этом вовсе не был уверен. – Позвони мне, чтобы я приехала и забрала тебя, когда вы закончите. – Мама протянула мне трость, которую я должен был отдать мистеру Осборну.

– Мама… – Она подняла на меня глаза, когда я выходил из машины. – Я все еще под домашним арестом?

– Нет, Финн, конечно нет. – Когда она покатила назад и я услышал, как она начинает напевать еще какую-то дурацкую песню «Битлз», то чувство вины мгновенно исчезло.

Дом Осборна занимал площадь, приблизительно равную половине городского квартала. Крышу, словно у древнегреческого храма, поддерживало шесть колонн, а фонтан размером с бассейн украшали бронзовые наяды и еще какой-то тип, державший трезубец. Все это напоминало мне декорации, оставшиеся после съемок фильма о гладиаторах. Когда я шел к входной двери, то вспомнил, как в «Спартаке» они говорили: «Идущие на смерть приветствуют тебя». Не успел я дотронуться до кнопки звонка, как массивная бронзовая дверь со скрипом приоткрылась. Мне стало страшно. Это была жена Осборна. Она была одета в черный брючный костюм с большими белыми пуговицами. А на лице сияла улыбка – губы были накрашены кроваво-красной помадой. При свете дня она меньше напоминала мумию, скорее старшую злобную сестру Круэллы да Виль [29]29
  Злодейка из диснеевской комедии «101 далматинец».


[Закрыть].

– Здравствуйте, меня зовут Финн, – сказал я, протягивая ей руку.

Но вместо того чтобы пожать ее, она мягко взяла меня за подбородок и повернула мое лицо к свету, после чего пристально уставилась на меня через очки, которые висели на ее шее на украшенной драгоценными камнями золотой цепочке.

– Сходство небольшое, но, судя по тому, чему я была свидетелем вчера ночью, ты унаследовал его гормоны, в этом не может быть никакого сомнения. – Руки у нее были холодные и влажные.

– Вы знакомы с моим отцом?

Она рассмеялась и отпустила мой подбородок.

– Да. И настолько близко, насколько это вообще возможно.

Ничего себе! Мне было трудно представить, что папа, который так свежо выглядел в этом фильме про яномамо, может иметь что-то общее с этой засушенной виноградиной, миссис Осборн. Впрочем, я прожил в Флейвалле достаточно долго, чтобы понять, что здесь вообще все возможно. Одно я знал наверняка: она говорила о чем-то, о чем я и понятия не имел, и вовсе не был уверен, что хочу об этом знать. Дворецкий Герберт спускался по лестнице с круглой коробкой, а затем вручил миссис Осборн сумочку с логотипом фирмы «Гермес». Первый раз в жизни я увидел дворецкого. Вообще-то он был больше похож на дипломата: только униформа его выдавала.

Миссис Осборн набрала несколько цифр на замке сумки, открыла ее и проверила содержимое. Лежащих там брюликов хватило бы на то, чтобы украсить витрину магазина «Тиффани». Тогда она с довольным видом захлопнула сумочку и бросила через плечо:

– Я уже уезжаю, так что подслушивать не буду, знакомьтесь на здоровье.

Как только дворецкий закрыл за ней дверь, открылась дверь, ведущая в библиотеку. Из нее вышел Осборн.

– Что ж, теперь, когда мы можем быть уверены, что моя жена действительно оседлала свое помело, мы и вправду можем поговорить о том о сем.

Голос у него был низкий и какой-то смешной. Он напомнил мне голос Фогхорна-Легхорна [30]30
  Петух, персонаж мультфильмов.


[Закрыть]. Только Осборн говорил не так медленно. Он был одет в гавайскую рубашку с надписью «Алоха» и блейзер с эмблемой Нью-Йоркского клуба яхтсменов, а также старые военные брюки цвета хаки, которые, впрочем, были хорошо выглажены. На ногах у него были золотистого цвета мокасины из тюленьей кожи.

Я прошел за ним в библиотеку размером с домик, в котором жили мы с мамой. Полки доходили до самого потолка, и все они были набиты книгами. Еще там стояла раскладная лестница, но мне сразу стало ясно, что он на нее давненько не взбирался. На стене висела картина с изображением обнаженной женщины с синей кожей. Нарисовал ее Пикассо – судя по полуметровой подписи. Кроме того, комната была украшена множеством черно-белых фотографий, на которые мне было бы очень интересно взглянуть, но как-нибудь в другой раз – сейчас у меня в голове вертелось столько вопросов, что не было желания любоваться красотой окружающей меня обстановки.

– Неужели миссис Осборн и правда знает моего папу? – На улице было не меньше тридцати градусов, и кондиционер работал во всю мощь, но в камине горел огонь.

– Это она так думает.

Осборн подбросил в огонь еще одно полено, из камина вылетели горящие щепки и упали на персидский ковер. Он беззаботно отшвырнул их ногой обратно, даже не заметив, кажется, что они оставили на ковре отметины.

– Как это понимать?

– Моя жена убеждена, что я твой отец.

У меня появилось такое ощущение, словно меня кто-то лягнул ногой прямо в живот.

– Не беспокойся, это не так.

– Тогда почему она так думает?

Я был зол. В основном потому, что они все никак не оставляли меня в покое. Но и потому, что на какую-то долю секунды я почувствовал, как где-то в самой глубине своего жадного сердца я возрадовался тому, что могу унаследовать частичку этого великолепия.

– Она может думать так по двум причинам, но ни одна из них тебя не касается. Понятно? – Он отрезал кончик сигары и засунул ее в рот, даже не поднеся к ней зажигалку. Он не собирался отчитываться в своих действиях перед кем бы то ни было, и уж тем более перед желторотым юнцом. – С другой стороны, никогда не узнаешь, можно ли доверять человеку, если не расскажешь ему о том, что для тебя действительно важно. Поэтому я расскажу тебе. Итак, во-первых: мне не очень приятно говорить об этом, но где-то по этой планете действительно бегают незаконнорожденные ребятишки, отцом которых являюсь я. Я был влюблен в их матерей… чаще всего. В общем, хорошо ли это, плохо или это вообще неважно, но у всех моих отпрысков есть счета в банках, которые я для них открыл. Так что, хоть они и самые обыкновенные ублюдки… Но только я не ублюдок. Что касается второй причины… – Курить незажженную сигару ему явно не понравилось, и тогда он чиркнул спичкой. – То, что я курю сигару, и то, что я говорил сегодня, навсегда останется между нами?

– Ясное дело. А вторая причина?

– Вторая причина – твоя мама.

Я знал это, но все-таки был шокирован.

– То есть вы с моей мамой…

Он знал, о чем я говорю. Миллиардер улыбнулся и сощурил глаза, словно он смотрел на солнце, а не на синий зад, стоивший четыре миллиона долларов.

– Мы с ней друзья. К сожалению.

– Вы хотите сказать, что, несмотря на то что ваша жена уверена в том, что я ваш ребенок, между вами и моей матерью ничего не было?

Он был удивлен тем, каким тоном я разговаривал. Да я и сам был удивлен. Ему, кажется, понравилась моя дерзость. Надеюсь, что так.

– Я не сказал «ничего». Кроме того, богатому человеку несложно найти себе любовницу, а вот друга – чертовски сложно.

Я весь обратился в слух. Когда в дверь постучали, я вздрогнул. Это был дворецкий. Он катил перед собой столик, на котором был накрыт ланч. Блюда лежали на серебряных подогреваемых блюдах с крышкой. Когда он вышел, Осборн продолжил:

– Моя жена не верит, что я способен дружить с женщиной, с которой не спал… Да, пожалуй, «дружить» – это наиболее подходящее слово.

Я и не знал, что мне делать – то ли заорать на него, то ли заплакать.

– Слушайте, я знаю, что вы трахаетесь с моей матерью.

Мне казалось, что сейчас он вышвырнет меня за дверь, и в тот момент мне хотелось именно этого. Не понимаю этих людей. Да что они к нам прицепились? Я был напуган. Тогда мне стало ясно, что даже если они не хотят мне вреда, то и ничего хорошего ждать от них не приходится.

– Знаешь это библейское изречение? «Скорее верблюд пройдет в игольное ушко, чем богатый человек во врата рая». Если тебя что-то не устраивает, то проваливай из моего дома.

Потом он стал медленно расстегивать ремень. Я был в ярости. Он снял брюки и трусы – в это время я окидывал взглядом комнату, чтобы найти, чем бы его стукнуть. Это было страшнее, чем любой фильм ужасов. Потом он стащил свою рубашку – тогда мне стало уже не так страшно, потому что Осборн выглядел просто отвратительно. Его кожа была болезненного бледно-желтого цвета, словно старый фаянсовый писсуар, варикозные вены выпирали, а живот, со следами многочисленных шрамов, свидетельствующих о бурной жизни, раздут. Но он хотел показать мне что-то другое.

– Смотри внимательно, сынок, потому что второго раза не будет.

Он приподнял свой длинный безжизненный необрезанный член и, усмехнувшись, указал на воспаленный красный шрам, который находился как раз в том месте, где полагалось быть мошонке.

– Эта медицинская процедура называется орхоэктомия. Это, собственно, значит, что тебе отрезают яйца для того, чтобы приостановить развитие рака. Тогда болезнь становится не такой прожорливой, не такой голодной. Я был в бессознательном состоянии, и тогда моя жена дала согласие на проведение операции. Почки у меня отказали, и простата стала размером с бейсбольный мяч. Tout le monde mange, et je suis le diner [31]31
  Весь мир ест, и я ужинаю (фр.).


[Закрыть]. Когда я познакомился с твоей матерью, то думал, что мои дни сочтены. У тебя есть еще вопросы?

Наверное, мне нужно было извиниться, но я только кивнул в ответ. Старик опять натянул брюки и застегнул ремень.

– Ну что, есть-то мы будем?

Аппетит у меня пропал, но я все-таки согласился.

– Вот и отлично, потому что сегодня повар приготовил лучшего в мире цыпленка. – Но вместо того, чтобы приняться за еду, он выпил полдюжины таблеток, которые лежали на серебряном блюде рядом с бокалом с водой. – Вина хочешь?

– Когда мы сюда ехали, я пообещал маме, что никогда больше не буду пить.

– Что ж, а теперь у тебя появилась возможность проверить, можно ли доверять мне.

У вина был привкус осеннего дыма. Не помню, как назывался этот виноградник, но его владельцем был сам Осборн.

– Не хочу вам надоедать своими вопросами, но как так получилось, что вы с моей мамой подружились?

– Она спасла мне жизнь. – Он жевал с открытым ртом.

– Вы что, и правда думаете, что она может исцелять своим массажем?

– Нет. Но когда она пришла в мою больничную палату впервые, я держал в руках вот это. – Он вытащил из кармана пиджака маленький револьвер с ручкой из слоновой кости. – И я бы давно вышиб себе мозги, но у меня так тряслись руки, что когда я пытался зарядить его, то уронил пули. Но ко мне присоединили такое количество трубок, что я даже не мог встать с кровати, чтобы поднять их. – Рассказывая эту историю, он улыбался. Видимо, у нее был счастливый конец: он же не застрелился, в конце концов! – И тогда я сказал ей…

– «Не могу достать свои патроны», – закончил я за него.

– Так она тебе рассказала?

– Я слышал, как она сказала эту фразу, когда говорила с вами по телефону за день до того, как мы приехали сюда.

– Когда меня выписали из больницы, я сказал ей, что если когда-нибудь понадобится моя помощь, то все, что ей нужно сделать, – это произнести эту фразу. – Золотой зубочисткой он выковырял из зуба кусочек курицы.

– А что она сделала, когда вы попросили ее поднять патроны?

– Она заявила, что если после того, как она сделает мне массаж ступней, я все еще захочу покончить жизнь самоубийством, она сама зарядит пистолет и нажмет курок.

Мы оба рассмеялись.

– А больше вам никогда не хотелось этого сделать?

– Много раз, особенно в первое время. Но потом ко мне в больницу стала приходить твоя мама, и мы подолгу беседовали. Знаешь, с ней очень интересно разговаривать, особенно после того, как она понюхает кокаин. – В каком-то смысле мне было приятно узнать, что я не единственный, кто считает, что трезвый образ жизни сделал маму более скучной.

– Знаете, у моей матери полно газетных вырезок со статьями о вас. – Я не думал, что подвожу маму; мне казалось, он будет польщен.

– Знаю. Я сам ей дал.

– Зачем?

– Я хотел, чтобы она знала обо мне как можно больше, чтобы помочь принять одно решение.

Даже не знаю, что и думать: мне было приятно, что он советовался с моей мамой; с другой стороны, это настораживало.

– Какое решение?

– Мне хотелось понять, есть ли в жизни хоть какой-то смысл, или она абсолютно его лишена, как мне всегда казалось.

Теперь он вовсе не напоминал мне героя мультфильма. Перед моим уходом Осборн показал мне фотографии в рамочках, которые были развешаны по всей комнате. На снимках были запечатлены счастливые времена. Действие происходило в самых невероятных местах: охота на тигров в Непале, игра в поло в дворце Белого раджи в Сараваке [32]32
  Малазийская часть острова Борнео. В XIX веке здесь правил единственный в истории Азии Белый раджа, англичанин Брук.


[Закрыть]… Осборн пояснил, что тот парень, который сидит с ним в катере, рассекающем эолийские воды, – это один из Рокфеллеров, которого впоследствии съели каннибалы. Еще там были художница Джорджия О'Кифи, убивающая гремучую змею где-то в Мексике, и Билли Холидей, явно обкуренная до крайности и лежащая на смятых простынях на светлой деревянной кровати в салоне самолета, – было между ними что-то или не было? Это была его любимая фотография.

Все вместе это было можно назвать так: «Белые люди развлекаются. Дата: XX век». Именно так обозначил это Осборн.

Тут мама просигналила нам, чтобы дать понять, она готова забрать меня. Старик проводил меня к двери, и тогда я отдал ему его трость из слоновой кости.

– Спасибо, что одолжили ее мне.

– Оставь себе. Кто знает, может, тебе повезет, и она опять тебе понадобится.