Текст книги "Жестокие люди"

Потом он сказал еще что-то, но этого я не помню, потому что в тот момент вспоминал о том, как видел Осборна в последний раз. Тогда он выходил из больничной палаты, набив карманы печеньем, и предупредил меня: «Все у тебя будет хорошо. Финн, только держись подальше от жестоких людей». Теперь я понял, что Осборн организовал для Брюса это грандиозное турне, чтобы защитить меня. Но что его там держит? Ни то, что говорил Брюс, ни выражение его лица нечего не объясняло.

Он грустно всхлипнул. Видимо, чувства переполняли его, потому что он склонил голову и высморкался в чистый белый платок. Я понял, что он стал употреблять энеббе. Его смирение было перемешано с превосходством, а глаза горели восторгом – так что к моему страху и ненависти примешивалось что-то вроде восхищения. Теперь он говорил о том, как десятки тысяч акров земли, принадлежащие «семье компаний Осборна», которые также владели правами на разработку местонахождений ценных минералов и добычу нефти, теперь будут превращены в резервацию для «жестоких людей» размером с Род-Айленд. Это было отвратительно: мне был противен этот мир с его правилами. Широко раскрыв рот, я наблюдал за тем, как Брюс небрежно приобнял обнаженную двенадцатилетнюю девочку яномамо, которая, словно мадонна, кормила грудью своего ребенка, сжимая в руке блестящий новый топор.

– Спасибо тебе за все, дедушка. – Брюс разве что не подмигнул.

Когда экран погас, собравшиеся пропели последний псалом и шепотом стали высказывать свои версии по поводу того, что произошло с Брюсом. Никто ничего не понимал, но все твердили, что это просто чудесно. Главное, чтобы он не привозил маленьких темнокожих людей в Флейвалль. В глубине души я всегда знал, что сам никогда не поеду туда, чтобы увидеться с яномамо. Потом меня посетил еще один приступ панического страха: я уже собирался позвонить отцу, чтобы посоветовать ему держаться подальше от шамана, который называет себя Брюс. Да нет, впрочем, папа сможет позаботиться о себе лучше, чем это удалось мне. Он же у нас специалист по жестоким людям, ведь так?

Мама с Гейтсом прошли к его машине. А я остановился подождать Майю. Мне пришлось отойти в сторону, когда вишнево-красный длинный «мерседес» подъехал к церкви, чтобы забрать семью Лэнгли. Водитель, открывая для них дверь, велел мне отойти в сторону. Когда Майя вышла из церкви, она повернулась ко мне спиной. Я подбежал и собирался схватить ее за руку. Но там было слишком много людей. Я громко позвал ее по имени. Оглянулись все, кроме нее.

Мистер Лэнгли, кажется, был единственным человеком, который был рад меня видеть. Он пожал мне руку и сказал:

– Извини, не помню, как тебя зовут, но мы уже виделись, это точно.

Миссис Лэнгли толкнула Майю в спину, чтобы та быстрее залезала в машину. Шофер взял мистера Лэнгли под локоть и подвел его к автомобилю. Дверь захлопнулась, и кто-то внутри защелкнул замки. Они запирали ее или запирались от меня? Когда лимузин стал отъезжать от церкви, я побежал за ним следом, стуча в тонированное заднее стекло и крича: «Майя, постой! Нам надо поговорить!» Автомобиль остановился. Майя медленно повернула голову, чтобы посмотреть мне в глаза. Тонированное пуленепробиваемое стекло толщиной два дюйма сделало ее настолько совершенной и прекрасной, и в то же время безжизненной и недосягаемой, словно полевой цветок в куске янтаря.

– Какого черта вы ждете? – рявкнула миссис Лэнгли на водителя.

Лимузин мягко тронулся с места, а я, задыхаясь, с безумными глазами остался стоять там, словно потерявшийся щенок.

Подъехал Гейтс. Мама подвинулась, так что я смог сесть рядом с ними впереди. После того как мы проехали несколько миль, мама наконец заговорила. Она спросила:

– Что они тебе сказали?

До этой минуты я понятия не имел, что делать дальше, но тут сразу ответил:

– Пригласила меня на прием, который они устраивают в своем доме.

43

Кованые железные ворота у дома Осборна были закрыты. Охранник в униформе стоял у входа и сверял имена людей со списком приглашенных, который он держал в руках.

– Какие-то проблемы, шеф?

– Пока нет. – Гейтс сплюнул шелуху чуть ли не на ногу привратника, и тот открыл засов.

Когда мы въехали в портик, я увидел, как охранник прошел в гостевой домик и снял трубку телефона. Мы припарковались у колоннады рядом с испорченным фонтаном. Гейтс обернулся ко мне и предупредил:

– Дальше я тебя отвезти не могу.

Мама взяла меня за руку, когда я стал вылезать из машины.

– Будь осторожен.

Все мы прекрасно понимали, что теперь уже было слишком поздно.

Я не знал, что они сделали с Майей, но был уверен, что мы оба были в опасности и нам нужна помощь. Мне казалось, что если бы там не было миссис Лэнгли, если бы они выпустили Майю из этого чертового лимузина, если бы мне удалось хотя бы на минуту остаться с ней наедине, то – я был уверен – мне удалось бы сказать что-то такое или поцеловать ее так, чтобы у нас обоих появился шанс сделать так, чтобы все было как прежде.

На входной двери висело старое деревянное колесо от телеги, украшенное лилиями и черной лентой. Одна из его спиц была сломана. Я не знал, что это значит, но увидел над ним окно, где цветным стеклом было выложено: Ex Malo Bonum [49]49
  Предпочитал добро (лат.).


[Закрыть]. Надеюсь, Осборн был прав.

Дверь открылась еще до того, как я постучал в нее. Меня встретила миссис Лэнгли.

– В этом доме тебя никто не хочет видеть.

– Где она? – В холле было полно представителей верхних звеньев пищевой цепи. Миллионеры лизали зад миллиардерам. Никто не выглядел особенно печальным.

– Если ты сейчас же не уйдешь… – она вышла на коврик, который лежал у двери, и закрыла ее за собой, – я вызову полицию. И не Гейтса.

– Хорошо. Вызывайте. Возможно, для нас обоих будет лучше, если люди послушают о том, в чем состоят наши разногласия. – Мне было нечего терять.

Миссис Лэнгли приблизила свое лицо к моему, так что я решил, что она собирается укусить меня. Она просто тряслась от злости. Потом подняла вуаль и уставилась на меня своим водянистым красным глазом.

– Ты что, правда хочешь, чтобы я стала твоим врагом?

– Ну, такой друг мне уж точно не нужен. – Я посмотрел вниз на землю, готовясь к тому, что сейчас она меня ударит. Носок одной ее черной бархатной туфли был перепачкан чем-то серым – видимо, это был прах Осборна.

– Знаешь, Финн, если бы ты пришел ко мне, а не к моему отцу, чтоб рассказать, – она облизала губы, словно подыскивая подходящее выражение, – эту печальную историю, ты бы получил все, чего бы только твоя душа пожелала. Абсолютно все.

– У вас нет того, что мне надо.

– Нет, есть. – Она опустила вуаль и широко раскрыла для меня дверь – воплощение гостеприимства. – Она сейчас в бильярдной, на третьем этаже.

Стол был по-прежнему завален кучами старых фотографий. Теперь там царил настоящий хаос. Тысячи семейных снимков, которые я с такой завистью сортировал все лето и раскладывал по порядку в альбомы, были разбросаны по полу. Меня уже не волновало, как это случилось: то ли это Осборн раскидал их, то ли он просто умер, не успев навести порядок. Меня интересовала только Майя, которая ползала по полу на коленях, тихонько всхлипывая и перебирая фотографии: цветные, черно-белые, полароидные, матовые и блестящие – на них было запечатлено прошлое, которое она не могла ни осмыслить, ни изменить.

– Что ты ищешь? – Когда я вошел в комнату, она на меня даже не взглянула.

– Я что, звала тебя? – Не знаю, может, она притворялась, а может, ей действительно было приятнее рассматривать цветной снимок, на котором они с братом сидели на воздушном шаре, проплывающем над парком Серенгети, чем смотреть мне в глаза.

– Нет, но мне казалось… – Я стоял там как дурак, а Майя медленно подняла голову и пристально посмотрела на меня. Несмотря на то что она сидела на полу, у меня было такое чувство, что она смотрит на меня свысока.

– Убирайся отсюда, подонок. – Я никогда не слышал, чтобы она говорила с кем-то таким тоном. Даже с Двейном. Я вздрогнул. Щеки у меня покраснели. Это была не просто пощечина. Мне казалось, что кто-то изо всех сил сжал мое сердце.

– Майя, что я такого сделал? Скажи мне. – Я встал на колени и протянул к ней руку.

– Убирайся! – закричала она, оттолкнув меня.

– Сначала скажи мне, в чем моя вина.

Я закрыл глаза. Мне было страшно оттого, что я могу ее возненавидеть. Мне казалось, что она успокоится, но вместо этого она стала в ярости бить меня по щекам, словно я стоял под ветряной мельницей. Майя сжала правую руку в кулак, а ногтями левой руки, которую, видимо, еще совсем недавно обрабатывала маникюрша, разодрала мне правую щеку. Моя кровь запачкала ей пальцы. Когда она устала меня бить, то села на корточки и зарыдала.

Я присел рядом. От гнева и изумления мне было трудно говорить. Майя подняла две половинки фотографии, которую мы порвали, когда боролись. Я ее раньше не видел, Осборн мне не показывал: на ней были мы с Майей на ее дне рождения. Мы стояли у торта, собираясь задуть свечи. По тому, как она на меня смотрела, было понятно, какое желание она собиралась загадать. Наши лица были освещены мерцающим светом, который отбрасывали свечи. Вокруг столпились люди. Брюс обнимал свою мать за голые плечи. На заднем плане тайком курили Пейдж, Слим и Маркус, а Джилли собирала грязные бокалы. Доктор Леффлер шептал что-то на ухо моей маме. И немного в стороне, за нашими спинами, на позолоченном стуле сидел Осборн. Он смотрел не на нас, а на ночное небо. Это ведь был и его день рождения тоже. Он внимательно глядел вверх, как будто только что приобрел себе новую галактику.

– Ты все разрушил. – Майя потянулась к мусорной корзине, которая раньше была ногой слона, и выбросила туда разорванную фотографию. – Зачем ты рассказал дедушке свою отвратительную ложь о Брюсе, и о маме, и о пожаре?

– Это было не ложью.

– Брюс предупредил меня, что ты это скажешь.

– Брюс избил меня так, что я потерял сознание. А потом трахнул. Он, случайно, не предупредил тебя, что я это тоже скажу?

Она как будто не слышала моих слов.

– Я не сдал его полиции, хотя мог бы это сделать. Но не сделал. Ради тебя.

– Ты рассказал все дедушке, а это даже хуже. Теперь ему придется навсегда остаться там. Неужели ты думаешь, что он действительно хочет провести всю свою жизнь в этих засранных джунглях?

– Мистер Осборн умер. Брюса ничто там не держит.

– Как он может приехать? Как только он появится в Америке, то потеряет все.

– Что?

– Если Брюс приедет домой, то все его деньги передадут на благотворительность.

– Так отдай ему половину своих. Вам обоим хватит, вы все равно будете богаты. – Я стал вставать на ноги, но она дернула меня вниз.

– Господи, – всхлипнула она, – неужели ты ничего не понимаешь, Финн? При чем здесь деньги? Они ничем не помогут. – Она взяла мое лицо в свои ладони. Теперь она стала прежней Майей. Когда она начала покрывать меня поцелуями, мне показалось, что мы действительно можем спастись. – Пожалуйста, скажи, что это все неправда.

– Что?

– Скажи, что ты это выдумал. Мне наплевать на то, зачем ты это сделал, я прошу тебя. Просто скажи, что ты солгал дедушке. – От ее взгляда у меня сердце разрывалось на части. Майя потянула меня вниз. Платье у нее задралось. Она целовала меня снова и снова. – Я сделаю все, что ты хочешь. Финн, просто скажи, что это все неправда. – Миссис Лэнгли ошибалась. Ее дочь вовсе не ненавидела меня, она просто хотела от меня невозможного.

– Нет.

Майя не привыкла слышать это слово. Она удивленно посмотрела на меня и разочарованно протянула:

– Я знала, что ты так скажешь.

Я закрыл за собой дверь и побежал вниз. Моя девушка даже не знала, как близок я был к тому, чтобы сказать «да». Ушел я через черный вход.

В эту ночь ни звезды, ни луна, которые хотел купить Осборн, на небе не появились. Температура упала еще на семь градусов. Опять зима. Выбоины и колеи на дороге замерзли, лужи покрылись коркой льда. Когда я блуждал в темноте, то несколько раз упал. Мне было всего шестнадцать лет, но мне уже опять хотелось стать молодым. Странно, правда?

44

Утром следующего дня мы с мамой быстро запаковали в картонные ящики то, что осталось от нашей жизни в Флейвалле. Мама заплатила Уолтеру Пиклу пятьдесят долларов за то, чтобы он довез нас до Нью-Йорка на своем грузовике. Она сказала, что нам очень повезло, потому что та богатая девица, которая хотела стать художником, решила, что обстановка в нашей квартире не благоприятствует творчеству. Когда мы наконец преодолели все пять пролетов лестницы дома на Грейт-Джонс-стрит и мама открыла дверь, фермер медленно оглядел наше пристанище и пробормотал: «Да, я представлял себе что-то другое». Крыша протекла, и стены были испещрены желто-коричневыми полосами, будто кто-то мочился на них сверху. Телефон нам отключили, а в туалете лежала дохлая мышь. Пикл обнаружил ее, когда попросил разрешения воспользоваться уборной. Когда он ушел, мы нашли пятьдесят долларов. Они лежали на крышке унитаза.

То, что мы сюда вернулись, было не просто возвращением в прошлое – это было падением. Унижение было таким сильным, что мне захотелось расцарапать себе лицо, а потом подползти к какой-нибудь скале и спрятаться в пещере.

– Мы все покрасим в белый цвет. Все – и пол, и потолок, и стены. – Мама не сдавалась.

– Здорово!

– Раскладушку обтянем новым белым чехлом. Я его сама сошью из старых простыней. – Ее унижение – моя вина. Это из-за меня она оказалась здесь опять.

– Пойду, пожалуй, вниз, куплю в закусочной картошки-фри. – Я не был голоден, мне просто хотелось как можно быстрее выбраться из этой дыры, пока я не скажу ей какую-нибудь гадость. Например, то, что я на самом деле обо всем этом думаю.

Пожарный, который окликал меня раньше, не узнал меня, а новая официантка в кафе сказала, что Хлюпик обратился в христианскую веру. Неплохая идея, в общем-то, только мне это вряд ли поможет. Дома я появился как раз в тот момент, когда мама стала перетаскивать книжный шкаф. По ее словам, если он будет стоять на другом месте, то комната будет выглядеть просторнее. Это было так жалко, что, как мне казалось, большего унижения и быть не может. Нам не удалось оценить, как бы это выглядело, потому что шкаф упал и все наши книги рассыпались по полу. В этот раз мама не лежала под ним, но я знал, что она разбита, так как она бросилась на нашу заплесневелую кушетку и, повернувшись ко мне спиной, стала беззвучно всхлипывать. Я начал собирать книги, и тогда из тома Британской энциклопедии (буквы M – N) выпал пакетик с кокаином, который она искала в то утро, когда началось наше большое путешествие. Я засунул его в карман – на всякий случай.

В тот день мы рано легли спать. Мои журналы сминались под матрасом, но у меня не было настроения их разглядывать. Из-за того, что протекала крыша, фанерная стена между нашими комнатами, которую соорудила мама, покосилась. Теперь нас разделяли только наши сны.

Когда я проснулся посреди ночи, то не сразу понял, где я нахожусь. Потом догадался: яномамо называют это heitä bebi – это земля, на которую упало небо. В этом мире привидения воруют и пожирают души людей. Прямо как в нашем.

45

Утром я услышал, как мама смыла воду в туалете и прошла на кухню, чтобы сварить кофе. Но вставать не стал. Она крикнула:

– Хочешь кофе, ягненок?

Я молчал, сделав вид, что еще сплю. Глупо, конечно, но я боялся, что те люди, которые знали меня в Флейвалле, даже моя мама, увидят меня в такой обстановке. Я стыдился своего стыда, но не мог избавиться от этого чувства. Наверное, я проиграл, но не знал, в какой игре.

Когда мама хлопнула дверью, я наконец поднялся с кровати. На кухонном столе лежала записка. «Ушла в хозяйственный магазин. Скоро приду». Вместо подписи она нарисовала улыбающегося человечка. Я быстро залез в джинсы. Зубы чистить не стал. Мне нужно было быстрее выбраться отсюда. Идти мне было некуда, но я был не в силах смотреть на то, как вернется мама и начнет все украшать.

С другой стороны двери раздались чьи-то шаги. Это была не мама. Через глазок я увидел мужчину, чем-то напоминавшего сову. Остатки волос были аккуратно причесаны вокруг его лысины так, что прическа походила на свернувшуюся змею. Он постучал в дверь.

На нем был надет костюм в светлую полоску. В руках он держал дорогой кожаный портфель. В общем, не был похож на грабителя. Кроме того, у нас и брать-то было нечего. Поэтому я открыл для него дверь.

– Я рад, что наконец-то нашел тебя, Финн. – Улыбаясь, он пожал мне руку и втиснулся в прихожую, хотя я его внутрь не приглашал. – Извини, что являюсь без предупреждения, но мы совсем не ожидали, что вы с мамой так быстро уедете из Флейвалля. Ваш телефон был отключен, и поэтому я подумал, что мы можем ускорить дело, если я… – Он сел на раскладушку и открыл портфель.

– Кто вы?

– Джек Хаскелл. – Он протянул мне визитную карточку. Судя по тому, что на ней было написано, этот мужчина являлся доверенным лицом мистера Слоун, Пибоди и еще нескольких парней, о которых я слыхом не слыхивал. – Нам предстоит серьезный разговор. – Неудивительно, что они меня выследили.

– Скажите миссис Лэнгли, чтобы она оставила нас в покое. Я не собираюсь заявлять в полицию о том, что делала она, или Брюс, или… – Я посмотрел на часы. Мне хотелось, чтобы мы быстрее закончили этот разговор, чтобы уйти отсюда еще до того, как сюда вернется мама со своей дурацкой белой краской.

– Я представляю ваши интересы, а не миссис Лэнгли. Но, если у вас есть собственный адвокат, то, конечно… – он улыбнулся, – я буду рад поручить это дело ему.

– Мне не очень понравилось, как он мне улыбался. Из-за этого я чувствовал себя еще глупее, чем раньше.

– Наверное, для начала вам стоит прочитать это. – Юрист передал мне конверт, на задней стороне которого синими чернилами было нацарапано мое имя. Единственный человек, чей почерк был еще хуже моего, – это Осборн.

Дорогой Финн!

Надеюсь, у тебя это лучше получится. Знаешь, я всегда был оптимистом, поэтому напишу так: До скорой встречи!

Огден Клементин Осборн.

Я часто думал над тем, что может значить буква «К» в его имени.

– Не уверен, но, возможно, это письмо как-то связано с тем, что мистер Осборн оставил вам наследство.

Адвокат стал читать список, напечатанный на трех листах. Пробел был одинарный. Вообще-то я плохо понимал то, что он говорил. Шелест банкнот оглушил меня. Мои проблемы не просто исчезли – их сровняло с землей, словно ударной волной после ядерного взрыва. Я сидел в нашей комнате, а ту деревушку из времянок, которая, как мне казалось, в конце концов станет моим пристанищем, смыло огромной волной. Я унаследовал ураган, и от него мне негде было укрыться.