Текст книги "Жестокие люди"

Я услышал, как отъезжают машины. Мама медленно поднялась по лестнице. Она посмотрела на меня. Пара черных глаз и несколько синяков – все, что она могла видеть. Ей опять захотелось плакать, но удалось сдержаться. Мама закурила сигарету.

– Тебе еще повезло.

– Да ну? – Благодаря маме легко удержаться от слез.

– Все могло быть намного серьезнее.

– Серьезнее некуда.

– Если бы ты не стал врать и не убежал из дома среди ночи, этого бы не случилось.

– Ты понятия не имеешь о том, о чем говоришь.

Я уже упустил из виду, что она с таким безразличием относится к произошедшему, так как ей об этом ничего неизвестно. Мама наклонилась ко мне ближе и внимательно посмотрела на меня, будто собираясь достать из моего глаза ресницу.

– Ты мне не все рассказал. – Я отвернулся. – Кого ты защищаешь? – Теперь она была чем-то похожа на бабушку.

– Себя.

Меня изнасиловали. Я был без сознания, но это ничего не меняет: меня трахнули. Я не помню, как он вошел в меня, но на моей прямой кишке было шесть швов, которые будут вечно напоминать мне о моем позоре.

Из-за таблеток я вырубился на шесть часов, а когда проснулся, то увидел, что вся моя комната заставлена цветами. В Флейвалле уже все знали, что меня избили. В рае совершилось злодеяние. Теперь все говорили, что полицейский надзор должен быть ужесточен. Многие звонили нам домой. Те, которые хотели подлизаться к Осборну, присылали цветы. А Майя, как всегда, сделала все по-своему: она передала мне кувшин с пионами, которые сама собрала. Цветы стояли на столике у моей кровати. Мама сказала, что она звонила два раза и заезжала к нам с Брюсом. Понюхав ее букет, я улыбнулся и зарылся в цветы с головой. Мне стало легче. Но потом меня поразила мысль о том, что именно так поступил бы какой-нибудь гомик.

Майя позвонила еще раз. Мама принесла телефон мне в комнату, но я сказал, что ни с кем не хочу говорить. Она ответила, что я в ванной и что перезвоню ей позже.

– Она о тебе беспокоится.

– Я и сам о себе беспокоюсь. – Я словно отупел от боли. И дело тут не только в лекарствах.

– Тебя жестоко избили. Финн, но это не конец света. Это ужасно, но это пройдет.

Мне хотелось сказать «Это ты так думаешь», но было ясно, что если мама узнает о том, что случилось, эта боль никогда не исчезнет. Если я никогда не расскажу об этом кому бы то ни было, мне будет легче притвориться, что ничего и правда не было. Мне уже давным-давно удалось примириться с мыслью о том, что в жизни многое делается по приказу.

Я взял у мамы телефон и набрал номер Майи.

– Ты права. Меня всего лишь избили. Это же не рак.

– Может, сейчас не совсем подходящий момент, чтобы говорить об этом, но ты очень хорошо проявил себя здесь, Финн. – Мама радовалась, что нам столько раз звонили и присылали цветы. – На следующей неделе, когда тебе станет лучше, я принесу тебе ручку и бумагу, чтобы ты мог написать всем и поблагодарить их. Представляешь, ты не первый человек, которого здесь избили.

– Кому еще досталось? – Телефон Майи был занят.

– Как-то Мак-Каллума вытащили из его машины в Ньюарке и избили до полусмерти.

Я вспомнил, как Маркус рассказывал мне о возмездии, которое настигло лопоухого развратника за то, что он изнасиловал мать Двейна. Потом я вновь увидел, как Маркус целует Слима. Хотел бы я знать, где они были, когда изнасиловали меня. Неужели это они? Или, может, это был кто-нибудь из гомосексуалистов-японцев? Впрочем, вспышка гомофобии стихла, когда я вспомнил о том, сколько раз он лягнул меня ногой, прежде чем изнасиловать. Когда я потерял сознание, он знал, что мне уже здорово досталось. Он воткнул свой член мне в задницу не потому, что я ему нравился, а потому, что ему хотелось еще сильнее унизить меня.

Поджидал ли он именно меня? Или все равно кого? Было ли несчастье, произошедшее вчера ночью, предназначено мне? Или другому человеку? Какая разница, впрочем. Мне хотелось, чтобы в моем страдании был какой-то смысл, и поэтому я попытался убедить себя в том, что они охотились именно за мной. Я вспомнил, как кто-то смеялся, когда мы с Майей были на острове, и поклялся, что узнаю, кто сделал это со мной. Когда я разозлился, мне полегчало. Ну, не то чтобы полегчало, но все-таки стало немного лучше. Но потом я понял, что если мне действительно станет известно, кто это сделал, то мне уже никогда не удастся делать вид, что ничего серьезного не произошло. Понимаете, как я уже и говорил, я был уже не тот, что прежде.

Я позвонил Майе. Она заплакала и сказала, что уверена в том, что это был браконьер. Она долго ждала меня, а потом, так и не дождавшись, вышла поискать и подошла к полю, где меня избили, как раз в тот момент, когда Гейтс, включив маячок, быстро увозил меня, положив на заднее сиденье. То есть мне повезло в каком-то смысле. Во всяком случае, это не она обнаружила меня лежащим ничком на распаханном поле со спущенными до лодыжек штанами. Мне не хотелось больше говорить на эту тему, и я спросил ее об отце. Тогда она опять заплакала.

– Ты удивительный человек.

– Почему ты так говоришь?

– Тебя избили, а ты беспокоишься о моем отце.

Я ничего не ответил. Когда говоришь по телефону, легко изображать сильного молчаливого мужчину. Через час они с Брюсом приехали навестить меня. Я услышал, как мама сказала:

– Я провожу вас в его спальню, а потом принесу вам чая со льдом.

– Миссис Эрл, давайте я помогу вам приготовить чай. Пусть Майя и Финн поговорят наедине. – Ему хотелось поддержать меня. Но, как это ни удивительно, мне вовсе не хотелось оставаться с Майей наедине.

– Можно войти? – спросила она, постучав и приоткрыв дверь.

– Будь так добра. – Я изображал мужественную веселость.

Она вошла в комнату, улыбаясь, словно пытаясь убедить меня в том, что наступят и лучшие времена. Я думал, что когда она увидит меня, то опять заплачет. Лицо у меня опухло. Оно было пурпурно-черным. Нос мне сломали, а губы были покрыты струпьями.

– Ты забавный.

– Очень смешно.

– Выглядишь сексуально. Как боксер, который выиграл бой.

– Откуда ты знаешь о боксерах?

– Ничего. Знаешь, когда меня лошадь протащила, я полгода была похожа на разбитую тыкву. – Если бы она обратила внимание на выражение моего лица, то поняла бы, что я ждал другой реакции. Майя закусила губу и на минутку задумалась. – Хочешь, я опять выйду за дверь, а потом опять зайду и сделаю вид, будто вне себя от горя? Потому что мне и правда очень больно. Ведь это и моя вина тоже. Мне просто казалось, я должна развеселить тебя, чтобы ты перестал думать о произошедшем. – Она прекрасно понимала мои чувства, просто не знала, что случилось на самом деле.

– Почему ты говоришь, будто это твоя вина?

– Это же я уговорила тебя тайком уйти из дома вчера вечером. – Майя присела на край кровати и поцеловала мое левое ухо – это было единственное место на моей голове, которое не болело. – И я все еще хочу подарить тебе кое-что.

Майя просунула руку под одеяло и захихикала.

– Мы так долго не виделись.

Я оттолкнул ее руку.

– У меня два ребра сломано. – Честно говоря, я беспокоился не из-за ребер.

– Я бы этих гребаных браконьеров сама пристрелила!

Гребаных. Не самое удачное слово она выбрала.

– Это не Двейн.

– Он не единственный, кто нас ненавидит. – Майя, оказывается, считала меня «своим». – Его отец вообще извращенец. Самый подлый из всей их компашки. – Мне и в голову не приходило, что меня мог изнасиловать кто-то из тех, кто постарше.

– Извращенец?

– Да. Это отвратительно.

– Что он такого сделал?

– Говорят, его выгнали с молочной фермы Мак-Каллума, потому что застали за тем, как ему отсасывал годовалый теленок.

Брюс вкатил в комнату тележку с холодным чаем и печеньем. Столько всего произошло за последнее время, поэтому у меня совершенно вылетело из головы, что он покрасил волосы и стал выглядеть совершенно по-другому.

– О чем вы говорите? – спросила мама, угощая всех печеньем.

– О том, кто меня избил. – Я строго посмотрел на ее, чтобы она оставила меня наедине с моими друзьями. Вместо этого она села ко мне на кровать.

Брюс пододвинул себе стул.

– Финн, я говорил с Гейтсом. – В этот момент я подумал, что он знает правду. – Слава богу, что ты остался жив. Тебе еще повезло.

– Да, меня только избили. – Когда я жевал печенье, челюсть болела.

– Ты хотя бы знаешь, почему они сделали это?

– Может, потому, что я джентльмен и ученый?

– Это действительно так, сэр, – засмеялся Брюс. – И превосходный лжец впридачу. – На минуту он стал прежним Брюсом.

– Как это понимать?

– Мы с Финном понимаем, о чем идет речь. Старая шутка.

Мама встала с кровати.

– Майя, я хотела бы поговорить с тобой наедине.

– Конечно, – ответила она.

– О чем это? – подозрительно спросил я.

– На следующей неделе у тебя день рождения. Думаю, мы должны устроить вечеринку для тебя и твоих друзей.

– Не надо. – Дело не только в том, что у меня не было настроения веселиться. Мне стало страшно, когда я представил, как мама пытается шутить с моими друзьями, угощая их тортом и пуншем. Такого унижения мне не вынести.

– Да что с тобой, Финн? Это же твой день рождения, – удивилась Майя. – Нет, мы устроим праздник, нравится тебе это или нет.

Мама не очень-то обрадовалась, когда моя подруга сказала «мы».

Потом она подошла ко мне, поцеловала уцелевшее ухо и тихо произнесла:

– Я знаю, о чем ты беспокоишься. Предоставь это мне.

Они с мамой вышли из комнаты и спустились вниз. Брюс закрыл за ними дверь.

– Знаешь, Финн, похоже на то, что они поджидали меня. Ведь на тебе был мой пиджак, и ты бежал к нашему дому. А на улице было темно.

– И кому это было надо?

– После того как я объявил о том, что здесь будет построен молодежный центр, моя популярность несколько снизилась.

– Майя думает, что это был браконьер.

– Она во всем винит браконьеров.

– Две недели назад мы были с ней на острове. Кто-то нас преследовал.

– Почему ты мне не сказал?

– Я не думал, что это важно.

– Тогда тебе нужно быть готовым к тому, что на тебя опять могут напасть. – Это мне и в голову не приходило. Брюс полез в карман и достал оттуда пистолет с перламутровой ручкой – такой же, как у его деда. – Будь осторожен: он заряжен.

Когда Майя с Брюсом уехали, мама стремглав поднялась вверх по лестнице. Я крутил барабан пистолета, воображая, куда всажу первую пулю, когда передо мной будет стоять изнасиловавший меня извращенец. Я спрятал его под одеяло, придерживая пальцем спусковой крючок.

– Довольно наглая молодая особа. Если бы мне была нужна ее помощь в подготовке праздника, я бы сама ей об этом сказала.

– Ты сказала.

– Но я всего лишь хотела, чтобы она помогла мне составить список гостей.

– А она что сделала?

– Позвонила дедушке. И не успела я возразить, как она упросила его предоставить лесной домик для вечеринки.

Мне по-прежнему не нравилась эта идея, но, по крайней мере, все смогут напиться, раз Осборн решил помочь с ее устройством.

– Но ведь это же мы устраиваем праздник!

– Да, я как раз хотела использовать этот случай для того, чтобы проявить ответную любезность.

– Как это понимать?

– Мне бы хотелось пригласить всех людей, которые приглашали нас.

– Но это же не наш дом.

– Для твоего сведения, я арендовала его на два года.

– Здорово. Спасибо, что поинтересовалась тем, хочу ли я оставаться здесь.

– Неужели ты действительно хочешь сказать, что нам будет лучше в каком-то другом месте?

В кино это выглядит абсолютно естественно, но, по-моему, заснуть с заряженным пистолетом под подушкой очень сложно. Мне все казалось, что он выстрелит посреди ночи и разнесет мне мозги – а это не то же самое, что собираться покончить жизнь самоубийством, прострелив себе башку. Когда я вынул из него пули, мне стало спокойнее. Но потом я вспомнил, как Брюс сказал, что мой обидчик вполне может появиться вновь, и тогда опять зарядил пистолет и засунул его за изголовье, чтобы быстро вытащить, если он вдруг мне понадобится. Потом стал тренироваться вытаскивать его, чтобы сделать это мгновенно, даже если меня обуяет панический страх. Все-таки я спрятал пистолет слишком далеко. Швы, кажется, начали кровоточить. Может, положить его в ящик стола? Придется закрыть его на ключ, а то мама обязательно его найдет. Но если я это сделаю, то мой враг успеет добраться до меня, прежде чем я включу свет и воткну ключ в замочную скважину. Он меня к тому времени опять трахнуть успеет. Наконец я решил, что лучше всего будет положить оружие под матрас. Раньше я прятал туда порножурналы.

На следующий день к нам пришел Герберт. Он принес увеличитель и другие принадлежности, необходимые мне для того, чтобы проявить пленку. Честно говоря, я совсем забыл, что обещал это Осборну. Мне вовсе не хотелось рассматривать его похабные фотографии. У меня у самого в голове черт-те что творилось.

Утром Джилли подарила мне немного травы и бутылку виски, пожелав скорейшего выздоровления. Она сказала, что Двейн, когда выйдет из тюрьмы, обязательно выяснит, кто на меня напал. А Осборн объявил о награде в пятьдесят тысяч долларов тому, кто сообщит что-либо о моем обидчике. Я попросил Джилли передать Двейну, что вполне разделяю интерес, который он проявил к этому делу. Это действительно было так.

22

Майя стала заходить ко мне утром, после того как мама уезжала на собрания анонимных алкоголиков. Пред тем как она приезжала, я уже успевал выпить виски с колой и выкурить полкосяка. Все это, вкупе с лекарствами, помогало мне делать вид, что я чувствую себя намного лучше. Врач снял швы. Теперь ходить мне было легче. Но я все еще нервничал, когда Майя прикасалась ко мне, и поэтому мне приходилось подкреплять себя спиртным перед ее посещениями.

Спустя неделю, когда мы сидели на газоне и курили траву (она – первый раз за тот день, я – третий), она спросила меня:

– Тебе больно, когда ты меня целуешь?

– Нет.

– Тогда поцелуй.

Я так и сделал. Губы у меня болели, но я не сказал ей об этом. Она осторожно увлекла меня на траву, сказав при этом:

– Мне тебя не хватало.

– А мне тебя.

Это была правда. Если бы она просто лежала подо мной спокойно, все было бы еще ничего. Но она начала извиваться, и этого я не мог вынести. Меня тошнило. В то же время я был возбужден. В какой-то момент мне показалось, что сейчас кончу себе в штаны, но вместо этого я перевалился через нее, и меня вырвало. Мне пришлось сказать ей, что это все из-за лекарств. Майя сбегала за бумажным полотенцем и вытерла мне лицо. Потом мы сидели под кленом, я положил ей голову на колени, а она ласково говорила: «Не беспокойся, все будет хорошо».

Когда мама уехала на работу следующим утром, я опять принял ежедневную дозу болеутоляющих, марихуаны, виски и кока-колы. Это входило у меня в привычку. Мне захотелось сделать что-то новое, и поэтому я решил почитать «Космополитен». Меня заинтересовала там одна статья. Она была озаглавлена: «Как помочь вашему другу признать, что у него проблемы с наркотиками или алкоголем». У меня, кажется, появились какие-то притязания на этот счет. Нужно было пройти тест, который был помещен рядом с этой статьей. Я стал отмечать галочкой те пункты, которые мне подходили.

«Принимает ли он наркотики/алкоголь в одиночку?» – да. «Скрывает ли он от членов своей семьи и своих друзей, что принимает наркотики/алкоголь?» – да. «Принимает ли он наркотики/алкоголь в течение дня?» – да и мысленно отметил, что делаю это так часто, насколько возможно. «Влияют ли наркотики/алкоголь на его сексуальную активность?» – я задумался. Трудно сказать определенно. Когда я подсчитал свои очки, то оказалось, что отношусь к категории «Брось его, если он немедленно не обратится за медицинской помощью». Меня это здорово расстроило. Но потом я прочитал в этой статье, что те, кто злоупотребляет тем или другим, часто добиваются довольно больших успехов в учебе и работе. Вообще-то мне всегда говорили, что если бы я не ленился, то смог бы лучше учиться. Кто знает, может, если я буду регулярно напиваться и обкуриваться, то у меня улучшатся оценки.

Прошло еще несколько дней. Один был похож на другой. Однажды на нашем дворе появилась машина Осборна. Он никого не предупредил о своем визите. Ятем временем курил косяк, смотрел мультфильм о Космическом Гонщике (я и забыл, что его брата зовут Гонщик Икс) и даже не успел проветрить комнату, когда шофер позвонил в дверь.

– Мистер Осборн хочет, чтобы вы вернулись к работе.

– Когда?

– Сейчас. Теперь я буду приезжать за вами на машине и отвозить обратно.

Герберт открыл нам дверь. Он проводил меня в бильярдную, спросив о моем самочувствии. На его вопрос я ответил, что мне действительно полегчало. Соврал, как обычно. Пока меня не было, Осборн явно просматривал фотографии. Аккуратно сложенные мной снимки теперь были в таком же беспорядке, как и тот курган, возвышающийся на бильярдном столе.

Осборн пришел через полчаса. Он был одет в строгий костюм в полоску и старомодный двубортный жилет, отделанный кантом.

– Извини, что опоздал. – Как приятно встретить человека, который не спрашивает меня о том, как я себя чувствую. – Все утро просидел с этими идиотами на собрании директоров. Поверь мне, я был председателем совета зануд. – Ему казалось, что это была смешная шутка. Я посмотрел на его брюки. Интересно, его партнеры заметили, что он надел костюм прямо на пижаму? Вместе с галстуком она смотрелась прилично, но я все-таки не совсем понял, почему он это сделал: то ли смеха ради, то ли у него стали проявляться симптомы болезни Альцгеймера. Скорее всего, все-таки второе: Осборн медленно опустился на четвереньки, издал неприятный смешок и пополз в другой конец комнаты.

– Вы что-то потеряли?

– Надеюсь, что нет, черт побери. – Я понял, что он собирался сделать, когда он откинул китайский коврик и открыл дверцу сейфа, который был вмонтирован в пол. Потом Осборн снял очки, надел другие, повернул рукоятку сначала налево, а потом направо и замер.

– Твою мать. Забыл эти чертовы цифры. Дай мне мой блокнот.

Я достал из кармана его пиджака ежедневник в обложке из крокодиловой кожи, заметив, что на подкладке кармана был прикреплена этикетка с датой изготовления этого костюма. Его сшили в «Севил Роу» – знаменитом лондонском ателье. Ему было больше лет, чем моей матери. Осборн полистал свою черную книжечку и опять набрал какие-то цифры. У него тряслись руки. Он повернул ручку налево, направо и обратно, но щелчка не раздалось. Он еще раз сделал это. Его пальцы так дрожали, что можно было подумать, будто он засунул руку в розетку. Если бы это было в каком-нибудь мультике, я бы засмеялся.

– Черт. Открой сам. – Осборн сел на пол, задыхаясь от раздражения.

– А какие цифры набирать?

– Один, два, три.

– Да, несложная комбинация.

– Другую мне не запомнить.

Я повернул ручку, и по мановению моей руки она открылась. Мы, столкнувшись головами, уставились внутрь стального цилиндра. Там были пачки новеньких стодолларовых купюр и пара коробок из ювелирных магазинов – голубая от «Тиффани» и красная от «Картье». А еще там были помятые железные коробки, в которых хранили наличные. Выглядели они так, будто их сто лет назад купили в каком-то дешевом магазине.

– Дайте мне эту коробку, коллега.

Эта была такая дешевка, что ее замок можно было открыть шпилькой. Он вытащил золотую цепочку, лежащую в кармане его жилета. На ней висел крошечный металлический ключик.

– Я хочу, чтобы ты увидел кое-что. Я никогда в жизни не показывал это кому бы то ни было и никому об этом не рассказывал.

Вздохнув, он открыл шкатулку. Внутри лежали бумаги, дополняющие его завещание, три стеклянных шарика и старинная порнографическая открытка. На ней была изображена обнаженная женщина. Ее чулки были закатаны до колен, ноги задраны вверх, на плечи жирного голого мужчины со свисающими, будто у моржа, усами. На нем были только ботинки и носки. Казалось, он напрягается изо всех сил. На шее женщины висел крест, а на лице застыло выражение веселой отчаянности – сам черт ей был не брат. Она повернула голову к окну.

– Ого. Она внизу такая волосатая.

– В то время, когда моя мать была молодой, женщины еще не делали депиляцию воском. – Осборн взял фотографию, поднес ее поближе к глазам, а потом отдал мне. – Она была красавицей.

– Так это ваша мать!

– Во всей своей красе.

– А кто этот мужчина?

– Президент телефонной компании, который подписал с отцом контракт, когда увидел этот снимок.

– А как снимок оказался у вашего отца?

– Так он и сделал эту фотографию. – Осборн будничным тоном объяснил, что парень, который развлекался с его матерью, владел несколькими компаниями, и даже железной дорогой. Благодаря этой карточке дедушка Осборна получал по два крупных заказа каждый год. Он говорил шутливым тоном, но мне было совершенно ясно, что он не считал это забавным. Потом он трясущимся пальцем указал мне на щель между занавесками. Я вгляделся и увидел там его самого, смотрящего прямо в камеру. Казалось, он был в каком-то забытьи. Ему тогда было приблизительно столько же лет, сколько мне сейчас.

– Зачем вы мне это показали?

– Ex malo bonum. Это латинская пословица. «Худа без добра не бывает».

В пять часов пришел шофер, чтобы отвезти меня домой. Осборн проводил меня вниз. В это время солнце ярко засияло в огромном окне холла. Мой шеф был одет в длинный халат, его окутывали солнечные лучи, и в этот момент он был похож на священника. Только тут я заметил их фамильный девиз, выложенный в верхней части окна цветным стеклом. Гербы о многом могут рассказать. На нем была изображена женская головка, прикрывшая глаза рукой, а внизу находилась та самая латинская пословица. Наверное, легко поверить, что так оно и есть, если у вас достаточно денег, чтобы обосновать свои убеждения.