Текст книги "Эквиполь инженера Шилина"

Глава десятая

Начальник отдела «Антитеррор-Москва» В.С. Черняк пребывал в сомнениях. Дело – а точнее, дельце, как он его сам называл, «об отравленной водке», начало давать сбои. Во-первых, никак не могли найти Бориса Шилина. В ИКП сообщили, что он в отпуске. По адресу прописки не живёт. С женой Анастасией то ли развёлся, то ли нет – сто лет её никто из жильцов дома не видел. Стандартный розыск через больницы и милицию ничего не дал. По этой причине разговор с американским журналистом Джоном Фрумкиным прошёл скучно, а никаких тем, – реальных, в отличие от липового дела о липовой водке, Черняк с иностранцем обсуждать не намеревался, да и не стал. Тот был раздосадован, о чём немедленно узнал генерал, и разгневался. Ну, это чепуха.

Во-вторых, коллеги из Азербайджана сообщили, что точно так же, как Шилин, пропал Муршуд Газиев.

По просьбе Черняка начальник самого влиятельного в их подразделении отдела «Антитеррор-Кавказ» С.Г. Гришин даже смотался в Баку, поработал там с местными товарищами. Но только и смог подтвердить известное: из Баку Газиев выехал вроде бы в Турцию, но границу нигде не пересекал, и обратно не вернулся. Гришин в Турцию не поехал, ограничившись тем, что в рамках договорённостей по антитеррору послал запрос.

И ему, и Черняку было ясно, что Газиев и Шилин по большому счёту никакого отношения к терроризму не имеют. Но… бывало в их практике, бывало, в самых далёких от терроризма делах вдруг вылезало такое вражье мурло, что ого-го! Из гражданских мало кто знает, что противостоянием вооружённых структур пронизан весь мир. Абсолютно любой человек может оказаться втянутым в это противостояние, не догадываясь о том…

По Шилину нарыли какую-то чепуху: за ним числится автомобиль «Москвич» М-401, гос. номер ММК 14—44. Техосмотра не проходил со времён царя Косаря, где находится неизвестно, а скорее всего сгнил давно в каком-нибудь овраге. В общем, с одной стороны, было бы правильным пойти к генералу и поискать с ним консенсуса: подсунуть Фрумкину другую туфту, вместо дельца об отравленной водке. С другой стороны, не привык Черняк проигрывать. Он если за что брался, то делал до упора.

Поэтому он свои сомнения переборол. Решил: подождём, пока закончится отпуск у фигуранта. А до этого кое-что успеем. И вызвал Бейлина:

– Лёня, займись женой Шилина. Развёлся он, или нет, а она на его площади прописана, и должна где-то работать. Найди её.

Журналист, а по совместительству агент стратегического влияния (или наоборот?) Джон Фрумкин был человеком уравновешенным. Если случались проколы, он не мучился переживаниями, а просто работал, чтобы поправить дело. Что толку заниматься самокопанием и корить себя: «Почему я не отнёсся внимательнее к Борису Шилину?» И так понятно, почему. В Америке если человек инженер, то он и похож на инженера. А у этих дикарей с виду колхозник может оказаться академиком. Разве можно в таких условиях делать логические выводы?..

Убедившись, что из деревни Шилин уехал, Джон дал надёжному русскому пиратский CD с адресами и телефонами всей Москвы, и велел ему искать среди Шилиных адрес и телефон того единственного Бориса Дмитриевича, который работает в ИКП. А сам отправился в ИКП лично.

О том, кто такой Шилин, Джону сообщили через три дня после его отъезда из деревни, в которой он изучал ведьму на метле. Тогда он запрашивал о нём Пентагон, и данных на этого колхозника у армейских не оказалось. Но они по установленному порядку запросили ЦРУ, откуда пришёл ответ: Шилин Б.Д., 1970 года рождения, сотрудник Института космических проблем, заслуженный изобретатель РФ.

В былые тоталитарные времена, чтобы узнать, кто работает в том или ином «закрытом» советском институте, ребятам из ЦРУ приходилось сильно напрягаться. Внедрять кого-то в этот институт, или вербовать для выполнения этой работы человечка, или устанавливать скрытые камеры. А потом выяснять: кого это мы нафотографировали. Как зовут, где живёт… Чем дышит… Согласится ли продать Родину за грампластинку «Abby Road» группы «The Beatles» …

Одна операция стала классической, хотя пятерых посольских выслали из СССР. Срочно требовались данные на сотрудников абсолютно секретного ядерного института. Что делать? Времени на стандартную разработку не было. Тогда к проходной послали машину с дипломатическими флажками (спецслужбы СССР не имели права такую машину задерживать), в которой сидело несколько оперативников. Они в темпе засняли всю очередь стоявших за пропусками и с визгом шин умчались прочь. В Союзе получить пропуск, чтобы пройти к собственному рабочему месту – это была длительная процедура, очереди собирались громадные. Джону Фрумкину довелось видеть фотографии из той картотеки: у всех сотрудников ядерного НИИ были вытаращенные глаза и отвисшие челюсти – а как же, узрели живых американцев!

К концу перестройки, и особенно с началом демократизации работать стало легче. Ребята из ЦРУ запрашивали и запросто получали у русских любые данные на любых сотрудников самых наисекретнейших институтов. А то и организовывали покупку института якобы независимой коммерческой фирмой. Они, конечно, не светили одиозную аббревиатуру своей конторы, а прикидывались межправительственной комиссией по разоружению, но все всё понимали.

В те-то годы и попал в их списки Шилин Б.Д.

Теперь, как известно всему миру, Россию опять потянуло к тоталитаризму. Джон Фрумкин, приехав утром в Институт космических проблем, лишний раз убедился в этом, узрев у проходной изрядную толпу людей, томящихся в ожидании пропуска. Его заграничные удостоверения тётку-вахтёршу напугали до ужаса, и она включила сирену. Прибежали вооружённые мужчины, завели Джона в комнату с табличкой «Оформление пропусков» на двери. В комнате этой были намертво привинчены не только столы и стулья к полу, но и авторучки к столам. Джону устроили ему допрос.

Он веселился от души.

– Парни, – сказал он им, – я не шпион, я корреспондент журнала «World’s geography». Хочу побеседовать с учёными.

– Не положено, – ответили ему.

– А с начальством?

– Не положено.

– А что положено?

Джон вспомнил, с какими трудами, даже зная русский язык (его предки были выходцами из России) и имея солидную языковую практику, научился он понимать это слово: «положено». У них тут и бумаги на стол «положены», и еда в тарелку «положена», и встретиться с кем-нибудь, и сделать что-то – или «положено», или «не положено».

– Без пропуска ничего не положено.

– Но мы же вместе работаем на МКС!

– Вот туда и обращайтесь.

– А вы хоть знаете, что такое МКС?

– Нам этого знать не положено.

– Это Международная космическая станция. Её обслуживают США и Россия совместно. Я пишу об этом статью. Мне надо встретиться с руководством вашего института.

– Пропуск вам выписан?

– Нет.

– Не положено.

С тем он из ИКП и ушёл, а вечером, с присущим ему юмором занеся этот эпизод в свою книгу о России, писал:

«Русские – „нутряные колхозники“, они без колхоза жить не могут. Возможно, в их крови есть какие-то специальные эритроциты, неведомые на других широтах, которые заставляют их подчиняться коллективу всегда и везде. В сельском хозяйстве, промышленном производстве, в науке и учёбе, в социальной жизни и даже во власти русский человек не свободен: он соблюдает коллективистские законы. Даже их Сталин имел свой подручный колхоз – так называемое „узкое руководство“, входившее составной частью в большой колхоз, „широкое руководство“. При Ельцине была „Семья“ и колхоз олигархов. Теперь „питерские“ и обширный круг прочих регионалов. Вся их наука – скопище колхозов»…

Тем же вечером Джон получил отчёт надёжного русского: просидев весь день за телефоном, тот от всего списка многочисленных Шилиных, живущих в Москве, оставил очень короткий список из тех, про кого не удалось узнать или года рождения, или места работы. И ещё три телефона не отвечали совсем.

Джон велел ему продолжать поиск, а адреса квартир, где стояли не отвечающие на звонки телефоны, переписал в свой блокнот. И с утра поехал по этим адресам. И самый первый оказался адресом искомого Б.Д. Шилина.

Сначала, впустую названивая в дверной звонок, Джон этого не знал. Но когда выглянувшая из соседней двери старушка сказала, что «Бориса Дмитриевича дома нет», поверил в свою удачу: отчество совпадало.

– А как бы мне его найти? – с озабоченностью в голосе спросил он. – Мне Борис Дмитриевич очень нужен.

– Так вы позвоните ему на работу.

– В том-то и дело, что Борис оставил мне только домашний телефон и адрес. – Джон, зная извечную русскую недоверчивость и скрытность, начал выдумывать легенду. – Мы договаривались встретиться, когда я буду в Москве. Я приехал, а теперь…

Но старушка оказалась вовсе не недоверчивой. Она закрыла дверь и через секунду вернулась с листком бумаги.

– Вот его рабочий телефон, – сказала она. – В Институте космических проблем. Специально оставил на всякий случай.

Джон достал сотовый, набрал номер, с благодарностями вернул листочек старушке и пешком пошёл вниз, ожидая ответа.

– Слушаю вас, – ответил ему женский голос.

– Институт космических проблем?

– Да.

– Мне нужен Шилин Борис Дмитриевич.

– А он в отпуске.

– В отпуске?! А мне он говорил, что занят срочной работой.

– Вы имеете в виду заказ для Малайзии? Так он уже всё сделал. А вы кто?

– Я автослесарь. Борис Дмитриевич собирался заехать ко мне насчёт ремонта машины, когда закончит срочную работу. И пропал.

– Забыл, наверное. А вообще, у него нет машины…

Джон отключил телефон. Малайзия?! При чём тут, чёрт возьми, Малайзия? Он, конечно, знал, что институты бывшего советского ВПК хватают заказы из-за рубежа слёту, лишь бы подзаработать немного деньжат, но трудно предположить, что Малайзия заказала России разработку летающих мётел, и работа уже сделана, а в США никто об этом не знает. Надо срочно найти Шилина. Он нищий, купить его не составит труда.

В этот момент Фрумкин уже спустился на первый этаж. Он вытащил из портмоне свою визитную карточку корреспондента журнала «World’s geography», тоненько написал на обороте: «Уважаемый Б.Д.! Надо срочно встретиться», и бросил в почтовый ящик.

Глава одиннадцатая

Свой первый миллион евриков Боб получил от Копперфилда, иллюзиониста. И долго потом удивлялся: сколько раз он пытался продавать свои изобретения, и всегда его обманывали. Первым, кто не обманул, оказался профессиональный обманщик, фокусник!!! Дела-аа… Прав старик Гроховецкий, что-то в мире не так.

Сначала-то Боб подумывал разбогатеть, участвуя в «левых» автогонках. Эта мысль возникла у него, когда однажды – как всегда, поздней ночью – пробравшись с грузом запчастей для Толяна в Москву, он недалече от Олимпийской деревни наткнулся на колонну машин с мигающими «аварийками». Они ехали туда, откуда начинались заезды на скорость, но Шилин этого не знал, ему просто стало интересно.

Вскоре выяснилось, что «подпольные» гонки стартуют с Воробьёвых гор, от здания МГУ. Тут собралось около сотни разнообразнейших авто. Водители многих из них даже не собирались соревноваться, а приехали поглазеть на нелегальное действо или поставить сотню-другую долларов на победителя. Шилина с его свежепокрашенным древним драндулетом, к тому же гружёным запчастями, приняли за такого же зрителя, а некий разбитной молодой человек с ходу сторговал у него «торпеду» для своей «Мазды».

Движение гонщиков-любителей возникло несколько лет назад. Некоторые клубы проводили соревнования по согласованию с ГИБДД по специально для них выделенным шоссе, но «отмороженные» гоняли по ночным улицам города без всяких согласований и без соблюдения правил безопасности. Банда, на которую наткнулся Боб, наметила такую трассу: домчаться до мэрии на Тверской или (по желанию) до МУРа на Петровке, отметиться там у специальных контролёров, потом показаться на Васильевском спуске. И вернуться к месту старта на Воробьёвы горы. Всего около тридцати километров.

Заправляли здесь всеми делами двое, Джокер и Туз. Кто из них кто, Шилин, правда, не сразу понял. Один (лысый с длинным носом) принимал ставки, другой (седоватый бородач в бейсболке) сортировал участников заезда по классам (1,5 и 1,6 л, 1,6-2 л, 2-3 л, свыше 3-х) и запускал. Хозяева «девяток», «восьмерок», «Вольво», «Ауди», «БМВ» и «Мерседесов» весело сдавали лысому деньги, а его молодой помощник собирал ставки у зрителей. Денег никто не жалел: то была плата за адреналин в крови.

В гонки по улице Боб ввязываться не мог. На то, что у него движок не шумит, в гаме и рёве старта могут и не обратить внимания, а вот если он на трассе при скорости в 200 км/час начнёт менять направление, «поворачивая» боком вперёд, кое-кого наверняка наведёт на нехорошие мысли.

– Братан, левого крыла для «Шкоды» нет? – прохрипел за спиной простуженный голос.

– Крыльев у меня вообще нет.

Отвлечённый «Шкодо»-владельцем от зрелища отъезда колонны гонщиков, отправлявшихся на поиски приключений в центр Москвы, Боб, наконец, обратил внимание на взрывы хохота, раздававшиеся с другой стороны площади. Оказалось, там по двое гонялись на четыреста метров по прямой. Ограничений по классу машин никаких, техосмотра перед стартом не предусмотрено, соревнуются кто угодно с кем угодно, только плати. Ставка с участника – сто долларов, но победителю достаётся не только сотня проигравшего, но ещё и 10 % собранного на тотализаторе.

Хохотали там оттого, что на старт выехала красная «Тойота», а за рулём сидела всем известная личность по кличке Потрох. Никто с ним соревноваться не желал: бесполезно, просто зря выкинешь деньги. Но раз он выехал, кому-то надо было составить ему пару. Ждали наивного новичка. Перешедший сюда «разводящий», лысый с длинным носом, зазывал желающих, пересыпая свою речь столь замысловатыми поговорками, что от смеха было невозможно удержаться. Тут Боба и осенило: вот шанс заработать. Он подошёл к разводящему, постучал по плечу, привлекая внимание, и сказал:

– Уважаемый! Я бы поучаствовал, но у меня нет ста долларов.

– Без зелёненькой бумажки ты ненужная букашка, – ответил тот, не глядя на него.

– У меня сто евро, – пояснил Боб.

– Ах, евро! – изменил тон разводящий, и крикнул в сторону красной «Тойоты»: – Потрох, он хочет заплатить сто евро!

Потрох пожал плечами.

– Парень, это дело твоё, – перевёл его жест разводящий. – Потрох ставит доллары, ты – евро. Где твоя тачка?

– Ща, ща. Минуточку. Вон она стоит. – И Боб рысцой помчался к своей машине.

Увидев, как он на коротеньком тупорылом «Москвиче-401» с привязанными к верхнему багажнику запчастями выруливает на старт и встаёт рядом с модной «Тойотой», толпа начала так свистеть и кричать, что к ним кинулся народ со всей площади. А когда Боб, улыбаясь, высунулся из окна и протянул свою сотню евро разводящему, начался просто сплошной рёв. Все спешили поставить на «Тойоту». Однако после того, как неприметный проныра, подскочив к «Москвичу» Боба, прислушивался, прижав ухо к капоту, и, ничего не услышав, крикнул:

– Бесшумно работает! Навор-рроченный, видать! – зрители начали ставить на «Москвича» тоже. Больше всех поставил толстый, розовощёкий джентльмен в огромной лохматой шапке и с видеокамерой в руках – тысячу долларов.

Наконец приём ставок был закончен, доля гонщиков и организаторов вычтена, с трассы разогнали заблудившихся. Седоватый бородач в бейсболке – Боб из криков понял, что он и есть Туз, самый главный здесь «авторитет» – встал сбоку от машин, подняв над головой клетчатый платок. Боб пристегнулся. Он чувствовал некоторую внутреннюю дрожь, но не от страха проигрыша, а, скорее, от уверенности в победе. Как это будет воспринято? Ведь он впервые явно, на людях противопоставил своё изобретение рядовой человеческой технике!

Взмах флага, и…

Два движения кистью руки, два щелчка кнопкой, и он уже на финише. Только тут сообразил: надо было так рвануть, чтобы колёса хотя бы завертелись. Но, похоже, на его колёса никто не обратил внимания. Или он интуитивно стартанул, как надо. А вот на то, что он домчался до финиша со скоростью, вдвое превышающей скорость недостижимого доселе Потроха, заметили все! И все к нему бежали, все прыгали, визжали и, когда он вылез из машины, стали хлопать его по плечам.

– Ну, ты, старик, …, …, дал прос…ться! – орал один.

– На пятистах километрах шёл, б.. буду, – кричал другой и совал Бобу под нос телефон с размытой от края до края дисплея фотографией «Москвича».

– Не меньше! – в восторге хрюкал третий. – Я пёр…ть не успел!

Взбешённый Потрох пинал свою «Тойоту» в скаты:

– Как?! Как это может быть?!!!

Кто-то орал:

– Продай тачку, братан! Любые деньги!

К Бобу подошёл Туз, протянул выигрыш в толстом конверте, с уважением пожал руку. Сказал учтиво:

– Будем рады, если вы сочтёте возможным и впредь участвовать. Информация на нашем сайте. Веб-адрес и ваш личный пароль прямого доступа найдёте в конверте.

Тем временем вернулись участники гонок по Москве с сообщением, что «Авгур влетел в бордюр», «Сальвадор повредил головку», а «Диста с Пирксом замели менты». Вслед за ними, под завывания сирен, появились и сами менты. Толпа забурлила и перетекла к месту финиша гонщиков, где немедленно начался крик и свара; возле Боба осталось меньше десяти человек. Один из них, пацан лет семнадцати, агрессивно спросил:

– А почему у вас нет выхлопа?

– У меня машина такая… – промямлил Боб, лихорадочно соображая, что бы такое правдоподобное соврать мальчишке. – Экологичная, понимаешь? У неё нет выхлопа.

– Но почему? Какой у неё двигатель?

– Хороший! – ответил Боб, подбавив в голос энтузиазма. – Извини, не могу подробнее, это коммерческая тайна. А вот скажи мне, почему тут гонки именно на четыреста метров?

– Вы что, не знаете? Все знают, ха! На самом деле четыреста два метра, это четверть мили. Международный стандарт.

– Как, разве такие штуки не только у нас устраивают?..

Мужики засмеялись:

– Да у нас ничего придумать не могут, что ты! Конечно, там всё круче в сто раз.

– На самых классных гонках вступительный взнос двадцать пять тысяч евро, – вздохнул толстяк в мохнатой шапке. – Я знаю, я был…

Через три дня Боб ночью, тайком, прибыл в Швецию. «Москвича» оставил в укромном месте (ездить на таком чудовище по европейским городам было просто нельзя) и утречком отправился в Стокгольм пешком. Он намеревался за день выяснить, где тут свалки, и следующим утром совершить на них налёт. У Толяна скопилась масса заявок на запчасти к древним моделям «Вольво», поэтому Боб и выбрал Швецию.

Первые свои проблемы, возникшие в начале карьеры контрабандиста, языковые, он уже преодолел. Проблемы были оригинального свойства: Боб отлично знал английский письменный, а вот говорить – не мог. Он, как и все советские дети, учил английский в школе, и точно так же, как и все советские дети, не выучил. Как это удавалось преподавателям – загадка.

При царях, судя по всему, учили лучше. Все вожди большевиков знали иностранные языки, и не по одной штуке. Может быть, и в большевистской России молодая советская педагогика предложила поначалу качественные учебные программы, учась по которым дети таки научались иностранным языкам. Но составителей тех программ наверняка прислонили к стенке, обвинив в чём-нибудь контрреволюционном, вроде низкопоклонства перед Западом, а следующие составители программ, учтя их опыт, создали уникальную систему, позволявшую, несколько лет уча детей империалистическим языкам, ничему их не научать.

Боба не научили. Он, конечно, запомнил несколько самых необходимых в жизни фраз, вроде «Ху из эпсенд тудей», «Май нейм из Боб», «Ай лив ин Москоу» и «Май маза из э тича», и всё. Песни Битлов мог при случае спеть хором с компанией друзей на языке оригинала, но о чём они там поют – это, ребята, извините. Это не для нас.

Английский письменный он освоил уже во время перестройки, когда учился в вузе: жизнь заставила. Студенческой стипендии хватало на одну водку, три пива и плавленый сырок «Волна», а остальные двадцать девять дней месяца крутись, как хочешь. Они все и крутились. Кто-то телеграммы разносил по утрам, кто-то дворничал-уборничал, трое ребят из их группы посменно сторожили автостоянку магазина «Берёзка» в Лужниках. Лучше всех устроился Саня Абрамчев: в морге. Но туда брали только по блату.

А он, Боб, стал переводчиком технической литературы.

В это время к власти пришла новая популяция руководителей, дети оттепели. Они, наверное, подумали: «Чего это мы пыжимся тут ради народа без всякой с его, народа, стороны благодарности? Зачем нам самим выдумывать, как потратить нефтедоллары, какой ширпотреб закупить на Западе, зачем нам заниматься переводом инструкций и продажей всего этого барахла? Пусть народ сам себя обслуживает, а нам за нашу доброту платит налоги».

Так и сделали.

Толпы мешочников потащили в страну всё, что угодно: магнитофоны бытовые и куртки кожаные, портсигары и холодильники, утюги и телевизоры… И чем больше они этого всего тащили, тем быстрее закрывались отечественные заводы по производству магнитофонов, курток и утюгов, и тем больше становилось мешочников – потому что чем-то же надо заниматься человеку, которого ни с того, ни с сего кинуло родное государство? – а инструкции ко всему привезённому были отчего-то чёрт знает на каких языках, кроме русского. Сбыт стопорился оттого, что массы потенциальных покупателей изучали импортные языки в советских школах и понять, что там такое написано в этих инструкциях, не могли в принципе.

Одна подружка, в поисках заработка осознавшая эту проблему, приспособила Боба к переводу этих инструкций, а сама потом его корявый перевод печатала на пишущей машинке «Москва» через фиолетовую копирку и продавала мешочникам. А он попервоначалу, был грех, даже английское «The» искал в словаре. Но постепенно навострился, вошёл во вкус, начал читать научно-технические журналы, выучил словарь едва не наизусть – вот только разговорной практики у него не было. Как он эти слова произносил – невозможно описать, нет таких знаков ни в каких транскрибиторах.

Из-за этого, когда он стал летать в Европу, возникли трудности. Лучше всего его понимали в Польше, но там английский был особо не нужен, там и по-русски кое-кто кумекал. Во Франции и в Германии Боба понимало меньше половины тех, кто знал английский. А вот в Англии он выдать свой английский за английский не смог; пришлось объясняться с излишне грамотным народом посредством записочек.

Но ко времени прилёта в Стокгольм он уже освоился в устной речи, и только некоторые шведы, услышав его вопрос: «Где здесь находятся автосвалки», перебегали на другую сторону улицы. В большинстве шведы понимающе кивали и улыбались, а один в ответ даже произнёс целую речь о том, что, как понял Боб, король хоть и король, а нарушать правила дорожного движения ему не позволено, и парламент обязательно примет по этому поводу специальный закон. А где у них автосвалки, так никто и не сказал. Не знали, наверное.

Разменяв себе евро на кроны и неспешно дефилируя по проспекту Густава Вазы, он увидел объявление, что в городе выступает знаменитый маг и чародей Дэвид Копперфилд. И сразу вспомнил, как друг-приятель «просто Алик» советовал ему продать эквиполь Копперфилду.

И задумался Боб о том, о сём. «Рождённый в СССР», он всё-таки чувствовал некую внутреннюю неуверенность, когда задумывался о продаже своего изобретения в обход государства.

Что будет, если я возьму патент на свой эквиполь? – спросил он сам себя. Ко-оонечно, нефтяные компании, которым его внедрение подорвёт весь бизнес, отдадут любые деньги, чтобы эта штука исчезла. Но вместе с ней и я исчезну. Быстро и безболезненно. Хотя вряд ли безболезненно. А вдруг я его уже кому показал, надо же им это знать. И утюг мне на брюхо, утюг. Предложить его автоконцерну, тому же «Вольво»? Эти, может, и ухватятся, но обдерут как липку. Плавали, знаем. Вспомнить хотя бы тех американцев, которым продавал утилизатор пластика… Своему родному правительству отдать? Это точно небо в клеточку. Клеточка будет позолоченная, но очень частая. А, скорее всего, автомобильная катастрофа со мною приключится, и никто никогда не спросит: «Как звали гениального изобретателя эквиполя?» Потому что тсс, большой секрет, новое российское оружие…

Ну, и потом. Захотел я, предположим, остаться изобретателем-одиночкой, взял я, скажем, патент. За его поддержание надо платить. Если новая рецептура хлебного кваса имеет правовую охрану в течение двадцати лет, то принципиально новая конструкция двигателя или летательного аппарата только пять, а что попроще – и вообще два года. Не заплатил – всё, это уже не твоё, это уже чужое. Дальше кто угодно может производить эквиполи и торговать ими, получая прибыль, а ты иди, рыдая, прочь.

Ведь что обидно? Какой-нибудь композиторишка песенку сваяет, и песня-то слова доброго не стоит, а попробуй, исполни, не спросив – шуму на весь мир – а как же, сиротку обидели, отняли копеечку! Да ещё государство брови нахмурит: экий ты мерзавец, нас из-за тебя в цивилизованный мир не пущают, казну на три рубля обокрал, ату его. А тут изобретение, можно сказать, мирового значения, и что ни делай с ним – или убьют, или посадят, а уж обманут обязательно. Патентный рэкет в России – давным-давно обычная практика…

Он вспомнил забавный прикол, о котором сообщило радио «Свобода». Якобы одного нашего изобретателя-одиночку, пытавшегося запатентовать изобретённый им патрон для бесшумной стрельбы, привлекли за это к уголовной ответственности. Корреспондент удивлялся: может ли такое быть? Ну, а Боб не удивлялся. Может.

Так почему же, стал-быть, не отдать одну эквикуртку Копперфильду? А? Не раскрывая, в чём секрет? Пусть хоть народ смешит. Тем более, последний вариант эквикуртки получился очень элегантным. «А мне средства для работы, – думал Боб. – Стребую с него миллион, даст – молодец, не даст – а мы и не хотели. Пойдём себе дальше, автосвалку искать… Куда они их позапрятали, чистюли? Может, шведы, решив избавиться от машины, едут прямо на сталеплавильный завод, сдают её в утиль, и взамен получают новую? С них станется»…

Копперфилд, когда после концерта Боб, попавший в его апартаменты через окно 17-го этажа, немного полетал над ним, поймал его за ногу и попытался сдёрнуть вниз. Но монополь в фиксированном положении держит крепко, он вроде гвоздя, вбитого в магнитное поле. Боб сам спустился и показал, что к чему.

– Миллион? – спокойно переспросил фокусник.

– Миллион, – твёрдо ответил изобретатель. – Но наличными.

– Наличных у меня нет.

– Так сделайте. Вы же маг.

– Я вас научу, как делать наличные, вы тоже будете магом, – засмеялся Копперфилд и протянул Бобу несколько пластиковых карточек.

…Улетая из Стокгольма, Боб составлял в уме своём список самых необходимых покупок, на сумму в пределах миллиона. И никак у него не получалось этот миллион потратить. О том, что он забыл найти автосвалку и не выполнил заказ Толяна, вспомнил, уже пролетая каскад гидроэлектростанций на реке Лулеэльвене. Дальше, до границы Швеции с Финляндией, мучился, как же теперь поступить: Толян-то ждёт! Наконец, завершив облёт Ботнического залива и выйдя на последнюю прямую к России, решил: «прости, Толян».

Он ещё не знал, что никогда больше не увидит ни Толяна, ни своей бывшей жены…