Текст книги "Эквиполь инженера Шилина"

Глава двадцать вторая

В этот вечер корреспондент журнала «World’s geography» Джон Фрумкин обедал в китайском ресторане с генералом Сергеем Чесноковым. Инициатором встречи был Фрумкин; с другой стороны, ресторан выбрал генерал (он в нём часто бывал), и сначала возникло некоторое недоразумение: кто будет платить; в конце концов, посмеявшись, решили платить каждый сам за себя.

Теперь перед ними стояли тарелочки с чем-то, чего Джон не желал не только есть, а даже вникать, из чего оно сделано. Вроде маринованных змеиных хвостов и лапок лягушек в сладком соусе. Джон отлично знал, что сами-то китайцы ничего подобного не едят, и обдумывал про себя главу для своей книги, в которой намеревался написать, что русские и паука сожрут, если их убедить, что это «высший шик». Русские глупые и жадные, но ещё и наивные, обдурить их легко. Кроме того, ещё потому Джон не спешил напираться этой экзотической жратвой, что знал: в полночь в Москву прилетает помощник секретаря Госдепа США по Западному полушарию, и он намеревался быть в посольстве в момент прибытия столь важной персоны. Там, как говорят жадные русские, «накроют поляну», но на столах будет приличная американская еда, а не лягушки в соусе.

О существовании генерала Чеснокова Фрумкин узнал буквально за три часа до встречи с ним, узнал из документов Управления «Антитеррор-Москва», которые скопировал и передал ему заместитель генпрокурора Шарфинский. В них говорилось, что, судя по записям систем наблюдения аэропорта Шереметьево, Чесноков провожал до аэропорта террористку Агату. А эта Агата каким-то образом связана с Борисом Шилиным, на розыск которого Фрумкина нацелило его начальство.

Джон запросил Пентагон: оказалось, в начале девяностых Чесноков, в рамках программы демилитаризации России, занимался уничтожением танков. Теперь он работал в ОАО «Росконверсторг», распродавая то, что армия получала по военному контракту. Короче, он был «правильным русским». Если попросту – ему уже объяснили, что жрать пауков престижно, и он принял это знание прямо в душу.

Организовать встречу с «правильным генералом» ему, Фрумкину, с его-то связями, было совсем не трудно. Теперь он, окинув взором убранство стола, а также оглядев лепных драконов по стенам, спросил:

– Вам сказали, что со мной можно быть откровенным?

– Да, конечно. И я готов, если вы не будете выбивать из меня секреты службы, – и генерал, довольный собой, опрокинул рюмочку тёмно-зелёного пойла.

Джон махнул рукой:

– Нет, секреты выбивать не буду. Меня всего-навсего интересует одна ваша знакомая девушка.

– Девушка? – протянул Чесноков игривым тоном. – Во-от что интересует американских журналистов! Девушка! Да ещё моя!

Джон принял этот тон, небрежно откинулся в кресле, и пояснил:

– Вы третьего дня провожали в аэропорт красотку, я был просто потрясён. Давайте поговорим о ней.

– Ага! Ага! Ох, вы, газетчики, и проныры. А, между прочим, у меня с ней контрактик. Так что, дорогой сэр, извините.

– Да тьфу на него, на ваш с ней контрактик. Он меня совсем не интересует. Но кто она, это вы хотя бы можете сказать? Или нет? Вдруг она террористка! – И Джон сделал большие испуганные глаза.

Генерал захохотал:

– Вам, американцам, после сентября 2001 везде только террористы и чудятся. Мне кажется, вы переигрываете на этой теме. – Вслед за тем он со вкусом впился в змеиный хвостик и, показав Фрумкину на стол, проурчал: – Попробуйте, говорят, очень полезно для мужского здоровья.

Фрумкин взялся за салат из капусты, ожидая, пока Чесноков закончит обсасывать косточки рептилии. Попутно отметил для себя, что в дальнем конце зала появилось несколько посетителей одного возраста и комплекции. Приглядевшись, в одном из них, самом худощавом, легко опознал сотрудника прокуратуры, а именно отдела «Антитеррор-Москва». Фамилии его он не знал, но точно видел, когда навещал Черняка. Так-так. Похоже, его разговор с генералом будет недолгим.

– Так кто же она?

– Испанская меценатка, – ответил генерал. – Камилла Гомес. У неё штаб-квартира в Минске, поэтому она предпочла закупить кое-что у нас.

– А-а, вот оно что, – кивнул Фрумкин. – Европейская штучка. Поэтому и выглядит так хорошо.

– Отлично выглядит, – подхватил Чесноков. – Такая фря! Но холодная, зараза, как эта змеюка, – и, отодвинув от себя тарелку, начал рассуждать о типах женщин. Фрумкин слушал его вполуха, размышляя, возможно ли, чтобы Чесноков, ничего реального не зная про Камиллу, что-то знал про Шилина. Но всё же надо спросить. Тем более, генерала сейчас задержат и уволокут в прокуратуру. А тот пел соловьём:

– …в любой женщине должна быть нежность. Изначальная, природная нежность. Без нежности баба – просто шкура с дыркой. Никакого от неё удовольствия…

– А вам известен такой изобретатель Шилин? – торопливо перебил его Джон, заметив, что сотрудник прокуратуры, переговорив по мобильному телефону, даёт своим людям какие-то знаки.

– Изобретатель Шилин? – удивился Чесноков. – Если Борька, то да. Знаю такого. А он тут при чём?

– Вы его действительно знаете? – в свою очередь, удивился Фрумкин. Этого он никак не ожидал.

– Мой одноклассник, Борька Шилин. Физика, химия – это к нему. Ха-ха! С ним был смешной случай. Поспорили мы с пацаном в классе, выпьет или нет Борька мензурку кислоты. На бутылку водки поспорили. А он взял, да и выпил. Представляете, какой дурак?!

Рассказав об этом, генерал Чесноков тоже взял, да и выпил. Но только не кислоту и не водку, а какую-то наливку.

– А сейчас вы с ним как… Встречаетесь? Знаете, где он? – с жадным любопытством спросил Фрумкин.

– Заходит иногда. Дней десять назад купил электронный навига… – и генерал с подозрение посмотрел на собеседника. Но тут же внимание его перенеслось на другой объект, вернее, объекты – молодых здоровяков, окруживших столик. – А вам, козлы, чего надо?

– Кто? Кто это был?! – орал начальник отдела «Антитеррор-Москва», стуча кулаком по столу. – Какая скотина полезла на квартиру Лидии Мартьяновой раньше нас? Кто нам напортил, ведь мы же с профессором Мартьяновым всё отлично подготовили!

Несмотря на позднее время, кабинет был полон людьми.

– Это были какие-то вояки, товарищ полковник, – бубнил Лёня Бейлин. Он отвечал за операцию по тихому и аккуратному задержанию Шилина на квартире его сожительницы, и только что приехал оттуда. – Они же никогда не представляются, вы же знаете. Гражданка Мартьянова их не спрашивала, кто они, а мы, когда пришли, спрашивали активно, а только они нам не ответили, товарищ полковник… А задержать их не было никакой возможности, вы же сами понимаете, товарищ полковник…

– Наверняка разведка Генштаба, – и Черняк со зловещим выражением лица повернулся к Юре Грачёву. – А? Твои дружки, Грачёв? Вот они, значит, как с нами сотрудничают?

– ГРУ Генштаба, Владимир Степанович, спокойно ищет, откуда Шилин взял самолёт, – отозвался Грачёв. – У меня нет данных, что спецназ ГРУ готовил или проводил операцию на квартире Мартьяновой. А зато есть данные, что со вчерашнего утра Шилиным занимается ФСБ. Я прозвонил по своим знакомым, там, короче, поручили майору Савойлову. Такой тип, ни перед чем не остановится. Были с ним уже напряги.

– А что, работники ФСБ теперь уже вправе нарушать законы?! – взревел Черняк. – Вы часом не забыли, что мы, прокуратура, орган, наблюдающий за соблюдением законов?! Рогов! Немедленно отпечатай запрос главе ФСБ, на каком основании ворвались в дом гражданки Мартьяновой! Я сейчас же иду к Шарфинскому, подписывать! И скажите мне, наконец, какая сволочь проболталась этим…

– Да они наверняка нас подслушивают, товарищ полковник, – сказал Бейлин. – Это им, как два пальца об асфальт…

– Бардак в стране! Проверить помещение, чёрт, чёрт…

Таким взбешённым сотрудники видели его довольно редко.

Незамеченный никем, в кабинет вошёл Коля Костин. Постоял, посмотрел на бушующего начальника, произнёс:

– Владимир Степанович…

– Что?! – Черняк покрутил головой, закатил глаза, подышал. Успокоившись, кинул Костину: – Только не говори, что и тебя опередили.

– Нет, всё в порядке. Взял я Чеснокова. Но…

– Что ещё за «но»?

– Тот корреспондент иностранный, Фрумкин, о котором я докладывал… Он, когда мы подошли к ним, устроил скандал. Кричал, чтобы мы подождали полчасика. Буянил, в общем. Грозил нам наказанием. А Чесноков за это время успел вызвать подмогу. Но прибежали лохи какие-то без оружия. Пытались помешать. Так мы их всех… того… привезли.

– И иностранца тоже?

– Да.

– Вот же дондон. Мало, что по кабинетам тут вынюхивает, так ещё и впереди нас проводит следствие … И ведь придётся отпустить…

– Он консула требует. Что делать?

– А, консула требует? Это хорошо. Значит, можно не отпускать. Раз требует, надо обеспечить ему консула. Но уж за полночь, где ж его взять. Утром, утром. А пока побеседуйте с ним. Вежливо… Рогов! Напечатал запрос в ФСБ?

– Готово, Владимир Степанович.

– Давай сюда, пойду к Шарфинскому.

Заместитель генерального прокурора Шарфинский в этот день, как и многие другие в прокуратуре, несмотря на поздний час, был у себя. Однако засиживаться у него Черняку не пришлось: в час ночи из администрации Президента вернулся генеральный прокурор (его-то все и ожидали), и их обоих, вместе с другими начальниками Управлений и отделов, пригласили к нему. И теперь уже сам Черняк оказался в положении отвечающего.

Но сначала генеральный вволю покрасовался перед подчинёнными, рассказывая, сколь милостив был помощник Президента, и как он передавал слова Президента о необходимости усилить борьбу с терроризмом, а потом его на пять минут принял сам Президент, и говорил о законности и роли прокуратуры в её укреплении. «Мы на коне!» – вещал прокурор. «Теперь нам делом, делом надо подкрепить доверие Президента!»

Тут Шарфинский очень кстати подсунул ему запрос в ФСБ.

– Правильно! – вскричал генеральный. – Пора поставить всех на место. За законность в стране отвечаем мы! Таково мнение Президента.

Потом ему доложили о задержании пособника террористов генерала Чеснокова и явного шпиона Фрумкина. В том, что он знаком и с Шилиным, и с кровавой Агатой, Чесноков уже сознался. Какова роль в этой игре Джона Фрумкина, следует ещё разобраться. О задержании Фрумкина Шарфинский докладывал с трепетом: ведь это сам генеральный прокурор велел ему «дружить» с журналистом! Но оказалось, и генеральный был доволен; ему тоже Фрумкин не нравился, ему тоже «дружбу» с ним навязали.

– Законность! – гудел он, сверкая глазками по сторонам, будто проверяя, все ли понимают, сколь грандиозен поворот, совершаемый страной при его, генерального прокурора, участии. – Закон, а не кумовство должны определять деятельность служащих, – и прокурор внушительно стукнул толстым пальцем по столу.

После этого он, явно желая снискать лавры Цезаря, занимался сразу многим. Заслушивал Шарфинского и Черняка по делу о фальшивой водке, отлучался в комнату отдыха, чтобы выпить натуральной, а не фальшивой водки, и редактировал своё «Обращение к народу», которое тут же готовили ему помощники. Это давало Черняку возможность отвлекаться на переговоры со своими подчинёнными, узнавать новости следствия. Доложил генеральному, что, по словам Чеснокова, кровавая террористка Агата действовала в Москве под именем Камиллы Гомес, а офис имела в Минске.

– Подготовьте запрос в МИД, – велел разомлевший прокурор. – Мышей не ловят, пыимаишь. И белорусам надо хвоста накрутить.

– У них своя, как бы, страна, – извиняющимся тоном пробормотал Шарфинский.

– Терроризм проблема общая, – важно произнёс генеральный. – Что там получается у вас, а?

Помощник начал читать проект Обращения:

– «Коррупция в органах власти достигла такого уровня, что представляет угрозу проводимым реформам».

– Нет, не так, – прервал его генпрокурор. – Покрепче надо, покрепче. Так примерно: «Организованная преступность поразила сегодня практически все сферы – политическую, экономическую, социальную. Какую сферу ни возьми, везде у нас преступные формирования…» Понял?

– Прекрасно! – воскликнул помощник. – Гениально! И такую концовку, как Вы думаете: «Организованная преступность и коррупция в органах власти объективно подыгрывают терроризму».

– «Мировому», добавь, терроризму.

– А на даче Шилина пост поставили? – спросил Черняка Шарфинский.

– Непосредственно на даче нет.

– Почему «нет»?

– Там гаишник Степанов с прикомандированными за дорогой смотрит, – объяснил Черняк. – Если ставить людей прямо на даче, местные жители сообщат фигуранту.

– Если сообщат, всех задержать, – распорядился генеральный. – А где мой визажист?

– Вы прямо сейчас будете речь записывать? – спросил помощник.

– А чего тянуть! С утра в эфир. Президент на нас надеется!

Великий руководитель и полководец Ким Чен Ир сквозь широченное окно правительственного здания любовался расцвеченным всеми цветами радуги вечерним Пхеньяном. Заканчивался последний праздничный день. Трудовая партия Кореи отмечала годовщину своего создания, но этот партийный праздник, как всегда, вылился во всенародное гуляние! На улицах – группы людей. Разговоры, улыбки, смех! На огромном экране, установленном прямо на площади, лицо любимого вождя Ким Чен Ира.

«Империалисты называют демократией общество, где мирных людей бьют дубинками, где похищают детей, где нищета и голод! – вещает Великий вождь. – У нас же, где человек осознаёт свое человеческое достоинство, живёт в безопасности и уверен в завтрашнем дне, – говорят они, – демократии нет. И по этой причине со странами социализма можно делать, что угодно, даже бомбить их. А ведь КНДР – самая демократическая страна в мире! Люди живут свободно, достойно, в безопасности и стабильности. Они уверены в завтрашнем дне. Каждый занят любимым трудом, обеспечена старость, гарантирован труд, люди бесплатно получают квартиры, медицинское обслуживание, образование…»

Какой-то явно пьяный мужчина кричит на всю улицу:

– Да здравствуют наши успехи!

Тут же появляется народный патруль: два юноши и девушка-милиционер. Девушка строго выговаривает гуляке:

– Товарищ! В таком виде нельзя появляться на улицах. Пройдёмте с нами.

И пьяный покорно идёт вслед за ними…

С другого угла площади звучит песня о Полководце Ким Ир Сене: «Весь народ сплотился, цель у нас одна: Над Северной Кореей – вечная весна!»

В кабинете Ким Чен Ира тоже работает телевизор.

Великий вождь и полководец прислушался к собственной речи:

«Ведь это же смеху подобно: сами создали экономическую систему, нацеленную на обогащение немногих, и сами же устраивают в ООН обсуждение, как бороться с обнищанием в мире! Я дал нашим дипломатам указание дать достойный ответ этому фарисейскому собранию. Пусть скажут им так: „вы позволяете себе оскорблять корейский народ? Вы смеётесь, что уровень жизни у нас не такой высокий, как в США?.. Но зато у нас нет людей, брошенных государством умирать от голода и холода. Нет нищих, бездомных, наркоманов, проституции, хулиганства, воровства и прочей грязи. А в Америке всё это есть. Это потому, что социализм никому не позволяет жиреть за счёт труда других“…»

Ким Чен Ир усмехнулся, вспомнив анекдот, который во время их длительной железнодорожной поездки в Москву рассказал ему представитель президента России Пуликовский. Анекдот был о том, как маленький мальчик застал своих родителей во время занятия сексом, и воскликнул: «И эти люди запрещают мне ковырять в носу!»

Он прислушался: из разных районов города, заглушённые расстоянием, доносились звуки оркестров. Неожиданно во всё небо полыхнул фейерверк, и дружный вопль восхищённых корейцев вместе с ним взлетел над городом.

А затем грянул Главный государственный оркестр, и тысячи юношей и девушек, заполнявших огромную площадь имени Ким Ир Сена, закружились в танце.

Глава двадцать третья

За ночь, прошедшую после его бегства из квартиры любимой, но ветреной Лиды, Боб обернулся в Щербинку, там пересел в «Москвич» и трижды слетал на базу, где стоял его самолёт. Он отвёз туда скафандр и приборы. Наконец, выбрал время и поговорить с полковником. Тот очень гордился свежеокрашенным самолётом, он теперь был весь белый в серебро, с красиво прорисованными красными обводами, со звёздами и номером Бобова «Москвича»: ММК 14—44. Но полковник жаждал ещё как-нибудь улучшить интерьер машины. В целях вящей маскировки, понятно.

– Как ты думаешь, Борис, какие иероглифы нарисовать на борту? – спросил он.

– Господь с вами, товарищ полковник, – поразился Боб. – Откуда же мне знать про иероглифы?

– Ты мне газету оставлял китайскую, – напомнил ему полковник, вытаскивая упомянутую газету из кармана. – Вот, смотри. Вот здесь самолёты стоят, и иероглифы, и вот на этом фото тоже. Видать, название авиакомпании. Что из этого срисовывать?

– Что короче, – ответил Боб, зевая. – А лучше пусть будет просто как есть. Не люблю я, товарищ полковник, все эти штуки-дрюки, буквы, символы. Вот смотрите: я не ношу цепей, крестов и колец, на моей одежде никаких значков, на теле никаких татуировок… Каким родился, таким и помру. И самолёт бы тоже… Попроще ба…

Боб опять зевнул. Спать хотелось смертельно. Он хотел, выспавшись, отвезти на остров очередную партию грузов, а потом ещё разок смотаться на дачу, чтобы забрать ноутбук и старые расчёты.

И пока он спал, старый полковник нарисовал-таки иероглифы на борту!

– Когда ты летишь совсем высоко, – объяснил он, – их всё равно не видно. А когда совсем низко, они сбивают возможного стрелка с толку. Я знаю, я воевал.

Он помог Бобу надеть и опробовать скафандр. Свои шарики, чтобы превратить скафандр в подобие эквикуртки, Боб закрепил сам.

Первый выход за пределы атмосферы был не выше 100—150 км. Затем Боб плавно снизился, прикидывая, как идти к острову, к точке приземления. И вдруг подумал: «Да какого чёрта! Чего и кого мне бояться?»

И решил подняться повыше.

На подъём почти от земли и до высоты 400 км, с достижением орбитальной скорости при ускорении 1,5g, ему понадобилось около 25 минут.

Земля была фантастически красива! Никакие рассказы или киносъёмка не могли бы передать этого. Где кончается атмосфера? Где начинается «безвоздушное пространство»?.. Бесконечное количество цветовых оттенков при переходе одного в другое давали ясное ощущение: Земля вовсе не затерянная песчинка во враждебном ей пустом пространстве. Она в космосе вроде дома, экоса, в который можно попасть, осилив долгую дорогу… Нет вражды между домом и дорогой, они дополняют друг друга.

Бобу припомнилось ощущение восторга, когда он впитывал в себя многоцветье воды и воздуха на острове Бомонза – но то был разгул эмоций, а теперь его трезвый разум, преодолев и проанализировав эмоции тоже, увидел единство Вселенной: всё живое и неживое представляет собою единый организм; все твари, составляющие его, подчиняются в жизни своей одним и тем же законам, и даже чувства и духовные искания человека вибрируют в общем контексте мира в унисон с ним…

Он смотрел на открывшуюся перед ним картину во все глаза, и вдруг заметил, что со стороны солнца появился неопознанный летающий объект. Он заметно приближался к самолёту, а когда стали видны детали, Борис понял, что это МКС, Международная космическая станция.

Она пронеслась мимо очень быстро. Борис развернул свой самолёт, догнал её; решив рассмотреть – редкий ведь случай! – заложил лихой вираж вокруг станции. Увидел, что на одном из блоков, не спеша, копошатся два космонавта, один с флагом США на скафандре, другой – с флагом России. Борис плавно, бочком приблизился к ним. Космонавты его заметили: они замерли в нелепых позах, один – вверх ногами по относительно МиГа. Как выглядели их лица за светофильтрами шлемов, в которых отражался его самолёт, рассмотреть было нельзя, но Шилин живо себе это представил и радостно захихикал.

Он бы ещё больше веселился, если бы мог слышать переговоры «борта» с Землёй. А разговоры были весьма примечательные. Голос русского космонавта сообщил с гробовыми интонациями: «Ребята, у нас глюки». Голос оператора с Земли попросил повторить: «Не понял, не понял, повторите».

У американца плавно выплыла из рук деталь солнечной батареи и медленно заскользила в сторону самолёта. «Потеряет бедолага, ругать будут» – с сочувствием подумал Боб. Когда деталь приблизилась к самолету, он откинул фонарь, вылез из кабины и подхватил её. Затем, слегка расставив руки, полетел к космонавтам и вручил деталь американцу. Тот судорожно вцепился в неё и опять замер.

По мировому эфиру, неслышимый для Шилина, проплыл вздох русского космонавта: «Это писец», и тут же, переплетаясь с ним, прозвучал вопрос оператора с Земли: «Что? Что? Повторите».

Похлопав русского перчаткой по плечу и помахав рукой американцу, Боб вернулся к самолёту, сел, захлопнул фонарь, сделал два круга вокруг станции и резко ушел в сторону. Теперь ему надо было сориентироваться, ведь за время своей эскапады он совершил уже не менее трети витка, и куда его занесло, представлял не совсем ясно. Да и скорость была орбитальная, появилась опасность сгореть при входе в атмосферу. Он, конечно, «подвесил» самолёт в пространстве, чтобы не спеша разобраться, куда его занесло, но воздуха в баллонах оставалось не более чем на пару часов, а под ним была облачность… Борис слегка запаниковал. «Пижон», – ругал он сам себя.

Однако всё обошлось. Минут через двадцать Борис увидел свой остров…