Текст книги "Дети Аллаха"

Глава 11

На этот раз они встретились около памятника давно умершему правителю, изображенному на лошади, с мечом и в короне. Азра опоздала на пятнадцать минут, но Самир не расстроился – он виноват, он попытался расстаться с ней совсем, и после такого не каждая девушка захочет увидеться вновь.

Счастье уже, что она ответила на его звонок, не на первый, правда, заставила немного помучиться.

– Привет, – сказала Азра с улыбкой.

Сегодня волосы ее были собраны в хвост, а на блузке красовалась брошь в виде котенка – она всегда любила всякую живность, возилась с ней при любой возможности.

– Привет, – отозвался Самир, отводя взгляд. – Ну… Ты извини, ради Аллаха…

Чувство вины боролось в нем с радостью – она пришла, она все же пришла!

– Я не знаю, – Азра сморщила носик. – Что с тобой происходило? Почему так? Расскажешь? Ведь нет?

– Не могу, – выдохнул Самир.

Она подошла ближе, взяла его за руку, и на это прикосновение отозвалось все его тело, волна пробежала от пяток до затылка, смывая холод и напряжение, оставляя легкое приятное покалывание.

– Ну как же так? – спросила Азра очень тихо. – Что же за тайны у тебя такие? Удивительно…

Самир напрягся, ожидая, что на этом все закончится.

– Ладно, пойдем гулять, – сказала она, и он едва не лопнул от облегчения.

Они сходили в зоопарк, он оказался в подобном месте впервые, с удивлением разглядывал животных, которых видел только по телевизору, удивительных и странных, свидетельства могущества Аллаха, способного творить все, что только можно представить.

Зашли в пустое кафе, где стулья были в виде разных зверей, да там и остались.

– Я очень рад, что ты пришла, – сказал Самир, когда с едой было покончено. – Спасибо.

Хотелось протянуть руку, коснуться ее лица, погладить по волосам, но он знал, что так поступать нельзя, что такое поведение лишь для дома, для того времени, когда они станут мужем и женой…

Если станут.

Один из «Детей Аллаха», женатый на неверной… на христианке?

– Ну как же? – Азра посмотрела лукаво. – Разве я не могла не прийти? Глупый! – Она рассмеялась, а потом стала очень серьезной, глаза потемнели, меж бровей легла морщинка. – Скажи, зачем все это? Почему ты ухаживаешь за мной? Чего ты хочешь?

– Ну… ты мне нравишься… – выдавил Самир. – Всегда…

– Слово «люблю» ты произнести не можешь?

Этот вопрос заставил его покраснеть.

– Я тебя люблю, – сказал Самир твердо, как подобает мужчине, и ощутил, насколько ему стало легче.

Дома, в Крепостном квартале, все иначе – никаких таких встреч, обращение к свахе-хатыбе, договор между семьями, венчание в церкви, регистрация у махзуна, и затем пир на весь мир. Но они больше не в Машрике, они в Европе, и здесь царят совсем иные законы, а он мало того, что мусульманин, еще и моджахед, и ему не все дозволено.

– Я знаю, – сказала она. – И это значит, что ты должен обратиться к моему отцу.

Да, Азра могла носить обтягивающие блузки с вырезом и ходить в кафе с мужчиной, но кое в чем она не собиралась отступать от традиций.

– Да, – Самир кивнул. – Рано или поздно я это сделаю.

Ему до боли в горле хотелось, чтобы и это оказалось правдой.

Но слишком многое должно случиться, чтобы такой поступок стал возможным… Необходимо покинуть «Детей Аллаха», а живым его никто оттуда не отпустит, чересчур много он знает… Значит, придется отправиться к рыжему полицейскому, стать стукачом.

Готов ли он пойти на это, предать соратников?

И более того – отказаться от мести за родичей, с которой все началось!

И вряд ли учитель Хаддад захочет отдать дочь за одного из тех, кто заставил его семью покинуть родину, уехать на чужбину.

– А пока я сделаю все, чтобы у тебя все было хорошо, – продолжил Самир, отгоняя мысли о неудаче, что это бесполезно, что ничего у него не получится. – И поэтому… Может быть, у вас есть возможность переехать в другой город?

Он никогда себе не простит, если Азра и ее семья окажутся здесь в тот день, когда над «Сердцем Европы» поднимется атомный гриб. Предупредить их прямо он не сможет… Если только на самом деле предать своих в последний момент и увезти Хаддадов силой… Оставив погибать под радиоактивными обломками отца Григория, сапожника Бутроса и Умм-Насиб, тех, кто был добр к Самиру, кто знает его с рождения?

Но он не может спасти всех, он должен…

– Зачем? – спросила Азра удивленно.

Объяснить? Рассказать все? Невозможно! Найти другие аргументы? Какие?

В кафе было не жарко, но Самир понял, что спина у него мокрая от пота, а внутренности, наоборот, будто смерзлись.

– Ладно, забудь, – сказал он, заставляя себя улыбаться.

Они поболтали еще, а потом Азра вспомнила, что ей сегодня на танцы, а перед ними надо заехать домой. Самир проводил ее до входа в метро, получил на прощание легкий поцелуй в щеку и остался один.

Понурившись, он побрел в сторону собственной остановки.

Как развязать этот узел, что сделать, как поступить – он не имел представления. Вспоминал советы, полученные от старика в книжном магазине, крутил его слова так и сяк, но смысла в них по-прежнему не видел.

Самир обнаружил, что кто-то заступил ему дорогу, и поднял голову.

– Садись в машину, – сказал Наджиб безо всякого приветствия и кивнул в ту сторону, где у обочины стоял большой черный автомобиль с тонированными стеклами: задняя дверь распахнута, около нее ждет один из охранников, лицо водителя скрывают черные очки.

Страх обжег, словно выплеснутый в лицо стакан кипятка, Самир подумал, не ослушаться ли ему, не убежать ли, но сам устыдился подобной мысли и расправил плечи.

– А в чем дело? – спросил он.

– Ты все скоро узнаешь, – пообещал Наджиб, и крутанулся брелок на его пальце. – Любит Аллах богобоязненных.

Самир втиснулся на заднее сиденье, захлопнулась дверца, охранники зажали его с двух сторон. Машина тронулась мягко, почти бесшумно, мелькнул сбоку зоопарк, показалось вздымающееся над городом «Сердце Европы», горделивая колонна из стекла и металла, вызов неверных Аллаху.

Они свернули с проспекта, затем и вовсе оказались в переулке не шире Кошачьего, по которому Самир бегал в детстве.

– Все вон, – сказал Наджиб, оборачиваясь.

Охранники выбрались из автомобиля, за ними последовал шофер; если они и удивились приказу, то виду не показали.

– Знаешь, что я должен с тобой сделать, аа? – Наджиб вытащил сигарету, прикурил.

– Нет, – ответил Самир.

– Отправить тебя в тот ад, где мучаются предатели! – В руке Наджиба оказалась уже не зажигалка, а пистолет, тот самый, из которого он убил бородача, и лицо его перекосилось от ярости. – Ты, собака, осмелился променять нас на девку из неверных! Аллах велик!

Теперь страх овладел всем телом, затопил разум, словно обжигающая жидкость. Самир оказался парализован, мускулы словно отказали, тело исчезло, остался только мечущийся в панике разум.

Они знают про Азру? Его увидели с ней? Нет!

– Мой долг – пристрелить тебя на этом самом месте! – прорычал Наджиб, и ствол пистолета уткнулся Самиру в лоб: как ни дергайся, что ни делай, пулю не остановишь. – Воистину, уготовил Аллах неверным наказание унизительное!

Лицо его побагровело, глаза выпучились, в этот момент он был страшен, напоминал даже не человека, а демона из ада, одного из тех, кто восстал против Всевышнего и оказался низвергнут.

Самир закрыл глаза.

– И надо бы это сделать… – Дуло отодвинулось, затем вновь больно ткнуло в точку над переносицей. – Но я не могу, видит Аллах, ты один из наших лучших воинов. Наказать бы тебя палками, как в «Источнике», но мы не в лагере. Иблисово семя!

В голосе Наджиба звучали и разочарование, и злость, и даже гордость.

Самир начал понемногу оживать – похоже, его не пристрелят прямо тут, на заднем сидении, а тело не скормят свиньям или собакам, не сожгут в прах, чтобы ничего не осталось. Рискнул поднять веки, обнаружил, что физиономия Наджиба перекошена, словно от боли, борода топорщится, но пистолет отведен в сторону, нацелен в окно.

– Да простит меня Аллах, – буркнул тот, убирая оружие. – Не могу я этого сделать.

Страх маячил позади, за спиной, точно громадная стена из ядовитых шипов, через которую Самир прошел в величайших муках, но зато оставил там всю собственную слабость, прокалился в очистительном пламени.

– Одного Абд-аль-Малака лишить жизни – и то много, а уж двоих – слишком, – пробормотал Наджиб.

– Вы убили его? – спросил Самир, поскольку в этот момент он не боялся.

Он вообще ничего не чувствовал.

– Аллах спросит с меня на Страшном суде, в День Последний, – сказал Наджиб. – Тогда я и отвечу за все мои грехи. А ты, Мухаммад, ответишь за свои, помни об этом! Уготовано им наказание суровое в день тот, когда просветлеют лики одних и потемнеют лики других…

«Это он, – подумал Самир. – Он убил отца».

Не испытал ни гнева, ни возмущения, ни жажды мести, может быть, потому, что давно подозревал это, подспудно знал, что Салим Абд-аль-Малак восемь лет назад оказался на пути «Детей Аллаха» в столице Машрика, чем-то помешал им, и его убили. Застрелили без особенной злости, просто по необходимости, и пошли дальше.

Почему тогда он, сын Салима, собрался мстить европейцам, а не Наджибу? Христианам, а не кайсанитам?

– В общем, слушай, – продолжил тот, убирая пистолет во внутренний карман куртки. – Я знаю, кто эта девка, и если надо, то мы отыщем ее за несколько часов. Поэтому если ты продолжишь с ней путаться, то я накажу не тебя, а ее… Понимаешь, аа?

Самира будто ударили кнутом, он дернулся.

– Нет!

– Да, – Наджиб кивнул. – Ты знаешь меня, знаешь, что я не бросаю слов на ветер. Любит Аллах богобоязненных… Поэтому бойся, трясись от страха перед Всевышним!

В ужасе, который в этот момент испытал Самир, можно было утопить весь мир: Азра в руках «Детей Аллаха» – при одной мысли об этом его начинало трясти так, что зубы лязгали.

Глава 12

В образовательном обществе «Джафари» Самир бывал несколько раз сразу после прибытия в Европу. Тут не только учили литературному арабскому языку, Корану, шариату и многим другим вещам, а еще дважды в неделю устраивали бесплатные обеды для неимущих двунадесятников, и они ходили сюда кормиться.

Но тогда он представить не мог, что общество служит ширмой для «Детей Аллаха».

По крайней мере – время от времени.

Сегодня, хмурым туманным утром, в комнате над столовой собрались пятнадцать человек – все, кому предстоит совершить самую масштабную шахаду в истории священной войны, обратить против неверных ими же придуманное разрушительное оружие.

Наджиб – он руководит операцией, – его помощники; один в костюме и с золотой заколкой на галстуке и двое усачей в свитерах. Кроме них исполнители, моджахеды, те, кому предстоит организовать доставку взрывного устройства, и самые везучие, которых ожидает гибель и прямая дорога в рай.

Их еще не выбрали, имена назовут в последний момент.

Здесь не было тех, кто осуществлял связь с имаматом, добывал необходимые для операции деньги, оружие и снаряжение, проводил стратегическую разведку, занимался агитацией, вербовал шахидов и готовил пропагандистские ролики, вел обучение новобранцев в лагерях. Но все истинно верующие не один год трудились ради того, чтобы эта операция стала возможной, строили колоссальную сеть, раскинутую на десятки стран.

Сеть породила копье, нацеленное в горло врагу, ну а Самир с Ильясом очутились на его наконечнике.

– Мир вам, братья, – сказал Наджиб. – Настало время для подвига во имя Аллаха. Великий худжжа, да сохранит его Аллах, записал обращение ко всем вам, к тем, кто попал в число избранных.

Он вставил флэшку в порт на боку телевизора, экран осветился.

– Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного, – проговорил сухощавый человек с седой бородкой, которого Самир один раз видел в «Источнике». – С вами мои молитвы! Сражайтесь с теми из людей Писания, кто не верует ни в Аллаха, ни в день Судный, кто не считает запретным то, что запретили Всевышний и Посланник Его, кто не следует Вере истинной!

Худжжа проповедовал точно так же, как и в тот раз – с рассчитанными паузами, используя все возможности глубокого, с хрипотцой голоса, то и дело цитируя Коран. Поминал многобожников, тех, кто придает Аллаху сотоварищей, иудеев, что враждебны к мусульманам со времен Пророка, нечестивцев, обожествляющих идолов, чей отец доллар, чьи глаза слепы. Призывал на их головы Гнев Всевышнего, и позволял струнам ярости звенеть в своих словах.

«Убивать! Убивать! Убивать!» – повторял он раз за разом.

Моджахеды слушали, затаив дыхание, глаза были прикованы к экрану, губы многих шевелились, повторяя слова – как же, к ним обращается сам худжжа, доказательство бытия Четвертого Имама, Махди, да ускорит Аллах его возвращение!

У Самира же кружилась голова.

Да, он обязан исполнить свой долг, сделать то, к чему готовился долгие годы, ради чего пошел на такие жертвы, отомстить за мать и сестру, привести боль и горе в дом тех, кто убил его близких и разрушил его дом…

Он один из «Детей Аллаха», и в этом нет сомнений.

Но тихий голос в недрах души шептал, что так нельзя, что не может быть вера основана на насилии, что массовое убийство породит только новые убийства, что ядерный взрыв в центре Европы выгоден на самом деле даже не истинно верующим, не имамату, который после этого станет врагом для всего остального мира, а кому-то еще, неким скрытым силам!

Гнев обрушится на кайсанитов, вообще на всех, кто называет себя мусульманами, ведь кто будет разбираться в оттенках чужой религии?

Ходит в мечеть, читает Коран, молится пять раз в день? Убить его! В тюрьму!

И этот голос не могли заглушить никакие проповеди худжжи, никакие цитаты из священного, ясно изложенного, свободного от противоречий, ведущего от тьмы к свету, благословенного, славного и великого Откровения Божьего.

Самир был словно рассечен надвое, и одна половина его воевала с другой, причиняя невыносимую боль всему существу.

– Аллах велик, – повторили они все вместе, когда худжжа замолк и экран потемнел.

– Ну что, братья, пути назад нет, – сказал Наджиб. – Кто слаб, не уверен в себе… Признайтесь сейчас.

Он глянул на Самира, тот промолчал, отвел глаза.

– Тогда вы знаете, что делать, – продолжил Наджиб. – У нас двенадцать дней. Расписание вы получили, как держать связь – знаете.

Да, последние недели были посвящены запоминанию детального, тщательно разработанного плана – что кто делает с точностью до минуты, как действует в случае непредвиденных обстоятельств и каким образом докладывает об успехе или неудаче.

Вчера Самир с Ильясом сожгли свой экземпляр, но все осталось в памяти, и он смог бы без труда сказать, чем будет занят послезавтра, через неделю, и за сутки до самого важного дня. Тогда вся подготовка должна закончиться, и из их числа будут выбраны двое счастливцев-мучеников.

Остальные уедут из города, скроются, постараются замести следы, чтобы выжить и продолжить джихад.

– Есть вопросы, аа? – поинтересовался Наджиб. – Нет? Тогда расходимся, братья.

И он первым, не прощаясь, вышел.

– Как я благодарен Аллаху, что оказался причастен к столь великому замыслу, – проговорил сидевший рядом с Самиром молодой человек, круглолицый, женоподобный. – Слава Ему! Только вступив в «Детей Аллаха», я узнал, что такое настоящая свобода!

На глазах его блестели слезы, он нервно хрустел пальцами.

– И в чем же? – спросил Самир. – В том, чтобы убивать и погибнуть?

– Ты смеешься, брат? – круглолицый посмотрел с недоуменной улыбкой. – О да! Дома я был не более чем фишка в планах родителей, семьи, клана, и не имел шанса вырваться из этой сети, я должен был делать только то, чего от меня ожидали, не более того! Теперь же я воин джихада, моджахед, участник священной войны. Небо ждет меня!

Самир хотел возразить, сказать, что родственники и семья лучше одиночества, но настало их с Ильясом время выходить.

– Ну как ты, брат? – спросил тот, когда они оказались на улице.

После спора перед телевизором они толком не разговаривали, были слишком заняты, да и желания такого у Самира не возникало, ну а Ильяс считал, судя по всему, что все идет нормально, что они делают все правильно.

– Хорошо, – сказал Самир. – Да хранит тебя имя Пророка!

– И тебя, брат!

Они обнялись – с этого момента у них разные задачи, и каждый не в курсе, что поручено другому, на тот случай, если один попадет в лапы полиции или спецслужб. Произойдет такое, и другие узнают в тот же день, поскольку раз в двенадцать часов они обязаны давать о себе знать, просто набирая один и тот же номер телефона.

Самира сегодня ждет «Сердце Европы».

Да, его изучили вдоль и поперек, но это произошло несколько месяцев назад, и за это время кое-что могло измениться, поэтому нужно проверить, убедиться, что все соответствует плану.

На счастье, внутри небоскреба множество фирм, и каждой нужны сотрудники.

Есть такие должности, куда местных лавашом не заманишь, а за принятых на работу мигрантов положены льготы по налогам, так что никого не удивит «грязный араб», что явился искать место. Самиру подготовили резюме, прочие документы, достали справку об окончании языковых курсов.

Он выбрался из метро и остаток пути одолел пешком.

У вращающихся дверей на миг задержался – за ними виднелся громадный вестибюль с зеркальным полом и деревьями в кадках, небольшой фонтан, и полоса турникетов, рядом с которыми дежурили охранники в одинаковых темно-синих костюмах. Его наверняка досмотрят особенно тщательно – после взрыва в церкви меры безопасности усилили, а всякий, кто выглядит не как местный, вызывает подозрение.

Самир поправил бейсболку – она частично закрывает лицо – и нырнул в объятия вращающихся дверей. Через минуту оказался у крайнего турникета, где проверяли людей, не имеющих собственных карточек-пропусков.

– Добрый день. Куда? – спросил его один из охранников.

– Вот. Работать хочу! – и Самир продемонстрировал газету с объявлениями. – «Сердце Европы», тридцать восьмой этаж – правильно?

Говорил почти чисто, но с акцентом.

– А вы им звонили? – уточнил охранник, в глазах которого зажглись подозрительные огоньки.

– Нет, а надо? – Тут Самир показательно растерялся, изобразил «глупого араба»: европейцам, как и другим людям, нравится ощущать свое превосходство, в этом случае они сами глупеют.

– Документы, – велел охранник. – И персональный досмотр.

Разрешение на временное пребывание и прочие документы изучали так долго, что Самир занервничал. Что, если его найдут подозрительным, и ладно если просто не пустят, так ведь еще и полицию могут вызвать, и тогда он в конечном итоге снова попадет к Роберту, упаси Аллах от такого.

– Порядок, – сказал охранник. – Иди за мной.

Для досмотра у них имелась комнатка два на два метра со столом, стулом и глазком камеры под потолком.

Самиру пришлось вывернуть карманы, извлечь все, что в них нашлось, снять куртку и бейсболку. Затем его обследовали со всех сторон сканером, и напоследок ощупали штанины, убеждаясь, что в них ничего не спрятано.

– Ладно, иди, – буркнул охранник разочарованно. – Вон там лифты. Не потеряйся.

– Спасибо, спасибо! – воскликнул Самир.

В его планах было именно «потеряться», не доехав до тридцатого этажа, и попасть на лестницу, где по старым сведениям нет камер, и которой практически никто не пользуется. Если его заметят, он в любой момент сможет притвориться скудоумным растерянным мигрантом, ушедшим не туда.

Главное – держаться уверенно, делать вид, что ты на своем месте, и никто не обратит на себя внимания.

В лифт Самир вошел, смешавшись с толпой, и его губы тронула улыбка.

Все эти бизнесмены в дорогих галстуках и часах за тысячи долларов, высокомерные офисные дамочки на каблуках, думающие только о карьере, пьянстве и разврате, одинаково безликие клерки в белых рубашках, торопливые, важные и деловитые – они находятся в полной его власти, их участь зависит от «грязного араба», обычного мигранта, одного из тех, кого принято не замечать, о ком если и упомянут в новостях, то как об одной из жертв после новой бомбардировки Машрика.

Чувство было необычайно приятным.

Глава 13

Стук в дверь застал Самира на диване перед телевизором.

Ильяс ушел, все дела сделаны, а это значит, что можно поваляться, ничего не делая, ни о чем не думая – исключительная роскошь, которой он не знал вот уже несколько дней. Наверняка явился кто-то из отпрысков Абу-Саада, пригласить в гости, на кофе или ужин.

– Иду! – Самир неспешно поднялся.

Щелкнул замок, он дернул за ручку, и замер, остолбенело моргая.

На пороге стоял, едва не упираясь макушкой в притолоку, Наджиб.

Согласно плану они не должны были встречаться сегодня, личный контакт лишь через три дня, и если он явился вот так, неожиданно, не значит ли это, что все пошло не по плану, все отменяется…

Сердце пропустило удар, а потом яростно заколотилось.

– Мир тебе, – сказал Наджиб, поигрывая брелоком. – Я войду?

– Да. – Самир отступил в сторону, пропуская гостя, а потом выглянул в коридор, убеждаясь, что там никого нет.

– Не бойся, я не забыл о конспирации. Любит Аллах богобоязненных.

– Ну да… Чая? Лимонада? Что-нибудь поесть?

В любом случае гость есть гость, и нельзя принять его неподобающим образом.

– Нет, – Наджиб прошел в комнату.

Он был один, без охраны, и выглядел необычайно задумчивым, даже нерешительным.

– Вот, присаживайтесь. – Самир указал на диван, выключил телевизор.

Счастье еще, что смотрел новости, а не какой-нибудь богомерзкий канал с музыкой и полуголыми девками.

– Мухаммад, – сказал Наджиб, глядя на собеседника пристально, словно целясь. – Мы с тобой братья по вере и братья по оружию, и мы вместе вступаем в лучшую из битв, в битву ради Всевышнего. Не считай покойниками тех, кто был убит в сражении во имя Аллаха. Да нет же, живы они, и получают удел от Господа своего. Радуясь тому, что Он… – Он не довел цитату до конца, помолчал. – Я не могу идти в бой рядом с тем, кто мне не верит, кто желает отомстить мне за смерть родного человека. Я тебя понимаю, и вот…

Наджиб вытащил пистолет, черный, плоский, и протянул его Самиру.

– Если ты считаешь, что я убил твоего отца, то ты можешь убить меня. Сейчас. – Прозвучало это твердо и спокойно, разве что дрогнул угол рта, словно Наджиб заразился тиком от Багдадца.

Самир взял пистолет, от прикосновения к шершавой рукоятке в голове взорвался фейерверк мыслей, окрашенных в разные тона удивления, недоверия и злости.

Наджиб положил брелок на тумбочку, губы его растянулись в улыбке.

– Давай, не тяни, – сказал он.

Нажать на спусковой крючок?

Застрелить человека, который пришел к тебе в гости, в собственном жилище? Убить того, кто дал тебе шанс на месть, кто не отверг тебя, когда ты был бесполезным глупым мальчишкой?

Того, кто не сопротивляется, кто беззащитен?

И стать таким же, как он, хладнокровным убийцей?

Но этот человек застрелил твоего отца, он сжег церковь, куда ты ходил молиться с детства, он бил тебя палками в лагере «Источник», и он готовит план массового убийства здесь, в Европе!

Если его не станет, операция может развалиться, Азра окажется в безопасности!

Самир задышал чаще, гнев раскаленной волной плеснул внутри, он поднял пистолет.

– Не тяни, – повторил Наджиб равнодушно.

Палец Самира, лежавший на спусковом крючке, напрягся, судорога прошла по телу.

Нет, никто не окажется в безопасности, все зашло слишком далеко, и место лидера просто займет один из заместителей, зато старший Абд-аль-Малак угодит в тюрьму не как борец за свободу и истинную веру, а как банальный убийца. И к нему отнесутся особым образом, если только он к лишению жизни добавит предательство, расскажет в полиции все, что знает об атаке на «Сердце Европы».

Но не слишком ли много преступлений для одного человека?

Даже Аллах, Милостивый, Милосердный и Всепрощающий, накажет такого, когда придет День судный, и горы сотрясутся, и небо свернется как свиток, и члены тела человеческого будут рассказывать о грехах его, выдавать сокровеннейшие тайны его, и не найдется убежища нечестивому!

– Нет. – Самир бросил пистолет на колени гостю.

– Нет?! – взревел Наджиб, и ударил кулачищем по тумбочке так, что брелок улетел за нее, укатился под диван. – Ты всегда был смел, а теперь показываешь себя как трус!

– Нет, – повторил Самир, глядя прямо на собеседника и едва ли не в первый раз в жизни ощущая, что он сильнее, чем этот человек-гора, сильнее, чем бесстрашный и опытный моджахед, один из командиров «Детей Аллаха». – Пусть судит тебя Всевышний, и накажет, если найдет за что.

Наджиб засопел, ноздри его раздулись, лицо в шрамах побагровело, краснота поползла выше, к обритой макушке.

– Ведь любит Аллах богобоязненных, – сказал он после паузы и забрал оружие. – Теперь ты понимаешь, что должен слушаться меня так, как слушался родного отца!

Самир сглотнул, но глаз не отвел.

– Если тебя и одолевают сомнения, чего быть не должно, – продолжил Наджиб с тем же напором, – то ты обязан отринуть их и повиноваться моим приказам, даже если я велю тебе ради дела джихада убить собственного брата, отрезать его пустую голову!

Самир содрогнулся, плечи его обвисли.

– Д-да, – прошептал он.

– Не слышу?

– Да, во имя Аллаха.

– Так лучше. – Наджиб перевел дыхание, из кармана возникла пачка сигарет, щелкнула зажигалка. – Я ухожу, а ты забудь о том, что я к тебе приходил, и забудь о мести. Шанс у тебя был. Честный. Но ты им не воспользовался, отказался сам.

– А можно узнать, для кого мы на самом деле устраиваем этот взрыв? – поинтересовался Самир.

– Что?

– Кому это выгодно? Иранцам, что приезжали тогда в «Источник», еще кому-то? Европа напичкана полицейскими и спецслужбами, но нам… вот тебе раз… дают делать все, что мы хотим! – Самир шел по мосту толщиной в волос, перекинутому через пламенную бездну ада, и знал это. – Может быть, нас просто используют как оружие? Словно автомат или ракету?

– Для кого? Нет, ты все же повредился умом, общаясь со своей христианкой, – Наджиб, вопреки ожиданиям, не разозлился. – Как она, кстати, поживает? Ты ее видел?

Самир ощутил себя бабочкой, пришпиленной к доске, игла толщиной в руку пронзила его сердце.

– Нет, – сказал он, и не соврал: он только разговаривал с ней по телефону.

– Все, что мы делаем, мы делаем лишь ради Аллаха, мы исполняем волю Его, – Наджиб поднялся, хлопнул Самира по плечу. – Ладно. Я верю, что ты не подведешь.

Самир проводил гостя до дверей, закрыл ее, и остался стоять, прижавшись лбом к косяку: неужели он в самом деле имел шанс отомстить тому, кто убил его отца, но не воспользовался им? Что сказал бы Ильяс, узнай он о произошедшем… и что сказал бы папа, дойди до него, как поступил его сын?

Проклял бы или благословил?

Вернулся к телевизору, попытался смотреть какой-то фильм, но через десять минут осознал – не понимает, что и ради чего делают главные герои, и не помнит, как их зовут. Выключил звук, посидел десять минут, бессмысленно таращась в окно, за которым понемногу густели сумерки.

Пиликанье телефона вывело Самира из ступора.

Напоминание о том, что пришло время совершить очередной шаг на пути джихада. Отправиться на автостоянку у большого супермаркета, и увести оттуда белый минивэн с надписью «Электрические сети: служба ремонта» на боку, спрятать его в одном из переулков.

Но прежде чем уйти, Самир заглянул под диван и вытащил оттуда брелок. Прочитал взятую из Корана надпись «Воистину, с вами Я. Так окажите же поддержку уверовавшим! Вселю я страх в сердца тех, кто не уверовал!».

Он не знал, как и зачем пригодится ему эта штука, но сомнений в этом не испытывал, поэтому убрал ее в тумбочку, в тот ящик, где рядом с Кораном хранил самые ценные вещи.

Из дома вышел, когда почти совсем стемнело, обнаружил, что снаружи холодно и сыро. Надвинул бейсболку поглубже и зашагал по улице, которую за эти месяцы изучил до последнего окна, до последней выбоины в асфальте.

Когда свернул на перекрестке, у обочины рядом с ним притормозила большая черная машина.

«Опять Наджиб?» – подумал Самир.

Но дверца открылась, и наружу выбрался некто в плаще, круглолицый и плечистый, и шевелюра его блеснула медью в свете фонарей.

– Добрый вечер, – сказал офицер полиции по имени Роберт Полански. – Подвезти?

И это прозвучало вовсе не как приглашение.

– А куда мне деваться? – буркнул Самир, борясь с паникой, норовившей погрести его с головой, точно песчаная буря: они знают, они все знают, следили за ним все время! Заберут в тюрьму, обвинят в терроризме, упекут лет на двадцать, а то и на сорок, и он выйдет, если выйдет, дряхлым стариком!

Прощай, Азра…