Текст книги "Дети Аллаха"

Глава 17

Это был маленький особняк в два этажа, старый, но заброшенный, которым много лет никто не занимался. Обои на стенах висели лохмотьями, электричество в розетках имелось, но лампочки не включались, и Самир подозревал, что это сделано нарочно, чтобы не выдать себя светом в вечернее и ночное время.

Главное – работал туалет, и из кранов текла годная для питья вода.

Прибыв сюда вчера днем, он обнаружил внутри Наджиба, мрачного, но спокойного. «Хвоста не привел? – спросил тот, а получив отрицательный ответ, добавил. – Отдавай телефон. Он тебе больше не понадобится».

Самир безропотно выполнил приказ, слишком усталым и подавленным он себя чувствовал, чтобы спорить. Улегся на матрас, который ему указали, закрыл глаза, и испытал лишь вялое облегчение, когда двумя часами позже явился запыхавшийся, довольный Ильяс.

За ним прибыли Талал и другие, к вечеру собрались все.

Полиция, если и пыталась захватить кого-то, не преуспела.

Вечером Наджиб прочитал настоящую проповедь, и велел остальным лечь спать пораньше. Завершающая часть операции начнется задолго до рассвета, и если все пройдет по плану, то к восьми утра они уедут из города, разбегутся поодиночке в разных направлениях, чтобы сбить с толку погоню.

В «Сердце Европы», в самом его сердце, останутся только двое шахидов, Самир и Талал. А в десять тридцать три, в разгар трудового дня, когда в центре города будет максимальное количество людей, в небоскребе заработают сначала веб-камеры, передающие изображение в Интернет, а затем произойдет ядерный взрыв.

Неверные успеют измарать штаны, но времени на спасение у них не останется.

Самир лег вместе с остальными, но уснуть не смог, его колотило от возбуждения, мысли неслись, словно испуганные лошади, крутились вокруг главного: Азра, что с ней?.. Она должна быть в ярости, что он пропал?.. Как связаться с ней? Как? Как?

Он лежал в темноте, слушая дыхание и похрапывание соратников, и память таскала его по разным местам и временам: вот день, когда погибли мать с сестрой, а их дом превратился в руины; вот они с Ильясом держат в трясущихся руках пистолеты, а Наджиб смотрит на них с жесткой улыбкой; вот они в лагере, в казарме, среди моджахедов, а вот гонят по деревне вероотступников и расстреливают тех, с кем делили тяготы обучения; вот он гуляет с Азрой по зоопарку; слушает старика в мечети, уже здесь, в Европе.

«Ты можешь считать эту страну «дар уль-харб», «территорией войны» или «дар уль-куфр», «территорией неверия», – говорил тот, и голос его словно звучал у самого уха. – Только куда разумнее именовать ее «дар уд-даава», «территория призыва», земля, где можно обращать тех, кто согласен. Только обращение не совершается силой, оружием».

Самир не помнил, когда они говорили о таком, но ведь говорили.

«И Я явился в Адаме, а призывом была Хавва – Мы собрали сердца верующих, земля чьих сердец стонала от любви к Нам; и Мы взглянули на небеса их духов в Нашей милости», – и это тоже говорил старик, и сейчас он повторил эти слова внутри Самира, они прозвучали иначе, по-новому.

И снова вспыхнул неразличимый глазу свет, и то понимание, которое он носил в себе эти дни, развернулось точно цветок под ласковыми лучами солнца, рассеялся туман страха, все стало ясно и очевидно.

Его призыв – это Азра, и если он не ответит на ее зов, то погибнет.

Сбежать из дома не выйдет, на окнах решетки, дверь заперта, ключа от машины у него нет, да снаружи еще дежурит часовой, на тот случай, если заявится полиция. Мобильный остался у Наджиба, тот спит в соседней комнате, и аппарат можно утащить, потом запереться в туалете и позвонить, сказать, чтобы она убегала, и плевать, что его обнаружат, в худшем случае только пристрелят как предателя и оставят труп здесь…

Главное, что его Призыв выживет.

Его собственная жизнь менее важна.

Не испытывая страха и колебаний, Самир поднялся, двигаясь тихо, но не слишком. Если кто и проснется, то решит, что соратника поднял мочевой пузырь или ранний ужин просится наружу.

Выбрался в коридор, и вот тут подождал, вслушиваясь – все ли спят?

Наджиб рокотал мощно и ровно, точно прибой, так что позвякивали оконные стекла.

– Да поможет мне Аллах, – прошептал Самир и толкнул дверь.

В комнате было темно, он всмотрелся во мрак до рези в глазах, зашарил взглядом по углам. Где? Где телефоны? Его устроит любой аппарат, лишь бы заряженный, с сим-картой внутри и деньгами на счету!

У стены стояла собранная сумка, на тумбочке лежал пистолет, на стуле – одежда.

Где они могут быть?

Самир мягко шагнул вперед, наклонился, рука его потянулась к ящику тумбочки. Наджиб перестал храпеть, засопел, и начал поворачиваться, еще миг, и он поймет, что в комнате не один.

Самир упал вперед, приземлился на ладони, заноза вонзилась в ладонь.

Кровать лязгнула раз, другой, и похрапывание возобновилось, еще более мощное. Самир подождал несколько минут и, не вставая, протянул руку, нащупал холодную округлую ручку.

Чтобы заглянуть внутрь, ему пришлось подняться.

Есть! С полдюжины телефонов, и один из них тот, которым пользовался вчера!

Самир цапнул его, и в несколько толчков, чтобы каждый совпадал с раскатами храпа, задвинул ящик. Привстав, двинулся к двери, боясь одного – как бы не взлететь от радости, что распирает изнутри.

Грохот будильника ударил в спину, точно автоматная очередь.

– Уррр… – проворчал Наджиб, и пружины заскрипели под его могучим телом.

Самир сам не понял, как выскочил в коридор, бросился сначала не в ту сторону. Только едва не налетев на дверь в ту комнату, где спал, осознал ошибку, и развернулся на сто восемьдесят градусов.

Быстрее! Быстрее!

Вот он, туалет, замок сломан, но есть задвижка, хлипкая, держится на соплях… Свет внутри не работает, но фонарик лежит на полке справа, хотя сейчас он не нужен, зачем…

Самир нащупал кнопку включения телефона, и в этот момент снаружи донеслись тяжелые шаги. Дверь содрогнулась, хрустнули проржавевшие петли, и Наджиб пророкотал на весь дом:

– Кто-то уже встал, аа? Кто там? Делай дела быстро, во имя Аллаха.

Молчание вызовет подозрение, и поэтому Самир ответил:

– Я. Да. Сейчас.

Позвонить бесшумно не получится, а через дверь слышно все, и едва Наджиб поймет, что происходит, он вышибет ее одним ударом, а Самира убьет голыми руками. Выбраться отсюда, найти укромное местечко в доме… но нет, слышны голоса, зевки, шаги, и это значит, что прочие моджахеды тоже проснулись, особняк наполнился жизнью.

Наступил для них час послужить Аллаху, «произнести» великую шахаду.

Самир нажал клавишу слива, не сразу нащупал задвижку дрожавшими от разочарования пальцами.

– Любит Аллах богобоязненных, – проворчал Наджиб. – Готовься к молитве.

Самир кивнул – только бы он не заметил, что одного телефона не хватает, только бы не заметил, весь если заметит, то всех подвергнет обыску, и тогда Азру уже не спасти. Вернулся в спальню, обнаружил, что там никого, кроме Ильяса.

– Мир тебе, брат, – сказал тот, улыбаясь. – Я так горжусь тобой, видит Аллах! Сегодня ты станешь героем!

Самиру сделалось так больно, что он едва не застонал.

Героем? Или убийцей? Или одного не бывает без другого?

Эх, если бы Ильяс вышел тоже, хотя бы на пять минут, но нет, тот никуда не торопится, а едва все приведут себя в порядок, их ждет молитва, завтрак, а потом выезд, все расписано по минутам, и его ни на мгновение не оставят в одиночестве, не дадут позвонить.

– А ты что будешь делать? – спросил Самир, и голос его прозвучал натянуто.

– Я не должен тебе говорить, но какая разница? – Ильяс понизил голос. – Ну я же… Оно само, в общем… Поеду на запад, отель «Развилка» в…

И он назвал пригород, где Самир был пару месяцев назад, даже вроде бы видел вывеску с таким названием.

– А Наджиб останется тут, – добавил Ильяс. – Супер, брат. Хотя это и опасно. Представляешь? Я случайно узнал… Хочет увидеть, как гнев Аллаха поразит неверных.

В комнату вошел Талал, и Ильяс замолчал.

– Все совершили омовение? – донесся из коридора голос Наджиба. – Поспешите. Времени у нас мало…

Черную липкую грязь того отчаяния, что охватило Самира, не смогло бы удалить ни омовение песком, ни малое омовение, ни полное омовение, что свершается по пятницам или после того, как ты осквернил себя каким-либо образом.

Глава 18

Стоящее на полу устройство выглядело обманчиво безобидным, но Самир знал – внутри кроется страшная разрушительная сила.

– Поверить не могу, что мы это сделали, – прошептал Талал, поднося руки ко рту. – Господь твой, Господь величественный, превыше того, что приписывают Ему!

Они находились в сердце «Сердца Европы», в одном из служебных помещений, редко посещаемых, и даже если найдется желающий заглянуть сюда этим утром, то он обнаружит, что дверь заперта изнутри. Белый минивэн с надписью «Электрические сети: служба ремонта» в этот момент как раз отъезжал от здания.

Отщелкивал секунды таймер на бомбе, ждали своего часа развешенные по стенам веб-камеры.

Не зря ели свой хлеб люди из той группы, что занималась сбором информации о системе безопасности «Сердца Европы», они нашли в ней серьезные изъяны; ну а затем другие, специально обученные люди спланировали, как этими изъянами воспользоваться. Проникнуть в небоскреб, да еще и с бомбой «в кармане» оказалось довольно просто, если выбрать правильное время и маскировку, действовать быстро и аккуратно, без нервов.

Самир должен был радоваться тому, что так все произошло, что Аллах очевидно с ними, но он не мог. Он думал об Азре, о том, что через два с половиной часа в центре города произойдет атомный взрыв, десятки тысяч погибнут сразу, и еще большее количество – позже.

И все – во имя священной войны, ради мести за упавшие на Машрик бомбы.

– О Аллах, благослови Мухаммада и род Мухаммада, как благословил ты Ибрагима и род Ибрагима, – Талал, опустившись на колени, принялся молиться, и Самир осознал, что вот он, его шанс. – Ниспошли благословение Мухаммаду и роду Мухаммада, как ниспослал ты благословение Ибрагиму…

Если он хочет что-то сделать, то действовать нужно сейчас.

Наджиб в спешке так и не осознал, что одного телефона в его «коллекции» не хватает, так что аппарат сейчас лежит во внутреннем кармане синего комбинезона из тех, что носят работяги. В соседнем кармане покоятся документы, пачка денег, ключи от арендованной машины, два деревянных крестика и брелок с цитатой из Корана.

Все это не нужно смертнику, но Самир вопреки всему надеялся выжить.

Он вытащил пистолет – оружие им дали на случай, если их обнаружат и придется отстреливаться от охраны.

– Прости, брат, – прошептал он, и ударил Талала рукояткой по затылку.

Молитва оборвалась, тот упал лицом вперед.

Самир раздел напарника и связал его собственной же одеждой, уложил в углу. Вытер пот со лба, и пошел к бомбе – да, он видел, как она устроена, им объясняли, как исправить простейшие повреждения, если что-то сломается в последний момент, уже в «Сердце Европы», и чемоданчик с инструментами под рукой.

Секунды улетают в прошлое, и у него не так много времени.

За полчаса до взрыва включатся веб-камеры, трансляция из комнаты пойдет в Интернет, и ждущие этого момента люди раскидают ее по сотням, по тысячам ресурсов, чтобы все увидели, все узнали…

Забыть об этом! Забыть!

– Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного, – пробормотал Самир, и добавил. – Отче наш, иже еси на…

Ведь в первой суре и главнейшей молитве христиан так много общего!

Почему люди, произносящие одно, должны считать людей, читающих другое, смертельными врагами?

Дальше он сам не очень понимал, что бормочет, к кому именно обращается, о чем просит. Руки двигались сами, будто существовали отдельно от тела, инструменты слушались не сразу, как обладающие собственным сознанием, непокорные и своенравные существа.

Казалось, что прошло больше двух часов, и Самир жутко удивился, когда глянул на часы: сорок пять минут.

Бомба уже не была бомбой, он отсоединил «запал».

Это значит, что Самир предал долг моджахеда, предал всех, кто сражался с ним рядом, учил его все эти годы, помогал и поддерживал, он повторно стал вероотступником. Что хуже всего – он предал собственные замыслы о мести, и европейские подонки, убившие маму и сестру, так и не узнают тяжесть потери.

Но зато он сохранил жизнь Азре, ее родителям, отцу Григорию, Умм-Насиб, Бутросу-сапожнику и многим другим.

Что перевесит в глазах Всевышнего?

В этот момент у Самира не было сомнений, он знал, что действует правильно. Кроме того, он понимал – «Дети Аллаха» с сегодняшнего дня становятся его смертельными врагами, и что не успокоятся, пока не убьют предателя, и значит, ему придется скрываться, вести себя осторожно и тихо.

Но этого он не боялся.

Самир убрал инструменты, порадовался, что пальцы с утра смазал той мазью, которая не дает оставлять отпечатки. Помедлил мгновение, а затем вытащил из кармана брелок с надписью «Воистину, с вами Я. Так окажите же поддержку уверовавшим! Вселю я страх в сердца тех, кто не уверовал!», подержал, обтер аккуратно… и уронил на пол.

Да, Наджиб был ему вместо отца, сурового и жестокого…

Но ведь это он сделал так, что Самиру понадобился кто-то «вместо отца»!

Можно, конечно, обратиться в полицию, рассказать все и попасть в программу защиты свидетелей, но этого делать он не хотел, поскольку не доверял ни Полански, ни другим европейцам – что бы ни произошло, как бы ни обернулось дело, они все враги.

Но позвонить рыжему все же надо.

– Алло, – сонно сказали в трубке, когда Самир набрал номер с полицейской визитки.

– Слушай, и не перебивай, – заговорил он. – В «Сердце Европы», уровень два…

Рассказал все, в том числе и про особняк, где скрывается тот, кто стоит за терактом, кто его организовал.

– Кто это? – спросил мигом проснувшийся Полански. – Не розыгрыш?

В углу дернулся, замычал через кляп из собственной майки Талал, его глаза блеснули ненавистью.

– Нет, – сказал Самир. – Я бы на вашем месте поспешил.

Он разорвал связь, бросил телефон рядом с брелоком и, убедившись, что снаружи никого нет, вышел из комнаты. Выбраться из здания, если ты знаешь все о здешней службе безопасности, о том, как размещены камеры и по каким маршрутам ходят охранники – плевое дело.

Арендованная машина все так же ждет на стоянке, так что надо сесть в нее и поехать за Азрой, извиниться, что так внезапно и глухо пропал, захватить ее, и помчаться к горизонту, чтобы начать новую жизнь.

Самир не сомневался – все у него получится.

Но сначала – последнее дело.

Глава 19

Отель «Развилка» находился там, где Самир и думал.

Он остановил машину за углом, чтобы ее не увидел никто из персонала или постояльцев, и двинулся обратно пешком.

Дышалось легко, впервые за много месяцев светило настоящее яркое солнце. Постылая Европа под его ласковыми лучами казалась местом, где вполне можно жить, не полигоном для мученичества, а красивым, благодатным, спокойным и богатым краем.

Из небоскреба он выскользнул незамеченным, и слежки за собой не обнаружил.

Да, соратники расскажут, кто именно сорвал операцию, назовут имя «Мухаммад», и полицейские во главе с Полански наверняка захотят разыскать его, будут землю носом рыть, и вряд ли для того, чтобы сказать «спасибо», скорее ради того, чтобы упрятать в тюрьму к остальным. «Дети Аллаха» начнут охоту, те из них, кто уцелеет после глобальной облавы, которая начнется буквально на днях, после того как заговорит Талал.

Но Самир не боялся, ведь он ответил на призыв, и это значит, он не может погибнуть.

– Добрый день, – сказал он худосочной даме на ресепшене. – У вас живет мой друг. Маленький, чернявый и кудрявый. Приехал сегодня утром, буквально пару часов назад.

– А, конечно! Господин Маркони! – Она даже не удивилась, что Самир не назвал имени «друга», а стал описывать его внешность. – Прошу вас, комната двенадцать. Второй этаж.

Он поднялся по лестнице, остановился перед дверью, на которой висели единица и двойка.

– Т-ты? – воскликнул Ильяс, открыв дверь. – Что происходит? Как так получилось? Ради Аллаха?! Там по телевизору! Наджиб…

– Тихо, – Самир втолкнул брата в номер. – И не говори по-арабски. Ты итальянец. Помнишь? Что там по телевизору?

Тот был настроен на новостной канал, и камеры показывали тот особняк, где они провели сегодняшнюю ночь. На месте двери темнел проем, на косяках виднелись следы того, что ее вышибли, а по ступенькам двое полицейских сводили Наджиба: он пошатывался, на лбу запеклась кровь, запястья держали наручники, но взгляд горел такой свирепой злобой, что Самир содрогнулся даже здесь, по другую сторону экрана.

Затем кадр сменился, появилась бомба, та самая, которую они должны были взорвать сегодня.

– Ради Аллаха!! Расскажи, что происходит! – Ильяс уже не кричал, он визжал. – Почему ты здесь?! На вас напали там? Ты прорвался и сумел убежать?

Младший брат продолжал верить в старшего, видеть в том безупречного героя.

Старший же не мог исчезнуть просто так, начать новую жизнь, не дав шанса на то же младшему – ведь в конечном итоге Самир втравил Ильяса в эту историю, практически силой заставил остаться тогда, в Машрике, когда они уезжали, приволок в логово «Детей Аллаха».

Они всегда были вместе, не должны расстаться и сейчас.

– Нет, – одно это слово оказалось тяжелее, чем целый корабль, груженный железом. – Никто не нападал. Я обезвредил бомбу и ушел из «Сердца Европы», и я сдал Наджиба.

Ильяс пошатнулся, схватился за грудь, точно его хватил сердечный приступ, опустился на кровать.

– Что? – прошипел он. – А как же клятва? Долг моджахеда? Дело Аллаха? Джихад?

Для Самира эти слова не значили сегодня ничего, он отказался от них, оставил позади, но для его брата они по-прежнему были всем, крепко сидели в голове, пустили там корни и сосали жизненные соки, как уродливые, жуткие паразиты, которые заставляют хозяина убивать «неверных».

– Месть, наконец! – выкрикнул Ильяс, падая на колени. – Ведь ради нее мы все… Вспомни?!

Самир должен уничтожить паразитов, вернуть брату разум, способность думать самостоятельно, а не прятаться за цитаты из Корана, проповеди худжжи и приказы старших моджахедов.

– Разве Иисус Христос не велел прощать? Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете…

– Неверный, он… он… – От гнева у Ильяса перехватило горло.

– Нет. Пророк Иса. Дух Божий. Исе, сыну Марйам, ниспослали Мы дар творить явные чудеса, поддержали его Духом Святым. Помнишь, откуда это? – спросил Самир – Он ниспослал тебе, Мухаммад, Писание – Коран, Истину содержащий и подтверждающий то, что было ниспослано ранее; а прежде ниспослал Он Тору и Евангелие! Вспомни же! Воистину, Иса для Бога таков же, как и Адам!

Но Ильяс будто не слышал, губы его тряслись, он дрожал всем телом.

– Неужели? Не может быть? – бормотал он. – Ну как же так? Почему? Предатель!

Самир ждал, надеясь, что брат успокоится.

– Нет! Нет! – Ильяс закрыл лицо руками. – Уходи прочь! Ты мне не родич больше!

– Я не уйду просто так, – Самир сунул руку в карман, вытащил сначала один деревянный крестик на шнурке, за ним второй. – Настало нам время вернуться домой. Вернуться в тот момент, когда мы, ведомые горем, вступили на дорогу мести и ярости. Свернуть с нее еще не поздно! Узнаешь?

При виде крестов Ильяса затрясло, он вскочил, кулаки его сжались.

– Это зачем?

Вместо ответа Самир надел один из крестов себе на шею, ощутил знакомое прикосновение – ведь он носил этот символ четырнадцать лет, с момента крещения до тех страшных дней в Машрике.

Улыбнулся и протянул второй крест Ильясу.

– Т-ты, т-ты вероотступник! – закричал тот, и шарахнулся, точно увидел перед собой самого Иблиса, едва не кувырнулся через кровать, вынужден был опереться о шкаф. Дверца со скрипом открылась.

– Да, дважды, – сказал Самир.

Последняя фраза брата обнажила внутри пустоту, ту самую, с которой все началось. Но если тогда она послужила оболочкой, телом для отчаяния, то теперь прятала надежду.

– Надевай, и пойдем отсюда. Еще не поздно, мы… – начал он.

– Нет! – прохрипел Ильяс, лицо которого в этот момент было просто страшным. – Никогда! Я хочу отомстить! Я буду мстить тем, кто убил маму! Я убью их всех! Ненавижу! Ненавижу!

Настал черед Самира отшатнуться, он ощутил себя так, словно его ударили по щеке. Неужели Ильяс не вырвется из объятий безумия, так и останется воином джихада, убивающим всех, кто не с ним, безумным фанатиком, «хариджитом» для обычных мусульман, отречется от родного брата?

Да. Ответ на все вопросы – «да».

– Вот тебе раз.

Навалилась печаль, тяжелая, как бетонная плита. Крест выскользнул из ладони и упал на кровать.

– Ты прощай, брат, или я тебе больше не брат?

– Нет… нет… нет… наказание вероотступнику одно – смерть! – Ильяс наклонился, сунул руку в открывшийся шкаф, а когда она вновь оказалась на виду, то в ней обнаружился пистолет.

– Ты убьешь меня? – спросил Самир. – Нет, ты этого не сделаешь.

Ладонь с оружием дрожала, ствол прыгал туда-сюда, в таком состоянии Ильяс не попал бы и в верблюда, если тот оказался бы дальше, чем в пяти метрах. Но глаза его смотрели бешено, неверяще, и гневным вулканом бурлила в них свирепая решимость.

– Отправлю… на суд Аллаха… душу предателя в ад… Оно само получилось, – отрывочные фразы рождались будто сами собой, помимо воли того, кто их произносил, рука то опускалась, то поднималась, словно корабль на волнах.

– Прощай, – повторил Самир, и развернулся. – Мне будет очень тебя не хватать.

Он сделал шаг к двери.

– Стой! – закричал Ильяс. – А то я выстрелю!

– Зачем мне стоять? – Самир сделал второй шаг.

Еще три, и он доберется до двери, а там коридор, спуск на первый этаж и свобода. Новая жизнь с Азрой, счастливая и мирная, с детьми и всем прочим, что положено достойным людям.

– Я свяжу тебя! Доставлю братьям! Тебя будут судить! И казнят!

Вряд ли Ильяс сам верил, что сумеет провернуть такое в момент, когда на «Детей Аллаха» начнется охота, когда все их эмиссары постараются либо залечь поглубже, либо удрать из Европы в имамат, под защиту худжжи.

– Глупости, – Самир сделал еще шаг.

Осталось два.

Он поднял руку, чтобы открыть дверь, когда сзади хлопнуло два раза, боль пронзила лопатку и поясницу.

Самир закашлялся, по спине потекло, заструилось горячее, и по глазам ударил свет. Попытался заслонить их, но рука не послушалась, он ощутил, что падает, опускается, тяжесть залила тело целиком, от макушки до пяток.

Далекие голоса, похожие на ангельское пение.

Боль, темнота.