Текст книги "Дети Аллаха"

Часть 2. Ал-Футувва

Глава 1

Самир проснулся, когда грузовик, в кузове которого их везли, остановился. Вынырнул из сновидения, размытого, смутного, от него осталось только ощущение чего-то приятного, радостного.

– Вылезаем, мы на месте, слава Аллаху! – донеслось снаружи.

Потянулся и зевнул дремавший рядом Ильяс, задвигались другие молодые люди, вместе с которыми они провели под тентом почти двадцать часов: выехали еще до полудня, а сейчас раннее утро.

Тело Самира затекло, там и сям болело, но его это не тревожило, разум и мышцы полнила радостная энергия – ведь они прибыли на земли благословенного имамата, где царствует истинная вера, где власть Аллаха и заместителя Владыки Времени в этом мире, великого худжжи. Здесь они наконец станут настоящими воинами джихада, моджахедами, и получат возможность отомстить!

Самир спрыгнул на землю и осмотрелся.

Солнце едва взошло, висело низко над голой серой землей, от редких кустов тянулись длинные тени. Северный горизонт закрывали горы, черные, словно сажа, невысокие и округлые, у их подножия были разбросаны сооружения, выглядевшие так, словно их возвели в страшной спешке из всего, что нашлось под рукой.

Кургузая мечеть, узнаваемая только благодаря пеньку минарета, ряды уродливых казарм из металлических листов, большой навес, и единственное каменное сооружение, над которым вился черно-зеленый флаг имама. Капитально выглядел только забор, у ворот которого стоял их грузовик – ровно вкопанные столбы, натянутая меж ними сетка.

Одновременно прибыли три машины, и изо всех выгружались люди.

Издалека доносились хлопки выстрелов, слабый ветер нес запахи выгребной ямы и тушеных овощей.

– Вот тебе раз, – пробормотал Самир.

– И это тут нас будут учить? – осведомился Ильяс, разочарованно моргая. – Клево. Ну, я же…

– За мной, братья, за мной! – распорядился привезший новичков командир «Детей Аллаха», и следом за ним Самир и Ильяс потянулись в сторону здания с флагом.

Прошли мимо одной из казарм. Стало видно, что листы металла в стенах ржавые, меж ними кое-где воткнуты доски и даже куски пластика, а шифер на крыше лежит неровно. Открылось стрельбище – позиции для стрельбы, мишени из картона от упаковочных коробок, люди с «австрийками», снайперскими винтовками «Штайр».

За последние годы Самир видел такие не раз, и теперь узнавал их сразу.

– Оно же… сплошь мухаджирины? Как так? – удивился шагавший рядом юноша в очках, и угол рта его дернулся.

Действительно, на стрельбище тренировались одни европейцы, лишь инструктор был из арабов.

Самир пожал плечами – все, что надо, им расскажут.

А что не расскажут – того и не надо.

Здание с флагом оказалось командным пунктом, привезший новичков командир исчез внутри. Через пять минут дверь распахнулась, и наружу вышел – Самир не поверил своим глазам, зато поверил возгласу Ильяса – огромный, плечистый человек в зеленой бандане и черных очках, с лицом, покрытым шрамами и оспинами.

Наджиб!

Из Машрика он исчез почти два года назад, после того как братья получили новые имена, и никто, даже старые его соратники, не желали говорить, куда именно – просто не знали или скрывали.

– Любит Аллах богобоязненных, – произнес Наджиб, блеснул в бороде золотой зуб, крутанулся на пальце брелок с цитатой из Корана, и сомнений больше не осталось. – Следуйте за мной, защитники правоверия.

По спине Самира пробежал холодок тревоги, Ильяс нахмурился.

Наджиб, если и узнал их, то виду не подал, он отвел новичков к навесу и велел садиться прямо на землю.

– Ждите здесь, – велел он.

Вскоре явился невысокий, круглолицый мужчина с усиками и редкой порослью вместо бороды, прекратили звучать выстрелы на стрельбище, подошел инструктор, длиннорукий, немного похожий на обезьяну. Последним прибыл статный бородач лет пятидесяти, и по тому, как вытянулись остальные, Самир понял, что он тут главный.

– Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного, чьей милостью я являюсь эмиром лагеря «Источник», – начал бородач, – приветствую вас в нашем лагере, где все вы, если будет на то воля Всевышнего, проведете семь месяцев, и станете истинными воинами джихада. Вам выпало великое счастье осуществить шахаду, свидетельство веры, не только словами, но и делом, уничтожением врагов ислама. Враги называют вас «террористами», но они лгут, ибо мы отважные воины, борцы за веру, а истинным терроризмом занимаются они сами, обрушивая бомбы на беззащитные города и селения! Иншалла! Вспомните, кто начал эту войну! Разве мы первыми пришли на Запад, напали на Европу? Нет, последние двести лет они только и делают, что убивают нас везде, где мы им мешаем! Разве не так?

Он сделал паузу, и под навесом разнеслось согласное бормотание.

– Миллионы наших братьев по вере, да упокоит их Аллах, погибли от их пуль и снарядов! – продолжил эмир лагеря, вскинув сжатые кулаки и повысив голос. – Неужели мы превращали другие страны в колонии и протектораты, угнетали людей с других континентов? Разве мы топтали их святыни грязными ногами и разрушали их? Черное золото, богатства недр нужны им, ведь нефть слишком ценная штука, чтобы доверить ее грязным арабам[8]8
  Искаженная (добавлено слово «грязным») цитата из Генри Киссинджера, госсекретаря США.


[Закрыть]… Но это не все… Еще им ненавистна наша вера!

– О Аллах… – простонал тот же юноша в очках, вновь оказавшийся рядом с Самиром: глаза его были выпучены, угол рта дергался беспрерывно, сам он трясся.

– Крестоносцы хотят отнять у нас все! Уничтожить нас самих! И выход один! Война! И мы будем вести ее теми средствами, которые у нас есть! У нас нет самолетов! Нет танков и ядерных бомб! Но Аллах дал нам отвагу, веру, а также разум и знания! Пусть наши тела и взрывчатка станут тем мечом Всевышнего, который мы обрушим на неверных!

Самир почти чувствовал, как сгущается вокруг ненависть, и сам вспоминал тот далекий день, когда от их дома не осталось ничего, а они с Ильясом выжили только чудом.

Тогда он захотел отомстить, и до сих пор не утолил это желание.

– Вселю Я страх в сердца тех, кто не уверовал! – зазвучала тем временем цитата из Корана. – Так рубите же головы им и отсекайте все пальцы в отместку за то, что отреклись они от повиновения Аллаху и Посланнику Его!

Эмир помолчал, опустил руки, и дальше заговорил спокойнее, о делах более приземленных – как устроена жизнь в «Источнике», где находится туалет, где столовая.

Самир узнал, что покидать территорию лагеря без разрешения запрещено, что нарушать распорядок запрещено, что серьезное отступление от правил, пропуск молитвы или неповиновение одному из наставников карается очень просто – расстрелом на месте. Изумленно услышал, что за столовой есть бомбоубежище, и что при налете следует немедленно бежать туда.

Никогда не думал, что земли благословенного имамата могут бомбить.

Узнал о том, что впереди их ждет финальное испытание и только прошедшие его станут настоящими моджахедами, о том, что ночью выходить из казарм нельзя.

– В суточный караул будете вступать по очереди, об этом вам расскажут отдельно, – сообщил эмир, потирая руки. – Наставники укажут, где вы будете жить… Хвала Аллаху!

На этом речь завершилась, и новобранцев принялись разводить по отделениям.

Наибом того отделения, куда попали Самир с Ильясом, оказался мухаджирин, здоровенный блондин с голубыми глазами и такой квадратной челюстью, что Шварценеггер и прочие герои богомерзких фильмов удавились бы от зависти; но откликался он на прозвище Аль-Амин, «заслуживающий доверия», и это говорило о многом.

– Пойдемте, воины Аллаха, – сказал Наджиб, назначенный провожатым, и по взгляду, который он бросил на Самира, тот понял, что они узнаны с первого мгновения.

В душе зашевелились давно забытые чувства, сплетшиеся, точно клубок змей – восхищение, любопытство, желание походить, гнев, отвращение, страх и ненависть. Удивительно, но они не ослабели, а только уснули, и теперь проявили себя с новой силой.

Им досталась одна из казарм в заднем ряду, около забора, над входом в которую красовалась надпись «А если поступит к вам указание от Меня на путь прямой, то тем, кто будет следовать ему, и страшиться нечего, и горя они не изведают».

– Пятнадцать минут на размещение, затем всем быть на плацу, – приказал Наджиб и зашагал прочь.

В казарме не было ничего, кроме тюфяков и одеял, в стенах не имелось окошек. Ничего удивительного, что тут царила духота, хотя ветер и проникал через щели, а к запахам грязной одежды и пота, что намертво впитались в земляной пол, добавлялся «аромат» от стоявшего у двери ведра – на случай, если кому приспичит после отбоя.

Самир подумал, что в полдень тут будет невыносимо жарко, а ночью – холодно, и погрустнел.

Юноша в очках назвался прозвищем – Багдадец; застенчивый тощий парень оказался Фуадом, и сообщил, что он из Мавритании, остальных Самир не запомнил, уловил только, что двое державшихся вместе вроде бы из Сирии, почти земляки, а еще один боец, маленький и диковатый, и вовсе выглядел так, словно не умеет говорить.

– Ну что, пошли? – сказал Аль-Амин, когда все разложили вещи, и добавил: «Что?», хотя никто его ни о чем не спросил.

По-арабски он говорил хорошо, хотя и с акцентом.

На плац они явились чуть ли не первыми, там уже прохаживался Наджиб, курил сигарету, поглядывал на часы, крутил брелок. Рядом выстроилось другое отделение, а когда тамошний наиб поторопил моджахедов, красивый высокий юноша возмутился:

– Не кричи! Чтобы я, потомок фараонов, повиновался грязному магрибцу?!

Наджиб тут же оказался рядом, махнул рукой вроде бы лениво, но красавчик упал, словно получил кирпичом в лицо, рот его окрасился кровью, а глаза едва не вылезли из орбит.

– Первый урок, – сказал Наджиб, и Самир вспомнил тот день, когда услышал эту фразу по отношению к себе. – Вы все здесь равны перед ликом могущественного Аллаха. Никаких споров, кто лучший из арабов, чьи предки знатнее, чья страна круче, никаких обвинений в ереси и неверии… Если это повторится, то ты здесь и останешься. Понял, аа?

Он похлопал по поясной кобуре, откуда торчала рукоять пистолета, и видно было, что не в шутку.

Красавчик, заносчивый, как все египтяне, кивнул, и Наджиб протянул ему руку, помог встать.

– Мы все тут братья, – добавил он много мягче. – Не забывай.

И Самир подумал, что жизнь в лагере, зажатом между горами и пустыней, будет какой угодно, но только не легкой, что с него сойдет семь потов, пока он получит степень «борющегося», последнюю из четырех и самую высшую у «Детей Аллаха».

Если вообще получит.

Глава 2

Муха, сидевшая на столбе, иногда принималась сучить лапками и даже крыльями, будто собиралась взлететь, но затем вновь замирала – похоже, ее одолевала скука, та же самая, что и Самира, и чтобы хоть как-то справиться с ней, он время от времени поглядывал на насекомое.

– А теперь нам расскажет… Фуад, – даже имена Омар-хафиз, обладатель тонких усиков и недоразумения вместо бороды, произносил так, словно издевался, – о том, как…

Мавританец напрягся, Самир поглядел на него с сочувствием.

Большая часть занятий проходила под навесом, что защищал пусть не от жары, но хотя бы от солнечных лучей, и изучению «практического ислама» посвящались послеполуденные часы, после второй молитвы, когда на стрельбище, плац или площадку для рукопашного боя выйдет только безумец.

Или тот, кто наказан.

Одного из провинившихся во второй день утром привязали к столбу на солнцепеке, и к вечеру он просто бредил, счастье еще, что к следующему утру кое-как пришел в себя.

– О том, как, – продолжил Омар-хафиз, – произошла первичная передача насса.

– Восемнадцатого зу-л-хидджа одиннадцатого года хиджры при возвращении из Прощального Хаджа Пророк, да ниспошлет ему Аллах благословение и мир, – начал Фуад, на лбу которого блестели крупные капли пота: главное не пропустить нужную присказку, за ее отсутствие наставник спросит, да так, что мало не покажется, начнет гонять и издеваться, спрашивать, чем кыяс отличается от иджмы, и каковы три составные части шариата, – остановился в Гадир Хумм, и при нем были все его близкие, весь Дом Пророка. Взяв за руку Повелителя Верующих, да будет доволен им Аллах, он сказал… он…

Омар-хафиз наклонился вперед, точно лягушка, завидевшая комара.

– …он сказал, что «для кого я покровитель, для того и Али покровитель», – закончил мавританец.

– Верно, – лицо наставника отразило недовольство, словно он получил неправильный ответ. – Скажи нам, ради Всевышнего и всех милостей его, что это значит?

Самир подумал, что вопрос сложный, сам бы не ответил, и посочувствовал Фуаду.

– Посланник Аллаха, да ниспошлет ему Аллах благословение и мир, получил откровение, и он назначил Повелителя Верующих, да будет доволен им Аллах, своим преемником и имамом для всех правоверных после собственной смерти, и еще он передал Князю Пчел насс…

– А вот что такое насс, нам расскажет Мухаммад! – Этот удар Омар-хафиз нанес внезапно, наверняка выбрал новую жертву заранее, углядел, как та посматривает на муху.

Самир заледенел, сердце ухнуло в черную яму: нет! нет, только не я!

– Благодать и долг предстояния, полученный первым имамом от Аллаха посредством Пророка, да ниспошлет…

Чтобы послушать, как отвечает брат, ожил даже Ильяс, ухитрявшийся спать с открытыми глазами и выражением заинтересованности на лице.

– Благодаря нассу, – Самир напрягся, вспоминая то, что слушал только вчера: зачем им вся эта скучная дребедень, чем она поможет на поле боя? – Имам обладает сокровенными знаниями и пониманием заповедных божественных истин и безгрешен. Эти качества передавались по наследству в Доме Пророка, пока ими не…

– Достаточно! – как всегда, Омар-хафиз заскучал, когда выяснилось, что ему отвечают хорошо и придраться не к чему. – Ради Всевышнего и милостей его, теперь…

Самир облегченно вздохнул, Ильяс опять задремал.

«Практическим исламом» он интересовался еще меньше, чем остальные, но ухитрялся не вызывать гнева наставника, поскольку, хотя за эти два года так и не прочел Коран ни разу, посещал пятничные проповеди и слушал их, развесив уши, и поэтому мог цитировать большие куски на память, не запинаясь и не ошибаясь.

Омар-хафиз, получивший прозвище не просто так, ценил это умение[9]9
  Прозвище «хафиз» дают человеку, знающему Коран наизусть.


[Закрыть].

Сравнительно легкий вопрос, почему потомков Али и Фатимы именуют «людьми плаща», достался тому египтянину, которому Наджиб в первый день разбил нос. На этом занятие окончилось, наставник возгласил «хвала Аллаху» и заторопился в сторону мечети.

Скоро предвечерняя молитва, и ему быть на ней имамом.

Минарет на мечети был декоративный, подняться на него смогла бы разве что обезьяна, так что муэдзину, имейся он в лагере, пришлось бы кричать, стоя лицом к Мекке и держась за мочки. Крохотный зал вмещал только наставников, бойцам приходилось расстилать коврики снаружи, а поскольку воды в «Источнике» не хватало, то для ритуального очищения использовали песок и мелкие камушки.

Самир вышел из-под навеса одуревший, чувствуя, что голова скоро лопнет от запиханных в нее премудростей. На занятии по обращению с картами, которое вел сам эмир, закончивший некогда военное училище, он немного пришел в себя.

Затем со стороны мечети понеслось «Аллах велик! Спешите на молитву!». Заработал старенький магнитофон на батарейках, который для каждого азана вынимали из подсобки и берегли как зеницу ока.

Вскоре Самир и Ильяс уже славили Всевышнего вместе с остальными.

– Останетесь, поможете, – велел им Наджиб после того, как молитва завершилась. – Кое-что надо подремонтировать.

Мечеть была выстроена частью из камней, частью из кирпича, но очень торопливо и небрежно, поэтому стены приходилось латать чуть ли не каждый день, и этим занимались, само собой, моджахеды.

Самир покорно кивнул, а Ильяс дождался, когда начальство отойдет, и скорчил недовольную мину.

– Лучше бы на стрельбище пошел, – пробормотал он. – Ведь час до ужина.

После того, как он впервые взял в руки пистолет, оружие стало его любимой игрушкой: автоматы, винтовки, даже револьверы, он возился со всем, до чего только мог дотянуться. И не упускал ни единого случая потренироваться на живой мишени, чаще всего на собаке, но иногда и на человеке.

– Ничего, еще постреляешь, – буркнул Самир.

Он думал, что командовать ими будет Омар-хафиз, но тот быстренько ушел к себе. Прочие наставники тоже удалились, зато из мечети показался старик, исполнявший обязанности сторожа.

До сегодняшнего дня братья видели его только издалека, и тут, приглядевшись, Самир вздрогнул – смуглая кожа, глубокие морщины, блестящие, молодые глаза, борода словно из серебра… и как похож!

Неужели это он? Нет, не может быть! Тот же был суннит!

Когда сторож заговорил, сомнения развеялись: голос оказался куда ниже, чем у старика из мечети шейха Мансура. Тот пропал после того, как Самир стал одним из «Детей Аллаха» – то ли умер, то ли переехал куда-то, никто так толком не смог сказать.

– Сегодня работы немного, до ужина как раз вдвоем управитесь. – Произнесено это было с мягкой улыбкой. – Начнем, братья, во имя Аллаха, Милостивого и Милосердного… Идите за мной.

Раскрошившиеся кирпичи вытащить, новые принести, вставить, замазать раствором – плевое дело, если ты не с утра на ногах и целый день не бегал, не дрался, не стрелял и не слушал всякую чушь.

– Воистину, Аллах с терпеливыми, – проговорил сторож, когда работа началась, и Самир едва не вздрогнул. – Что, мучают вас россказнями о четырех праведных имамах? Начиная с Али, да будет доволен им Аллах, и заканчивая Махди, да ускорит Аллах его приход?

– Точно. Очень клево, – кисло согласился Ильяс.

Сегодня им зачем-то поведали известную всем историю о том, как геройски пал у Кербелы, задавленный массой врагов, получив тридцать три колотых и тридцать четыре рубленых раны, третий имам Хусейн. Слушая рассказ Омара-хафиза, Самир вспомнил, как отмечали это событие в Белом квартале: лавки закрыты, мужчины либо в черном, либо в белых саванах, показывая, что готовы отправиться в мир иной, в каждом доме читают речитативы-воспоминания, и вездесущая сладость ашуры, супа из пшеницы, бобов, сухофруктов и орехов.

– Дальше будет не лучше, – сказал сторож, усаживаясь на пол. – От скуки умрете.

Самир поглядел на старика с удивлением – тот что, сошел с ума?

– Никто вам не поведает, – продолжил тот, – что имамат на земле не построишь. Никакое оружие, никакие бомбы и пулеметы не помогут искоренить неверие, ведь имамат – это храм веры, воздвигаемый теми, кто словами, делами и устремлениями помогает вернуться Махди, да ускорит Аллах его приход.

Ильяс напоказ зевнул, а Самиру неожиданно показалось, что он дома, в мечети шейха Мансура, в том особом мире, который создавал при помощи слов тамошний сторож: здешний походил на него, не внешне, а витиеватой манерой выражаться и еще… добротой, что светилась в глазах.

Невиданная для «Источника» вещь… Как он тут оказался?

– И что нужно делать, чтобы помочь вернуться Махди? – спросил Самир.

– Каждый имам – зеркало Аллаха и Его Имя, последний же, Владыка Времени – последнее Имя, – проговорил старик, неспешно оглаживая бороду правой рукой: стало видно, что на ней не хватает указательного пальца. – И все Имена ты должен помнить. Еще же ты должен помнить все время, что Аллах с тобой, рядом, дела твои и помыслы открыты ему, должен сверять поступки свои с божественными предписаниями. Наблюдать за собой как бы божественным оком, и наблюдать за другими, чтобы перенять от хороших – благое.

– Ну и скучная ерунда, – пробормотал Ильяс вроде бы себе под нос, но так, чтобы его услышали.

– Тихо! – осадил младшего Самир.

– Не гневайся на брата своего. – Старик не показал ни раздражения, ни тем более гнева. – Каждый понимает по мере разумения. Одним доступно только явное, буквальное толкование священных текстов, именуемое захир, другим по разуму знание внутренней реальности, которое называют батин. Захир провозглашен пророками, мир им всем, и он время от времени меняется, батин же неизменен от начала мироздания до Судного дня. Прошу вас, только не просите почтенного Омара-хафиза рассказать вам о нем! Иншалла!

Сторож рассмеялся, и Самир улыбнулся – давно, очень давно он не встречал человека, с которым мог поговорить о чем-то, кроме повседневного, обыденного, того, что можно пощупать или съесть.

На скептическую же физиономию Ильяса легко не обращать внимания.

– Священный Коран можно толковать на четырех уровнях, – продолжал старик. – Существует буквальный смысл, на него наложено аллюзивное значение, за тем и другим прячутся тайные смыслы, и все вместе содержит высокое духовное понимание…

Он рассказывал еще, и работа у Самира спорилась.

Последний кирпич они уложили ровно за пять минут до ужина.

– Слава Аллаху, спасибо! Да хранит вас имя Пророка! – воскликнул сторож, поднимаясь. – Если захотите поговорить, молодые люди, то заходите, я буду очень рад. Слава Аллаху!

Выходя из мечети, Самир чувствовал себя освеженным и обновленным, словно побывал в бане, и знал, что вернется сюда при малейшей возможности, а если получится, то притащит с собой Ильяса, как бы тот ни ворчал, ни упирался и ни рвался на стрельбище.