Текст книги "Корсары Балтики"

Глава 18
БЛАГОРОДНЫЙ ИДАЛЬГО

Ярослав не вошел, а скорее ввалился в терем, всполошив дремавших на охранном посту стрельцов. – Князь где? – спросил засечник. – Наверху, – зевнул дружинник, оперся о копье и вновь задремал чутким сном опытного служаки.

– Чего шум-гам поднял? – спросил Басманов, выходя навстречу Ярославу, бухающему сапогами вверх по ступеням.

– Сейчас к Ивангороду когг подошел, большой, с парусами диковинными. Флага или значка рыцарского нет, голая мачта торчит. Просили разрешения на вход.

– А я бы все же вначале стрельцов на лодках выслал, – зевнул Басманов, довольный тем, что с прибытием Адашева избавлен от обязанности принимать уйму решений. – Помнишь, третьего дня гадали – не пустить ли в Нарву лойму, начиненную огненным зельем?

– Толково Аника придумал, – почесал в затылке Ярослав. – Я и сейчас так скажу. Жахнет – разнесет камни, даст проход стрелецким полкам, на штурм идущим. Вот только у ворога нет остромыслов таких, как Аника.

– Не скажи, – Басманов взял крынку с квасом, выпил и по простецки утер усы и бороду рукавом рубахи. – Есть и там светлые головы. Но про то пусть у Адашева башка болит, моя уже прохудилась, за время сидения ивангородского. Ты дальше говори…

– Пристал когг, слез с него чернявый да вертлявый гишпанец, – докладывал Ярослав. – Говорит, что не по торговым делам к нам, а на службу просится.

– Такой вот простой гишпанец, – усмехнулся князь. – Сразу с корабля – и на службу?

– Таков и есть, – подтвердил Ярослав. – Говорит, что топил пиратов в теплых морях, желает топить и в студеных.

– Так и пусть себе топит, – Басманов почесал сквозь льняное полотно пуп. Покосился в сторону кваса, но к крынке больше не притронулся. – Докажет, что утопли витальеры – будет ему злато. И весь сказ.

– Так примерно ему Адашев и зарядил в лоб, – одобрительно заметил Ярослав. – Топи, говорит, да за деньгой приходи, а в порту нечего вертеться.

– А что гишпанец?

– Черный этот человечек взял, да спросил – а кто таков князь Басманов?

– Вот-те на… – протянул опричник. – Адашев, разумеется, интерес к разговору с заморским гостем потерял?

– Еще как, – Ярослав со смешинкой опустил очи долу, изображая Адашева, потерявшего интерес. – Хоть тысячу стрельцов пусти по полу шарить – не найдешь. Нет интереса, и баста.

– Гишпанец?

– Настырный оказался. Склоку устроил с дружинниками адашевскими. Одному так в ухо дал – любо-дорого, словно наш, русак. Кубарем дружинник ушел под лавку, а боярину Салтыкову ножки подбил. Грохнулся боярин-то интересным местом об пол, осерчал…

– Хватит, – поморщился князь. – Не интересно мне про мордобойство слушать. Дело говори – в острог сволокли гишпанца, или на месте забили?

– Адашев не дал, – Ярослав изобразил из себя строгого, но справедливого боярина, – сказал, что на Руси заморский человек завсегда желанный гость. Это, так понимаю, значит, что им наших мордовать можно, а в ответ дать не моги.

– Мнение наушника царского мне известно на сей счет, – прошелся Басманов волком от окна к лавке и обратно. – Но на сей раз на благо его добродушие, на благо. Куда, говоришь, гишпанца дели?

– Так на тычках и пинках назад на когг, – усмехнулся Ярослав. – Честно сказать, батюшка, и я стопу возложил, не удержался.

Засечник любовно принялся разглядывать загнутый кверху носок своего сапога, словно видел его впервые.

– И кого только не пинал сей сапог? И ногайцев и татар, и ляхов да чехов, а вот до гишпанского гузна только сей час добрался.

– Охальник и варнак, – привычно выдал Басманов, быстро всовывая руки в рукава стеганого кафтана. – Когг не ушел еще?

– Куда там, – Ярослав принялся помогать князю влезать в броню. – Ветра нет вовсе, а на веслах он то ли не хочет, то ли не может.

– Нужный нам человек пожаловал, думается, – бросил Басманов, сбегая уже по лестнице мимо дремотных дружинников. – Хранит небо Россию-матушку.

– Еще как, – согласился Ярослав, взлетая в седло. – Уж не знаю, правда, какая нам замена из гишпанца сего выйдет Карстену Роде.

– А какая ни есть, – заключил опричник, – все лучше, чем шиш с маслом.

Ярослав неодобрительно пожал плечами: дескать, мое дело сторона, доложил о прибытии гостя, а дальше пусть кто поумнее кумекает.

– Ты дурня-то из себя не строй, – недовольно кинул ему через плечо Басманов, когда они, распугав толпу зевак, вынеслись к новенькой гавани. – Капитан не глянулся тебе – это ясно. А каков корабль?

– Не много я смыслю в этом мокром деле, – Ярослав пристроился рядом с князем, зорко смотря, чтобы не прилетела невзначай предательская стрела с когга. – У датского корыта бока потолще были, а рыло с гузном – пожиже. Мачт столько же, про пищали и прочее не ведаю.

Слезая с коня, Басманов не удержался и принялся хохотать:

– Эх, Рассея ты лапотная, к морям не готовая! Гузно, рыло, бока! Ты при гишпанце хоть помалкивай, примут нас за дикарей каких.

– Все едино примут, – проворчал Ярослав, не понимая веселья княжеского. – Они, новгородцы говорят, лягух жрут.

– То хранцузы жрут, – уточнил Басманов. – Гишпанцы народ степенный, почти что православный. Верно тебе говорю.

– Откуда известно то?

– Так Роде твой где служил на югах? Во флоте Кастилии и служил.

– То Кастилия.

– Балда, – закончил этнографический экскурс Басманов, разгоряченный бешеной скачкой. – Замолкни, надо не впопыхах начать гостя окучивать.

– Лодку давай, морда! – прокричал Ярослав стрельцам, с воды созерцающим иноземный корабль.

– Князю надо.

Стрельцы подгребли. Двое из них выскочили с явным неудовольствием на доски, а Басманов и его верный телохранитель взошли на челн.

– Эй, ты, басурман, – надсаживаясь, принялся орать Ярослав бесстрастно глядящему в даль мавру.

– Скидывай веревку. Веревку давай, говорю, а то плохо будет.

На кормовом возвышении, возле рулевого, стояли рядом де Сото и помощник. Их скрывал от Басманова и Ярослава высоких бортик и наваленные тюки.

– Что сказать можешь на сей счет? – спросил кастилец, с легким сожалением разглядывающий порванный свой камзол. Оба они видели лихую скачку двух московитов сквозь толпу, а более ничего не знали.

– Будь мы в немецкой стороне, – заключил рассудительный собеседник гранда, – сказал бы я, что спешит к нам очень глупый служилый ратник. Стоял со всеми, глазел на корабль, а только сейчас понял, что товары не осмотрел и мзду не взял.

– Мы не в Ганзе – в Московии.

– Тогда рискну предположить, – сказал невозмутимый помощник, – что в лодке очень умный русский князь, который пил вино и проспал ваш визит к Адашеву, а сейчас протрезвел и понесся выяснять, кто на службу просился.

– Басманов?

– Думаю, Басманов, или еще кто из здешних воротил, про которых Чернильный Грейс говорил.

Недолго думая, испанец подошел к борту, отстранив мавра.

– Князь русский Басманов? Или пьяные дружинники, желающие получить картечь из мушкетона в брюхо? – спросил он на «портовом наречии», одинаково годном и в Новгороде, и в Венеции.

– Он, – шепнул опричнику Ярослав и ответил громче: – Князь Басманов, а с ним дружинники, которые зело сердиты на дурной прием батюшки нашего.

– Скидывай веревку, – распорядился испанец, что мавр тут же и проделал. – И почему они сделали такой низкий причал? Думают, кроме лойм и флейтов, иных кораблей не бывает?

Первым взлетел вверх Ярослав, встретившись нос к носу с «гишпанцем», на которого «стопу возложил».

– Знакомец, – улыбнулся идальго. – Поди, происхождения самого хамского?

– Чего? – глаза дружинника налились кровью.

– Получается, – спокойно заметил испанец, – что благородный поединок меж нами не возможен. А вот дать по кабаньей морде я могу…

Тут поднялся Басманов, слегка запыхавшийся, но не настолько, чтобы не мочь остановить окриком двинувшегося вперед Ярослава.

– Я же говорил тебе, дурья башка, – усмехнулся он. – Испанцы на нас похожи. Пинком приветил гостя – сноси теперь поношения. А мне за тебя, медведя косолапого и бестолкового, извиняться.

– Не стоит, князь, – рассмеялся неожиданно заразительно и открыто де Сото. – Я не в обиде. В первый же день на земле московитской понял – народ тут крепкий, в обиду себя не дает.

– Русские, – заметил Басманов с нажимом, – еще и отходчивостью своей славятся. Говорят – мы зла не помним.

Ярослав плюнул за борт и заскрежетал зубами, да так явственно, что стоявший рядом мавр удивленно шевельнулся, отодвигаясь, как от рычащего пса.

Де Сото, ощупывая взглядом фигуру и лицо Басманова, представился со всей пышностью титулов своих. Русич ответил, также приглядываясь к собеседнику.

– Похоже, – сказал испанец, – мой «Спрут» зря пришел на реку Нарова. На таких условиях, что предложил этот вельможа… Адашев, мне, гранду, работать зазорно.

– Чего же хочет рыцарь с брегов Гвадалквивирских?

– Такое предлагать можно безалаберным ляхам да свенам. У них свои тайные гавани есть. А моя родина на юге, далековато туда за ремонтом ходить.

– Хочет рыцарь иметь вход свободный в Ивангородскую крепость?

– А что худого? Я у вас на ярмарке товар продавать стану, через это городу только благо причинится. Мастеровым вашим платить буду за ремонт – тоже хорошо. Команда на берегу гулять-пить станет – кабаки не в накладе останутся.

– А отчего тебе не подходит Ревель или ганзейские города? – в упор спросил Басманов.

– Шутит изволить русский князь? Я уже успел изрядно насолить витальерам, как только появился в холодных водах. А всем известно, и твоей милости также – одних пиратов Аивонцы прикармливают, других – ляхи, третьи при Ганзе подъедаются. Как начну их топить – как меня встретят в портах европейских? Пальбой пушечной встретят.

– Разумно, – заметил Басманов. – Коли ты действительно насолишь разбойному люду балтийскому, только под защитой Ивангорода и уцелеешь.

– Но Адашев…

– На Руси правит Иоанн Васильевич, – строго сказал Басманов, – а не Адашев. Морскими же делами покамест я ведаю.

– Как удачно, что князь случился в городе, – заметил испанец и щелкнул пальцами.

Тут же двое одетых в восточные платья темнолицых юноши стали собирать стол с угощениями. Пододвинули сундук к пушке, бросили доску поверх, накрыли шелковым полотном, демонстрируя богатство хозяина когга.

Пока сбирали на стол, Басманов разглядывал орудия. Видя его интерес, де Сото усмехнулся:

– Трофей… Поверит ли русский воевода?

– Скажи, – заметил Басманов, – у кого на Балтике еще есть такие – я вплавь полки туда двину.

– Больше ни у кого нет, – довольно засияла белозубая улыбка южанина. – Три отлили за морем, три я и отобрал.

– Знатный приз, – вынужденно признал Ярослав, прохаживаясь вокруг дара Гретхен рыцарю Роже.

– Я хочу поделиться с русскими очень важными сведениями.

– Так уж и важными?

– Уймись, Ярослав, – прикрикнул князь на дружинника. – Что за сведения?

– Я был в Ливонии, у замка рыцаря Роже, что на Зеленой Косе. Не скрою – поначалу хотел к рыцарям на службу пойти, но передумал.

– А почему?

– Слабы они и беспечны, – честно сказал де Сото. – У меня на родине Реконкиста – война крестоносцев с варварами, идет незнамо сколько лет. Видел я всяких рыцарей Христовых, но ливонские – наихудшие.

– И что же в Ливонии?

Гранд лично налил вина из плетеной бутыли в три изящные кожаные чаши, демонстративно пригубил, дескать, нет отравы, и предложил Басманову. Тот для приличия взял.

– Строят ливонцы корабль, – сказал испанец, следя за реакцией Басманова. – И не лойму торговую, а настоящее чудовище.

– Псы-рыцари решили в море выйти? – подивился Ярослав. – Раньше за них Ганза все дела водные свершала.

– Встревожены они строительством Ивангорода, думают топить ваши торговые корабли.

Испанец встал, подошел и облокотился на пушку, вызвавшую столько интереса.

– Кстати, и пушки эти предназначались германскому кораблю.

– Скоро ли на воду сойдет? – спросил Басманов, при этом сам не заметив, как опустошил стаканчик.

– Теперь – не скоро, – рассмеялся де Сото беззаботно, – Проходя мимо замка, я дал залп прямо по стапелям. Дней на десять задержал выход, а работы у них еще оставалось – на месяц или около того.

– Удружил, – заметил Басманов. – Если правда – то это почище потопленного витальера.

Князь кивнул на тюки, которыми завален был когг:

– Витальерское добро?

– Не новгородское – это точно, – пробурчал Ярослав, который уже успел присмотреться, что где валяется. Сказал он это с видимым сожалением.

– Трофеи – мой хлеб, – улыбнулся де Сото. – Мне не нужно золото, которое сулил Адашев. У врага я сам все возьму. Мне нужна тихая гавань на случай штормов и поломок, а также ярмарка, где можно трофеями торговать.

– Совсем золота не нужно? Не поверю, извини уж, рыцарь.

– Если особые поручения будут от русских – тогда да. А охотиться на дичь сокола учить не надо. Его возвращаться учить надобно.

– Верно, – заметил Басманов.

– Князь понимает соколиную охоту?

Ярослав фыркнул, дескать, еще неизвестно, понимают ли ее в «Гишпании».

– В таком случае я хочу сделать подарок… – Мавр, понимавший намерения хозяина по едва начавшейся фразе, уже тащил Острокрыла.

– Прекрасная птица, – заметил де Сото. – Только обучена на варварский манер.

– Переучим, – сказал Ярослав, любуясь соколом. – Аника вот и переучит. Хвастал – большой мастак в этом деле.

– Я, – тихо сказал Басманов, глядя прямо в глаза испанца, – мзду не беру.

– Неужели я оскорбил князя своим предложением? У рыцарей Кастилии такие подарки не означают мзду.

– Но в этих обстоятельствах…

Мавр быстро унес птицу к вящему неудовольствию Ярослава и глухой тоске, отразившейся в глазах Басманова. Трижды проклял он свою службу в этот миг.

– Я могу дать грамоту, – сказал князь после долгой паузы, – разрешающую твоему коггу, рыцарь де Сото, входить в Ивангородскую гавань.

– Ясно, – улыбнулся де Сото. – Требуется проверить меня в деле? Я понимаю таковое стремление – сам без испытаний не беру в команду кого попало.

– Придумаем мы испытание, – подтвердил Басманов. – Я и придумаю.

– Есть ли у России иные союзные корабли в море? Или сие секрет?

– Был, – мрачно сказал Басманов. – Теперь не секрет это. Погиб наш единственный друг в здешних водах, и нелегко заменить его будет.

– Он швартовался в Ивангороде?

– Тогда здесь только начинали строительство, – вздохнул опричник и вновь глотнул заморского вина. – Он был истинный волк-одиночка. Пусть ему море пухом станет.

Помянули Роде уже в который раз, Ярослав тоже не погнушался испанского напитка.

– Пока испытание выдумывается, – спросил испанец, – нельзя ли мне освободиться от товаров, отнятых у врага? Несподручно боевому кораблю, словно телеге, на торг едущей, ходить по волнам с тюками и мешками.

– Это можно, – кивнул Басманов. – Вечером придет сюда городской голова по этому делу, сговоритесь.

– А как этот вопрос решал ваш первый капер?

– Новгородцы его в условном месте находили и товар брали… При этом, как находили – не ясно. Но они народ торговый, во всем барыш видят, – сказал Басманов честно.

– Неудобно сие, – категорично заметил де Сото. – Я сам себе купец.

– Воля твоя, – пожал плечами князь. – Я воевода, торговые дела меня мало заботят.

– А чем не испытание для меня, – вдруг хлопнул себя по лбу де Сото. – Выведут на воду ливонцы свое чудовище, а я его на дно пущу, а даст Господь – в Ивангород пригоню?

– Славное было бы дело, – пожевал губами Басманов. – Да ждать долго.

– Месяц всего.

– У нас на Руси дела быстро вершатся.

– Слыхал ли кто у вас про такого человека – Чернильный Грейс его кличут? – спросил испанец.

Басманов встрепенулся.

– Есть такой темный человечек в Нарве, на той стороне. Очень он мне любопытен.

– Этот самый человечек, – сказал де Сото таинственным голосом, – попытался дать мне одно весьма любопытное поручение в Ганзу.

И тут же он выложил все, разумеется, скрыв свои неприглядные дела.

– Говорил я Адашеву, – побагровел лицом Басманов. – Прознают ливонцы о ратях наших, кликнут со всего мира рыцарей, соберут ландскнехтов – и будет крови по колено в прибалтийских землях. Что тянуть – бить надобно!

– В точности ли прознал Грейс об армии русской? – спросил испанец.

– Тебе пока до этого дела нет, – заметил Ярослав, и на этот раз князь его не перебил. – Понятно, что прознал слишком многое. Нет тебя и твоего ког-га – найдет другого гонца.

Басманов же тем времени думал: «Ниточки к власти в Ливонии давно уже за кордон тянутся. Сейчас – в Ганзу, завтра – к ляхам. Самые умные из рыцарей давно смекнули – не продержаться им и года без сторонней помощи».

– Оказал ты нам уже услуги немалые, – заключил Басманов. – Берем на службу тебя и корабль. Если частить не станешь – гавань для когга открыта, ярмарка тоже.

– Ждать мне испытания, – спросил испанец, – или с торговлей покончить и идти на свой страх в море?

– А это как знаешь, – Басманов вдруг заторопился. – Захочешь стать совсем своим на Руси – дождешься. Но если море позовет – мы также не в обиде будем. Подвернется еще случай лихость показать и кровь за Россию пролить.

– Я в восхищении, – патетически воскликнул испанец, воздевая руки. – На Руси, воистину дела, стремительно вершатся.

– Просторы большие, – пояснил Ярослав с усмешкой. – Знай, не зевай.

Глава 19
БРУНГИЛЬДА, ИЛИ ОДИНОЧЕСТВО

Удачно распродав товары, доставшиеся де Сото после череды подлых его деяний на брегах Ливонии, «Темный Спрут» покинул гавань Ивангорода, взяв курс на открытое море.

– Как бы сделать, – ходил в задумчивости по палубе испанец, – чтобы корабль-чудище, что строит рыцарь Роже, достался мне?

– Замок бомбардировать мы можем, – заметил помощник. – А взять его – сил маловато.

– Сам знаю, что маловато, – огрызнулся южанин. – Потопить его в открытом море я тоже смог бы. Пушек у него нет, если только он с замковых стен не снимет древнюю рухлядь, да на борт не поднимет. Команда не обучена толком, капитан – сопляк.

– Утопим, – сказал помощник, – тогда московиты в нас поверят.

– А мы останемся без корабля. С эдаким левиафаном, да со «Спрутом» я стал бы Барбароссой холодных морей.

Идальго говорил, разумеется, не о германском рыцаре – участнике крестовых походов, а о восточном Барбароссе, главе берберийских пиратов. Это имя,

почти совсем неизвестное на севере, наводило ужас на все побережье Средиземного моря.

– Следует пока заняться более мелкой рыбешкой, – разумно подсказал помощник. – Левиафан еще в море не вышел, а витальеров полно.

Мало кто знал имя постоянного собеседника де Сото, его историю и время появления в свите гранда. История его весьма забавна, но мало относится к делам балтийским, а посему – Бог с ней.

– Ищите витальеров, – вяло махнул рукой испанец, разлегшись на свежекупленной в Ивангороде лавке. – Считайте – началась служба.

Весь день «Спрут» бороздил торговый путь, всегда оживленный, а в этот раз безлюдный. Ничего, кроме волн и чаек, не встретил когг.

Пала ночь.

В далекой Ливонии, на гиблом болоте, что посреди опоганенного леса, старуха варила свое зелье.

Случись сторонний наблюдатель той полнолунной ночью в лесах, он решил бы, что бесы взяли его рассудок, заместо него поместив демонические видения.

Давно мертвая, сгнившая мельница вдруг ожила. Со скрипом и при малейшем отсутствии ветра двинулись крылья, в которых давно уже болотные птицы свили гнезда. Брунгильда, склонившись над еле шевелящимся жерновом, чертила свечной копотью какие– го знаки на его боках, тихо бормоча себе под нос. Вокруг ее островка в трясинном море шныряли волчьи тени, не решаясь приближаться к жилищу колдуньи.

Закончив размалевывать жернов, старуха вытащила из-за сундука огромный кусок потрескавшейся кожи невесть какого животного, вылинявший и покрытый пятнами копоти. Расстелив сию странную попону, она взяла черный уголек и, высунув кончик языка от напряжения, стала выводить сложную фигуру.

Брунгильда легко получила бы отличную оценку по начертательной геометрии, а случись ей оказаться во времена Пифагора – сделалась бы знаменитой мудрой женщиной. Концентрические окружности ведьмы были безупречными, углы между странными отрезками, проходящими сквозь общий центр – точными и продуманными…

Настало время сальных свечей.

Привыкшая работать в одиночестве, Брунгильда многие годы назад заимела привычку говорить вслух.

– Времена настали поганые, – шептала она, любовно поглаживая свечи, – нормального человеческого жира не достать. Проклятые алхимики вытапливают собак. Им-то хорошо, а мне как же быть? Я, между прочим, философский камень не ищу, и золото тоже добывать не собираюсь из крысиного дерьма. Мне надобен человеческий жир – а его и нет!

Внимательно и осторожно стала она укреплять свечи в лепестках странного цветка, вписанного в окружности. Цветок получился угловатый, схематичный, словом – мечта кубиста. Случись на болоте Пикассо – лопнул бы от зависти.

– Или взять удавленников, – продолжала жаловаться неизвестно кому на судьбину старая Брунгильда. – Отчего, спрашивается, все норовят брать именно их ногти, и совать в мешочки со свиным ворсом? Известно ведь – всякая рука годится, если человек не от золотухи, конечно, кончился. А из-за глупости с удавленниками мешочки сделались редким и дорогим товаром. Допустимо ли такое?..

Цапля, стоявшая в углу на одной ноге, приоткрыла глаза, словно соглашаясь – указанное положение дел возмутительно.

– Кругом одни шарлатаны, – ворчала Брунгиль-да. – Откуда берется столько пыльцы из цветка папоротника, когда он цветет раз в сто лет? Я имею ввиду истинный папоротник, а не ряску, выдаваемую за него иными «знатоками»…

Но вскоре бормотания ее сделались менее вразумительными, а потом и вовсе стихли.

Глядя на свое творение, старуха гордо приосанилась. Есть чем гордиться, не потеряла хватку.

В самое сердце несусветной фигуры она положила вещи де Сото, посыпала их бурым порошком и поднесла свечу.

Полыхнуло так, что цапля рванулась к выходу, истошно вопя и трепыхая крыльями, а самой старухе опалило ресницы и седые патлы.

– Ну как, нравится? – спросила она в пространство, блаженно улыбаясь.

Через некоторое время она зажгла еще одну свечу, подняла над фигурой и уставилась на тени, пляшущие по плесени.

Между свечой и стеной в воздухе не было ничего, кроме горелого духа от превращенных в пепел вещей, но на зеленоватой поверхности трепыхались и бились силуэты крошечных крылатых созданий.

– Нравится, – убежденно сказала старуха. – А раз так – ступайте и найдите остальное.

Она никогда не любила громоздких заклинаний и сложных магических формул, предпочитая более действенные меры.

Брунгильда взяла веник, сплетенный из каких-то трав, на первый взгляд – без всякого порядка и смысла, и поднесла его к свече. Удушливый дым тут же заполнил мельницу. Тени на стене заметались, а ведьма, выкрикивая грубые ругательства, которых постеснялся бы и иной ландскнехт, стала махать веником.

Глаза старой женщины разъедал дым, и она свободной рукой накинула на лицо влажную тряпицу, продолжая размахивать своим чадящим помелом.

– Прочь, прочь окаянные, ищите его, ищите, он и в остальных частях вкусный, я знаю, я вам обещаю пир горой, негодники.

Невидимый источник ветра вдруг заставил дым потянуться наружу, словно мимо старухи на торфяник понеслась стая ласточек или ополоумевших по весне стрижей, не заметных для глаза простого смертного.

Кашляя громко и натужно, старуха выбежала с мельницы и окунула веник в болотную промоину.

– Полетели, безобразники, – проворчала она, глядя в совершенно чистое небо. – Спасут ли тебя, безвестный глупец, святые угодники? Навряд ли. Сколько себя помню – никого не спасли от старой Брунгильды.

Она заковыляла к мельнице, волоча за собой помело. Цапля укоризненно смотрела на нее с края промоины, не решаясь вернуться к своему излюбленному месту.

– И ты, дурная птица, – погрозила ей ведьма, – хоть бы помогла… Ведь можешь, разве не так?

Стороннего наблюдателя не было, а потому трудно сказать, сколько во всем произошедшем было от магии, а сколько от безумия.

Дым выветрился и смешался с болотным туманом, оседая в торф. Старуха вернулась внутрь и стала дожидаться своих четвероногих любимцев. Для нее Гретхен, ее подручные и их просьба перестали существовать.

Кем она была, старая Брунгильда? Даже в Феме мало кто знал наверняка.

Тайный орден, угнездившийся в Ливонии и Ганзе, был младше старухи, коротающей свой век на развалившейся мельнице. Много старше Фемгерихта был лес со странной историей, исторгнувший однажды из себя Брунгильду.

Сотрудничали с ней охотно, а проникнуть в сущность – эту затею давно забросили. Трудно смотреть в омут слишком долго – голова кружится.

Так и жила старуха, не понятая даже Фемой, на своем островке, в окружении полуволков-полусобак, ворча на новомодных алхимиков, требуя время от времени со своих редких посетителей страшную плату.

Интересно, что она ее всегда получала, а если нет – оставалась не в накладе. Стая вокруг ее убежища никогда не редела, только росла. И огоньки в туманных болотах, радовавшие ее своим блеклым свечением, также не шли на убыль, норовя превратить весь торфяник в мерцающее море трепещущего пламени, будто нарочно намалеванное демонами в насмешку над звездным небом.