Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Псковский колокол

И начаша псковичи, на колокол смотря, плакати по своей старине и по своей воле…

Повесть о Псковском взятии

 
Как у колокола городского,
Что без дела лежит-пропадает,
Безутешные граждане Пскова
Причитают-рыдают:
 
 
– Как звонил-собирал ты на вече,
Глас небесный средь шума мирского,
Тогда правила Правда во Пскове,
Крылась Кривда далече…
 
 
Как пришли от Московского князя
Старину нашу вольную рушить,
Тебя сняли и сбросили наземь –
Нашу звонкую душу.
 
 
Злой наместник теперь верховодит,
И на площади – плач и рыданье,
Кривда в судьях по городу ходит,
Как в цветастом кафтане.
 
 
Ты прощай, наше вольное слово,
Ты нам было и хлебом, и раем,
Без тебя – как зимою без крова,
А придёт ли весна – мы не знаем…
 

1984

Арсений Новгородский

Даждьте ми сей Великий Новград на пропитание, и се довлеет ми.

Житие Арсения Новгородского

 
Новгород – выдохся.
Новгород – взят.
 
 
Гневом вскипая жестоким,
Грозного очи, как пламя, скользят
По замирающим стогнам:
Прячутся все, опуская глаза…
 
 
Кто же – один – выступает вперёд?
Прямо глядящего – страх не берёт,
Грозных зениц он не чувствует жженья…
Крики:
– Арсений!
– Провидец!
– Юрод!
– Он предсказал этот месяц и год –
Новгорода пораженье!..
 
 
С Грозным – Блаженный
Встречается взглядом:
Тихий ручей –
С пламенеющим адом…
 
 
Думает Грозный: «Широкой рекой
Кровь разлилась по Руси:
Мне пригодится заступник такой
В час, когда Вышний осудит…»
 
 
– Отче Арсений!
Что хочешь – проси,
В просьбе отказа не будет!
 
 
– Царь! От своих необъятных щедрот –
Новгород мне подари!
 
 
Грозный скривил обескровленный рот:
– Смерд! Не забудь, что стоишь ты в рогоже,
А городами – владеют цари!..
Ладно уж, будь в Новеграде вельможей…
 
 
– Царь! Посулил, а теперь не даёшь?
Что ж, я возьму, не спросясь!
Ползать на брюхе могу ль средь вельмож,
В небо душой возносясь?!
 
 
Все пред тобою –
Лицами в грязь –
Пасть поторопятся сами…
 
 
Но если кто-то стоит, не клонясь,
Но если кто-то блюдёт эту связь
Новгорода с Небесами, –
Солнце ещё нашу землю ласкает…
 
 
Видишь?
В рогоже стою я – зимой!
Чем удивишь меня –
Плахой? Тюрьмой?..
 
 
Видишь? –
Я царствую!
Новгород –  мой!..
 
 
…И в злобе, но силой клоним неземной,
Грозный глаза опускает…
 

1985

Василий Блаженный

 
Блаженный Василий целует углы
Домов, преисполненных зла и хулы,
Где вольно живут и богато
Питомцы греха и разврата…
 
 
– Так вот ты, Василий, провидец каков –
Молельщик блудилищ, чернец кабаков!
Царю прекословить дерзаешь,
А стены нечестья лобзаешь!
 
 
– О братья, внутри там – глумленье и смрад,
Но ангелы Божьи снаружи стоят
И с плачем поют: «Аллилуя…» –
Вот им-то я крылья целую!..
 
 
Блаженный Василий плюёт на дома,
Где праведность правит, где вера сама
Живёт, подавая знаменья:
Он в двери кидает каменья…
 
 
– Так вот же, Василий, каков ты святой –
Глашатай обмана и спеси пустой:
Бояр да вельмож укоряешь,
А в праведных камни швыряешь!
 
 
– О братья, внутри там – смиренье и свет,
А бесы снаружи: им доступа нет,
Толпятся, крыльцо сотрясая, –
Вот в них-то я камни бросаю!..
 

1997

Дионисий

 
Мир заполняет золотистый свет.
Распятье – праздник:
Иоанн, Мария,
В коричневом, зелёном – воспарили
Победно над землёй:
В них страха нет.
И римский сотник
Рядом с Иоанном
Взлетает, просветлён,
В восторге странном…
Плывут багряно ангелы,
Чтоб резче
Златой земли светилась красота.
А посреди
Христос –
Уже воскресший! –
Сойти не хочет с дивного креста…
 

1985

Савва Грудцын

Окрест же престола его зрит Савва множество юношей крылатых…

Повесть о Савве Грудцыне

 
Ты слышал, Савва, сын Грудцын,
Купецкий непутёвый сын,
Был крепко заморочен бесом?
 
 
Вид человеческий приняв,
Тот подошёл к нему, обняв,
Назвался родственником, весом
Своим среди людей, богатством привлекая
И на возможности такие намекая,
Что сердце замерло у Саввы Грудцына…
 
 
– Тут, впрочем, грамотка одна, –
Промолвил новый друг. – Ты подпишись под ней,
И к моему отцу снеси её с поклоном, –
И сразу станешь всех удачливей, сильней,
И каждое твоё желание – законом
Признают все…
 
 
…Пред Саввой, в княжеских палатах, –
Престол огромной вышины,
Там лица юношей крылатых
Багряны, сини и черны,
 
 
И Савва, бледный от испуга,
Тихонько спрашивает друга:
– Скажи, что здесь за странный люд?!
 
 
– Да как сказать? Индусы, персы…
Здесь люди всякие живут…
И Савва, веря речи беса,
С поклоном грамотку несёт
Сидящему на том престоле…
 
 
…Ну до чего же прост народ!
Что значит – не учились в школе!..
 
 
Но приглядишься к ним – и зришь в них
Такое, что и честь, и слава
За это им: ну кто из книжных
Сумел бы запросто, как Савва,
Отрекшись от людских похвал,
Что дух нечистый даровал,
 
 
Богатство, почести и власть
Отринув – наземь в церкви пасть:
– Прости!..
Не выдай адской силе!.. –
 
 
И что ж ты думаешь? Простили!
 
 
На людях плакал, не кичась, –
И грамотка, что дал он чёрту,
Пред ним явилась тот же час,
И видит Савва: подпись – стёрта!..
 

1985

Ульяния Лазаревская

…И повеле… собирати лебеду и кору древяную, и в том хлеб сотворив… и молитвою ея бысть хлеб сладок.

Повесть о Юлиании Лазаревской

 
И в сытости, и в скудости живала
Ульяния. Никто вокруг не замечал,
Как хлеб она убогим раздавала,
Как им рубашки шила по ночам…
 
 
А подступили глад, и мор, и недостаток, –
Она и лебеду сбирала, и кору,
И хлеб для всех пекла. И был тот хлеб столь сладок,
Что обращались все, вкусив его, к добру!
 
 
А с той поры, как в ней совсем иссякли силы
И бедным помогать не стало плотских рук, –
Она ещё добрей: песок с её могилы,
Коль оботрёшься им, целит любой недуг!..
 

1984

Святая Маланья

 
Может быть, поколения нашего вера
Вся уместится в те полведра,
Что святая Маланья, восставши с одра
После смерти, внесла в загоревшийся терем
И пожар залила – для примера
Маловерам…
 
 
Мы счёт потеряли потерям:
Мы теряем любовь, чудеса
И стихи.
Мы не в землю сырую уткнулись –
В мостовые взбесившихся улиц.
Мы успели проспать небеса.
 
 
И придётся Маланье возвратный свершить
Путь – от Запада и до Востока,
Чтобы терем горящий опять потушить. –
Да воды наберётся ли столько?
 
 
Мы скупеем. Сужается мера
Потаённого смысла. Добра.
Может быть, поколения нашего вера
Не наполнит и те полведра…
 

1992

Самозванец

 
Средь зимних ярмарок и звонниц,
Неведом дню и тьмой ведом,
Один окликнут – «Самозванец!» –
И град камней – в стеклянный дом!
 
 
Иль он один решился наспех,
Полжизни смердом проплясав,
К венцу расцвесть в болотах брянских
И вызреть в виленских лесах?
 
 
Нет, пред лицом солёной смерти,
Имён забвенных и путей –
Из вас любой на царство метил,
Днём крался, крылся в темноте!..
 
 
Прими покорно, Самозванец,
От прочих – честь, со всеми – часть,
В монаршей осени багрянец
Перед кончиной облачась:
 
 
У всех – затверженные роли,
И каждый сбросит облик свой. –
Играет ветер в чистом поле
Надежд пожухлою листвой!
 

1984

Стенька Разин

Архиерей опять Стеньке: «Грех большой волшебством жить!»

Из преданий о Стеньке Разине

 
Как пускались ловить Стеньку Разина, –
Ускользали его корабли…
Отчего его всё же поймать не могли?
– Тут нечисто… Слыхали мы разное.
 
 
Говорят, его как-то поймали,
А как начали бить да пытать –
Он давай хохотать!
 
 
Били-били, все розги сломали,
Тут один разглядел:
– Ты смотри,
Вместо Стеньки – бревно заковали!
…Еле перекреститься смогли…
 
 
Вновь поймали – и держат в остроге,
Вдруг он ночью – как крикнет:
– Эй, братцы!
Караси расплодились на Волге,
Собирайтесь! Поедем кататься!..
 
 
Ну, колодники – в слёзы…
Тут Стенька
Быстро волны рисует на стенке,
Чертит лодку углём,
И в неё всех сажает:
 
 
– Поплыли! Живём!
…И все узники с ним исчезают…
 
 
…Так он пил да гулял без опаски,
Бил да грабил – беды не встречал,
Да не знал, что на Светлую Пасху
Прекращается действие чар:
 
 
Как на Пасху, при солнечном свете,
Вышел грабить – его замели
И в железной скрежещущей клети
Сквозь Россию – до плахи везли!..
 

1985

Царь Пётр и странник

 
Пётр от придворных убежал:
Перечат люди, раздражают…
В затвор! К машинам, к чертежам!
 
 
Но царь, склонясь над чертежами,
Вдруг чувствует – здесь кто-то есть:
Глядит, а рядом – бедный странник…
 
 
– Да как ты смог сюда пролезть?
– Царь хочет знать о пожеланьях
Народа, – вот и впущен я…
 
 
А Пётр, как в дымке забытья,
Уже подносит гостю чарку:
 
 
– Ну, коль явился, отвечай-ка,
Чему учён, имеешь дар
Какой?..
 
 
И вдруг кричат: «Пожар!»
К окошку Пётр:
Горит вся Пресня!..
– Я дар имею интересный:
Вином пожары заливать!
 
 
Царь – в гневе:
– Будет завирать!
Так проучу, что станет жарко!
Глумиться вздумал! У меня…
 
 
Но странник раз-другой из чарки
В окно плеснул – и нет огня!
А сам – исчез!..
Да это что ж?!
 
 
Тут Пётр на стол, на свой чертёж
Садится в страхе и бессилье –
И слышит где-то близко-близко:
 
 
– Царь Пётр! А меня – Василий
Зовут! Василий Кесарийский…
 
 
– Да это ж – тыщу лет назад?
Не верю!.. Быть не может! Нет!..
Я пьян… Мне разум отказал.
Забыть, забыть весь этот бред!..
 
 
Он не являлся!.. А иначе –
Вся власть моя не больше значит,
Чем эта чарка…
 
 
Непокорны
Все эти люди – лгут, клянут…
Так пусть дрожат – и спины гнут!
Одни машины – миротворны!
 
 
…И царь, багровый весь от гнева,
Идёт, чертёж подробный в левой
Держа, а в правой – бычий кнут!
 

1985

Серафим

 
Край горестный был вылеплен из воска,
Стопа небес безжалостно давила,
И весь в снегу был Серафим Саровский,
И сильно мёрз внимавший Мотовилов.
 
 
Но в том краю без зрения и слуха,
В его прозрачном сердце ледяном
Глаголы процвели Святого Духа,
И мехи новым полнились вином.
 
 
Вошла Весна, Зимы вокруг не тронув,
Излился Свет, не разогнавший Мрака,
Объяла тишина крушенье тронов,
Плыла над Колымой святого рака.
 
 
Кто в огненную влагу окунётся,
Над тем бессилен ледяной кристалл:
Средь полночи стоит над Русью солнце,
В нём шевелятся пламенем уста.
 
 
Но в нищете безверной и преступной
Достоин кто бесценного подарка?
Царит над веком хлад и запах трупный,
И лишь двоим в метель светло и жарко.
 
 
Им в золотистом райском аромате
Сквозь ночь и холод – в небо прорасти…
О, не рыдай же надо мною, Мати,
Но солнцу улыбнись и тьму прости!
 

1992

Константин Случевский

 
Былые песни немы,
Своим певцам под стать,
И наступило время
Случевского читать.
 
 
К разгадке несказанной
Он близко подошёл,
И плачет строчкой странной
Над изгнанной душой.
 
 
У мира на окраине,
Где Свет, лишённый прав,
Забыл святые тайны
И гаснет, зарыдав,
 
 
Среди великой злобы,
Где тщетно тьму молить,
Свет ищет, чрез кого бы
Печаль свою излить.
 
 
Где горестно гостим мы
Под взором тяжких туч, –
Сознаньем не вместимый,
Пробился Вышний Луч.
 
 
Где птиц тревожной стаей
Мы горестно гостим, –
Там Свету стал устами
Случевский Константин.
 

2007

Лев Карсавин

 
Ах, философ Лев Карсавин!
Как хоронят на Руси?
Хочешь крест, ещё и саван? –
Не надейся, не проси.
 
 
Как смеются стервы-лярвы,
Как ледок припёк уста,
Это значит – Приполярье,
Это – наша Воркута.
 
 
Папуас душой и видом,
Вертухай не знает зла. –
Что София с Василидом,
Мира горнего крыла?
 
 
Да ещё – как там у Блока? –
«Ветер, ветер…». Маета,
Как везде. Одно лишь плохо:
Что хоронят без креста.
 
 
Впрочем, что возиться с телом?
Там, куда взирать не смей,
Света Крест стоит пределом
Меж Отцом и тварью всей,
 
 
Оком власти, торжества ли
За вселенною следя –
Вплоть до той презренной твари,
Что стреляет, не судя.
 
 
Света Крест на перепутье
Божьих судеб и людских.
И пред ним замолкли судьи,
Леденящий ветер стих.
 
 
И к тому Кресту во славе
Приложился, зарыдав,
Осиянный Лев Карсавин,
Похороненный во льдах.
 

2000

Ордынский пир

 
Ак-Орда,
Смак-Орда,
С губ сочится
Кровь-руда,
Воет белая волчица
На ущербную Луну.
 
 
Ак-Ок,
Эй, внучок,
Ножик вынь –
Вспори страну,
Степь да синь!..
 
 
Степь-ковыль,
А поле-то
Вином красным
Полито,
Кости белые торчат –
Кличет хан
Внучат-волчат, –
Расстилайте дастархан!
 
 
Кок-Орда,
Скок-Орда,
Синий ножик
В бок-Орда!
Где полмира? –
Йок-Орда! –
В бездну-со-всех-ног-Орда!
И ни косточки от пира,
Не осталось и следа!..
 

2002

Рассказ путника

 
Я посмею Вас
Потревожить не на час,
А на малое мгновенье,
На минуточку.
 
 
Уж тому идёт
И не месяц, и не год,
А с весьма изрядным гаком –
Три столетия…
 
 
Правил Русью всей
Царь Тишайший Алексей –
Божью Церковь разорял он
И расстраивал.
 
 
При нём Никон жил –
Устав новый положил,
И на сорок толков
Церковь раскололася.
 
 
Вот тогда отцы,
Того века мудрецы,
В Стародубской древней волости
Сходилися:
 
 
Стала мудрых рать
Громко небо вопрошать –
Мол, какой из этих толков
Верный-истинный?
 
 
Тут раздался гром,
Озарилось всё огнём,
И сошёл Господь на гору
На Горо́дину.
 
 
И с тех пор Бог Сил
Плоть крестьянскую носил,
Называться стал
Данила свет Филиппович.
 
 
Из села в село
Слово Божье потекло –
Воскрешать по духу мёртвых
Силой истины.
 
 
И из града в град,
Где все души смертно спят,
Полилась из уст пречистых
Жизнь бессмертная…
 
 
Если ж это так,
То другое всё пустяк –
Власть, и войны, и наука,
И политика.
 
 
Если Сам Господь
Снова принял плоть,
Остальное – прах, и пепел,
И ничтожество.
 
 
Все цари да короли
Перед Ним лежат в пыли –
Все как есть,
Включая Ленина и Сталина.
 
 
Так шептали в детстве нам, –
Я от деда слышал сам,
Да вот верить ли, не верить? –
Сомневаюся…
 

2009

Из варяг в греки

 
Путь из варяг в греки –
Это не только реки,
Это не только волок:
Путь сей – суров и долог.
 
 
Путь к высоте – из праха,
Путь к красоте – из страха,
К белому камню – к мере.
Путь от безверья – к вере.
 
 
Путь на века – вовеки,
Путь из варяг в греки,
Путь от истока к устью –
Путь, проходимый Русью…
 

2008

Из книги «Интервал и ступень»
1987–1988

«У судеб в кровавой лавке…»

 
У судеб в кровавой лавке,
Вся в чёрном, вдова Россия
Стояла поодаль от давки –
И ни о чём не просила,
Рассветных стихов и звонниц
Сжимая последний червонец…
 

1987

Молчание

Иисус молчал…

Мтф. 26:63

 
Бог, как странник, лишённый крова,
Города обходил ночами:
Кто поведает муки Слова,
Обречённого на молчанье?
 
 
В тяжком обмороке камней –
Бог, подземных глубин немей!
 
 
Но травинка грунт пробивает,
Немоту – голосок чуть слышный:
Это в новую ночь Всевышний
К нам единственным звуком взывает.
 
 
Самый ясный и самый целебный –
Звук, Согласный со всею вселенной!
Рядом – Гласный. И это – так много,
Что и птицы садятся на плечи.
Но взлетевший от Птичьего Слога
Ко святой Человеческой Речи –
 
 
Знает цену дарам и утратам:
Льдистым садом подёрнуты стёкла.
И чтоб Слово навеки не смолкло –
Он молчит пред Пилатом…
 

1987

Раковины

 
И отхлынуло море временное
Чёрных споров и зелёных драк,
И остались мы, как в годы Ноя –
Раковины на горах.
 
 
И века целебного алоэ,
И корицы благовест –
В нас шумят: о небывалое былое
Смытых волнами времён и мест!
 
 
Кто же вы, недавние? Не дети ли?
Весь в орехах горный склон.
Безъязыкие свидетели,
Мы готовы стать стеклом,
 
 
Чей состав – песчаный прах.
Распадёмся, не печалясь,
Чтобы в наших зеркалах
Вы с собою повстречались!..
 

1987

Давид и Орфей

 
О близость мелодий!
Различья развей:
К единой свободе –
Давид и Орфей!
 
 
Единство воспело,
И нет уже двух –
Влекущее тело,
Провидящий дух!
 
 
Два слившихся диска
Побед и обид –
О тайна единства:
Орфей и Давид!
 
 
И сумрак, редея,
Пропустит рассвет,
Где нет иудея
И эллина нет!..
 

1987

«Как душа воскресает, узрев…»

 
Как душа воскресает, узрев,
Что весна и задворков, и улиц,
И ростков незаметных коснулась,
И столетних великих дерев!
 
 
Где б ни сохла, от ветра шурша,
Под какой бы стеной ни ютилась, –
Ветвь, в ответ на небесную милость,
Расцветает, бессмертьем дыша!..
 

1987

«Душа – Мария, ученица…»

 
Душа – Мария, ученица,
Таясь, дрожа, как на охоте,
Вошла – и тела не находит,
Глядит – и видит Плащаницу.
И ей, как прочим душам: «Что вы
Меж мёртвых ищете Живого?..»
 
 
Но – явь ли это или снится? –
Крылатой, скачущей и пешей –
Нигде не виден ей Воскресший,
Везде белеет Плащаница,
И – на земле ль, на небе – снова:
«Во гробе сыщешь ли Живого?..»
 
 
Но среди сумрачного сада,
Что Гефсиманией зовётся,
Внезапно голос раздаётся:
«Тебе самой воскреснуть надо!
Исполни Псалмопевца слово –
Живой да воспоёт Живого!..»
 
 
И вот она встаёт из гроба,
В котором ей скитанья снились,
А в нём остались мрак и злоба,
И всё внезапно прояснилось:
Душа отбросила покровы –
И зрит в себе Его, Живого!..
 

1987

Зори пред тьмой

 
Слышу: умер старик Смыслов.
С ним, соседом, мы были чужие –
Не встречались, хоть рядом жили,
Не сказали за жизнь двух слов.
 
 
Но пред тем, как сады зацвели,
Он на солнце стоял у забора:
«Лучший срок наступает! Скоро
Будет свадьба у всей земли!..» –
 
 
Так сказал он. И это слышал
Только воздух весенний да я.
А душа поднималась всё выше,
Золотые секунды лия.
 
 
Лучший день! У меня – на восходе,
У него – на закате души.
Но и зори пред тьмой хороши
В набегающе-нежной природе.
 
 
Мы – наперсники этого дня.
Мне старик, умирая, кивает.
Он, чужой, вразумляет меня,
Что чужих на земле не бывает.
 
 
Боже Господи! Ты ведь знаешь –
Мы, как рыбы, дрожим на песке…
Для чего же Ты нас покидаешь?
Для чего Ты стоишь вдалеке?..
 

1987

Посреди реки

 
Кораблик нас по детству вёз…
– Я вам, как истый россиянин,
Всё объясню. Иисус Христос –
Он был, конечно, марсианин:
 
 
Пришёл – и дал себя распять,
Чтоб всех уверить через чудо…
Ах, как сверкает эта гладь!
Но дует. У меня простуда.
 
 
Пойдёмте вниз… Так вот – евреи
Собрались срочно на совет:
Нашёлся кто-то их умнее!
Про Марс они не знали, нет…
 
 
…Кораблик нас по детству вёз,
И посреди реки весенней,
Как столп лучей, вставал вопрос
О жизни, смерти, воскресенье.
 
 
О, что решалось в этот час?
Но мы часов не наблюдали,
А речка уносила нас –
И унесла в такие дали…
 

1987

«…А впрочем, лучше вовсе не решать…»

 
…А впрочем, лучше вовсе не решать.
Зайдём ко мне, я напою Вас чаем:
Наш мир земной – он тем необычаен,
Что небо можно ложкой размешать
В стакане… Многого не замечаем,
Чего себя могли бы не лишать.
 
 
…Да, мы встречались много лет назад,
В той тихой жизни, в том деньке зелёном.
В ту пору Вы служили почтальоном.
Ну что ж Вы сразу отвели глаза,
Зачем поникли, опустили плечи?
Опять забыли?.. Вы ведь и тогда
Не вспомнили об этой нашей встрече –
Через лучи, утраты и года!..
 

1987

Виноградородный

 
Младенец виноградородный,
Колхиды песенник двусложный,
В семье – единственно возможный
Священник, Небесам угодный,
 
 
Скиталец фиолетокудрый,
Мафусаилов горный правнук
От племени армян державных
И ловчих ночи – страстных курдов,
 
 
Пойдём с тобой, венчанный нищий,
Святой и пыльною дорогой,
Земле – угольно изменившей,
К созвездьям – угольно-пологой:
 
 
Там храм огня в ограде хладной,
И все, кто в храме этом служит, –
Как я – внутри, как ты – снаружи,
Как мы – в беседе виноградной.
 

1987

«…Ключ в начале нотного стана…»

 
…Ключ в начале нотного стана –
Судеб решенье.
Горю недолог
Путь, коль захочет
Предвечный Астролог
Со скрипичным – альтовый местами
Поменять, то есть нищего – с принцем,
Леденцовый дворец – со зверинцем.
 
 
Нет, не везенье, не сила и слава,
Но – интервал и ступень.
Октава
Грехопаденья: с вершины гнездо
Рухнуло в непроходимые травы.
 
 
Брошенный дом и птенец нелюбимый,
Неоперённый.
И чистая прима
Прежде Творенья:
До –  до…
 

1987

«Ты болезни переходишь вброд…»

 
Ты болезни переходишь вброд,
Как сквозь облако – сквозь смех ребячий,
И к тебе любовь выходит из ворот
Памяти и плача.
 
 
Ты ушла из дому, не сказав,
Что когда-то в прошлом возвратишься,
И печаль стоит в твоих глазах –
Ангелов затишье.
 
 
Но какой тебя почтить мечтой
В жизни обветшало-затрапезной,
Чтобы ты её узрела рядом с той
Нежностью небесной?..
 

1987

Хорал

 
О Бах, – наших взоров касанья, на грани
Слепящих сияний!
О Духов телесные встречи –
Не ведая зла, не переча,
Взаимно лучась и служа
У пламенного рубежа!
 
 
Улыбка терпенья – условность –
И к ангельской жизни готовность…
 
 
Светящимся ветром повей!
Как жил, как растил сыновей,
Безропотно-пристально зная,
Что жизнь – серебристо-сквозная
Река,
В ней тело – форель,
И ловит, и выловит наверняка
Стоящий у края рыбак –
Играющий Дух человека…
 
 
О Бах! –
Христа золотая свирель!..
 

1988

«За синим колыхалищем Москвы…»

 
За синим колыхалищем Москвы
Я затворюсь в задворков просторечье,
И меж домов протиснусь в Междуречье:
 
 
На стрёме тучи – каменные львы,
А царь Саргон стоит без головы,
И греет Солнце в мартовских ладонях –
 
 
В проулках, складках кожаных гармоник,
Над ниневийским аканьем молвы…
 

1988

«О Ель – носительница разума…»

 
О Ель – носительница разума,
Лучащегося на восходе
Фигур осмысленными связями:
Первоучитель туч – Мефодий!
 
 
И меж языческими тучами,
Что не в ладу с колючей славой,
Светлеет Облако, научено
Хвале рассвета остроглавой!..
 

1988

«О, сколько их – садов!..»

 
О, сколько их – садов!
Расставишь всех людей на свете –
Все потеряются. И ветер
С пути собьётся.
Каждый вздох
Набит их клевером, левкоем,
Корой, сиренью, вишней, дубом,
А глубже там – ещё такое,
Что именем не обрисуешь грубым,
Что, ускользая от названья,
Доносит тайны волхвованья…
 
 
И мы вдыхаем – волею звериной
Иль ангела чутьём, нечёсано-заросшего:
Душа! Сады – огромные перины,
И все они – тебе, Принцесса на горошине!
Ты дышишь, нежишься, ты возлежишь на них,
Хоть за дверьми
И ждёт тебя Жених!..
 

1988

Иероним

 
Мы с лапы львиной яблоко сорвём,
Орла стихам научим:
Иероним беседует со львом,
Всезнающе-дремучим.
 
 
А тот следит, прищурившись в веках,
Игру контрастных пятен,
И текст на трёх священных языках
Ему без слов понятен…
 

1988

«Истина – гуще осеннего сада…»

 
Истина – гуще осеннего сада
В сумерках, и недоступней для взгляда
Тайные тропы, сокрытые в ней,
Бывшие летом рассвета ясней.
 
 
Корни, кусты, травяные владенья
Скрыло от разума Грехопаденье,
Истины свет загустился в белок,
Полный провалов, пещер и берлог.
 
 
Роза средь ночи бессильна – и властна,
Правда во плоти черна, но прекрасна,
В дуплах дремучих страшна, но права –
Ангел, взывающий из вещества!
 

1988