Текст книги "Стихотворения и поэмы"

«…Заслони лицо средь лета…»

 
…Заслони лицо средь лета, –
Каждый куст зовёт поэта,
Куст поёт и говорит,
Куст горит огнём Завета –
И душа твоя горит.
 
 
Если Свет сойдёт, окликнет,
О несбывшемся проси,
Пусть глаза к огню привыкнут,
И тогда, кого в живых нет, –
Всех напевом воскреси!..
 

1982

1914-й

 
Цветы на балконах,
Война на Балканах,
И кровь на иконах
И в чашах чеканных,
 
 
Как сдвинутся чаши –
От пули беги,
И славятся наши,
И в страхе враги.
 
 
Гвоздики в петлицах,
Война на Балканах,
И пятна на лицах,
На касках чеканных,
 
 
Как вырвутся тосты:
– За Вену!.. За Русь!.. –
Так в голос погосты:
– Клянёмся!.. Клянусь!..
 
 
Где выжжено – зелено.
Мир, молодея,
Не вспомнит ни эллина,
Ни иудея,
 
 
Как сдвинутся чаши
Двух судеб людских –
Так рушатся в марше
И варвар, и скиф!..
 

1982

Подросток

 
Играя с сумерками в салки,
Он свесился с моста в пролёт,
Но станет сон его русалкой,
Затянет в омут – и убьёт.
 
 
Две ивы в сумрачном величье
К реке с подростком склонены,
Движенья тяжести девичьей
Слепить пытаясь из волны.
 
 
И к двери юности и грусти
Пугливо тянется рука…
 
 
Забудь, помедли – и забудься:
Ты сам – и сумрак, и река!..
 

1982

Близость грозы

 
За дикостью хвойных вершин
Зазубрены тучи, как ельник,
А сосны дрожат параллельно,
Как струны единой души.
 
 
В небесную вольную ширь
Протянуты ветви – исканья
Тоскующих лип, сквозь дыханье
Единой стемневшей души.
 
 
Откройся – и страх сокруши
Целительным выкриком грома!..
И вот – мы бессмертны. Мы дома –
В объятьях всемирной души.
 

1982

«Как мотылёк приговорённый…»

 
Как мотылёк приговорённый,
Который в комнату влетел
И рядом с форткой отворённой
О стёкла бьётся в тесноте,
Лишь им самим и сотворённой, –
 
 
Так и душа твоя жила,
Пока Непознанная Сила
Её за крылья не взяла –
И в свет просторный не впустила.
 
 
Смерть – в прошлом, словно гладь стекла.
 

1982

Молодой рабочий

 
На насыпи возле железных путей,
Шагов в полусотне от давки,
Присел отдохнуть от печалей, смертей,
Закусывает на травке.
 
 
Так прост и свободен, как будто душа,
Закончив земную работу,
От хмурых трудов наконец отошла –
И смотрит откуда-то сбоку,
 
 
И видит великое множество лиц
В мелькающих рамах-вагонах,
И все в изумленье небес заждались,
Как лики на тёмных иконах.
 
 
А он простодушно открыт небесам –
И падает, как с карусели,
На лица кружащиеся… И сам
Не хочет иного веселья.
 

1982

«Тот Разум, что в зародыше цветка…»

 
Тот Разум, что в зародыше цветка
Стремится молча в красоту раскрыться
И, бледного минуя мотылька,
В спирали тварей с нового витка
Слоистым ветром оперяет птицу. –
 
 
Тот Разум, что выводит на разбой
Улыбку барса. – Что на берег страсти
Выносит душу, как морской прибой
В моей крови, и снова стать собой
Ей не даёт, под знаком плотных странствий. –
 
 
Тот Разум, что застывшие умы
Казнит и через боль ведёт к величью. –
Что отточил мой слух среди зимы. –
С кем, удивляясь, наблюдали мы,
Как в буре зарождались свадьбы птичьи. –
 
 
Светлы Твои уроки и близки,
Прими мой стих к себе в ученики!..
 

1982

«Я опять услышал эту песню…»

 
Я опять услышал эту песню –
И призыв почуял жизни дальней:
Так шумел высокий южный лес в ней,
Так мою будили память пальмы.
 
 
Никогда я не был в этих странах,
Только вспомнил горестно и резко:
Старый дом, и скрип полозьев санных,
И тепло бревенчатого детства.
 
 
В январе, натопленном и тесном,
На виду у хищницы-метели,
Вечерами пели эту песню,
Потому что лучшего хотели.
 
 
Но мело, сочился холод в щели,
Ждали весть, тревожились о друге,
И тянулась песня еле-еле,
Заглушаема огнём и вьюгой.
 
 
Пальмы шумом вьюге отвечали,
И внезапно друг, что песню начал,
Замолкал в предчувствии печали –
Той, которой я теперь охвачен.
 

1982

На рассвете

 
Так женщина умеет жить
Спокойно и глубоко –
В овсяном поле ночь сложить,
Рассвет раскинуть сбоку.
 
 
Чужие на себя принять
Сомненья и страданья –
Неторопливо оттенять
Деревьев очертанья.
 
 
Тобой другая жизнь жива,
И третью жизнь затепли. –
Уже вокруг в росе трава
И ясно видно стебли…
 

1982

«Не рабствует рябина, хоть и гнётся…»

 
Не рабствует рябина, хоть и гнётся,
Хоть сломана – рябина не раба,
Она – твоя судьба, и вспомнится, всплакнётся,
Как знак того, что время не вернётся,
И память набивает короба
 
 
В свой путь купеческий и безвозвратный,
Её лотки старинные полны
Той красной, точечной, тысячекратной,
Глаз радовавшей, росшей за верандой,
Той сломанной, погибшей без вины.
 

1982

Духи

 
Я спал в вагоне, проезжая
Седьмую тысячу лугов,
Осин, отпрянувших от шпал. –
Они вопили, исчезая,
Их крики слышал я, хоть спал, –
Заштатных луговых богов.
 
 
В мой сон вступала мысль: а где же
Они шумят, когда в ничто
Направлен строй стволов литых?
Они живут одной мечтой!
Конец их жизни, их надежде,
Коль взгляд мой не объемлет их!..
 
 
И я надменно проезжаю –
И в пустоте, где ни души,
Поочерёдно оживляю
Леса, озёра, камыши…
 
 
Мой сон. Над озером – туман.
Вдруг я в тумане различаю
Круженье маленьких фигур:
То духи? Зрения обман?
Они взлетают на бегу…
Как я не видел их вначале?..
 
 
Но словно спала пелена
С просторов обжитых, огромных –
Я вижу тысячи существ:
Вода их танцами полна,
Они в воздушных спят хоромах,
За их мельканьем лес исчез…
 
 
Я мчусь по глади сна, как парус,
А духи дуют на меня, –
Я мал, я немощен без них…
 
 
Вот снова в стёклах лес возник.
Я у вагонного окна.
Я понял всё – и просыпаюсь…
 

1982

«Подмосковные сосны. Чуть слышный…»

 
Подмосковные сосны. Чуть слышный
Путь времён между ними во тьму.
Ты – не гость на пути, ты – не лишний
В горько пахнущем травном дыму.
 
 
Темнота помогает почуять,
Как одна вас связала беда
С тем, кто в поезде чутко ночует,
Уносясь от тебя навсегда, –
 
 
С тем незримым тебе незнакомцем,
Что навек с тобой объединён
Нарастающим топотом конским
Новых, неотвратимых времён…
 

1982

«Освежающего гнева…»

 
Освежающего гнева
Грозового заждались вы, –
Кайтесь яростно, деревья,
Разрывая плащ из листьев,
 
 
Стебли в поле – на колени,
Бейся оземь, бурный лес,
Избавленья, избавленья
Гулом выпроси с небес!..
 
 
Сердцу мало, сердцу тесно
Чувства гнать по тёмным жилам –
Сердце ловит страх древесный
И, тревогой травной живо,
 
 
Входит в крик, в слепую веру,
В неба храмовый раскат, –
Кайтесь яростно, деревья,
Разрывая облака!..
 

1982

«…Видать, в поэме слишком много строк…»

 
…Видать, в поэме слишком много строк,
Вся – в книге не уместится. И надо б
Все действия – перенести на Запад,
А все нравоученья – на Восток.
 
 
Том первый – здесь, а том второй – напротив,
В них смешаны сюжеты, времена…
В кровавый бархат переплетена
Судьба царей, история народов.
 

1982

««Ты – тот, кем стать посмел!..»

 
«Ты – тот, кем стать посмел!» –
Созвездий выведен закон
В распахнутом письме
Полночным точным языком.
 
 
И люди – от орла до лани,
Непримиримая родня,
В суровое глядят посланье,
Как тяжкий камень, взор клоня…
 

1983

«…Так слово перерастало уста…»

 
…Так слово перерастало уста,
Выплёскиваясь на площади бранные,
И кони на слово глядели, как равные,
И диск над реченьем, как равный, блистал.
 
 
Так слово искало свободы своей –
Из душных грамматик, из хитрых условностей
Оно вырывалось блистательной вольностью,
Лаская желанья кухарок и швей.
 
 
Так слово пытались обратно загнать –
В глухие реестры, в приказы фельдфебеля,
Но стены молчания пали – как не были,
А слово – на волю: младенцев пленять!..
 

1983

Гефсимания

 
Ночь. Исцеления и встречи
Ушли. Пора перечеркнуть
Полёта вертикалью вечной –
Горизонтальный пеший путь.
 
 
Во мраке ранящем весеннем,
Посредством зрения и чрез,
Пересекаясь с Вознесеньем,
Наземный путь являет – Крест.
 
 
О ты – оплакивать летящий,
Сшивая взмахом пустоту!
Учеников минует Чаша –
Они до Чаши дорастут.
 
 
Весна – цветенье слов и мыслей…
О ты, летящий утешать,
Над садом души их повисли.
Пусть спят – смеются – не грешат…
 
 
О, как Земля вольна увлечь нас,
Как трудно перейти межу:
Ведь даже Я, объявший вечность,
Пред восхождением дрожу!
 
 
О, как же страшно этим детям
Проснуться – и по трём ветрам
Развеяться!.. Четвёртый ветер –
Народ рассеет, вырвет Храм,
 
 
Как древний кедр, из почвы с корнем…
О – пусть же спят и видят сны,
Меж тем как в муках ста агоний
Родятся Истины сыны!
 
 
Во сне и в яви – Я меж вами,
Я – скрытый пламень ваших недр:
Я здесь – лишь отвалите камень!
Я здесь – лишь рассеките кедр!
 
 
Сей мрак – тревоги вашей оттиск:
Нагрянет страх – и в этот миг
Со мной вы ночью разминётесь,
Чтобы найти себя самих!..
 

1983

«…В ромашки беды превратились…»

 
…В ромашки беды превратились
И в одуванчики полей,
Поскольку все они случились
В прекрасной юности твоей.
 
 
И ты стоишь, глазам не веря,
Что там, в светлеющей дали,
Твои обиды и потери
Июньским лугом расцвели.
 
 
А ты рыдал, метался в гневе…
Но вот расцвет уже далёк, –
Тебе один бы лучик в небе,
Один бы в поле стебелёк!..
 

1983

Сотворение

 
Когда Голос пронёсся и лесом стал –
Это было имя моё,
Но ещё вожделенья не знал водоём,
Не испил забвенья – кристалл.
 
 
Когда поле спаялось из двух слогов –
Это небо меня звало,
И стремились к Творцу сотни малых богов,
Мотыльками стучась о стекло.
 
 
Когда море всплеснуло руками потерь –
Это я уже сам говорил,
Но ни света, ни страха ещё не хотел,
Только страсть прорастала внутри,
 
 
Только строила страсть островерхий костёл,
Крест разлуки венчал остриё,
Только стон над вселенной руки простёр –
Это было имя моё!..
 

1983

Грузия

 
Верить, не заботясь о награде,
Нищета тверда и дорога –
Густонаселённых виноградин
Так переполнялись города.
 
 
Петь среди полей, не знать оваций,
У надменных звёзд пастись в хвосте –
Так ребёнку некуда деваться
Между взрослых и хмельных гостей,
 
 
Так ребёнку – в стёкла засмотреться:
Я – другой, особый, я не ваш…
Ведь пейзаж – раскатанное сердце,
А душа – распластанный лаваш.
 

1983

«…Нет, не тобою задуман я, Время…»

 
…Нет, не тобою задуман я, Время,
Было извне в тебя брошено семя –
В тёмное, тесное лоно твоё,
Где прорастание и забытьё…
 
 
Красный цветок вырастает из темени,
Освобожденье, как жар, меня ждёт.
Я оставляю родителю-Времени
Лёд и забвенье. Забвенье и лёд.
 

1983

«Ни объятье, ни снов узнаванье…»

 
Ни объятье, ни снов узнаванье –
Двух людей воедино не соединят,
Каждый гордый верблюд одинок в караване,
Колокольца отдельно звенят.
 
 
Костяная пустыня и стынет, и длится,
Ночь, звезда от звезды далека,
Навсегда неслиянны их лица,
А сольются – весь мир загорится,
В пепел мига сжигая века…
 
 
Вновь Иаков пустыней ночной
Убегает от гнева Лавана,
На рассвете торопит ягнят.
 
 
И бледнеет Рахиль ранним утром с Луной,
Но объятье и снов узнаванье –
Двух людей воедино не соединят…
 

1983

«Степь серебряных, халдейских…»

 
Степь серебряных, халдейских,
Горьковатых ароматов,
Голубых, глядящих, детских
Васильков, жарой примятых:
 
 
Вновь мне лиру подарили,
И поёт тысячеструнно
Поле чистое на лире –
Непричесанно и юно.
 
 
И приглаживает наспех
Ветер кудри бездорожья…
Будь же счастлив, счастлив, счастлив,
Редкий встречный и прохожий!
 

1983

«В январской бодрости не спится…»

 
В январской бодрости не спится,
И ум сверкает, словно лёд,
И подлетает Дух, как птица,
И в темя хладное клюёт –
 
 
И вот, звеня и строясь, строки
На пир и распрю собрались,
Скрепляя музыкой постройки
Своих метрических столиц…
 
 
…Июньским солнцем, летней ленью
Окован ум, лишённый крыл,
И, словно клён, всесильной тенью
Недвижный Дух его накрыл –
 
 
И рифмы средь воздушных гротов
Звенят и реют надо мной,
Как души вымерших народов,
В слепящий перешедших зной…
 

1983

Видение

 
Кукушка вещает о считаных днях
В строительных сумерках сосен,
И Будущее, как ребёнка, обняв,
Мы в тёплое Прошлое вносим.
 
 
Там, в Прошлом, нас ждёт безмятежный ночлег
И клён за поющей калиткой,
Там вещего сна не расколот орех,
В нём прячется радость улиткой,
 
 
Там Будущее навсегда отдохнёт,
В мелькающей люльке проспится,
Там сон – молоко, там бессонница –  мёд,
Там явь – ключевая водица…
 
 
Мы держим младенца, мы в память идём,
Но видим, как в полдень мрачнеет наш дом,
И катится Ночь в ледяном дуновенье:
Калитка распахнута в пропасть забвенья.
 
 
Не в Будущем – в Прошлом пресёкся наш век.
Замёрзла вода. Без рассвета – ночлег.
Мы лица теряем. Мы стынем в веках.
И мёртвый младенец – у нас на руках…
 

1983

Молитва

 
Господи Боже снежной страны,
Где я родился – и зачарован
Чистой метелью первой вины
Над занесённым скорбью перроном
Памяти! Где мои дни сочтены
Вольного творчества вихрем суровым!
 
 
Боже неисчислимых земель,
В зимнюю – эту – меня ведущий
За руку, чтобы забвения мел,
Лица стирая, крошился всё гуще,
Чтобы за ним я расслышать сумел
Снежную вьюгу поющие души!
 
 
Боже начала и Боже конца
И бесконечной посмертной метели,
Гаснущей музыкой слух наш мерцал,
Мы не Тебя – мы друг друга хотели,
Мы от безмолвья бежали, о Царь
Снежного зарева душ и материй!
 
 
Господи Боже первой вины,
Первых раскаяний – ломких и льдистых,
Зиму пошли – пробужденья и сны,
Встречи снежинок – раздельных и быстрых.
В нас – обжигающий гений страны,
Времени призрачного пианистах!..
 

1983

Чертополох

 
Осенью выжженный чертополох
В поле пустынном заброшен:
Болен вконец, одинок и плох,
Весь, до корней, изношен.
 
 
Только стемнеет – и он тогда,
Нищий и темнолицый,
Как единственная звезда,
На земле загорится!
 
 
Ветер его добивает. Злость –
В старческих взмахах чертополоха:
Он среди поля – незваный гость,
Жизнь – безнадёжная, скверная склока…
 
 
Только стемнеет – и он под Луной,
В сна распахнувшихся безднах,
Будет один – звездою земной
Перед сонмом – небесных!..
 

1983

«Где до каждой весны…»

 
Где до каждой весны –
По метелям разлившимся – вплавь,
Где сбываются сны,
Никогда не сбывается явь,
 
 
В белоснежной стране,
Где, как свет, расставанье хранят –
По тебе и по мне
С колокольни любви прозвонят.
 
 
Где бы ни были мы –
Пусть ни тени, ни памяти нет –
Встрепенёмся из тьмы,
Отзовёмся с безмолвных планет
 
 
И на поле сойдём,
Не мечтая уже ни о чём,
Ты – весенним дождём,
Я – сквозь ливень глядящим лучом.
 
 
Если звон раскачать,
Если колокол светом налить –
Невозможно молчать
И нельзя ни о чём говорить.
 
 
Только, небо кляня,
Только, тленную землю любя,
Будет отблеск – меня
Излучаться сквозь отзвук – тебя…
 

1983

* * *

 
Опадающий лес
Тяготеет к осмысленной речи,
Вот он высказан весь –
Бессловесно, и выразить нечем
 
 
В человечьих словах
Этот страх, в холодеющих мыслях,
Только смертное «Ах!» –
Расстающихся с разумом листьев…
 
 
Речь древесных богов
Так невнятно течёт, не сбываясь,
В ней соседство слогов
Так понятно, в слова не сливаясь,
 
 
Здесь один за другим,
Спев по ноте, уходят хористы,
Оставляя нагим
Вечереющий зал серебристый.
 
 
Всё темнее в лесу,
Но в осеннее косноязычье
Я светильник внесу –
И душа своё Слово разыщет…
 

1983

«По коленчатым проулкам…»

 
По коленчатым проулкам,
По кружащим площадям –
Все-то сроки проаукал,
Зим и весён не щадя,
 
 
Всё-то звал одну на свете,
Да ни отзвука – в ответ:
Ах вы, крыши, не трезвейте,
Ведь её на свете нет.
 
 
Так и стойте, запрокинув
В небо белые дымы,
Из хмельных своих кувшинов
Наполняя чашу тьмы…
 

1983

«Господь окликал – то с угрозой, то ласково…»

 
Господь окликал – то с угрозой, то ласково,
Тянуло к запретному, голос ломался.
Адамово яблоко с дерева райского,
На свете со сломленной совестью майся.
 
 
Лишь руку протянешь – и небо закружится,
Протянешься дальней дорогой для встречных,
И ужас – меж ребёр, и в голосе – мужество:
Ты смертный и сильный – средь слабых и вечных.
 
 
Ты – клад недоступный, лес чёрный и девственный –
Адам, познающий себя и висящий
На кедре Ливанском, на ёлке Рождественской,
Средь сотен стеклянных – один настоящий.
 
 
На кедре, на дубе Мамврийском, на яблоне –
На хрупких ветвях, на руках материнских,
Где надпись вины трёхъязычная набрана
Руками бесстрастных типографов римских.
 
 
И в каждый апрель, как пушок возмужалости,
Из тел невоскресших трава выбегала,
И голос ломался – в угрозе и жалости,
И жизнь вожделенье во влагу влагала,
 
 
И мрак, осекаясь, рождался средь речи,
Небес кровяными тельцами играя,
И голос ломался – в разлуке и встрече,
Но дух не сломился, всегда умирая!..
 

1983

Подмосковье
Поэма

Е. С.

1. Сумерки

 
…Торопишься всегда. Из всей дороги
Запомнишь два рассерженных лица,
Прикосновенье липы-недотроги,
Китайскую свирепость электрички.
 
 
Цыганка-память, как монистом ни бряцай,
Как ни гадай, как ни пляши в вагоне –
Не вспомнишь больше. Разве голос птички,
Назад зовущий. Только – он утонет
В неодолимом разногласье звуков
Мечтами переполненного дня,
И знает город: ничему не сбыться.
 
 
В нём римской ратью напряжённых луков
Застыли провода. Его кляня,
Душ тысячи – с собой покончить, спиться,
Насилье совершить спешат. И вот –
Мечтаний клад при близком рассмотренье
Становится лишь ящиком невзгод,
Ларцом Пандоры…
 
 
Со святым Андреем
Хотел я встретить солнечный восход
На Галилейском озере. Но дожил
До тьмы – разжалась крепкая рука,
И в ночь скатились грохотом горошин
Все страхи, все надежды, все века…
 

2. Рассвет

 
…Я убежал из дома на последнем,
На пригородном поезде ночном,
И полустанки в упоенье летнем
Меня поили ивовым вином.
 
 
Я долго шёл, как пьяница, сквозь поезд
Полупустой, но спящим не мешал,
И так просторен воздух был и порист,
Что в каждый луч могла войти душа
И там остаться, строя мирозданье –
Свободное, понятное, своё…
Земля и небо, рока нарастанье,
Сцеплений неуёмное нытьё –
 
 
Составили большую ночь июня,
И после вспомнить было мудрено –
Какая ночь? Рожденья накануне,
Иль смерть уже сыграла в домино
Белёсых звёзд и черноты акаций?..
 
 
Но надо было выйти на перрон
И с незнакомым городком свыкаться,
Как в обмороке – с мессой Кальдерон…
 
 
Заря. Уподоблений всевозможных
Собрались толпы в глубине души.
И всё ж рассвет был вовсе не художник,
Деревья выявляющий в тиши,
 
 
Не музыкант, весь мир – за нотой ноту –
Переводящий в слух из ничего, –
Он на себя иную брал заботу:
Он был свободой и печалью Лота,
И в нём Исхода было торжество…
 

3. Полдень

 
…Подобно сливкам в глиняном сосуде –
Лениво, мутно, уходя в себя,
Качался полдень. В нем качались люди,
Базарные прилавки и судьба.
 
 
Худая бабка взвешивала творог,
А рядом кот со скуки помирал,
И пьяный грузчик, словно лютый ворог,
Горящим взором рынок озирал:
 
 
– Торгуйте, псы, торгуйте, сколько влезет,
Ничьей вины не буду разбирать, –
Дождусь я часа! Мало вас повесить –
На живодёрне шкуру с вас содрать!..
Но одному ему и было дело
До всех других. Взойдя на крышу, он
Глядел, как рынка скорченное тело
Лучами попирает небосклон.
 
 
Не знаю – наяву или во сне я
Там время обретал или терял,
И всё же это было не страннее,
Чем жизнь. Глухая ругань бытия,
 
 
Переговоры о продаже плоти,
Сухие добродетели вразвес…
Но разум – царь, и создаёт в природе
Лишь то, в чём видит тайный интерес.
 
 
В чём разница меж сном – и наблюденьем
За жизнью притягательно-чужой,
Меж громовой утратой – и владеньем,
Меж опустелым рынком – и душой?..
 

4. Вечер

 
…Совсем по-братски наступавший вечер
Просил на выпивку и следом шёл,
Темнея. Откупиться было нечем,
И клёну стало вдруг нехорошо,
 
 
Он заслонился тысячью ладоней
От сумерек, идущих напролом,
И понял я: мы все сейчас утонем
Во тьме незнанья, вон за тем углом,
 
 
Поскольку до затменья не успели
Пройти по миру и трёхсот шагов…
Уже над нами все планеты пели
В гордыне Птолемеевых кругов,
 
 
Вдруг – резкий альт: «Подонки! Подлецы!
Втроём! Да вы смотрите – сколько крови!..»
Толпа. Упавший наземь мотоцикл.
От этого виденья не укроют
 
 
Ни звёзды, ни Вселенная, в душе
Обретшая последнюю реальность.
Толпа и кровь. Милиция. Уже
Необратимо. Девочка нашла нас
 
 
Не в ночь веселья, но в последний миг,
Когда пред нею занавес закрылся:
В нас изумлённый взгляд её проник –
И, вспыхнув, навсегда остановился.
 
 
И ночь остановилась, не держа
Ни дома, ни листа в своих объятьях,
И шла по звёздам девочка, дрожа,
В зелёных, красных, как планеты, платьях…
 

5. Ночь

 
…Ты вновь на цирковой ступила трос,
О Ночь, мой падший ангел темнолицый,
Меня чрез бездну поезд перенёс –
Чрез Тартар сожалений, стонов, слёз
 
 
Тех, кто не смог прорезаться, родиться,
Чтоб хоть крапивой в поле прорасти…
 
 
Я знал: с живыми надо примириться,
И ради них остаток сна спасти
От страха…
 
 
На перрон слетела птица, –
И он дрожал у Господа в горсти…
 

1981

На краю
Поэма

1

 
Я до одиннадцати лет
Не ощущал, что полон крови
И что она течёт во мне.
Лишь на гвозде иль на стекле
Разбитом – было мне не внове
Её встречать. Когда камней
В меня впивались острия
На обомлелом белом пляже,
Я отирал ту кровь и даже
Не понимал, что кровь –  моя.
В одиннадцать – иль чуть попозже –
Я голос крови ощутил,
Вернее – хоровое пенье,
Смешенье мужества и дрожи,
Грозу невспыхнувших светил,
Багрово-злой цветок репейный.
 
 
В её немирном многозвучье
Расслышал шёпот я. Он звал
Туда, где бил Девятый вал.
Повиноваться – было лучше.
 
 
Меня тянуло на задворки,
К цыганам, пьяницам, ворам,
В тягучий пригород пустырный.
Там тёмных судеб запах горький,
Истошный пляс по вечерам –
На лад настраивали лирный.
 
 
И было странно, что живу
Среди придурочных и умных,
И сказочный пройдоха – сумрак
Закат распарывал по шву…
 

2

 
…И там я встретил старика.
Старик на камне возле стога
Сидел и трубочку курил.
Он улыбнулся мне слегка:
Знакомство требует предлога,
Чтоб встречный душу отворил –
 
 
Порой достаточно кивка,
Порой – бессмысленной улыбки:
Леска сверкнёт, и клюнет рыбка,
И вам любая даль близка.
 
 
Но в старике всё было странно:
Он знал – кто я и где живу,
И, подмигнув шакальим глазом,
Мои рассказывал мне тайны:
Что было сном, что наяву
Со мной стряслось, – его рассказом
Внезапным, хлёстким становилось.
Светило красное зашло.
Дыша тревожно, тяжело,
Как роща, мрак в округе вырос,
 
 
А он меня не выпускал
Из колкой сети ожиданья,
И голос жёсткой хрипотцой
Грозил, удерживал, ласкал,
Смешил и приближал к рыданью,
И тополиным на лицо
 
 
Ложился пухом, сединою –
На голову, кружась… И вдруг
Разгадка мне стеснила дух:
Он – это я!.. И нас – не двое…
 

3

 
…И в этот миг взошла Луна
И превратила в сердце камень –
Несчастный стариковский трон.
И я увидел, что полна
Окрестность ночи – стариками,
Собак пасущими. Шатром
 
 
Над ними сумрак раскрывался,
И посреди бесцветных трав
Был камень, как рубин, кровав,
И запоздалый посвист вальса
 
 
Взлетел из гаснущих окон,
Сошёл на землю, огляделся
Средь своры хищников ручных:
У самых одряхлевших, в ком
Уже светилась радость детства,
Из-под оправ очков стальных
Слеза горючая упала
На лунный кратерный пустырь.
 
 
Комет огромные хвосты
Мелькали в небе. Камень алый
Стал сердцем ночи – и дрожал
От лая, окриков хозяев,
От страха звёзд, глядящих в глушь.
 
 
Луна в порыве мятежа
С огнём вбегала в сырость залов
Дворцовых – в холод бледных душ,
 
 
Повелевая стать собой,
Вернуться в огненную юность…
И бесы полночи проснулись
И к сердцу шли на водопой!..
 

4

 
…Я голос крови ощутил,
Сливавшийся с хоралом травным,
С полуночным пыланьем лиц,
С шуршаньем медленных светил –
И с каждым духом своенравным,
Забывшим даль, избравшим близь,
 
 
Обличье выбравшим земное,
Из галактических прорех
Влетевшим в полночь, как в ковчег
Земли – единственного Ноя!..
 
 
О – полночь шторма, течи, крена!
Горела кровь и пела кровь,
Была Земля – глубокий ров,
Её с надзвёздной точки зренья
Непадший ангел подглядел –
И усмехнулся, холодея
В своей надменной чистоте:
 
 
На дне колодезном, в воде
Забвенья, где душа и тело
Дрожат в преддверье ста смертей,
Где смысл безумен – кровь поёт
И плачет. Кровь поёт и плачет!
И Ночь – чернейшая из прачек –
Плоть, как бельё, о волны бьёт!..
 
 
Я голос крови ощутил –
В одиннадцать иль чуть попозже,
Он строил царство пустоты
Меж глазом – и тропой светил,
Меж ветром полночи – и кожей,
Меж сном – и днём, меж «я» – и «ты»…
 
 
Был мир отныне расчленён:
В ту ночь, соединиться силясь,
Мне в чёрном воздухе открылись
Мгновенья гимн – и стон времён!..
 

1981