Текст книги "Стихотворения и поэмы"

«Жить напевом, понимать немногое…»

 
Жить напевом, понимать немногое,
Ничего почти не понимать,
С дождиком – осенним недотрогою –
Ночи безразлично коротать.
 
 
Поутру на тропку на певучую
Выходить – не знать, который час,
Покоряясь музыке и случаю,
Пока день неяркий не погас…
 

1994

«Было небо надо мною, Боже…»

 
Было небо надо мною, Боже,
Небо Твоё.
Ты одел меня в одежды из кожи,
В искусное шитьё –
 
 
Рук Твоих изделье, и узором
Ладони мне покрыл.
Ты глядел моим зелёным взором
И губами моими говорил.
 
 
Ты и только Ты. Иду исполнить
Волю Твою.
То, что о Тебе сумел я вспомнить, –
Ото всех таю.
 
 
Малым знаньем знал Тебя я прежде,
Ждал – придёшь извне.
Только грянул гром – отверзлись вежды:
Ты – во мне!
 
 
Не подвластен злу, не приурочен
К телу и судьбе,
Вижу солнцем, вижу Оком Отчим:
Я – в Тебе!..
 

1994

«Песня эхо рождает…»

 
Песня эхо рождает –
Эхо песню родит.
Взгляд змеи пригвождает –
Смерть, как солнце, глядит.
 
 
Выкрики великаньи –
Град камней по горам.
Гениев окликанье –
Тайный пароль мирам.
 
 
Вызван орлиным братом,
Жившим века спустя,
Смелым стань и крылатым,
Вольной грозы дитя!
 
 
Вызван ликующим братом,
Который ещё не рождён,
Встань, прозревая, рядом:
Вместе дрожим и ждём.
 
 
Встань, приобщаясь к братьям
Блеском сердечной тьмы!
Вместе по своду катим
Шар воплощений мы –
 
 
Солнце вскрывает резко
Раковины век. – Пора!
Мы – с изначальной фрески
Храма Атума-Ра!
 

1994

Адам

 
Ах, не помнить зла, а просто бы
Петь под дождичком косым…
Ведь не счесть детей у Господа,
Но один пресветлый Сын.
 
 
В синей северной стране меня
Сам он в тайну посвятил,
Что родился прежде времени,
И пространства, и светил.
 
 
Был единым и единственным,
Содержа и век, и миг,
Светлым зеркалом таинственным
Отражая Божий Лик.
 
 
Не вместить земными мерками,
Почему да как – но вдруг
Выпадало с громом зеркало
Из простёртых Божьих рук,
 
 
Выпадало – раскололося
На цвета волос и глаз,
На различья смеха, голоса,
На тебя, меня и нас…
 
 
Как и чем осколки склеятся?
Скоро ль ждать того? – Навряд.
В поле косточки белеются,
Окна в городе горят.
 
 
Ум над миром – как над книгою,
А душа без книг живёт.
Сколько капель гибнет, прыгая,
Ну а ливень льёт и льёт.
 
 
Всех простить пошли мне, Господи:
Каждый – сам, и каждый –  Сын…
Ах, не помнить зла, а просто бы
Петь под дождичком косым.
 

1994

Синица

 
Ты пропой мне полслога, на клёне синица,
О синица – единственный клавиш в саду.
Я услышу тебя, чтоб опять изумиться,
Что в простейшем созвучии Бога найду.
 
 
Что в траве проливной, в этом ливне по пояс,
Где лишь райская свежесть, но нет ни плода,
Я растрачивал вечность, в секундах покоясь,
Потому что бессмертье не стоит труда.
 
 
Потому что любимые так удалились,
Что слепящего дня не коснёшься рукой…
Ты на всё односложно ответь, сделай милость,
О синица, полслога мне с клёна пропой.
 

1994

«Слышу я твой голос реденький…»

 
Слышу я твой голос реденький
И опять схожу с ума,
Вижу я твой волос седенький,
Голубица, мать-зима.
 
 
Сквозь июнь к часам ты тянешься,
Чтобы их остановить.
Жизнь пройдёт, а ты останешься –
Из печалей гнезда вить.
 
 
Погоди, родная, кроткая
Поминальная кутья
Со своей метелью-лодкою
Через Реку Забытья:
 
 
Кудри детства – лета милого –
Долго-долго не умрут,
Нынче праздник – цвет жасминовый,
Нынче травы – изумруд.
 
 
Но сквозь хвои волхвование,
Сквозь приволье соловья
Всё слышнее воркование –
Колыбельная твоя.
 

1994

«Лист лопуха – истраченный папирус…»

 
Лист лопуха – истраченный папирус
С иссохшими устами:
Не жизнь прошла, а лето откатилось,
Отгромыхало, отблистало.
 
 
Всё было так надежно, что казалось –
Навеки солнце с громом.
Но в горле синевы, в просвете зарослей
Застыл закат кровавым комом.
 
 
Он занавесил зеркала речушек
Туманом похоронным,
А попеченье об усопших душах
Доверил горестным воронам.
 
 
И, рукавами заслоняя лица,
Без плача и без пенья,
Надежду – синеокую царицу –
Они готовят к погребенью…
 

1994

«Прежде слова и прежде дыханья…»

 
Прежде слова и прежде дыханья
Губы трепетом напоены.
Воздух дерзок и сжат. – Колыханье
Жадной рощи в преддверье весны.
 
 
Мысли, слов не нашедши, застыли.
Вдох желаньем и тьмой пресечён.
Кто напомнил о звёздах? Не ты ли?
И – никто и нигде. Ни о чём.
 
 
Плоти нет, – уж какие там лица.
И души ощутить не дано.
Только надвое мрак разделился –
И сливается снова в одно…
 

1994

«Когда я впервые один…»

 
Когда я впервые один
Разглядывал в мире несмело
Жизнь зимних деревьев и льдин,
Сугробов надгробные стелы,
 
 
Улыбки Египта в лесах,
Средь осени майские кроны,
И радость, которой Исаак
Ответил на нож занесённый, –
 
 
Тогда я был мальчик. Рекой
Веселье неслось и бурлило.
Тогда я не понял, с какой
Могучею встретился силой.
 
 
Но мрака раскрылись врата,
И в жизни безумной и зыбкой
Клён радости – Нофер-Ка-Пта –
Всё с тою же смотрит улыбкой…
 

1994

«День был белый, очень жёлтый…»

 
День был белый, очень жёлтый,
Ярко-красный, наконец,
Зной и камень – перец молотый,
Кориандр и чабрец.
 
 
Начиналось всё такое,
Что и разум не вместит,
Что поныне ноздри колет,
Ветерком в ушах свистит.
 
 
День корицы пряной детства,
Зрелости полынь и страсть!
Сколько птенчика ни пестуй,
Клетка настежь – он предаст,
 
 
Он вольётся в ветер шалый –
Точка облачных высот,
Их кусочек. – Так душа ли
Стерпит, если повезёт,
 
 
И гвоздикой день белейший
Ей шепнёт: «Приди, сестра!» –
И она увидит вещи
Сквозь желаний красный страх?..
 

1994

«С пергаментных серебряных узоров…»

 
С пергаментных серебряных узоров,
Из иудейства золотых глубин,
Где Храм сверкает, где народ любим,
Где на скале Орёл всесильно-зорок, –
 
 
Из ранней, не прервавшейся судьбы,
Напитанной смолисто-звёздным опытом,
Где ни поэт, ни свиток не растоптаны
Конём германца, вставшим на дыбы, –
 
 
Оттуда сила в чуждых временах
Презреть костёр. И смехом отозваться
На бури поношений и оваций.
Оттуда – сон. Твои глаза. Танах.
 

1994

«Вот так жизнь: едва сложилась…»

 
Вот так жизнь: едва сложилась,
Да с землёй душа сдружилась, –
Ну свои, ни взять ни дать, –
Срок приходит покидать…
 
 
Ну и что же мы успели?
Чуть поплакали, попели –
Да нырнули в облака:
Больно встреча коротка.
 
 
Чем делились? – Хлебом, кровом,
Ну а с кем-то – тайным словом,
О любви да о лесах
Что-то наспех написав.
 
 
Может, кто прочтёт и вспомнит,
И последний долг исполнит,
И положит на плиту
Ветку яблони в цвету.
 
 
Дай душе, чья песня спета,
Запах яблонева цвета –
Да взгляни тихонько вдаль
И желанье загадай!..
 

1994

«Простые слова, и простые до боли…»

 
Простые слова, и простые до боли…
К чему ж обратиться? К безумию, что ли,
Чтоб смыслом лучистым владеть?
 
 
Иль к чувству-коню? Иль к наезднице-воле?
Иль так – на пожухлой траве в чистом поле
В закатном пожаре сидеть?
 
 
Я слов этих жаждал, я ждал их веками…
Всей грудью вдохнуть иль коснуться руками?
Кричать иль безмолвно глядеть?..
 

1994

«Развалясь на диване небрежно…»

 
Развалясь на диване небрежно
И с улыбкой готовясь к беде,
Говорил ты и горько, и нежно
О высокой отчизне-звезде.
 
 
Но к концу подходила беседа
И по следу убийца ходил,
Ибо красным соратникам Сета
Ты дорогу к воде преградил.
 
 
Думал демон: осталось так мало –
Лишь ещё один труп на пути…
Но горою душа твоя встала –
Не объехать и не обойти.
 

1994

«Ни прошлых, ни будущих тягот…»

 
Ни прошлых, ни будущих тягот
Ни в замысле нет, ни в помине…
За блёстки всевидящих ягод
Лесное моленье – малине,
 
 
За то, что она провожает
Судьбу изумленьем зрачков
И детский твой сон продолжает
Сшивать из июльских кусков.
 
 
И с каждым июльским приливом
Закатов и зорь полухорья
Тебя оставляют счастливым,
Омыв от минувшего горя,
 
 
И легче явиться с повинной
И смерть отодвинуть вдали,
Когда над лесною малиной
Гудят шестопсалмье шмели…
 

1994

«Подожди, расставаться не надо…»

 
Подожди, расставаться не надо:
Тень от липы на тропке лежит,
Месяц пьёт из хрустального сада
Память лета. И ты ещё жив.
 
 
Мы дрожим над обманным покоем,
Время бурь и потерь – впереди.
Мы во сне наше прошлое строим:
Дай мне руку. И не уходи.
 
 
Замолчи. Я о будущем знаю,
Но блаженствую в лунном плену.
Дай мне руку. – Она ледяная.
Я ей жар на мгновенье верну.
 

1994

«Ты смотришь, а я говорю…»

 
Ты смотришь, а я говорю.
Но взгляд твой сильнее, чем слово.
В нём властно-светло, как в раю,
А словом не выстроишь крова.
 
 
Пред взглядом и звук нарочит.
Из любящей глуби великой
Так солнце глядит – и молчит –
На наши движенья и крики.
 
 
И не исчерпать за века
Зелёной и сбивчивой речью
Терпенье и трепет зрачка,
Блаженство и боль человечью.
 

1995

«Скорее Бога я найду в стихах…»

 
Скорее Бога я найду в стихах,
Чем в алтаре. Скорей Его найду я
Тут, за углом, подслушав речь чужую.
Скорее – в мимолётных облаках.
 
 
Бог Жизни, как не вяжется Твой вид
С обличьем восковым и тусклым златом!
Скорей найду Тебя в жуке крылатом.
Скорей – в плоде, что соком даровит.
 
 
Воспряну в полдень, кану ли во тьму,
Меж листьев жёлтых или свежих почек –
Твоей руки дрожащий, нервный почерк
Скорей в грозе, чем в храме, восприму…
 

1995

«Не возражай. Так с самых первых лет…»

 
Не возражай. Так с самых первых лет –
Пристанет к платью розовый репейник
И позабытый вдохновит поэт.
А впрочем, нет вещей второстепенных.
 
 
И храм, и божество – душа твоя:
Закаты – слева, а восходы – справа.
Репейник – сердцевина бытия,
А холм его – престол всемирной славы.
 
 
И предпочтёт незнаемый пиит,
Чьё зренье рань рассветную испило,
Своей тетрадки затрапезный вид
Собранью многотомному Шекспира.
 
 
Репейник близок, он по жизни брат
В пространстве октября, пустом, бестравном,
Неведомый поэт почти что свят
В своём напрасном взлёте богоравном.
 
 
Велик ты иль ничтожен – всё равно
И сквозь тебя рассветно-смутной ранью
Пройдёт, как вздох, всеобщее Одно,
Чему в мирах конечных нет названья…
 

1995

Эдвард Григ

 
Всё длится январь с колыбельным напевом своим,
Со свистом своей корабельной метели.
Скорее, январь! Ведь в апреле я буду любим,
Пройди, пропусти меня ближе к апрелю!
 
 
Но шепчет метель: «Вот развеются иней и дым,
Как всё, что земные созданья понять не успели, –
Настанет апрель. Но в апреле ты станешь другим,
И юный порыв твой растает в апреле».
 
 
Ну что ж, если мне не дожить до весеннего дня,
И если, метель, ты права в самом деле,
И если и впрямь кто-то любит меня, –
Пускай в мой январь он придёт из апреля!..
 
 
Но длится январь с колыбельным напевом своим,
Со свистом своей корабельной метели,
А я только снегом да ветром любим –
Они мне об этом сказать захотели…
 

1995

«В сарае низеньком таком…»

 
В сарае низеньком таком,
У ветхого окошка,
Звенели склянки с молоком
И сыпалась картошка.
 
 
Старушки в беленьких платках
Одно твердили: лету
Уж три недели как-никак,
А солнышка всё нету.
 
 
И, молча подтвердив кивком,
Что та ж у ней забота,
Гляделась в кадку с молоком
Сирень из-за забора.
 
 
А кто окончил пятый класс
(Шестой ещё нескоро),
Тот не сводил горящих глаз
С дощатого забора:
 
 
Там в белом домике, в окне…
Ах, не судите строго!
И были мысли, как в огне,
И солнца слишком много.
 
 
Иль сам лучился этот день,
Иль полнил вышней силой
Окно, и небо, и сирень
Посланник шестикрылый?
 
 
И разве это пустяки,
Что в некое мгновенье
Сложились в первые стихи
Тот дом, забор с сиренью?
 
 
Ах, сердцу б заново начать –
Грустит и глаз не сводит…
Ведь лучше ждать, чем получать,
А очередь проходит.
 

1995

Письмо

 
Я в слова постараюсь облечь
Всё, что понял в дозорной глуши:
Если сердце не в силах сберечь –
То хоть птицам его раскроши.
 
 
Где же птицы? – Лишь темень да мох,
И не вспомнит земля ни о ком.
Если вспыхнуть кометой не смог –
На дорожке зажгись светляком.
 
 
Но дорожку напрасно искать,
Затопил её мёрзлый апрель.
Если некого больше ласкать,
На груди этот сумрак согрей.
 
 
И зари нерешительный мел
Тихо чертит на чёрной доске
Те слова, что уже не сумел
Ты послать никому и ни с кем.
 

1995

«Как говорить? И кому? И о чём?..»

 
– Как говорить? И кому? И о чём?
Нет уж! Не мне, а кому-то другому
Улиц и птиц расшифровывать гомон!
Я – не приучен, я сам – изречён!
 
 
Но уж подписан строжайший указ:
– Только попробуй, посмей отказаться!
Вмиг донесут – ибо звёзды глазасты,
Ветер ушаст и огонь языкаст!
 
 
Ты ведь поставлен, чтоб ночью и днём
Быть скорописцем простора, на страже
Странного говора далей, и даже
В радужных снах – твой режим уплотнён.
 
 
Ты – толкователь оврагов, холмов,
Рек представитель и гор переводчик,
Парус наречий – невнятных, но отчих –
В скольких крушеньях ты выстоять смог!
 
 
Или ты хочешь покинуть свой пост,
Как дезертир, как последний изменник,
Чтобы ручей, заплутавший в каменьях,
Не дотянулся губами до звёзд?!
 

1995

Никола

 
Поезд вечерний. Люди и духи.
Шелест ветвей и утрат прошлогодних.
Голос певучий нищей старухи:
«Пусть сохранит вас Никола-угодник!..»
 
 
В прошлом дощатом должен сойти я.
Хвойное счастье. Тьма на перроне.
Травы. Дорожки. – Ты, Византия?
Шаг – и мой разум сроки уронит.
 
 
В Мирах Ликийских мирно ликуют
Храм деревенский, пчельник и школа.
Ночь ароматов. – Помню такую.
Кланяюсь низко: «Здравствуй, Никола!
 
 
Ты ли, что на море души спасаешь,
Тут – среди сельских дремлющих улиц –
Мне сквозь столетья пояс бросаешь?»
Тёмные избы в поклоне согнулись…
 

1995

«Едва подходит март…»

 
Едва подходит март
И в нём – ночная тьма,
О, как меня томят
Московские дома!
 
 
Любым особняком,
Как золотым руном,
Притянут и влеком,
Уже я сердцем в нём…
 
 
Очнись, душа, очнись!
Но нет, куда уж там –
Решётка и карниз,
Грифоны по местам,
 
 
И маски-полульвы,
Чей облик удлинён –
Ровесники Москвы
Кутузовских времён.
 
 
Вот чья-то тень в окне
Второго этажа…
О, сколько раз во сне,
По улицам кружа,
 
 
Я в розовую тьму,
В сей абажурный дым
Влетал в окно к нему –
И становился им!..
 

1995

Сапфир

…И под ногами Его нечто подобное работе из чистого сапфира…

Исх. 24:10

 
…И Моисей взошёл на гору Божью.
Он видел Господа, и ел и пил,
И пригляделся к Божьему подножью:
Как небо ясно, чисто, как сапфир,
 
 
Оно сияло несказанной славой…
И руки к свету синему простёр,
И пал на землю старец белоглавый, –
И зазвучал над ним могучий хор:
 
 
«Вся широта небес – престол Господень,
И вся земля – подножие Его!..»
И Бог к нему воззвал: «Ты Мне угоден,
Тебе Я открываю смысл всего!
 
 
Ты видел, сколь светло Моё подножье,
Сколь чистой быть назначено земле –
Той, что коварством полнится и ложью,
Той, что в крови, во злобе и во мгле!
 
 
Иди же, светлый дух с главою белой,
И свой народ поставь лицом к заре:
Иди – и всё по образу соделай,
Какой тебе явил Я на горе!..»
 

1995

Свидание

 
Ты зайди ко мне тайно,
Как к любимым душой
Забредают случайно:
Мимо шёл да зашёл, –
 
 
Никогда мы не канем
Глубже жизни и дна.
Ты найди этот камень,
Где берёзка одна
 
 
Руки в небо простёрла –
Безмятежный пловец,
Где свистит во всё горло
Наш июньский певец,
 
 
Где когда-то кипело
Зелье страсти в очах,
Где лежит моё тело,
В солнце глядя сквозь прах.
 
 
Там – на сгибе пространства
И над гибелью лет
Я шепну тебе: «Здравствуй,
Ненаглядный мой свет!»
 
 
Там – у сна на окраине,
Пред окном забытья,
Я вручу тебе тайну
Про себя и тебя.
 
 
А услышишь такое –
И зачем уходить?
И захочешь левкои
Надо мной посадить,
 
 
А ещё – куст сирени,
А в соседстве уж с ним –
В память страсти и пенья –
Белокрылый жасмин…
 
 
И тогда я с тобою
Тихо заговорю,
И свершенье любое
Как любовь подарю.
 
 
Летний день ясноглазый,
Как желанье, красив:
Все исполнится сразу –
Приходи и проси!..
 

1995

«Не свет, но только отблеск…»

 
Не свет, но только отблеск
Заката в быстром взгляде:
Ещё не кончен поиск,
И ты ответь мне ради
Той юности, той грёзы,
Тех отшумевших вод
И строгой той берёзы,
Что надо мной встаёт.
 
 
Не слово – только отзвук
Светлейших песен лета:
То дух пионов поздних,
То осени примета.
 
 
Ответь мне лучше молча,
Ведь час уже таков,
Что светят очи волчьи
Болотных огоньков.
 
 
Не взгляд, но только отсвет
Старинного свиданья.
Теперь уже не спросят:
Всё остальное – тайна.
 
 
И мрак в твоей усадьбе,
И хлад в твоем раю,
Где ночь справляет свадьбу
И тризну длит свою…
 

1995

«И веря стою, и не веря…»

 
И веря стою, и не веря,
Охвачен, как в детском бреду,
Той дрожью, объявшей деревья
И нас в полутёмном саду.
 
 
О, кто для тебя я и что я?
Иль насмерть молчаньем срази.
О яблонь цветенье ночное!
О частые звёзды вблизи!
 
 
Всё настежь – чего же бояться?
Нет слов? Так подай же хоть знак:
Ему без конца повторяться
В мечтах, сожаленьях и снах…
 

1995

«Из крысы кучер – никуда…»

 
Из крысы кучер – никуда,
Из тыквы – слабая карета,
Но детство умное согрето
Виденьем этим навсегда.
 
 
Какая мудрость: каждый холм –
Жилище тролля или гнома,
И крепнет сердце, не знакомо
Ни с сожаленьем, ни с грехом, –
 
 
Лишь страх и радость. Им под стать –
Зелёной ветвью – удивленье,
И ни отчаянью, ни тленью
До этой ветки не достать…
 

1995

В начале

 
…Ни линий не было, ни нот,
Ни скрипки, ни смычка, ни слуха,
И тень от крыл Святого Духа
Не падала на плоскость вод.
 
 
Но вот – взгремело: нотный ключ
На белизну лёг чёрной тенью,
Открыв пути грехопаденью,
Сверженью ритма с райских круч,
 
 
Открыв дороги похорон,
Напевы безутешных плачей,
Открыв пути мольбе горячей
И зла глумленью над добром.
 
 
О та безвидная земля,
Небытие небес незримых,
О немотою херувимов
Объятость нот: от ре – до ля!
 
 
О безответная любовь,
О безответность вопрошанья,
О смерть над сердцем – белой шалью,
О над больным склонённый Бог!
 

1995

«Я верю, потому и говорю…»

 
Я верю, потому и говорю:
Ни в мысленных мирах, ни в райских кущах
Нет тайны выше яблони цветущей.
Она, как свет, пришла на ум Царю
 
 
При сотворенье. Вдоль дорог и пашен,
В садах весны близ маленьких домов
Она цветёт. И Тот, Кто в славе страшен,
Яснее тайну выразить не мог.
 
 
И мы проходим в белых лепестках
По саду тайн Его аллеей нижней…
– В одно мгновенье расскажи о жизни!
– Лишь яблоней! И более никак.
 

1995

«Шла мосточком, шла ясной зорькой…»

 
Шла мосточком, шла ясной зорькой –
Спелая малина в ведёрке:
 
 
На перильца облокотилась –
Всё до ягодки раскатилось.
 
 
Жизнь ходила в пёстром веночке –
Доверху в ведёрке денёчки:
 
 
Опрокинула, рассмеялась –
Ни денёчка нам не осталось.
 
 
Ах, денёк прожить бы красиво –
Василёк да жёлтая нива,
 
 
С кувшином да с глиняной кружкой –
Там, где ходит аист с подружкой!
 
 
А ведь сколько солнца бывало –
Хоть пляши, пируй до отвала…
 
 
Жили-то не так, вот что горько,
Оглянулись – пусто ведёрко.
 
 
Ах, денёк прожить бы богато –
Только петь-плясать до заката
В голубой воскресной рубахе –
Спелый хлеб да звонкие птахи!
 

1995

«Сиреневые сумерки неброские…»

 
Сиреневые сумерки неброские,
Нахохлившийся голубь за стеклом,
Балконные решёточки московские
И Божьей милостью раздумье над стихом!
 
 
Я воздухом одним дышу с поэтами,
Давно квартиры снявшими меж звёзд,
И той же странной радостью согреты мы,
Что зимней песенкой качает Крымский мост.
 
 
Я принимаю их благословение,
Забыв своих погодков едкий дым,
И звёзды с каждым днём всё откровеннее
Зовут меня переселиться к ним.
 

1995

«Так солнечно и просто…»

 
Так солнечно и просто,
Не мудрствуя лукаво,
Сказать про козий мостик,
Про птичью переправу,
 
 
Где мы с тобой встречались
Навеки и во сне,
И в ручейке качались,
Дрожали на волне.
 
 
И как чисты берёзы
И облака правдивы –
Так не было угрозы,
Что сгинет это диво,
 
 
Где мы с тобой встречались
Случайно и с утра,
Хоть столько лет промчалось
И умирать пора.
 
 
Там небо дальней гранью
Грозо́во осветилось,
Там отрока дыханье
Впервые участилось,
 
 
Где мы с тобой встречались
Однажды и нигде,
Ликуя и печалясь,
Дробясь в цветной воде…
 

1995

«В ожидании смертного часа…»

 
В ожидании смертного часа
В бесприютное небо ложись…
Но и он отгремел и промчался,
И осталась туманная жизнь.
 
 
Тихоструйная речь у камина,
Сонный взгляд – по старинным томам,
Десятина с аниса и тмина
Да спасительно-лёгкий туман.
 
 
Усомнишься: а вправду ли выжил?
Или это – лишь роздых на миг,
Перед тем как поднимешься выше
Милосердных иллюзий земных?
 
 
От зрачков бесноватых якута
И от пляски беды огневой
Кто-то сердце забвеньем окутал
И чуть слышно стучится в него…
 

1996

Соловей

 
Там, где ходит, пальца тоньше,
Месяц в тучке рваной,
Разочарований больше,
Чем очарований.
 
 
Да, в подлунной той юдоли,
В доле той – долине
Крик вороний длится доле
Песни соловьиной.
 
 
Но не звёзды пали, – души,
И спадают снова –
Хоть мгновенье, да послушать
Соловья земного.
 
 
Хоть украдкой, да упиться
Там, где ночь пирует,
Где невидимая птица
Окоём чарует.
 
 
Страшно и отрадно в теле,
В нём светло и слепо.
Только души б не хотели
Возвратиться в небо.
 
 
И они своим отказом
Пред зарею алой
Только тешат Высший Разум,
Ставший птицей малой…
 

1996

Октава
Цикл стихотворений

Роману Дименштейну

1. Песенка

 
Жду-пожду: когда услышу
Из-за моря чудный зов,
Тот ли оклик Тайны высшей,
Ту ли песенку без слов?
 
 
Часто песня раздавалась
У дорожки между лип. –
Жизнь прожил. Осталась малость,
Да молчит морской прилив.
 
 
Изобилье иль остаток –
Знать не надо. Что мне в том?
Только зов заморский сладок –
Сладок так, что в горле ком…
 

1996

2. Солнце полночи

 
Солнце полночи невидимо,
Но оно всех горячей,
Не умерить, не затмить его
Несверкающих лучей.
 
 
Те, кто тонкую мечту свою
Чёрным кружевом зовут –
Лишь поэты его чувствуют,
Лишь поэты им живут.
 
 
Солнце полночи родимое,
Вдохновенья тёмный свет –
Ты, для всех времён единое,
Ты, кого для прочих нет,
 
 
Нищих принцев утешение,
В яркий полдень сбитых с ног, –
Заходи без приглашения
Сквозь завесу наших снов!
 
 
Ибо страны и столетия,
В рог забвения трубя,
Если Небу и ответили –
Только отблеском тебя.
 
 
Ничего уже не надо нам
Среди ночи мировой:
Жить бы тёмным, неразгаданным
Счастьем света твоего…
 

1996

3. Светлячок

 
Дело не в том, что светлячок –
Образ блуждающей души,
Он ведь и сам душу влечёт
В звёздное небо из этой глуши.
 
 
Мы опустили глаза и молчим,
Древние клёны скажут за нас.
Мы по земле эту ночь влачим,
Эти обрывки сотен сонат.
 
 
Но, чтобы в прах не распалась мечта,
Задохнувшись в этих стенах,
Души видят во сне светлячка –
Высшего мира тишайший знак.
 

1996

4. Ветер

 
Всё, что я видел, – это ветер,
Всё, что я слышал, – облака,
И на печаль мою ответил
Часов далёких синий гром.
 
 
Я в небе клёны окликал,
Закатов клятвенный свидетель,
И контуры погасших крон
Зрачками чёрными ласкал.
 

1996

5. Мальвы

 
Осенние мальвы –
Цветенья во тьме торжество!
Пусть лето сломали,
Но краски сильнее всего –
 
 
И празднуют славу
Средь сумерек, под фонарём,
Где день красноглавый
Давно перестал быть царём.
 
 
Расшвыряны ветви,
Распластан в пыли георгин:
Луна моя, нет ли
К умершим моим дорогим
 
 
Тропиночки малой –
В лугах, в облаках, наяву?
Но властвуют мальвы.
Притянутый ими, живу.
 
 
Но властвуют мальвы.
И тяга подлунная – в них.
В какую же даль вы
Уходите, сердце склонив
 
 
К Стране Расставанья,
Где свет погасили в домах?
Лишь отсвет кровавый
И нежность щемящая мальв…
 

1996

6. Птица

 
Встряхнулся сад, что птица после ливня,
Взмахнул берёзы радостным крылом:
Верни мне зренье детское. Вели мне
Минутой жить, не помня о былом.
 
 
Вернее, так: дай видеть всё, что было,
Покуда будет зрения хватать,
Глазами птицы, птицы яркокрылой,
Чтоб от дождя и счастья трепетать!
 

1996

7. На холмах

 
Я вижу, что Бог
Между этих осенних холмов
Доступен, как вздох,
И открыт для тревожных умов,
 
 
Поскольку лучи
Он направил под острым углом:
Гляди и молчи,
И печалься о лете былом.
 
 
Я вижу, что Он
Между этих щемящих ракит
Внезапен, как звон,
И, как солнце за облаком, скрыт,
 
 
Поскольку в воде
Отразился тот Лик Чистоты,
Который – нигде,
Но Которого все мы – черты.
 
 
Я чувствую: Бог
На моём держит руку плече,
Как первый ледок
На прервавшем дыханье ручье,
 
 
Поскольку пора
Возвращаться в ту зимнюю мглу,
Где лучик добра
Неподвластен всемирному злу.
 

1996

8. Помнящий

 
Я хочу прочитать хоть страницу,
Но, привычные буквы тесня,
Проступают змеи и птицы,
Ошалело вперяясь в меня.
 
 
И в порыве неведомой муки,
Словно ужасу ставя заслон,
Человек, воздевающий руки,
Притворился огромным Числом.
 
 
Где знакомые линии, формы?
Вместо них – волкоглавый бог.
– Мы покорны, покорны, покорны! –
Это скованных гонят рабов.
 
 
Я пытаюсь прорваться, пробиться,
Хоть единое слово прочесть, –
Но лишь плети, ступени и птицы.
Ибо в них – фараонова месть.
 
 
Что за книга? Куда мне деваться?
Сквозь событья обычного дня,
Как актёры из-за декораций,
Смотрят ибис и лев на меня.
 
 
То ль сквозь Книгу судьбы, то ль из выси,
То ль из зеркала (чьё оно, чьё?)
Смотрит он, опочивший в Мемфисе,
Смотрит помнящий имя мое…
 

1996