Текст книги "Стихотворения и поэмы"

Путешествия по открыткам
Из цикла

[1] Стамбул

 
В каком же сне, в каком тумане я
Иду, хоть воздух так прозрачен,
Что куполами Сулеймании
Век ненаставший обозначен?
 
 
Рог Золотой, мосты – и синее
Начало жизни, детство наций!
Я не готовился, прости меня,
На светлый минарет подняться,
 
 
Не смог взлететь свободным аистом,
Высь отворяя красным крышам.
Твоя краса меня касается,
Как тенью, днём, ещё не бывшим.
 
 
Я на коврах склонюсь султановых,
Лицом к их розам припадая,
И поливать слезами стану их,
Что небу не принёс плода я…
 

1998

[2] Санторин

 
Кто же из богов, о Санторин,
Наделённых именем и телом,
Твой залив небесный сотворил,
Очертил зигзагом смелым?
 
 
Эти скалы, белые дома
Вперемежку с облаками,
Где величье вод и судеб кутерьма
Равновесятся веками?
 
 
Нет, никто из олимпийских и иных,
Даже изначальных Уранидов,
Не сумел бы: это не для них –
Волны с небом слить в единый выдох.
 
 
Нет, один Незримый это смог:
Словом даль сложил, дыханьем высь ощупал.
И на это мимолётный есть намёк –
Белый крест и синий купол.
 

1998

[3] Дели

 
Причудливые купола
И зданья красные и пряные –
На вкус имбирь, на цвет корица.
Когда захочется молиться,
То вспомню волны, а не храмы, я –
Из них душа давно пила.
 
 
Бегут паломники по лестнице –
К святой волне сбегают вниз,
Свои в воде встречают лица…
Во сне обряд ведийский длится:
Опомнись, мысль моя, проснись,
Огней и ароматов пленница!
 
 
Резная бронза, серебро,
Сандаловые воздыхания,
Сансары блещущие спицы:
Скорее прочь! Иначе кану я
В тех вод обманное нутро. –
На вкус имбирь, на цвет корица…
 

1998

[4] Киото

 
Кто-то толкает под локоть: Киото!
Гравий дорожек и зелень камней.
В пагоде камень живой из кивота
Взор обращает ко мне.
 
 
Жёлтые воды и синие горы.
Мудро сужается пристальный глаз:
Встречных красавиц, красавцев укоры –
Выбрал. Теперь не до нас.
 
 
Выбрал я небо и странные реки,
В раннее детство текущие вспять.
В бронзе тугой на моём обереге
Змеи свернулись и спят.
 
 
Сквозь облака фонари проплывают.
Лицами встречных, о сумрак, мерцай:
Как они любят – и как убивают,
Глядя в зрачки до конца!..
 

1998

[5] Пунта Дель Эсте

 
Это – Пунта дель Эсте,
Это есть Уругвай.
Ах, ни срока, ни места
От меня не скрывай:
 
 
Не видать колоколен,
Рядом с морем знобит –
Слишком прямоуголен
Наш затверженный быт.
 
 
Слишком мир черепичен,
Слишком гладок коттедж,
Пальцем в небо всё тычем,
И проблемы всё те ж:
 
 
В синеве океана,
На кривых островах
Нас термитно сковали
Распорядок и страх.
 
 
Это Пунта дель Эсте,
Это есть Уругвай.
Сколько масок! Но здесь-то
Лучше их не срывай,
 
 
Ведь за каждой из масок
Злобой лик искажён:
Путь неверен и трясок.
И не лезь на рожон…
 

1999

«Заветы Ильича»

Льву Щедровицкому

1

 
Это старое названье,
Уцелевшее досель, –
Снов минувших упованье,
Лет мелькнувших карусель.
 
 
Для кого-то это – детство,
Вечности земная часть,
Для кого-то это – средство
В рай вернуться хоть на час,
 
 
Для кого-то это имя,
Эта станция, перрон –
Неразменны и любимы
Больше храмов и хором…
 
 
…В небе гром крыло купает
Над малиной-купиной,
Свет сквозь тучи проступает –
В нём Завет совсем иной…
 

2

 
…С детства раннего, с порога –
Чей Завет среди чащоб?
Уж скорей Ильи-пророка,
Чем какой-нибудь ещё!
 
 
Там на тучах я качался,
Уходя в еловый гул,
Там рассветных Муз участье –
Первой лаской на лугу,
 
 
Там взыграла спозаранку
Рифма первая лучом –
Меж смешливой Серебрянкой
И насупленной Учой…
 
 
Снова зелень-чаровница
Отвела от сердца тьму:
Я приеду поклониться
Дому, саду твоему.
 
 
Поклонюсь тебе за некий
Луч, который каждый год
В ту берёзовую Мекку –
В детство раннее – ведёт!..
 

1999

«Я лёг на деревянную скамейку…»

 
Я лёг на деревянную скамейку
Под нераскрывшимся жасмином,
Лицом к вечерним небесам –
И видел Вышнего: Он век моих
Касался ветерком, жужжащим светом –
Неизъяснимой Сущностью Своей,
Повсюду разлитой в природе.
И я хотел просить, чтоб лет моих
Надулись облачные паруса –
И дар мой, деревянный мой кораблик,
Как песню, к дальней пристани несли.
Но всё забыл…
Средь моря
Я распластался, и оно меня
Качало, наполняло и учило.
И, не успев о будущем спросить,
Я морем стал – его волной и глубью…
Очнулся я – уже почти стемнело.
Готов раскрыться, белизной тугой
Мерцал жасмин.
А мне исполнилось тринадцать.
 

1999

Болеслав Лесьмян

 
Стучатся в сердце. – Видно, Лесьмян,
Больной и славный Болеслав.
Нет, день не кончился, и мне с ним
Ещё бродить средь майских трав
 
 
Пугливо-детского славянства,
А смерть кивает из окна…
Ах, на полвека властный вяз твой
Мою берёзу обогнал!
 
 
Что мастеришь? – Я строю клети
(Пока не выброшен во тьму),
Чтоб смыслы тьмы ловить при свете
И просветлять по одному!..
 

1999

«Это в окна летит тополиный пух…»

 
Это в окна летит тополиный пух,
Тополиный пух – соловьиный слух:
Хоть душа и молчит, но сама не своя,
И звучит в ней, звучит перелив соловья.
 
 
Это Детство вернулось – и ждёт у крыльца,
Кто узнал бы его, воду выпил с лица,
И в сознания ночь заглянул – в глубину,
Где Безгрешное ткёт себе ризу-вину.
 
 
Это в очи летит тополиный пух,
Тополиный пух – одолимый дух,
Одолимый годами, рыданьем, игрой,
Белой памяти лик простынёю накрой.
 
 
Как сквозь тот снеговей, сквозь последний покров
Запоёт соловей из незримых миров,
Из незримых миров – недаримых даров,
Где раскатные трели Господних пиров…
 

1999

Голубь

 
Не поймавшись на удочку
Миродальних забот,
Белым голубем будучи –
Как продлюсь я, мой Бог?
 
 
Где сознание крепится
К преходящим штрихам, –
Белым будучи трепетом,
Пряну в неба лохань.
 
 
Нет, не рыбой озёрною,
Но из волн забытья –
В чашу-линзу подзорную,
Где Земля – с муравья:
 
 
Не боясь больше бритв-ножей
В грубых чувств пятерне,
Там душа не болит уже, –
Как ей жить без корней?
 
 
В страхе дрожь голубиная
Осознает себя,
Всё далеко-любимое
Вдруг подступит, слепя,
 
 
И, со Светом беседуя,
На обманность гробов
Белым голубем сетуя, –
Как продлюсь я, мой Бог?..
 

1999

«Великие смены…»

 
Великие смены –
А мы к повтореньям привыкли…
Сквозь хрупкие стены
Проходят Всемирные Циклы.
 
 
В забытости нижней –
От Солнца за выкриком выкрик:
По комнатам жизни
Проходят Великие Вихри.
 
 
Но ведает сердце:
Любовь – распрямленье спирали…
О шквал, не усердствуй –
Мы тысячи раз умирали,
 
 
Но верили в сроки,
Хоть плакали долго без Друга,
И рока дороги
В спираль замыкала разлука…
 

1999

Космогония

 
Свет молчал, безоглядно-счастливый,
Но Глагол, словно взрыв, прогремел,
И оградой предмирного взрыва
Встали сполохи чисел и мер.
 
 
Гаснут искры в темницах скорлупок,
Мрак пространства к рыданиям глух. –
О любви духоборческий кубок
С вещетворною пеной разлук!
 
 
Гаснут звёзды в провалах сознанья,
Рассыпаются в плачи племён. –
О предмирная память сквозная
В ратоборце, что смертью пленён!
 
 
Гаснут ритмы в обыденной речи,
Строгость рока сжимается в лёд:
Безнадёжность ласкает и лечит –
Это Свет изначальный поёт…
 

1999

«Таинственно-скупо нам Месяц блеснул…»

 
Таинственно-скупо нам Месяц блеснул.
Сквозь осень молчал настороженный гул.
 
 
Таинственно-скупо улыбка твоя
В чужие вела времена и края.
 
 
И, лета калитку замкнув на замок,
Ни глиной, ни воздухом жить я не мог.
И снова не знал, безутешен и нем,
В который мы раз покидаем Эдем.
 
 
Когда же и этот оставим очаг,
Не треснет ли небо на наших плечах?
 
 
И прежде чем в бездну шагнём, не пора ль
Ночное изгнание вспомнить как рай?..
 

1999

Диптих

1

 
Солнце. Ситничек. Синяя навь.
Занавески из сонного ситца.
Написал? – Отложи и не правь.
Что написано, то и случится.
 
 
Мало дней. Ничего не таи.
Всё равно правоты не добиться.
В этой сказке все слишком свои –
От монарха до цареубийцы.
 

2

 
Укрываясь от Вечного Смысла
В шевелюре крыжовника жёсткой
(Потому что, где Смысл, там и числа
Подступают со ржавой ножовкой),
 
 
Пеленая древесные тайны
В золотые покровы незнанья
(Потому что, где росчерк ментальный,
Там металла тропа приказная),
 
 
Убегая от Правды, где вырыт
Ров итога за гранью одышки
(Потому что, где делают вывод,
Там цветений исчерпаны вспышки), –
 
 
Призван, выкликнут, вызволен быть я
В противленье, в побеге, в сокрытье…
 

1999

«В зелёной до боли излучине…»

 
В зелёной до боли излучине
В тот год расцветали кувшинки,
И были прозреньями лучшими
Паденья мои и ошибки,
 
 
И были твои прегрешения
Заката синей и лиловей,
И души меняли решение,
Потупившись на полуслове.
 
 
Ах, не расплескав, донести бы нам
До нынешних дней эти чувства –
Под пологом туч парусиновым
С тобою по берегу мчусь я,
 
 
И бег переходит в парение,
Но ты опускаешь ресницы,
И разве что стихотворение –
Единственное, что не снится.
 

1999

Ориген

 
Ах, гремящие рельсы
С молчаливостью шпал!
Ориген против Цельса
Сочиненье писал.
 
 
Было то в третьем веке,
Где так тяжко дышать.
Но проносятся реки
И леса мельтешат.
 
 
Из туннелевой пасти –
В озаренье полей…
Многобожные власти
Натравляли зверей.
 
 
А по радио – голос,
Тот романс неземной,
Как сияющий Логос,
Не вмещаемый Тьмой…
 
 
Ах, поющий, напой мне
Оригенову речь!
Пролетаем платформы
Расставаний и встреч.
 
 
Звёздный свет сокровенный.
Смертной тьмы пустота.
Сквозь слова Оригена
Слышен голос Христа.
 
 
Возражения Цельса
Чётко ночью стучат.
Жизни лунные рельсы.
Станций дрёма и чад.
 

2000

В начале

 
…И там, во тьме, жасмином пахнущей,
В ночи признаний – навсегда –
В том, что Создатель света так ещё
Ни разу не любил Себя,
 
 
Как в этом мраке затерявшийся
Благоуханной белизной
Глагол свой. – И ни разу в раж ещё
Так не входил, как в час лесной
 
 
Невыразимого сокрытия
Луча Луны – в листве осин,
И никогда на свете быть её
Так безнадёжно не просил –
 
 
Царицу, скорбь Свою и тень Свою,
Июня душу и покров,
В секунду тёмную и тесную
Вместившую разбег миров. –
 
 
Да, там, во мгле, жасмином веющей,
Из дома по дороге в лес,
Где я узнал, что на земле ещё
От века не было чудес,
 
 
Подобных нашим окнам, лестнице
И брёвнам стен ночной порой,
И если мир на чаше взвесится,
А дом родимый – на второй,
 
 
Дом перевесит. – Среди лунного
Желанья – страсти Двойника,
Которого, начав игру в него,
Всерьёз закончила Рука
 
 
Светил и судеб Промыслителя –
В Истоке, до реченья: «Будь»,
И Он, чтоб в сердце нам излить его,
Расширил мраком нашу грудь,
 
 
Замыслив Дух благоухающий
В сосуды полночи излить, –
В жасминной мгле, в какой пока ещё
Нельзя ни верить, ни молить,
 
 
Поскольку лишь вконец отторженный,
Как Лик вневременный, любим,
И в снах разлук – не подытожены
Слиянья страстные глубин
 
 
Друг друга навсегда не знающих,
Пока средь ночи двое их,
Пока жасмин благоухающий
Не сложит их в единый стих, –
 
 
Да, там, во тьме, где Света вотчина,
Где болью леса жив наш сруб, –
Ещё свершится Встреча. Вот чего
Ждёт серебро Последних Труб…
 

2000

«Это чёрные маги…»

 
Это чёрные маги
Небеса за рассветы корят:
Имена их на белой бумаге,
Если бросить в огонь, не горят.
 
 
Это чёрные шпаги
О зрачки равнодушно острят,
Это тени, что ночью в ГУЛАГе
О крадущих любовь говорят.
 
 
Это статуи в Праге –
Ангелочки с оскалом зверят,
Над толпою ликующей флаги
И веков перечёркнутых ряд…
 

2000

«На дне небесного колодца…»

 
На дне небесного колодца,
На вечереющем холме,
Я рядом с церковкой разлёгся,
Стрижи кружились на уме.
 
 
Стянулось облачком былое:
Сбирая сети в вышине,
Рыбарь миров в своём улове
Скользнул вниманьем и по мне.
 
 
Я оказался в странной связке
Со звонницей и со стрижом,
Закатной заливаясь краской
За всех, кто смертью был сражён:
 
 
«Теперь, средь мрачных и невзрачных,
Ты сам в закате догоришь!»
И всё ж кивает одуванчик,
И надо мной мелькает стриж.
 

2000

Битва

 
Как у речки у Каялы,
В древнем веке молодом,
Там изба моя стояла,
Там стоял мой светлый дом.
 
 
Только буря налетела
У Калинова моста –
В семь голов, четыре тела,
Тридцать два стальных хвоста.
 
 
Всё, что было сердцу мило,
Сокрушила буря та –
В саду яблони сломила,
Повалила ворота,
 
 
Словно листик, сдула крышу
С покачнувшейся избы…
Взял я меч, на речку вышел
Против злой своей судьбы,
 
 
Против чёрной, семиглавой
Смерти сердцу моему,
Чьи голодною оравой
Выли головы в дыму.
 
 
Встал я на реке Каяле,
На Калиновом мосту:
Страшный сон ли ты? Змея ли?
В землю ясенем врасту,
 
 
Синим Финистом под тучу,
Красной щукою в волну –
Но от злобы чёрной, жгучей
Заслоню свою страну…
 
 
Встал я на реке Каяле,
Защищая даль и близь,
Как от века те стояли,
Что от Солнца родились,
 
 
Ограждая твёрдым взглядом
Землю с высью – светлый дом…
И убит был чёрным ядом,
И дотла спалён огнём,
 
 
И на части был разорван,
И взошёл на высоту
На посту своём дозорном,
На Калиновом мосту.
 
 
И едва глаза закрою –
Воскресаю к битве той…
Одолею – дом отстрою,
Сад взращу свой золотой.
 
 
И не скажет древний сонник,
Где найдёшь, в какой дали,
Чтобы из зубов драконьих
Годы-яблони взошли…
 

2000

Триптих

Юрию Хаткевичу

1. Доверие

 
Мне шептал каждый лист на пути,
От осенней зардевшийся крови:
«Я сорвусь в никуда. – Воплоти
В неотрывном от Вечности слове!»
 
 
Так смотрела коза. Так звенел
В желтотравье последний кузнечик.
Тот же смысл голубел, зеленел
В тихих взорах задумчивых встречных.
 
 
Мальчик рыбу ловил у реки.
Огоньки его глаз безутешных
Тем же вспыхнули: «Друг, нареки,
Огради от крадущих – кромешных
 
 
В безымянстве. Стеною стихов,
Бытиём – от забвенья и боли!»
И согласный пронзил меня хор,
И не мог я противиться доле.
 
 
И вошёл я в хранилище слов
В белосветной бессмертья сорочке,
Чтобы мальчика пелась любовь,
И сбывалась надежда листочка,
 
 
И покрыл бы немолчный напев
Час печали, где крыть уже нечем,
И спаслись, окрылиться успев,
Двое встречных, коза и кузнечик.
 

2000

2. Время

 
Ранним детством, древней Русью,
Выше яви, ниже крыш –
Навсегда летели гуси,
Полдень был высок и рыж.
 
 
Дымка, скошенное поле,
Мимо белые стада –
Сколько было светлой боли
В уходящем навсегда!
 
 
Руки горестно сжимая
И за стайкою следя,
Пела женщина немая
В пряже мелкого дождя.
 
 
Пела немо, пела взглядом,
И слезами, и дождём,
Потому что всё, что рядом, –
Через миг мы не найдём.
 
 
Ах, нельзя остановиться,
Стайке вслед лететь пора –
Ярославская вдовица,
Вифлеемская сестра!
 
 
Глину лет стада месили,
Был недвижен рыжий час.
Гуси время уносили,
Перья сыпались на нас.
 
 
Уст немых и плач, и лепет,
Кочевой гусиный стан,
Взрослой жизни грусть и трепет,
Умиранье древних стран…
 

2002

3. Свет

 
Кто любовь сотворил и кто Сам есть Любовь, –
Неужели Он так одинок?
И неужто замыслил Он столько миров,
Чтобы кто-то любить Его мог?
 
 
Закрываю глаза, ставлю мыслям предел,
Запрещаю душе вопрошать, –
И является Свет, бесконечен и бел,
Так печален, что трудно дышать.
 
 
Ни лица, ни речей, ни мелькания крыл,
Только грусть, словно белый вьюнок:
Тот, кто Сам есть Любовь, Кто любовь сотворил, –
Неужели Он так одинок?..
 

2000

«За расправою гневной…»

 
За расправою гневной
Настало тревожное утро.
После тьмы многодневной
На землю взглянул Зиусудра:
 
 
Солнце слёзно блистало,
Как точка в истории длинной.
Человечество стало
Бесцветной и ровною глиной…
 

2000

Вспышки
Из цикла

[1]

Петру Цыплакову

 
Только начни говорить
В раковину октября,
Чтобы его воцарить –
Древних прозрений царя,
 
 
Только начни выдыхать
Запахи бронзовых трав,
Тучи упрямо пахать,
Плугом луча разодрав,
 
 
Только начни вспоминать
Лета священный урон,
Поступь зимы заклинать,
Словно толпу – Аарон, –
Как побегут по степи
Отблески райской зари…
Только начни, приступи,
Вспомни и заговори!
 

2000

[2]

 
Прикосновенье лёгкое,
Воздушные персты!
И всё же ты увлёк его,
И он отныне –  ты.
 
 
И всё же ты увлёк его,
Ликуй или молчи:
Кружится мотылёк его
Вокруг твоей свечи.
 
 
Да, сердце – мотылёк его –
Летит на твой огонь,
И радостен полёт его,
Сияюще-нагой.
 
 
Но умный мотылёк его
Не перейдёт черты:
Прикосновенье лёгкое,
Воздушные персты!
 

2000

[3]

Виталию Аксенову

 
Разлит я повсюду, разлит на вселенских пирах,
Разлит, опрокинут, во внешний я выплеснут мрак.
И кто соберёт мою душу? Не ты ль, Господин,
По капле – из ангельских сфер и из адских глубин?
 
 
Разлит я – как запах отцветших, заржавленных трав:
О, кто мне вернет эту радость, излитую в страх?
Кто снова зажжёт эти краски угасшего дня?
Не ты ль, Господин, возлюбивший до смерти меня?
 
 
Разлит я во тьме – как раздробленный, меркнущий свет
Потерянных искр: ещё миг – и меня уже нет.
О, кто воззовёт меня, явью прервав забытьё, –
Не ты ль, Господин, негасимое Пламя моё?..
 

2000

[4]

 
Конечное – это клён
Со страхом в каждом листе,
Начерченный лунным углём
У ночи на холсте –
 
 
Осенних мистерий углем.
Конечное – это лист:
В танце тревожном, смуглом –
Мистагог. Мист.
 
 
Бескрайнее – это страх
Шестнадцати кратных строк,
В сребристо-чёрных мирах
Его добивает рок.
 
 
Контурный клён – это ты,
Ты – лист, сорвавшийся в страх,
Дрожащий комок наготы
В горящих очами мирах!
 

2000

[5]

 
Мы преодолеваем изнутри
Конечное и мёртвое:
Три измеренья сердцем собери –
И вознеси в четвёртое.
 
 
Мы побеждаем замерзанья страх
За трапезой любви и боли,
Пространства скатерть подостлав
Под кровь и плоть Предвечной Воли.
 
 
Вот отчего мы здесь – не узнаны,
Закутаны во времена,
Кидаемся словами грузными,
И ты не узнаёшь меня…
 

2000

[6]

 
Хлебец воздушный с сырком.
Ночь – одиноким приманка.
Гётевский мальчик с сурком,
Дудочка – месяц – шарманка.
 
 
В сумраке слово родить –
Легче подняться на башню,
По облакам побродить.
Весело. Молча. Не страшно.
 
 
Лишь уложиться бы в срок –
В сон уместить всё, что хочешь.
Ты мой хороший сурок,
Ты по-саксонски лопочешь.
 
 
Нам бы успеть до шести –
Явится яви глашатай.
Выговор твой не ахти,
Маленький спорщик мохнатый.
 
 
Мы же решили: молчок,
Звезды считать – без вопросов!
Звук ведь – не знак, а значок,
Так-то, звериный философ.
 
 
Короток твой поводок,
Больно привязан ты к немцам.
Тает созвездий ледок.
Скоро рассвет – и конец нам…
 

2001

Высший разум

Марку Хаткевичу

1

 
Когда векам, светилам, расам
(Ах – вместе с яблоком упасть!)
Разбег размерил Высший Разум,
И ласку дал, и отнял власть,
 
 
И всё помчалось, закачалось,
И тайну вызнала змея,
И в скользкой плазме заключалась
И боль моя, и смерть моя,
 
 
И мы с тобой заговорили, –
То речь покрыл пустынный прах:
Цари Эдомские царили
В ещё не созданных мирах.
 
 
И каждый захотел стать первым,
Волной взлелеян и любим,
И каждый возжелал стать перлом
В хаосе гибельных глубин.
 
 
И я кричал тебе сквозь время,
Но ты и слушать не хотел,
Что на Земле случится с теми,
Кто телом стал средь прочих тел…
 

2

 
Как по полю проносится ветер,
Ритм и звукопись – по письменам,
Так Неведомый, грозен и светел,
Открывается вспышками нам.
 
 
И не то чтоб обожились твари,
На мгновенье став Вышним Огнём,
Нет, они Его прежде скрывали,
А при вспышке – скрываются в Нём.
 
 
И не вспомнишь, как стало и было,
Ибо с прошлым теряется связь, –
Как Слепящего – сердце любило
И как замерло, Им становясь…
 

2000–2001

«Русское счастье кратко…»

 
Русское счастье кратко –
Масленица да Сочельник.
Полюбит – глянет украдкой,
Разлюбит – ещё плачевней.
 
 
А я тебя, счастье, помню,
А я тебя, счастье, знаю,
А ты – у окошка поповна,
А дверь на замке резная.
 
 
А в муфточке белы руки,
А плечи под белой шалью,
А взор – вековать в разлуке,
А смерть – вослед за печалью.
 
 
Ударит гром в одночасье –
И в облако горлицей белой…
Такое ты, русское счастье,
Кому ни молись, что ни делай.
 

2001

«Вот оно – чувство начальное…»

 
Вот оно – чувство начальное,
Вот оно – жизни предчувствие,
Вот она – свечка венчальная,
Сумерек музыка грустная,
 
 
Вот оно – снов исполнение,
Роскошь российская бедная,
Вот оно – Божье веление,
Слово судьбы заповедное!
 
 
Снов моих тихая улица,
Что кроме слёз тебе в дар нести?
В детстве ли мы разминулися,
Снова ль сойдёмся на старости?
 
 
Что из реченного сбудется,
Кто с наречённым не встретится?
Жизнь ли моя тобой судится,
Или душа тобой светится?..
 

2001

«Там ли мысль надломилась…»

 
Там ли мысль надломилась,
Рухнул памяти мост,
Где туманности милость
Стала строгостью звёзд?
 
 
И тогда ли прощался
Я с любовью своей,
Когда воздух сгущался
В дрожь смущённых морей?
 
 
В чём исток этой драмы,
Средь которой стоим:
Бог, всплеснувший руками
Над твореньем Своим?
 
 
Но свершится ли чудо
И срастётся ль разлом,
Если верен я буду
В битве блага со злом?
 
 
Отворятся ли двери
И вернётся ль Адам,
Если в смерть не поверю
И любовь не предам?..
 

2001

Сокрытый Крым
Из цикла

[1] Первые стихи

 
Ярилось море, с пеной у рта
Доказывая правоту разбега.
Ответом ночная была немота,
Ответом была кипарисов нега.
 
 
Гордились волны. Молился Крым,
Садов черноту к небесам простирая.
Я был участником этой игры –
В Гурзуфе. В детстве. В осколке рая.
 
 
И кто-то с небес взглянул свысока.
И первая – с них низошла строка.
И следом – с моря – вскипела вторая.
 

1982

[2] Евпатория

 
Я был в виноградной кенасе,
Средь гроздьев и мраморных плит,
В том склепе великих династий,
Где сердце поёт и болит:
 
 
Ликует о близости Божьей,
О зреющих золотом днях –
И плачет, что некому больше
Читать на священных камнях…
 

2001

[3] Авраам Фиркович

 
Как смешаны сладость и горечь,
Рыданье – и цокот подков!
За Буквами Жизни – Фиркович
Объехал десятки веков.
 
 
И как ни кляла, ни корила
Слепая толпа мертвецов,
От Луцка проплыл до Каира,
Бессмертью вглядевшись в лицо.
 
 
Пещеры и веры обрыскав,
Он Вечность отыскивал в них,
А Вечность таилась в обрывках
Старинных пергаментных книг.
 
 
Вкруг Божьего слова философ
Пчелой озарённой летал,
И в странствиях старческий посох
Свеченьем очей расцветал…
 
 
…Во взглядах тревога и горечь,
Сквозь речи – безверье сквозит,
Но брови сдвигает Фиркович –
И жезлом расцветшим разит.
 
 
Ты свитков священные вести
В нагорные тропы скрути:
Ведь смерть настигает на месте,
Бессмертие – только в пути!
 

2003

[4] Феодосия

 
Гора свой взор на море бросила,
Взглянула Вечность на «сейчас» –
И розой встала Феодосия,
Густой красы своей дичась.
 
 
Свой терпкий запах, словно зов – кому
Ты шлёшь сквозь даль-аквамарин:
Собрату бури – Айвазовскому,
Иль валу, вспененному им?
 
 
Кому хвала: широт рыдателю –
Сознанью смертному в Крыму –
Иль моря Чёрного Создателю,
В его глядящемуся тьму?..
 

2003