Текст книги "Тайная история"

Пожалуй, мне осталось только поведать вам о том, что я знаю о судьбе других героев моей истории.

Клоук, к всеобщему удивлению, поступил в юридическую школу и, что еще более удивительно, ее окончил. Сейчас он работает в отделе слияний и поглощений “Милбэнк Твид”, где, кстати, Хью Коркоран недавно стал старшим партнером. Говорят, Хью его туда и пристроил, и, скорее всего, не врут; во всяком случае, поверить, что Клоук попал туда благодаря исключительным успехам в учебе, я затрудняюсь при всем желании. Живет он недалеко от Фрэнсиса и Присциллы (к слову сказать, у них сказочная квартира на углу Лексингтон-авеню и 81-й улицы – свадебный подарок отца Присциллы, который давно занимается нью-йоркской недвижимостью), и Фрэнсис, по-прежнему мучающийся бессонницей, иногда встречает Клоука среди ночи в корейском магазинчике, куда оба наведываются за сигаретами.

Джуди преуспела на поприще аэробики. Теперь она, можно сказать, знаменитость – регулярно появляется на кабельном телевидении, где заправляет массовкой таких же подтянутых красоток в программе “Личный тренер”.

Когда Фрэнк и Джад решили, что колледж им надоел, они купили в складчину “Приют селянина”, куда вскоре переместилась тусовка из “Гадюшника”. Говорят, их бизнес процветает. Издание выпускников недавно посвятило им большую статью, откуда я, в частности, узнал, что в “Приюте” работают многие хэмпденские питомцы, включая Джека Тейтельбаума и Руни Уинна.

Кто-то из знакомых убеждал меня, что Брэм Гернси пошел в “Зеленые береты”, но я склонен считать это байкой.

Жорж Лафорг, вопреки проискам завистников, по-прежнему преподает в Хэмпдене французский.

Доктора Роланда наконец-то спровадили на пенсию; светило бихевиоризма счастливо коротает свой век в Хэмпден-тауне. Выйдя на покой, он опубликовал очень неплохой фотоальбом “Хэмпден-колледж – взгляд сквозь годы”, и теперь городские клубы часто приглашают его выступить с послеобеденной речью. Кстати, по его милости мне чуть было не отказали в поступлении в магистратуру: в блестящей рекомендации, которую он мне сочинил, расписывались достоинства некоего Джерри.

Кошка, которую Чарльз подобрал на парковке, отлично прижилась в домашних условиях. На лето Фрэнсис пристроил ее под опеку своей кузины, а осенью та, не пожелав расставаться с “пусечкой”, увезла ее с собой в Бостон. Уроженка хэмпденских помоек ныне обитает в десятикомнатной квартире на Эксетер-стрит под кличкой Принцесса.

Марион вышла замуж за Брейди Коркорана. Они живут в Тэрритауне, откуда Брейди удобно ездить на работу в Нью-Йорк. У них дочка – первое чадо женского пола, родившееся в клане Коркоранов за исторически обозримый период. По словам Фрэнсиса, малышка полностью покорила сердце мистера Коркорана, и он возится только с ней, совсем забросив других внуков и собак. Имя Мэри Кэтрин, данное девочке при крещении, так и не вошло в употребление – Коркораны, неизвестно почему, зовут ее Банни.

Софи серьезно повредила ногу и долгое время не могла вернуться на сцену, зато недавно получила большую роль в новой постановке. Мы остались друзьями, иногда вместе выбираемся поужинать. Когда поздно вечером у меня раздается звонок, я знаю, что это Софи, которой нужно выговориться после расставания с очередным молодым человеком. Мне по-прежнему приятно общаться с ней, и все же, не скрою, я так и не простил ей того, что ради нее вернулся в это богом забытое место.

Джулиана, как уже было сказано, я больше никогда не видел. Приложив немало усилий, Фрэнсис связался с ним накануне похорон Генри. По его словам, Джулиан сердечно его поприветствовал, выслушал, не перебивая, рассказ о случившемся, потом сказал: “Все это очень печально, Фрэнсис. Боюсь, однако, мое присутствие там будет лишним. Спасибо, что позвонил”.

Около года назад Фрэнсис обрушил на меня потрясающую новость: по слухам, Джулиан назначен наставником наследного принца Суаориланда – восточноафриканской страны размером с пол-Вермонта. Позже выяснилось, что правды в этой истории ни на грош, но в моем воображении она уже успела обрасти красочными подробностями. Ведь действительно, что могло бы стать лучшей долей для Джулиана, чем увенчать свою педагогическую карьеру воспитанием философа на троне? Я представлял себе, как Джулиан станет могущественной закулисной силой в политике Суаориланда, как его венценосный ученик превратит безвестный клочок земли в образцовое государство, слава о котором разнесется по всему миру. Вымышленному наследнику престола было восемь лет. Голова шла кругом при мысли о том, где был бы сейчас я, возьмись за меня Джулиан в этом возрасте.

– Как знать, быть может, Джулиан, как в свое время Аристотель, воспитает покорителя ойкумены? – в шутку обронил я в одном из разговоров с Фрэнсисом. – Представляешь, если лет через тридцать-сорок одной из самых могущественных мировых держав будет империя Суаори?

Фрэнсис, посопев в трубку, произнес с огорошившей меня серьезностью:

– Сильно в этом сомневаюсь… А впрочем, как знать, как знать.

Агент Дэвенпорт, надо полагать, так и живет в своем родном Нашуа, а вот Скиола умер от рака легких. Я узнал об этом года три назад из выпуска социальной рекламы. Стоя на черном фоне, страшно исхудавший Скиола обращался к зрителям со словами: “Когда эта запись выйдет в эфир, меня уже не будет в живых”. Далее он объяснял, что погубили его не тяготы работы на страже закона, а сигареты в количестве двух пачек в день. Выпуск показывали в четвертом часу ночи; один в квартире, я сидел перед черно-белым телевизором, на экране которого бушевала метель помех, и мне показалось, Скиола обращается лично ко мне. Меня охватило смятение: а вдруг это вовсе не запись, вдруг это его дух обрел зримую форму посредством радиочастот, антенны и кинескопа? Ведь, если подумать, что такое призраки? Частицы и волны, излучение… Свет угасшей звезды.

Последнее сравнение, помнится, употребил Джулиан на одном из занятий по “Илиаде”. Речь зашла о сцене, в которой Патрокл является спящему Ахиллу, и тот, вне себя от радости при виде погибшего друга, пытается заключить его в объятия, но призрак исчезает[145]145
  Илиада, XXIII, 65–101.


[Закрыть]. “Мертвые являются нам во сне, поскольку наше восприятие не позволяет нам видеть их наяву, – сказал Джулиан. – Эти ночные гости суть образы, проецируемые в наше сознание из немыслимого далека, в определенном смысле их можно уподобить свету давно угасшей звезды…”

В этой связи мне вспоминается сон двухнедельной давности.

Темной ночью я брел по какому-то старому городу – Лондону или, может быть, Риму, – обезлюдевшему после войны или эпидемии. Поначалу я видел лишь разруху и запустение: заросшие сорняками площади, парки с вывороченными деревьями и изувеченными статуями, дома, из боков которых переломанными ребрами торчали ржавые балки. Потом среди заброшенных руин мне стали попадаться новые высотные здания, соединенные подсвеченными переходами из стекла и металла, – сквозь щебень прошлого прорастала, фосфоресцируя, гладкая и бездушная современность.

Я зашел в одно из таких строений, оказавшееся не то лабораторией, не то музеем. Посередине просторного сумрачного зала несколько мужчин курили трубки и рассматривали какой-то экспонат.

Я подошел ближе. Под стеклянным колпаком медленно вращалась странная машина, детали которой то распадались, то складывались в архитектурные образы. Храм инков… щелк-щелк… Египетские пирамиды… Парфенон. Я застыл, завороженно наблюдая, – сама история, изменчивая и многоликая, протекала у меня на глазах.

– Я так и предполагал, что застану тебя здесь, – произнес голос у меня за плечом.

Это был Генри. На его правом виске, чуть выше дужки очков, я заметил отверстие в ореоле порохового ожога.

Я обрадовался встрече, но ничуть не удивился:

– Знаешь, все говорят, что ты умер…

Он смотрел на машину. Колизей… щелк-щелк… Пантеон.

– Нет, я не умер. Просто у меня возникли некоторые проблемы с паспортом.

– Как это?

Он кашлянул:

– Мои перемещения ограниченны. Я больше не могу, как раньше, отправиться туда, куда захочу.

Айя-София. Собор Святого Марка в Венеции.

– А где мы находимся?

– Боюсь, эта информация не подлежит разглашению.

Я с любопытством огляделся. Курильщики исчезли, мы остались в зале одни.

– Сюда вообще пускают посетителей?

– Как правило, нет.

Меня переполняло желание рассказать ему про себя, задать ему море вопросов, но я почему-то знал, что на долгий разговор у нас нет времени. Впрочем, чувствовал я и то, что любые слова все равно будут некстати.

– Ты счастлив здесь? – только и спросил я.

Он задумался:

– Не слишком. Однако ты ведь тоже не очень счастлив там, где сейчас живешь.

Собор Василия Блаженного. Шартр. Солсбери. Амьен.

Генри бросил взгляд на часы:

– Надеюсь, ты извинишь меня. У меня встреча, и я уже немного опаздываю.

Он направился прочь, а я смотрел ему вслед до тех пор, пока его темная фигура не растворилась в сумраке зала.