Текст книги "Покидая мир"

– Пойми, для меня это очень важно, чтобы ты сейчас поверила и поставила на меня… особенно с учетом того, что, когда мы заработаем все эти деньги, они станут гарантией безбедного существования для нас с тобой и Эмили.

Впервые на моей памяти он заговорил о нашем общем будущем вот так, во множественном числе. Та часть моего сознания, которая так боялась, что я вновь останусь брошенной, немедленно отозвалась.

– Хорошо, – сказала я Тео в ту ночь. – Я в игре.

На другой день мне позвонила Адриенна, она была в полном восторге.

– Я прямо визжала, визжала, визжала, когда Тео сообщил мне новости. И обещаю, обещаю, обещаю, что ты не пожалеешь о своем решении. Можешь быть уверена в этом на тысячу процентов.

Еще она сказала, чтобы было бы, типа, круто, если бы меня оформили сотрудником компании «Фантастик Филмворкс», которую они с Тео сейчас регистрируют, чтобы заниматься раскруткой и прокатом фильма. Это, пояснила она, давало бы мне право посещать разные встречи и совещания и быть полностью в курсе принимаемых решений по прокату ленты (и разумеется, влиять на принятие этих решений).

– Почему бы и нет? – ответила я, подумав, что неплохо иметь возможность держать руку на пульсе и наблюдать за тем, как расходуются мои средства.

Соглашение о генеральном партнерстве было доставлено через несколько дней. Все было ясно и четко изложено – описаны условия инвестиции, приложен детальный план возврата долга и выплаты добавочных дивидендов, а также (я сочла это особенно важным) четко оговорено, что, как член компании, я имею полный доступ ко всей финансовой документации и участвую в принятии решений по всем продажам, связанным с фильмом. Вечером того же дня – когда Адриенна, предварительно созвонившись, явилась к нам для окончательного разговора – я еще раз проговорила свои требования: я должна быть в курсе всех предпринимаемых шагов и по первому требованию мне должны предоставлять любые отчетные документы.

– Без проблем, золотко. Мы собираемся вести дела абсолютно прозрачно.

После этого несколькими росчерками пера я подтвердила, что инвестирую пятьдесят тысяч долларов в прокатное агентство «Фантастик Филмворкс». Когда все документы были подписаны, Адриенна вытащила «бутылочку шампусика», которую принесла с собой, чтобы отметить сделку. Только это была не простая бутылка шампанского. Это был «Лоран-Перье» урожая тысяча девятьсот семьдесят седьмого года.

– Зачем было покупать такую дорогую бутылку? – заметила я Тео позднее, когда мы собирались ложиться.

– Бывают моменты, когда уместно позволить себе небольшое сумасбродство.

За этим последовали месяцы, на протяжении которых Адриенна и Тео позволяли себе сумасбродство за сумасбродством, а меня все сильнее трясло от злости во время перебранок с Тео относительно этой недопустимой расточительности.

А потом настал момент, когда, повинуясь капризам судьбы, непомерные расходы сменились вдруг огромными доходами. Адриенна и Тео оказались правы насчет этого доморощенного фильма. Он стал хитом и блокбастером.

Оглушительный успех может принести стабильность на всех фронтах. А может посеять хаос и разруху. Так что я вынесла для себя урок: нужно всегда помнить, что некоторые люди способны испортить все дело, даже добившись успеха, о котором мечтали всю жизнь.

Глава седьмая

Эмили… За последующие полтора года, чтобы ни случалось со мной в жизни, у меня была одна неизменная и самая важная опора – моя дочь. Все остальное, что происходило со мной и вокруг меня, было ужасно, но винить я никого не могу, только себя. В конце концов, своими руками передав деньги Тео и Адриенне, я сама дала им возможность…

Но я снова забегаю вперед… Сначала Эмили. К полутора годам она уже изъяснялась простыми, но удивительно интересными и осмысленными фразами и, казалось, обожала меня так же, как и я ее. Видимо, тягостная семейная история наложила на меня тяжелый отпечаток, поэтому я с самого начала твердо решила, что своей дочери жизнь не отравлю и не позволю ей страдать от чувства вины перед родителями. Я постоянно повторяла Эмили, что она была и остается самым лучшим, что когда-либо было у меня в жизни.

Способен ли был маленький ребенок, совсем еще младенец, понять это? В такое могут верить только совсем уж ненормальные родители. Скажу честно, у меня не было уверенности даже в том, правильно ли я сама все понимаю. Но в одном я была твердо уверена – я наслаждалась каждым мигом, проведенным с дочерью. Она никогда не доставляла мне хлопот. А может, я просто решила, что от Эмили не может исходить ничего неприятного или раздражающего, что бы она ни делала. Проливала ли она молоко, будила ли меня ночью, капризничала ли и ревела – ничто не могло вывести меня из терпения. А самым удивительным для меня самой же оказалось то, что я вдруг поняла: ради дочери я готова сделать что угодно, и все мне под силу. Поразительное это было ощущение, ибо через него мне открылась вся глубина беззаветной любви к этой крохотной девчушке, которая, так уж получилось, приходилась мне дочерью.

Эмили спокойно относилась к моим отлучкам и не скандалила, когда по утрам я отдавала ее в ясли. Каждый вечер, когда я возвращалась с работы, она нетвердыми шагами ковыляла (а потом и бежала) мне навстречу, радостно сообщая Хулии: «Мама домой!»

Хулия постоянно пела мне о том, какая Эмили лапочка и как легко за ней присматривать.

– Она прекрасная, потому что вы с ней прекрасная мать, – сказала она как-то на своем ломаном английском.

– Да нет, – ответила я, – Эмили прекрасна сама по себе.

В три года она полюбила хватать книги и приговаривать что-то вроде: «Мама любит книги – я люблю маму». А иногда, когда я за столом проверяла студенческие работы, она забиралась ко мне на колени и пыталась прочитать слова, написанные мной на листках.

По выходным мы с Эмили непременно отправлялись в какой-нибудь интересный познавательный поход: в Музей науки, зоопарк, Музей изобразительных искусств (где однажды она ткнула пальчиком в висящее на стене полотно Ротко[86]86
  Марк Ротко (1903–1970) – американский художник-абстракционист.


[Закрыть] и сказала: «Красиво»), даже в библиотеку Виденера в Гарвардском университете, где моя приятельница Диана из отдела каталогов провела для нас экскурсию. Эмили слегка оробела среди бесконечных рядов стеллажей и жалась ко мне все время, пока Диана терпеливо рассказывала ей о том, как отыскать на полке нужную книгу, и о том, что здесь есть книги с историями, и книги про разные науки, и книги про то, что происходило в прошлом, и…

– Я буду писать истории, – вдруг объявила Эмили.

– Обязательно будешь, – лучезарно улыбнувшись, согласилась Диана.

И снова я выслушивала восторги и комплименты по поводу своей доченьки, такой спокойной и сообразительной. Как-то в снежный зимний день я побоялась садиться за руль и решила отвезти Эмили в детский сад на метро. Всю поездку она весело болтала и калякала что-то в раскраске «Улица Сезам», время от времени демонстрируя мне свои успехи. Сидящая напротив пожилая женщина нагнулась ко мне и заговорила:

– Знаете, у меня несколько внуков, и они совершенно не умеют себя вести, вечно орут и брыкаются. А ваша девочка – что-то потрясающее… это, безусловно, ваша заслуга.

Да, я и сама понимаю, что все это звучит несколько преувеличенно. Но я не могла иначе воспринимать Эмили. Впервые в моей жизни появился настолько важный для меня человек, заслонявший все остальное. Сказано сильно, но точно. Эмили была самым дорогим мне существом, самой большой любовью моей жизни.

С ее отцом между тем дело повернулось совсем иначе. С того момента как я перевела пятьдесят тысяч долларов на счет «Фантастик Филмворкс», Тео стал стремительно отдаляться от нас. На полученные от меня деньги они с Адриенной арендовали офис на Гарвард-сквер за тысячу двести долларов в месяц. Я была поражена такой расточительностью.

– Гарвард-сквер – самое дорогое место во всем Кембридже, – возмутилась я.

– Так и должно быть. Адриенна говорит, что это вопрос имиджа. Имея дело с крупными прокатчиками, мы не можем позволить себе ютиться где-то на задворках. А Гарвард-сквер каждый знает.

– И все-таки пятнадцать тысяч в год только за съемную контору.

– Да не парься ты. Адриенна говорит, что через четыре месяца на нашем счету осядет минимум сто штук баксов. Ты получишь назад свои пятьдесят, и проблем с наличными у нас больше не будет.

– У тебя уже появились проблемы с наличными?

– Этого я не говорил.

Адриенна и Тео вместе летали в Милан на какое-то важное совещание. Тео уверил меня – но только тогда, когда я задала прямой вопрос, потому что хотела дать себя успокоить, – что жить они будут в разных номерах.

– Не парься по этому поводу. Адриенна не в моем вкусе, я не в ее вкусе… да и вообще, у нее же есть этот мужик, с которым они сейчас встречаются.

– Как его зовут?

– Тодд… фамилии не помню.

– А кто он такой?

– Кажется, журналист из «Феникса».

Я проглядела выходные данные «Бостон феникс». Там не было упомянуто никого по имени Тодд. Я не поленилась позвонить в редакцию газеты и спросила, не пишет ли для них какой-нибудь репортер с именем Тодд. Женщина на другом конце провода ответила, что не уполномочена давать подобного рода информацию, но я могу сама проверить, так как все номера газеты доступны в архиве их интернет-сайта. Достаточно их полистать, чтобы найти то, что я ищу. Так я и сделала – прибегнув к помощи компьютерной поисковой системы, прошерстила все выпуски за год, не обнаружив ни одного упоминания о каком-либо Тодде вообще. Я расширила поиск до двух лет. Тот же результат. Любые Тодды явно старательно обходили «Феникс» стороной.

Я вскользь упомянула об этом Тео. Его это разозлило.

– Решила поиграть в Эдварда Робинсона из «Двойной страховки»?

– Я не ищейка и ничего не собираюсь вынюхивать, – оскорбилась я, вспомнив фильм.

– Вот именно этим ты и занята, а то не бросилась бы выяснять, пишет ли Тодд для «Феникса».

– К слову, он этого определенно не делает.

– Следовательно?

– Следовательно, у нее нет никакого парня по имени Тодд.

– Нет, у нее точно есть парень, и зовут его именно Тодд.

– Но он не работает в «Фениксе».

– Значит, я что-то спутал.

Из Милана Тео привез мне чудовищно дорогие черные сапоги от Феррагамо.

– Потрясающие, – признала я. – Не стоило меня так баловать.

– Предоставь мне самому об этом судить, – ответил он. – Тем более что мы получили от итальянцев пятнадцать штук как предоплату за прокат.

Но сапоги стоили полторы тысячи (оценить их мне помог все тот же Интернет), и мне стало не по себе при мысли, что Тео просадил на меня десятую часть первой же выручки. Однако я решила его не нервировать, тем более что совсем скоро у нас возникли более серьезные причины для трений.

– Здравствуйте, спаси-и-ибо, что вы позвонили в «Фантастик Филмворкс».

Этот голос – странноватый, замедленный и явно наводивший на мысль, что его носительница перебрала галлюциногенов, – ответил мне, когда я в один прекрасный день позвонила Тео в офис.

– Кто это? – задала я вопрос, когда трубку взял Тео.

– Наша ассистентка, Трейси-Спейси.

– Вы наняли ассистентку?

– Не на полный день.

– Все же наемная рабочая сила. А что за странное имя, Трейси-Спейси?

– Нам нужен был помощник. Я же продолжаю работать в архиве, а Адриенна постоянно ездит…

Еще одно обстоятельство, безумно раздражавшее меня, – Адриенна все время была в разъездах, сновала между Лондоном, Лос-Анджелесом, Миланом и Барселоной. Время от времени эта гранд-дама удостаивала меня телефонного звонка, демонстрируя показное дружелюбие и пытаясь подбодрить.

– Джейн, золотко, ты просто не поверишь, как тут все дорого в этом проклятом Лондоне. Нет, только представь, сейчас в «Старбаксе» с меня содрали восемь баксов за фрапучино. Кому в голову придет платить такие деньги?

– Тебе, например.

В ответ она залилась своим лающим, как у гиены, смехом:

– А тебе палец в рот не клади! Но мне что-то кажется, что наша Джейн немножко, капельку-капелюшечку, нервничает. Я попала в точку?

– Да, угадала.

– А все потому, что ты пока не знаешь, зачем я звоню… У меня есть новости, славненькие-чудесненькие! Слышала когда-нибудь про «Филм фэктори»?[87]87
  Крупная кинопродюсерская фирма.


[Закрыть] Так вот, они готовы отстегнуть двести пятьдесят тысяч за кинопрокат в Британии!

– А как с правами на диски?

– Это они хотят в рассрочку, но мы будем получать сорок процентов с продаж!

– И сколько, по их мнению, это может принести?

– Нет, вы только послушайте эту умничку… настоящая бизнес-леди!

– Тридцать процентов с двухсот пятидесяти – семьдесят пять тысяч. Не такой уж безумный навар, если вспомнить, что Великобритания чуть ли не основной англоязычный рынок.

– Это отличная цена. – В голосе Адриенны послышались раздраженные нотки.

– За прокат «Убей меня сейчас» в кинотеатрах Британии получено семьсот пятьдесят тысяч. – Я назвала недавно нашумевший, жутко чернушный фильм ужасов, имевший огромный кассовый успех в тридцати с чем-то странах.

– Откуда ты знаешь?

– Умею пользоваться поисковиком в Интернете. Поисковик отослал меня к сайту журнала «Вэрайети», а там в архиве был сюжет, посвященный прокату «Убей меня сегодня». Услышав, что вы со своим фильмом потянули только на треть от того, что они получили за прокат в Британии…

– Знаешь, дорогуша, – перебила меня Андриенна, – мы так не договаривались, когда я соглашалась инвестировать в проект твои деньги.

– Ты, значит, соглашалась на мои инвестиции, – заговорила я злобно (потому что и в самом деле страшно разозлилась). – Вы с Тео пришли ко мне и упросили…

– У меня восемнадцатилетний опыт работы в кинобизнесе. Меня назвали «одной из серьезных фигур в прокате авторского кино». И вообще, двести пятьдесят – отличная цена.

– Средняя это цена.

– Твое вложение она покроет.

– Уж я надеюсь.

Когда вечером домой явился Тео, я сразу поняла, что он раздражен и недоволен.

– Я и не знал, что у тебя такой богатый опыт в вопросах кинопроката, – проговорил он тихо и кротко.

– Я способна сравнить удачный прокат со средним.

– А знаешь ты, что Адриенна позвонила мне из Лондона вся в слезах?

– Ты ждешь, что я тоже заплачу? Да и с чего такая реакция, я ведь просто указала ей на то, что гордится пока особенно нечем.

– Впредь не ставь ее суждения под сомнение.

– Это приказ, сэр?

– Не мешай ей заниматься своим делом – она с ним очень хорошо справляется.

– Не так уж, если получила на шестьдесят пять процентов меньше, чем…

– Никто не мог предположить, что цены на кинорынке немного упадут. Ты работала с финансами, ты должна понимать, что всегда есть риск, важно его оценить и предвидеть. Так к чему эти разговоры о том, удачная это сделка или неудачная? Ты-то свои деньги назад получишь.

Но я не получила свои деньги. Прошло четыре месяца. Тео и Адриенна ездили в Лос-Анджелес, а потом на Американский кинорынок, где взяли напрокат «форд-мустанг» с откидывающимся верхом и сняли многокомнатный люкс в отеле у самого океана. Откуда я обо всем этом узнала? Я посмотрела фотографии Тео, на которых он и Адриенна позировали у ярко-красного автомобиля. Были и кадры вечеринки, устроенной ими для всевозможных типов из мира кино в шикарных апартаментах, где (в истинно голливудском стиле) имелась даже просторная веранда, выходившая на пляж Санта-Моники. Увидела я эти фотографии потому, что Тео оставил свой новенький навороченный фотоаппарат на кухонном столе включенным. На экране видоискателя красовались они с Адриенной, обнимающие друг друга за плечи.

Смутило ли это меня? Совсем чуть-чуть. Фотокамера явно была оставлена на видном месте для меня, так что я, разумеется, прокрутила и другие кадры. Тогда-то я увидела и номер люкс с верандой, и вечеринку с киношниками, и то, как они вместе с другими гостями предаются пьяному разгулу и валяются на широченной гостиничной кровати.

Зачем Тео оставил свой фотоаппарат на кухонном столе? На этот вопрос возможен лишь один ответ: он хотел, чтобы я его нашла. Он хотел донести до меня тот факт, что они с Адриенной стали любовниками. Следуя освященной веками мужской традиции, он решил перевалить на мои плечи свой маленький постыдный секрет, а заодно заставить и меня тоже мучиться чувством вины.

Вечером, когда Тео вернулся домой, я подступила к нему с вопросами. Однако его реакцией было холодное негодование.

– Почему ты смотрела фотографии?

– Потому что ты мне их оставил.

– Чушь собачья, – возразил он. – Фотоаппарат просто лежал. Не обязательно было его трогать. Ты сама решила его взять.

– А ты сам решил оставить на видоискателе снимок, где вы в обнимку с Адриенной?

– Мы просто положили руки друг другу на плечи, и все.

– И все? Вы там вместе кувыркаетесь в кровати.

– Там на кровати много народу.

– Но ты положил голову ей на бедро.

– Большое дело. Мы все были пьяные вдрызг.

– Вы были в одном люксе.

– Да, верно, в люксе. Не забудь, в номерах люкс несколько комнат. Вот и в этом было две спальни. Одна для Адриенны, другая для меня.

– Хочешь, чтобы я в это поверила?

– Да мне, честно говоря, все равно, поверишь ты или нет. Просто это правда, так и было.

– Пусть даже, как ты утверждаешь, вы с этой женщиной не спали, но ты не можешь отрицать, что вы откровенно пустились в разгул и занимаетесь диким разбазариванием денег.

– Боже, снова те же песни!

– Да, снова те же песни. Потому что стартовый капитал, который вы транжирите на кабриолеты и люксы в роскошных отелях, а также на все эти бесконечные увеселительные поездки, вообще-то принадлежит мне. А мне вы пока ни гроша не вернули.

– Это потому, что деньги по подписанным контрактам еще не начали поступать.

– И сколько регионов вы уже обработали?

– Вопрос не ко мне. Поговори с Адриенной, это по ее подразделению.

– Ее подразделению? У вас что, уже международная корпорация с подразделениями в тридцати странах? Должен же ты знать, сколько именно контрактов вы подписали и на какую приблизительно сумму.

– Не могу я тебе ответить, правда, не знаю. Штук шесть, я думаю.

– Ты думаешь. А в Штатах – серьезный большой контракт…

– Вот, об этом я как раз и собирался сказать. «Нью Лайн Синема»[88]88
  Одна из крупнейших американских кинокомпаний.


[Закрыть] предлагает нам, кажется, миллион.

От такой новости я на миг онемела.

– Когда это произошло?

– Пару дней назад.

– Что же ты мне не сказал?

– Не был до конца уверен. И не хотел тебя обнадеживать, а потом разочаровывать.

– Я сотрудник фирмы. Нужно было мне рассказать.

– Ладно, тут я сплоховал. И прошу прощения. Но разве новость тебя не радует?

– Конечно же радует. Это же значит триста тысяч долларов для нас. Чудесная новость.

– Так что можешь не волноваться насчет того, как мы тратим деньги, стараясь раскрутить и повыгоднее продать фильм. Если бы мы приехали на Американский кинорынок и остановились в каком-нибудь мотеле, а я бы сидел за рулем взятого напрокат «бьюика», никто бы с нами и разговаривать не стал. Как говорит Адриенна, чтобы заработать денег, нужно сначала потратить деньги. Так уж это делается.

– И все же хотела бы просмотреть отчет о ваших поездках со всеми чеками и подписанные контракты.

– Этот вопрос мы решим, – уклончиво ответил Тео.

Тео продолжал уклоняться и дальше. Каждые две недели я терпеливо напоминала ему, что он так до сих пор и не показал мне счета и контракты. Тео обещал, что все сделает через пару дней. Когда это повторилось в третий раз, я не выдержала, вспылила и поставила условие: либо он немедленно предъявляет мне все документы, либо будет разговаривать с моим юристом. И я наконец узнаю, почему, черт возьми, мне до сих пор не вернули мои пятьдесят штук.

На другой день мне позвонила Адриенна:

– Золотко, золотко, прости, киса, прости, не дуйся. Я виновата-виновата, глуплю-туплю…

Глуплю-туплю.

– …просто я совсем затрахалась со всей этой подготовкой к Каннам, вот и не успеваю собрать бумаги, познакомиться с которыми ты не просто можешь, а заслуживаешь. Но я с радостью пришлю их тебе с курьером сегодня вечером.

– Зачем тратить деньги на курьера, если Тео сам может донести папку до дома?

– Разве Тео тебе не сказал? Он сейчас не в Нью-Йорке, уехал со Стюартом на встречу с представителями «Фокуса», «Нью Лайн», и еще пары фирмочек поменьше – разговор пойдет о следующем проекте.

– Нет, он мне ничего не сказал.

– Упс! Снова я глуплю-туплю! Он же просил ничего тебе не говорить. Все это так неожиданно свалилось на голову, потому что, благодаря нам, Стюарт сейчас в цене, в цене, в цене! И каждый так и норовит заполучить его новый сценарий. Конечно, первыми с ним договорились мы, пообещали выплатить ему аванс, чтоб писал.

– Что?

– Ой, перестань, не делай круглые глаза. Не может быть, чтобы Тео не сказал тебе, что часть стартового капитала мы вложили в новый сценарий.

– Какой еще сценарий?

– «Темный лес». Этот уже не настолько кровавый и забавный, как первая лента. Более хичкоковский. Двое подростков-близнецов, одержимых мыслью об убийствах, живут в сельской глуши в Мэне. Обитают они в трейлере со своей беспутной мамашей и решают поубивать всех ее неотесанных дружков. А потом их внимание привлекают все жители поселка, которые изменяют женам. В общем, нечто среднее между Джоном Стейнбеком и «Жаждой смерти».

– Так вы заплатили Стюарту, чтобы он написал этот сценарий?

– Правильно поняла.

– А сколько именно вы ему заплатили?

– Сто тысяч долларов, – ответила она.

– Ты шутишь?

– Это недорого, если учесть, в какой он сейчас цене.

– Это недорого, если иметь деньги.

– У нас есть деньги.

– Да, я понимаю, у вас есть куча денег, но ведь они же все на бумаге, в контрактах. Но что-то с трудом верится, чтобы Стюарт согласился писать, не видя наличных, а?

– Конечно нет. Вокруг него сейчас кругами ходит столько желающих, настоящие стервятники.

– И вы захотели заполучить его первыми?

– Точно, золотко.

– Я тебе не золотко, – отрезала я и швырнула трубку.

Тео появился дома через три дня, и его первыми словами, обращенными ко мне, были:

– Ты, стало быть, отчитывала Адриенну за договор со Стюартом о сценарии.

– Вижу, твоя подружка держит тебя в курсе всех наших разговоров.

– Она не моя подружка, но я понимаю, почему ты ее терпеть не можешь.

– Я никогда такого не говорила.

– Да это и не требуется. У тебя все на лице написано.

– Ну да, потому что эта женщина – ходячая проблема. Она отравляет все вокруг себя, а это опасно.

– Ты вообще ничего не понимаешь. Ее так уважают в кинобизнесе…

– Если она так уважаема, какого черта решила заниматься бизнесом с тобой?

Я тут же пожалела об этой реплике, едва успела она сорваться с моих губ. Но таковы уж правила выяснения отношений на повышенных тонах. В запальчивости мы выкрикиваем слова, которые потом невозможно взять назад.

– Какая же ты сука, – тихо выговорил Тео.

– Прости… я не то хотела сказать…

– Нет, ты сказала именно то, что хотела, каждое слово… Ты всегда смотрела на меня как на неудачника и жалела, что стала со мной спать. Что ж, пусть. Но знай, пришлось бы мне выбирать между тобой и Адриенной, я выбрал бы Адриенну и даже глазом не моргнул.

Последние слова он выкрикнул и ткнул пальцем прямо мне в лицо. Потом схватил куртку и свою фотокамеру и ушел.

Я не видела его еще три недели. И не слышала о нем ни слова. Я пробовала звонить ему на мобильный. Я посылала бесчисленные сообщения по электронной почте. Через сорок восемь часов я позвонила в Гарвардский киноархив и узнала, что Тео взял шестимесячный отпуск… и что его местонахожение в настоящий момент неизвестно. Тогда я съездила к нему на квартиру. Оказалось, что она сдана гарвардскому аспиранту из Мумбай. У того тоже не было адреса Тео – только номер почтового ящика для писем до востребования. После этого я испробовала другой подход – извинялась перед Тео в многочисленных электронных письмах за то, что не сумела сдержать эмоции, писала, что искренне сожалею о том, какое направление принял наш разговор… предлагала – в самый последний раз – встретиться и искренне поговорить с глазу на глаз.

Ответа не последовало.

Я позвонила Адриенне. Она тоже хранила молчание, не отвечая ни на мои звонки, ни на электронные письма. Я ясно представляла, что они вдвоем смотрят, как на экранах их телефонов высвечивается мой номер, но молчат, потому что сговорились от меня избавиться. Теперь я уже не сомневалась в том, что они живут вместе и состоят в сговоре против меня.

– Конечно, он ее трахает, – сказала Кристи. Она заезжала в Кембридж через несколько недель после исчезновения парочки. – Сама посуди, он мужик. Они клюют на любую бабу, если только она доступна и не возражает. Тут все дело в другом – сколько времени ты еще намерена это терпеть и, если уж на то пошло, с какой стати ты вообще терпела все это до сих пор?

– У нас же ребенок.

– Но он-то давно не занимается Эмили, так что…

– Я понимаю, понимаю…

– Если мужчина, с которым ты живешь, исчезает из твоей жизни на несколько недель, если у него даже не хватает мужества позвонить тебе и сказать, где он и что с ним, позволь спросить – на хрена тебе вообще его возвращать?

Я опустила голову, моргнула и почувствовала, что к глазам подступают слезы.

– Дело не только в этом, есть и другие вещи, поважнее, – начала я.

Тут я рассказала ей про телефонный звонок. Мама позвонила мне на прошлой неделе. Это был наш первый разговор после того неудавшегося визита. Когда родилась Эмили, я отправила маме фотографии, а она ответила вежливой официальной запиской, в которой говорилось, что Эмили, конечно, прелестная девочка и она желает, чтобы дочь принесла мне много радости и счастья. Вот так. Я накатала длинное письмо (мама упорно отказывалась вести по электронной почте личную переписку, хотя и вынуждена была ею пользоваться на работе). В нем я писала, что жизнь коротка и что, если она хочет навестить нас в Кембридже, я всегда буду рада ее видеть. Прошло две недели, я уже собиралась позвонить маме, когда от нее пришла открытка:

Джейн!

Честно говоря, я думаю, что сейчас не самое подходящее время для визита. Возможно, в будущем я изменю свое мнение.

Если это случится, я сама с тобой свяжусь.

Всего наилучшего,

мама.

P. S. Пожалуйста, не пиши и не звони, я не передумаю. Я знаю, что мне по силам выдержать, а что нет.

Я не стала перечить и навязываться с приглашениями, но каждые полгода исправно посылала ей фотографии Эмили, вкладывая в конверт короткую нейтральную записку, что-то вроде: «Подумала, может, тебе интересно будет посмотреть, как быстро подрастает твоя внучка». Мама неукоснительно отвечала вежливой открыткой, отмечая умный взгляд, красоту Эмили и т. п. Однако со мной она явно по-прежнему не желала иметь ничего общего… до той недели перед приездом Кристи, когда вдруг, совершенно неожиданно, раздался ее звонок.

– Буду краткой, – заговорила она подчеркнуто деловым тоном. – У меня обнаружили странную опухоль, доктор настаивает на том, чтобы я легла в больницу в Стэмфорде на обследование. Я сочла, что нужно поставить тебя в известность.

– Что говорит врач, насколько это серьезно? – просила я.

– Не надо делать вид, что ты очень встревожена, Джейн…

– Ты несправедлива, и сама это знаешь. Я всегда тревожусь о тебе. Если уж кто и возводил между нами стену, это была не я.

– С какой стороны посмотреть.

– Ладно, не будем об этом. Можно мне приехать, навестить тебя, пока идет обследование?

– Не вижу в этом никакой необходимости.

– Если ты не видишь необходимости, зачем же позвонила?

– Потому что может оказаться, что я умираю, и моей дочери следует об этом знать.

Мама положила трубку. Через час я ей перезвонила – сердце у меня разрывалось попеременно от гнева и чувства вины. Она не ответила на звонок, и я оставила сообщение на автоответчике. Прошли сутки. От мамы все еще не было ни слова. Я снова набрала ее домашний номер, потом позвонила в библиотеку и поговорила с одной из маминых коллег. Оказалось, что мама легла в Стэмфордский медицинский центр, и коллега дала понять, что дела у нее плохи.

– Как получилось, что мы столько времени вас здесь не видели? – поинтересовалась она.

– Долго рассказывать, – ушла я от ответа.

Я немедленно перезвонила в медицинский центр и узнала, как позвонить в палату. Мама ответила после второго гудка.

– Я ждала, что ты позвонишь, после всех этих сообщений, что ты оставила. Мучает совесть, что бросила меня столько лет назад?

– Как твои дела? – спросила я наконец.

– Мой онколог, доктор Янгер, все возится со мной, проводит исследования, анализы делает. А результат будет один: куда ни посмотришь, везде этот чертов рак.

– Я завтра приеду.

– Что это ты надумала?

– Ты моя мама…

– Приятно, что спустя столько лет ты наконец об этом вспомнила.

– Это несправедливо, и ты это знаешь.

– Я знаю одно: в настоящий момент я не нуждаюсь в твоем обществе, Джейн.

Я хотела бросить все и отправиться к матери немедленно, но не смогла из-за учебного расписания и трудностей с поисками ночной няни. В то утро, когда приехала Кристи, мне в офис позвонил доктор Сэнди Янгер.

– Ваша мать дала мне этот номер, – сказал он, – некоторое время назад, когда мы начали сеансы химиотерапии. Она велела позвонить только в том случае, если дело явно «пойдет к финалу».

Его слова застали меня врасплох. Хотя я и знала – догадывалась на основании скудной информации, полученной от мамы, – что ее болезнь смертельна, но, услышав об этом прямо от врача, почувствовала, как костлявая ледяная рука сжала мне горло.

– Сколько ей осталось? – сдавленным голосом спросила я.

– Может, месяц, не больше. Я бы на вашем месте постарался появиться здесь как можно скорее. На этой стадии заболевания ситуация может ухудшиться стремительно. Простите, что лезу, может быть, не в свое дело, но мне показалось, что вы с матерью в разладе…

– Она так решила, не я, – услышала я собственный голос.

– У каждой такой истории есть две стороны. Но хочу дать совет: примиритесь с ней сейчас. Вам потом будет куда легче перенести все, если сумеете закрыть это дело…

Он так и сказал: «закрыть это дело». Выражение, которое приводит меня в бешенство, поскольку допускает мысль о том, что можно на самом деле перешагнуть через какие-то вещи, что ощущение непоправимой потери и боли можно вот так просто уложить на полку, сдать в архив в папочке с надписью «Пройденный этап». Закрыть можно шкаф, но с людьми такое не проходит.

– …закрыть это дело до ее кончины.

– Хорошо, я буду завтра, – пообещала я.

Когда я пересказала все это Кристи, она без раздумий сказала:

– Не беспокойся насчет ночей. Езжай спокойно, я побуду с Эмили, пока ты не вернешься.

– Я тут думала, может, мама захочет наконец познакомиться с внучкой.

– Когда у меня умирал от рака отец, в последние дни он и меня-то с трудом узнавал. И вообще, если до сих пор твоя мама не проявляла никакого желания взглянуть на Эмили, зачем тащить туда маленькую девочку, да еще и пугать зрелищем умирающего человека? Пожалей ее, избавь от таких впечатлений в раннем детстве.