Текст книги "Покидая мир"

Пролетели восемь часов, а я мало что узнала. Подростки постоянно пропадали по всей Канаде. Интернет выдавал бесчисленные страницы с объявлениями отчаявшихся родителей, которые описывали приметы исчезнувших детей. Но большинство из них оказывались беглецами и, если не считать единичных ужасных исключений, обнаруживались обычно где-нибудь в трущобах, заселенных бездомными, в тех мрачных уголках, которых хватает в любом крупном городе.

Заинтересовал меня один факт: история одиннадцатилетней девочки, которая пропала в районе Гамильтона, Онтарио, а спустя десять дней была найдена неподалеку от родительского дома. Девочка была сильно напугана, из ее лепета можно было понять, что ее насильно увели и подвергли сексуальному насилию. В «Гамильтон дейли рекорд» сообщалось о «полицейском расследовании» по этому делу, а потом, в следующей заметке, говорилось, что под подозрением оказался «духовный наставник семьи». Правда, против него так и не были выдвинуты обвинения. Девочку поместили в психиатрическую лечебницу в связи с тяжелым посттравматическим стрессом.

Она хотя бы вернулась к ним, думала я, распечатывая эту статью. Потом убрала ее в пухлую папку, приобщив к другим материалам по делу Айви Макинтайр.

Когда я оплачивала восемь часов пользования Интернетом, что обошлось мне в двенадцать баксов, зазвонил мобильник. К великому моему удивлению, это оказался Верн. Его голос звучал неуверенно и напряженно.

– Решил проведать вас, узнать, как идут дела, – сказал он.

– Вы слышали, что случилось?

– Вы имеете в виду… ммм… полицию?

– Именно.

– Да, я слышал об этом.

– Наверняка Марлин Такер узнала про это от Джеральдины Вудс, которая ей проболталась…

Нервное покашливание Верна.

– Ну, вы же знаете, как расходятся слухи, – проговорил он. – У вас не найдется времени посидеть за чашкой кофе нынче утром?

– Что вы предлагаете, Верн?

– О… просто… повидаться, если, конечно, для вас это не слишком рано… и вообще…

– Я уже давным-давно на ногах. Знаете «Кафе Беано»?

Мы договорились встретиться там через полчаса.

Хотя Калгари не совсем дотягивает до Нью-Йорка в смысле стиля, завсегдатаи «Кафе Беано» одевались ничуть не хуже, чем в шикарном Сохо. Поэтому при появлении Верна – в поношенной коричневой куртке с капюшоном и такого же цвета плоской вельветовой кепчонке, в серых синтетических штанах – все глаза устремились на него, а мне стало стыдно за то, что я назначила встречу именно здесь, представив, как ему должно быть неуютно среди всех этих супермодных кожаных пиджаков, дизайнерских темных очков и пятнадцати сортов дорогого кофе в меню.

Верн подошел к столику, за которым сидела я.

– Здесь подают самый обычный черный кофе? – нервно спросил он.

– Да, конечно, – успокоила я его.

Решив проблему с кружкой кофе для Верна, я уселась напротив.

– Ну… – сказала я.

– Ну… – отозвался он.

– Неплохо мы посидели в прошлое воскресенье.

– Это одна из причин, почему я здесь. Я чувствую себя просто чудовищно из-за того, что позволил себе так надраться в вашем присутствии.

– Полно, я ведь и сама не являла пример воздержанности, – улыбнулась я.

– Знаю, но… я ненавижу себя, когда допускаю подобные вещи.

– Ну так не допускайте их.

– Время от времени мне это необходимо.

– Тогда не переживайте из-за этого. Я вот не переживала.

– Это точно?

– Абсолютно.

– На той неделю, когда я узнал о ваших… эээ… проблемах с… эээ… законом, я невольно подумал… эээ… может быть, если бы я не втянул вас в эту марафонскую попойку…

– Вы думаете, все дело в том, что именно в баре я увидела Джорджа Макинтайра по телевизору?

– Да, именно.

– Вы вините себя в этом?

– Ну…

– Боже, а я еще считала себя королевой виноватых.

– Вы чувствуете себя лучше?

– Да я и раньше неплохо себя чувствовала. Я просто вбила себе в голову, что полиция задержала не того человека.

– Это действительно так?

– Вы правда хотите знать?

– Конечно.

– Я действительно думаю, что это так.

И я начала рассказывать. Говорила я без передышки минут сорок пять. Я просто не могла остановиться. Коснувшись подробностей дела Айви Макинтайр, задав вслух вопросы, которые у меня возникали относительно истинного виновника и того, не допущена ли правосудием трагическая ошибка, я стала копаться в своей папке с распечатками материалов. Лишь гораздо позже, спустя несколько часов, вспоминая свою страстную речь и то, как я приводила доводы «за» и «против» Джорджа Макинтайра, будто выступая перед присяжными, я содрогнулась при мысли, что вела себя как сумасшедшая… Верн сидел, немного ошарашенный моим монологом, и только ежился под взглядами, которые бросали на нас другие посетители кафе, шокированные возгласами женщины, опровергавшей то, что в глазах общественного мнения казалось непререкаемым… Впрочем, скованные требованиями канадского этикета, они не могли возразить мне во всеуслышание. (Судя по всему, бармены, покрытые татуировками, руководствовались несколько иным сводом правил, нежели потребители кофе латте в «Кафе Беано».)

Наконец я закончила. Верн, как мне показалось, был одновременно шокирован и слишком потрясен для того, чтобы признать, что шокирован.

– Да ладно, Верн, не берите в голову, – произнесла я, все еще чувствуя подъем после своего выступления в духе Перри Мейсона. – Ну, скажите, что я сраное трепло, что порю несусветную чушь или просто…

– Джейн, прошу вас, – тихо прошипел Верн, торопливо постучав меня по руке, – нет необходимости…

– В чем? – Я все еще говорила на повышенных тонах. – В том, чтобы высказать вслух то, что другие замалчивают и никто не хочет признать, – что схватили и держат под стражей человека, не взвесив как следует все доказательства и улики?

Молчание. Верн опасливо осмотрелся и понял, что взгляды всех, кто был в кафе, устремлены на нас.

– Мне пора, – сказал он. Поблагодарил за кофе, повернулся и вышел.

Но я поспешила за ним и догнала на улице.

– Я что-то не то сказала? – спросила я, пока Верн садился в машину. – Поставила вас в неудобное положение?

Он захлопнул дверцу машины и обернулся ко мне:

– Я скажу вам то, что сказал мне мой наставник в «Анонимных алкоголиках», когда я срывался и начинал пить. Ты можешь продолжать убеждать себя, что подобное поведение нормальное, и неуклонно сползать в пропасть. А можешь прекратить это и спасти себя.

За все время Верн впервые говорил со мной так строго, – и чувствовалось, что этот родительский тон, эта прямота даются ему нелегко. Тем омерзительнее и постыднее была моя реакция.

– Разница между нами, Верн, состоит в том, что я не пьяница.

Выпалив это, я развернулась и отправилась домой. Поднявшись к себе, я без сил упала в кресло, мысленно обращаясь к себе: Нет, ты – пьяница, самая настоящая. Только яд, которым ты себя травишь, не алкоголь, а злоба. Злоба, порожденная горем. Злоба, которая не находит выхода и вымещается на…

Но тут на смену пароксизму самобичевания пришла новая мысль: газеты! Вскоре я уже была внизу, в газетном киоске рядом с «Кафе Беано», и купила «Глоб энд мейл», «Нэйшнл пост», «Калгари геральд», «Эдмонтон телеграф»… все канадские газеты, которые там продавались, включая «Ванкувер сан».

– Вам, серьезно, все это нужно? – спросил продавец, пробивая чек.

– А в чем проблема?

– Денежки-то ваши, – пожал он плечами.

Оказавшись в квартире, я начала листать все подряд в надежде обнаружить хоть одну заметочку, где промелькнула бы тень сомнения в виновности Джорджа Макинтайра. Но все журналисты твердо соблюдали закон и ограничивались скупым изложением фактов. Просматривая по диагонали «Глоб энд мейл», я обратила внимание на колонку – в ней рассказывалось о суде по поводу инцеста в Тандер Бэй, – подписанную Шарлоттой Плейнфилд. Это была журналистка-звезда, хорошо известная всей Канаде своими публикациями, посвященными насилию над детьми и преступной деятельности должностных лиц. Не раздумывая, я вырезала статью Плейнфилд, подхватила свою «макинтайровскую» папку и отправилась в интернет-кафе.

– Опять вы? – проворчал служащий, прежде чем сообщить мне пароль одного из терминалов.

Устроившись за ним, в последующие два часа я составила длинное и подробнейшее письмо Шарлотте Плейнфилд в защиту Джорджа Макинтайра, где упомянула о своих изысканиях и беседах, о сомнениях, порожденных противоречивыми показаниями. Я просила ее разыскать ту проститутку в Реджине, которая отказалась от своих обвинений против Макинтайра, и добиться пересмотра дела и возобновления расследования. К моей радости, на последнем листе «Глоб энд мейл» был указан электронный адрес журналистки, так что не пришлось тратить время на его поиски. Нажав кнопку, чтобы распечатать для себя копию письма, я обнаружила, что исписала больше десяти страниц.

В понедельник я явилась на работу. Первым делом я планировала заглянуть к Джеральдине Вудс и еще раз принести извинения, уже лично. Но, войдя в ее кабинет, я сразу поняла: что-то случилось… точнее, над моей головой нависли грозовые тучи.

– Рада, что вы сразу зашли, Джейн, – сказала она, – потому что я собиралась вызвать вас, как только появитесь.

– Что случилось? – спросила я.

– А вы не знаете, что случилось? Вы до такой степени не отвечаете за свои действия, что сами не заметили, как написали и отправили Шарлотте Плейнфилд длинное и, будем откровенны, весьма неуравновешенное электронное письмо…

Идиотка, идиотка, идиотка…

– Если позволите объяснить… – начала я.

Джеральдина подняла руку:

– Не нужно, в этом нет необходимости, так как решение по этому вопросу уже принято.

– Но, прежде чем меня уволить, должны же вы выслушать, что я скажу в свою защиту…

– Мы вас не увольняем, Джейн. Мы отправляем вас в отпуск по состоянию здоровья. Точнее, три месяца отпуска с сохранением полного жалованья… и если за это время вы согласитесь сходить на прием к государственному психиатру и пройти тот курс лечения, который он (или она) порекомендует, мы с радостью примем вас обратно после выправления ситуации.

– А если я не соглашусь?

– Пожалуйста, не выбирайте этот путь, Джейн. Мы все к вам искренне привязались. Мы все знаем, через что вам пришлось пройти и как тяжело до сих пор дается вам каждый божий день. Здесь вы окружены людьми, которые за вас переживают. Мне бы хотелось, чтобы вы это знали. – С этим словами она подняла телефонную трубку. – А сейчас я должна позвонить сержанту Кларку и сообщить, что вы здесь. Шарлотта Плейнфилд связалась с ним по поводу вашего письма, но не затем, чтобы пожаловаться, скорее она хотела уточнить некоторые моменты, описанные вами. Тогда сержант попросил переслать текст ему, что и было сделано.

– Так нечестно, – оскорбилась я. – Я же ничего не сделала, просто написала журналистке и поделилась с ней своими соображениями…

– Ну да, а перед этим вели расследование под вымышленным именем, изображая сотрудницу газеты, и заставили полицию попусту потратить время. Полно вам, Джейн. Сержант Кларк предупредил, чтобы вы не лезли больше в это дело. И я сказала то же самое. С вами обошлись справедливо, более того, пошли на нарушение правил, чтобы вы не попали в беду. Вас не гонят с работы. А сержант сказал, что ни в чем вас не обвиняет.

– Тогда зачем ему со мной встречаться?

– Пусть сам объяснит.

Миссис Вудс набрала номер, потом отвернулась и о чем-то тихонько проговорила в трубку. Примерно через минуту она положила трубку на рычаг:

– Он сказал, что может прислать за вами полицейский автомобиль. Но отделение отсюда в двух шагах, так что он предлагает вам пройтись пешком, а то машина может поставить вас в неловкое положение.

Как это по-канадски.

– Приятно, что он так мне доверяет.

– Не думаю, что он считает вас неблагонадежной, Джейн…

Просто дурой.

– Он даст всю информацию о психиатре и программе, которую они хотят вам предложить. Пожалуйста, выслушайте его и сделайте, как он скажет. И еще, помните, что всегда можете позвонить мне, если возникнет необходимость что-то обсудить или посоветоваться. И Рут Фаулер просила передать, что рада была бы повидаться с вами, если у вас возникнет такое желание.

– Поблагодарите ее, – ответила я упавшим голосом. Усталость вдруг захлестнула меня волной, силы кончились, и я поняла, что вряд ли смогу дольше выдерживать эту демонстрацию доброжелательности.

– Можно попросить вас об одном одолжении? – спросила я.

– Конечно.

– Передайте, пожалуйста, Верну, что я прошу у него прощения. Он поймет.

По взгляду, который бросила на меня Джеральдина Вудс, я поняла, что она явно была заинтригована, но лезть мне в душу не решалась.

– Хорошо, я все передам… конечно же.

Не успела она договорить, как зазвонил телефон. Миссис Вудс подняла трубку.

– Джеральдина Вудс… О, здравствуйте, сержант… Да-да, конечно, я ей скажу… А что произошло?

Внезапно она побелела как мел.

– Господи, ужас какой… Когда это случилось?… Понятно… Разумеется, разумеется… Предоставьте это мне… Я так… А в общем, я даже не знаю, что сказать, сержант.

Джеральдина положила трубку. Добрую минуту она не поднимала на меня глаз, пытаясь, видимо переварить услышанное. Наконец, заговорила:

– Это был сержант Кларк. Он отменил вашу сегодняшнюю встречу. У них там кое-что случилось.

– Какие-то неприятности? – спросила я.

– Очень большие неприятности. Джордж Макинтайр сегодня утром повесился у себя в камере.

Глава одиннадцатая

К концу дня об этой истории стало известно всем. Она стала основной темой всех новостных программ Канады. Местный таблоид «Калгари сан» отвел этому сюжету первую страницу воскресного выпуска: «Макинтайр повесился», гласил заголовок, следом более мелким шрифтом было написано: Обвиненный в смерти собственной дочери, он оставил записку о том, что больше так не может. Весь день новости по радио тоже начинались с этого сюжета. И в каждом репортаже, от первого до последнего слова, проводилась одна и та же мысль: Макинтайр покончил с собой, желая избежать правосудия.

Некий психолог, давший интервью радио Си-би-си, рассуждал о том, что виновный в преступлении может жить с этим неделями, месяцами, даже годами, отрицая тот факт, что совершил чудовищное преступление, но рано или поздно наступает миг, и ему приходится как бы заглянуть самому себе в глаза. «Вот тогда-то потребность покончить с собственной жизнью – стать себе судьей и палачом – становится непреодолимой. В сознании социопата начинает брезжить, проступать реальность, и для него это – путь либо к саморазрушению, либо к своего рода искуплению. К сожалению, мы видим, что Джордж Макинтайр, осознавший всю гнусность содеянного им, не выдержал противоборства с совестью, чувство вины оказалось неподъемным».

Старший инспектор полиции дал пресс-конференцию, в которой официально изложил факты по самоубийству Макинтайра. За заключенным не было установлено круглосуточного надзора с целью недопущения самоубийства, поскольку с момента ареста он своим поведением не давал оснований заподозрить, что собирается покончить с собой. Наоборот, он упрямо твердил о том, что ни в чем не виноват. «Тем не менее, разумеется, нами был соблюден установленный порядок и приняты все предусмотренные протоколом меры по обеспечению его безопасности. К сожалению, этого оказалось недостаточно, и я заявляю, что несу всю полноту ответственности за происшедшее».

Редко случается, чтобы представитель власти взял на себя ответственность за катастрофу (а самоубийство Джорджа Макинтайра было именно катастрофой, да-да). Все же я не могла уяснить, почему никто так и не разглядел того, что так ясно различила в его глазах я, мельком увидев его по телевизору: затравленность и страдание человека, загнанного в угол. Быть обвиненным в убийстве собственного дитяти, упаси господи… Они что, всерьез считали, что человек спокойно выдержит подобное? Да кто бы мог вынести этакую муку? И почему, черт бы их взял, они не додумались защитить его от самого себя? (Впрочем, это как раз понятно – кое-кто из них наверняка считал, что такой финал заслужен.)

Сама я была глубоко потрясена случившимся. В последние дни Джордж Макинтайр был для меня чрезвычайно важен, в каком-то смысле, он определял мое существование. Но теперь его нет, и сражаться больше не за кого…

Фу, что ты несешь, только послушай себя – вся из себя такая взволнованная, бедняжка этакая. Жалкая дура со своими безумными теориями. А ведь все улики – пусть даже их не назовешь неопровержимыми – указывают на него. Смирись, прими это – и прекрати мучить себя и других.

К подобным аргументам прибегла и офицер Шейла Риверс, прямолинейная, жесткая сотрудница полиции, заменившая сержанта Кларка, когда им пришлось сделать мне официальное предупреждение.

Когда сержант позвонил Джеральдине Вудс, он не только сообщил о самоубийстве Джорджа Макинтайра, но и предупредил, что в полиции, тем не менее, обо мне не забыли. Я обязана, добавил он, добровольно явиться в отделение в течение получаса, в противном случае мне грозит задержание.

Уже через десять минут я была в отделении. Дежурная у входа была, видимо, предупреждена. Она нажала кнопку, проговорила что-то в микрофон, потом обратилась ко мне:

– Минутку, офицер Риверс сейчас подойдет.

Офицер Шейла Риверс оказалась женщиной далеко за тридцать, высокой, угловатой, с коротко стриженными черными волосами и отрывистой речью, напоминающей пулеметную очередь. Элегантный черный брючный костюм, белая рубашка – ее можно было бы принять за бизнес-леди, если бы под облегающим жакетом не была так заметна кобура с револьвером.

– Джейн Говард?

Я кивнула и пожала протянутую руку.

– Идемте вниз, – бросила мне Шейла Риверс, взмахом указав на дверь в конце вестибюля.

Она набрала код на панели, и мы вошли в комнату, неотличимую от той, где со мной беседовал сержант Кларк.

– Я вас надолго не задержу, – обратилась Шейла ко мне. – Вы, наверное, уже знаете, безумный день у нас тут сегодня.

Женщина раскрыла папку с моими бумагами и объяснила, что я вправе потребовать участия адвоката или консультанта в своем «процессе». Я ответила, что не вижу в этом необходимости, и она дала мне подписать бумагу, подтверждающую мой отказ. Затем официальным тоном она сообщила, что было принято решение применить ко мне некие «альтернативные меры». Эти «меры», пояснила она, не рассматриваются ни федеральным, ни региональным законом как уголовное наказание и, хотя будут осуществляться «в рамках системы», «не могут быть истолкованы как следствие правонарушения или уголовного преступления: «Это означает, что если вы будете выезжать за пределы страны и заполнять анкету для получения визы, то на вопрос, имеются ли у вас судимости и привлекались ли вы к уголовной ответственности, ответом будет безусловное „нет“».

Затем офицер Риверс зачитала текст об «альтернативных мерах», в котором разъяснялось, что мною были «предприняты действия, приведшие к пустой трате времени сотрудниками полиции, а также создававшие помехи для уголовного расследования», что я была предупреждена о том, что все последующие акции такого рода с моей стороны, которые будут восприняты как «обращающие на себя внимание полиции», приведут к обвинениям против меня.

Пока же мне предлагалось дать добровольное согласие на участие в программе психотерапии, которая будет назначена органами здравоохранения провинции Альберта. Я должна была подтвердить, что готова пройти все медицинские и психологические обследования, которые будут мне предписаны, и соглашаться на любую терапию, которую врачи сочтут для меня целесообразной.

На этот счет у меня возникло несколько возражений.

– А что, если решат, что мне требуется электрошоковая терапия? – спросила я.

– Здесь есть примечание мелким шрифтом, где сказано, что вы имеет право отказаться от некоторых видов лечения, если сочтете, что они наносят ущерб вашему здоровью.

– Уверена, что там есть и еще одно примечание мелким шрифтом, позволяющее им отклонить мои возражения.

– Насколько я знаю, у нас обычно не позволяют свободно разгуливать по улицам тем, кого считают психически неуравновешенными. В вас видят источник помех для полиции, но при этом воспринимают как человека вполне вменяемого, так что никто не собирается прибегать к экстремальным мерам. Мой вам совет, мисс Говард, согласитесь на альтернативные меры. Ходите на прием к психиатру столько, сколько потребуется, принимайте лекарства, которые вам выпишут, – и вы со всем этим справитесь. Я читала ваше дело. Вы не маргинал, не неудачница и уж точно не дурочка. Так что пожалейте себя – и соглашайтесь на альтернативные меры, это в ваших интересах. Макинтайр мертв. Дело закрыто. Хватит вам в этом копаться.

Но в тот же день я вернулась в интернет-кафе, чтобы просмотреть новости онлайн, внимательно изучить каждую заметку, каждый столбец, посвященный самоубийству Макинтайра. Мое лихорадочное чтение было в разгаре, когда зазвонил мобильник. Женщина, назвавшаяся доктором Мэйв Коллинз, сообщила, что она психиатр и будет работать со мной. Она спросила, смогу ли я прийти к ней на первый прием завтра в три часа.

– Конечно, – ответила я и записала адрес ее кабинета в Кенсингтоне.

Дав отбой, я поспешно вернулась к сайту Си-би-си, где как раз смотрела новости по их круглосуточному видеоканалу. На экране давал интервью преподобный Ларри Корсен. Выражение его лица точнее всего можно было бы описать так: благочестиво-страдальческое. Расположившись на фоне своей церкви, он разглагольствовал перед целым отрядом репортеров:

– Ужасное время для Бренды и ее чудесного сына Майкла. Сначала потерять Айви, теперь Джорджа. Нам остается только надеяться, что Джордж сейчас пребывает в лучшем месте, что его терзания сменились вечным покоем. Меня уполномочили побеседовать с вами от имени семьи и просить отнестись к родным с уважением и не беспокоить в это горестное время, когда они переживают эту тяжкую утрату. На днях Бренда выступит перед прессой с заявлением, пока же она просила меня передать, что она скорбит и верит, что Джордж теперь со Христом.

Кто-то из журналистов спросил:

– Как вы считаете, преподобный отец, есть ли еще хоть какие-то шансы, что Айви будет найдена живой?

– Как это ни трагично, я склоняюсь к предположению, что она мертва. Зачем бы иначе Джордж Макинтайр лишил себя жизни, будь девочка жива до сих пор?

Стоп, ты же мне говорил…

И я начала лихорадочно рыться в папке с материалами по делу – я с ней не расставалась и всюду носила с собой, – пока не отыскала запись своего «интервью» с пастором.

«Она не умерла», – сказал мне тогда Корсен.

А я удивилась: «Откуда у вас такая уверенность?»

А он ответил: «Я просто верю».

Почему он был так в этом уверен?

А сейчас уверен в обратном… неужели только потому, что Макинтайр наложил на себя руки?

Прозвучал новый вопрос одного из журналистов:

– Полиция строго следит за неразглашением подробностей расследования. И все же, если действительно допустить, что Айви уже нет в живых, как по-вашему, мог ли Макинтайр оставить хоть какой-то намек на то, где может находиться ее тело?

На мгновение губы Корсена начали было складываться в непроизвольную улыбку. Правда, он спохватился раньше, чем репортеры успели это заметить. Но я это заметила – возможно, потому, что благодаря Интернету могла снова и снова прокручивать эти кадры на мониторе. Уголки рта пастора снова и снова начинали подниматься вверх – намек на скрытую ухмылку, стертую с лица прежде, чем она успела бы вызвать чьи-либо подозрения. Никто ничего и не заподозрил, кроме меня. А я снова и снова проматывала кадры, всматриваясь в лицо Корсена. Уж не смеется ли над нами этот урод? Смеется, потому что знает?..

Я прокрутила тот же эпизод еще четырежды.

– …как, по-вашему, мог ли Макинтайр оставить хоть какой-то намек на то, где может находиться ее тело? – спрашивал репортер у Корсена.

Именно в это мгновение – ив этом у меня не осталось никаких сомнений – на одну восьмую секунды на губах Корсена появлялась улыбка… и только потом следовал ответ:

– Я уверен, что нет.

Откуда у вас такая твердая уверенность, мистер? Что дает вам основание и право утверждать это столь непререкаемым тоном? Почему вы так уверенно заявляете, что тело не найдут, будто знаете это наверняка? Уж не потому ли, что Макинтайр этого не делал? И не потому ли, что вам известно, кто это сотворил?

Интервью окончилось. Выпуск новостей продолжался. Мы вновь оказались в студии Си-би-си. Ведущий – говорящая голова на экране – затараторил:

– К другим новостям – ужасная авария к востоку от Дандаса, что рядом с Гамильтоном, унесла сегодня шесть жизней…

К востоку от Дандаса, что рядом с Гамильтоном…

Почему упоминание этих двух населенных пунктов мгновенно насторожило меня, будто в мозгу включили тревожную кнопку?

Дандас… Гамильтон… Дандас… Гамильтон…

Все ясно!

Я снова открыла папку и начала просматривать свое «интервью» с Корсеном. На его вопрос, откуда я родом, я ляпнула первое, что пришло в голову: «Дандас». А где тут его ответ?

«Дандас! Вы шутите! Мое пасторское служение начиналось именно в Дандасе! Знаете церковь Ассамблей на пересечении Кинг-стрит и Сайденхем-стрит?»

Конечно, на этом он меня поймал. Но…

Церковь Ассамблей в Дандасе…

Дандас расположен неподалеку от Гамильтона. А в моей распухавшей день ото дня папке… ну-ка, где это…

Вырезка из «Гамильтон дейли рекорд» об одиннадцатилетней девочке, пропавшей четыре года назад. Звали ее – раньше я не обратила внимания на имя – Келли Фрэнклин. Статья в «Гамильтон дейли рекорд» рассказывала о «полицейском расследовании» по делу об исчезновении девочки, а потом, в следующей заметке, говорилось о «духовном наставнике семьи», вызванном на допрос. Правда, против него так и не были выдвинуты обвинения. Девочка же с посттравматическим стрессом оказалась в психиатрической клинике.

Келли Фрэнклин. Келли Фрэнклин. Я набрала это имя в Гугле. Интернет выдал около двухсот ссылок, касавшихся ее исчезновения и таинственного возвращения. Под подозрение подпали буквально все знакомые семьи Фрэнклинов. И вот наконец, в самом конце, ссылка на опубликованную уже по следам событий статью в газете «Торонто стар», которую я не удосужилась открыть в первый раз:

Родители Келли, Мишель и Морган Фрэнклины, искренне верующие христиане, говорят, что только вера помогла им пережить те ужасные десять дней, пока не нашлась Келли. Прежде прихожане церкви Божьих Ассамблей в Дандасе, сейчас они примкнули к церкви Скиния Жизни в Гамильтоне.

Церковь Божьих Ассамблей в Дандасе. Вот так совпадение! А почему это они вдруг вышли из своей церкви?

Автор статьи продолжал:

После возвращения Келли полиция и сами Фрэнклины хранят молчание относительно личности предполагаемого насильника. И в Дандасе, и в Гамильтоне ходят, разумеется, всевозможные слухи по этому поводу. Есть мнение, что девочка до такой степени травмирована произошедшим, что не смогла опознать похитителя. Однако многие местные жители склоняются к предположению, что Фрэнклинам заплатили немалые деньги за их молчание.

Кто же мог заплатить им настолько большую сумму? Какая-то организация, готовая на большие жертвы, только бы имена ее членов не упоминались в прессе, особенно в связи с похищением ребенка?

Я снова обратилась к Гуглу и набрала «церковь Божьих Ассамблей в Дандасе». На самом верху оказалась ссылка на их сайт – сплошь улыбки на лицах и хвалебные слова. Я нажала на кнопку «История Ассамблей в Дандасе». Там, в числе прежних пасторов, числился преподобный Ларри Корсен и были указаны годы его службы: декабрь две тысячи второго года – май две тысячи четвертого. Недолго побыл. А когда пропала Келли Фрэнклин? Второго апреля две тысячи четвертого года. А когда же преподобный Корсен был переведен в Таунсенд? Порывшись в заветной папке, я извлекла распечатку с сайта «Ассамблей в Таунсенде»: в июне две тысячи четвертого года.

Итак, Корсен расстался с Ассамблеями в Дандасе вскоре после того, как пропала Келли… а может, сразу же после того, как она объявилась дома живая. Но больше о ее случае не писали, все происшедшее словно окутало плотное облако молчания, а Корсен за это время тихонько перебрался в никому не известную дыру на задворках Альберты.

Разыскав в Интернете список телефонных абонентов по Гамильтону, Онтарио, я набрала в строке поиска Фрэнклинов. Их оказалось трое. Я выписала номера на листок, вынула мобильник и начала обзвон.

– Это мама Келли? – спросила я, когда мне ответила женщина.

– Вы ошиблись номером, – ответили мне, и раздались короткие гудки.

Но со второй попытки я попала в точку.

– Это мама Келли? – снова спросила я.

– Кто это?

Голос был громкий и раздраженный.

– Меня зовут Нэнси Ллойд. Я журналист, работаю в «Ванкувер сан».

– Я не разговариваю с журналистами. Все, что случилось, давно прошло.

– Да, я знаю… и прошу меня простить за то, что беспокою вас дома. Просто… Вы ведь наверняка читали об исчезновении Айви Макинтайр…

– По этому поводу мне тоже нечего сказать.

– Понимаю. Но дело вот в чем: я обратила внимание, что вы и ваша семья были прихожанами церкви Божьих Ассамблей в Дандасе. Известно ли вам, что Макинтайры были прихожанами такой же церкви в Альберте, а ваш бывший пастор, Ларри Корсен, теперь стал пастором там, у них?

– Я не хочу говорить о нем, – злобно сказала женщина.

– Почему же?

– Потому что был уговор.

– Какой уговор?

– Ну вот, из-за вас я проговорилась.

– Вы договорились с кем-то – может, с какой-то организацией, – что не будете ничего рассказывать о Ларри Корсене?

– Я больше не стану отвечать на ваши вопросы.

– И сколько вам заплатили за молчание?

– Это вас не касается. – И она повесила трубку.

Я сидела ошеломленная, голова у меня шла кругом. Корсен похитил Келли Фрэнклин. Потом он почему-то отпустил ее… или ей удалось вырваться из его когтистых лап? А что было после? То, чему он подвергал ее на протяжении десяти дней, нанесло психике девочки такую травму, что она не сумела опознать похитителя? Или она его опознала, но он обзавелся неопровержимым алиби? Или, оказавшись дома, Келли ушла в себя до такой степени, что общение с ней было невозможно и она не могла сообщить, кто насильник? Нет, это ерунда. Даже потеряй девочка дар речи, она смогла ткнуть в Корсена пальцем. Может, когда она рассказала родителям, их первой реакцией было позвонить большим шишкам в Божьих Ассамблеях, а те быстро подсуетились и сумели замять скандал, чтобы лицо их пастора не светилось на первых страницах каждого печатного издания в Северной Америке.

А что стало с Келли Фрэнклин годы спустя – выздоровела или ее по-прежнему содержат в стационаре?

Новый запрос в Интернете, и в одном из номеров «Гамильтон дейли рекорд» я нашла следующий заголовок: «У девочки, подвергшейся насилию, снова нелады с законом».

В статье, датированной 23 сентября 2007 года, сообщалось, что Келли Фрэнклин, «похищенная таинственным образом три года назад», задержана в местном супермаркете «Вулвортс» за то, что нюхала там клей, после чего ее стошнило. Рассказывалось, что у Фрэнклин, которой к тому времени исполнилось четырнадцать лет, уже были приводы за воровство в магазинах, оскорбление при отягчающих обстоятельствах женщины – офицера полиции, за бродяжничество. На сей раз, зайдя в «Вулвортс», она забралась в ряд, где продавали эпоксидный клей, вскрыла и выдавила в пластиковый пакет четыре тюбика, потом сунула в пакет голову и глубоко вдохнула. Прошло минут двадцать, прежде чем девочку обнаружил персонал – она еле держалась на ногах, язык заплетался. Вызвали полицию, но тут ей стало совсем плохо, и она чуть не захлебнулась собственной рвотой. К счастью, помощнику управляющего «Вулвортса», умевшему делать искусственное дыхание, удалось очистить ей дыхательные пути и не допустить асфиксии. Келли была госпитализирована в местную больницу, где ее состояние квалифицировали как стабильное.